Глава XLIV. Развитие важнейших отраслей промышленности

Отрасли промышленности, производящие для широкого рынка. Английская шерстяная промышленность; ее развитие, организация и сбыт. Льняная и хлопчатобумажная промышленность; борьба с набивными тканями. Ситценабивное и аппретурное производство. Ленточное и чулочное производство. Шелковое производство, кружевное, кожевенное. Производство часов. Зеркальная промышленность. Борьба из-за рабочих-специалистов, задержание эмигрантов. Горное дело, металлургическая промышленность, доменные печи, кричный способ плавки, металлические промыслы. Отсталость Германии и Австрии. Состояние техники. Изобретатели. Изобретения.

Помимо отраслей производства, имевших форму ремесла, работавших на местный рынок и существовавших поэтому повсюду, как и в Средние века, мы находим теперь, под влиянием установившегося разделения труда между различными местностями, и целый ряд таких отраслей промышленности, которые в форме кустарного производства, отчасти и мануфактур, достигли в той или иной стране значительного развития, составляя существенный источник благосостояния для населения. Среди таких отраслей производства на первом плане стоит шерстяная промышленность Англии, которая уже с XV в. приняла кустарный характер и которая в XVII-XVIII вв. составляла наиболее важную отрасль английского экспорта. Та роль, которую играли фламандские и итальянские города в Средние века в области шерстяного производства, перешла теперь, и в еще гораздо больших размерах, к Англии.

В XV в. постепенно сокращается экспорт английской шерсти. По Миссельдену, в 1354 г. из Англии было вывезено 31,5 тыс. мешков шерсти, между тем в царствование Генриха VII (1485—1509) средний ежегодный вывоз, не считая экспорта в страны, расположенные у Средиземного моря, составлял всего около 7 тыс. мешков; в 1509—1521 гг. он равнялся в среднем 8,5 тыс. мешков, в 1522—1531 гг. около 5 тыс., в 1532—1539 гг. около 3,5 тыс. и в 1540—1547 гг. около 5 тыс. Напротив, вывоз сукна возрастал следующим образом: в 1354 г. вывезено около 5 тыс. кусков, в 1505—1519 гг. в среднем ежегодно 85 тыс., в 1520-1529 гг. 91 тыс., в 1530-1535 гг. 103 тыс., в 1536-1547 гг. 122 тыс. Сокращение вывоза английской шерсти обозначало падение фламандской суконной промышленности, так как одной испанской шерстью, без примеси английской, она не могла пользоваться: «Во Фландрии народ живет, в сущности, переработкой нашей шерсти и без нее не может долго жить». Фламандские города — Брюгге, Гент, Ипр, центры суконного производства, — не допускали, как средневековые города вообще¹, развития сельской промышленности; найденные в деревнях ткацкие станки или валяльные чаны они, пользуясь монополией производства, подвергали слому, сжиганию или конфискации. Этим они вызывали переселение сельских жителей в Англию: при Эдуарде III в графствах Норфолкском, Суффолкском и Эссекском (Норвич являлся главным рыночным центром), а также в других местностях Восточной Англии образовались под защитой короля, поощрявшего переселение, колонии фламандских суконных ткачей, валяльщиков и красильщиков. С этих пор, с середины XIV в., и начинается вывоз английских шерстяных тканей, прежде всего камвольных тканей, производимых именно в восточных графствах, куда переселились фламандцы.

Фламандские города не препятствовали поселению иностранных или иногородних торговцев, которые закупали бы производимые в этих городах сукна или давали бы заказы местным мастерам: это содействовало лишь развитию их суконной промышленности. Напротив, они принимали самые решительные меры против распространения ее за пределами города. Шерстяные полуфабрикаты не должны были вывозиться из города, все операции должны производиться в стенах последнего. Точно так же инструменты не могут выходить, мастера выселяться оттуда Все это принадлежит городу, нужно ему. Наконец, не допускается отделка сукон, изготовленных в других местах: валяльщики не могут обрабатывать выделанных вне города материй, а на отделанное в других местах сукно нельзя накладывать городского клейма, и не допускается продажа его в городе.

Города ведут борьбу особенно с деревенскими промыслами, но промыслы эти все же продолжают существовать, и городские суконщики раздают работу и в деревнях. С другой стороны, городские мастера работают для иногородних, что город также запрещает. Города жалуются на то, что в деревнях и местечках подделываются их сукна, налагаются их печати, они отправляют туда вооруженных людей, врываются в дома, уничтожают изготовленные жителями ткани².

С этого времени происходит упадок фламандских городов, — под влиянием отсутствия английской шерсти качество их суконных изделий ухудшается, они вытесняются английскими материями. Привоз английского сукна в Нидерланды сравнивают к концу XV в. с «наводнениями, производимыми морем»; когда речь идет о тканях высокого качества, то предполагается, что они, несомненно, английского производства. В начале XVI в. Брюгге, уже не видя возможности конкурировать с английским сукном, старается привлечь в свои стены англичан и устроить у себя складочное место для сбыта их тканей, но уже поздно: англичане устроили его в Антверпене. Тем не менее фламандское шерстяное производство еще не погибло; исчезла суконная промышленность в городах, прекратилось производство тканей высокого качества, в области которого не было возможности бороться с англичанами. Но стало распространяться иное производство — изготовление простых, дешевых материй из испанской шерсти. Оно имеет деревенский характер; в широких размерах происходит выселение из сел в города, возникают новые центры производства (Bergues, Hondschoote, Armentieres, Verviers). Как и городская шерстяная промышленность Фландрии XIV-XV вв., новая деревенская промышленность имела характер кустарного производства, с той только разницей, что здесь отсутствовала цеховая организация и существовала свобода промысла.

Но с конца XVI в. и эта отрасль фламандской шерстяной промышленности стала падать — в XVII в. ее значение уже сильно сократилось Разорение, нанесенное стране герцогом Альбой, выразилось в опустошении многих центров этой новой промышленности, и оно же вновь вызвало переселение нидерландских ткачей в Англию. При Елизавете в 1565 г. были выданы грамоты 30 фламандским и валлонским сукноделам, поселившимся в Норвиче, а в 1583 г. новая колония уже достигла почти 5 тыс. человек Им разрешено производить «bays, says, tapestry mockadoes» и т.п. сорта материй, т.е. именно то, что составляло специальность новой нидерландской деревенской промышленности. Подобным же образом появляются переселенцы и в Кольчестере, Саутгемптоне и других городах, получая и здесь различные привилегии изготовления иностранных сортов материй Так, было перенесено в Англию и производство дешевых и простых сортов сукна, возникла «new drapery». Появились и новые комбинации - смешанные с шелком или льном ткали, легкие и тонкие материи, новые образцы, новые цвета. Всем этим Англия обязана была нидерландским переселенцам. Благодаря им же Англия в эту эпоху освободилась и от необходимости посылать свои изделия для крашения и аппретуры в Нидерланды и Францию; в 1669 г. голландец Джордж Герриот, переселившись в Англию, получил здесь патент на производство аппретуры новым, изобретенным в Голландии способом. В XVIII в. суровое сукно в большом количестве направлялось в Лондон, где оно подвергалось окраске и аппретуре в особых помещениях, принадлежавших Ост-Индской компании.

Таким образом, с XVII в. английская шерстяная промышленность достигла высокого развития. В XVII—XVIII вв. она была распространена по всей Англии, хотя в центре менее, чем на востоке и западе. Ее можно разбить на три крупных района: Йоркшир с Лидсом и Галифаксом, Норфолк с Норвичем и юго-западный район, расположенный между Ла-Маншем и Бристольским каналом. В каждом районе в свою очередь производство было разбросано по многим местностям, в особенности по деревням, где изготовление тканей соединялось с сельским хозяйством. В деревнях почти во всяком коттедже раздавался звук прялки и ткацкого челнока. Это были низкие избы, с небольшим числом узких окон, состоявшие обыкновенно из одного помещения, которое служило и в качестве кухни, и для сна, и для работы. Вся семья занималась производством: жена и дочери за прялкой, мальчики расчесывают шерсть, муж управляет ткацким станком - такова классическая картина. Труд был нелегкий, весьма продолжительный, малолетние дети привлекались к работе; оплата же была низкая, мясо появлялось на столе лишь по воскресеньям. Изготовленные ткани сбывались на рынках скупщикам (clothier, manufacturer), которые уже отдавали их в аппретуру. Нередко и самая шесть принадлежала предпринимателям, и они раздавали ее по деревням; в этом случае кустари-производители находились в большой зависимости от работодателей. В особенности с конца XVII в. и шерсть, и пряжа, и станок, и валяльная мельница — все становится собственностью скупщика-капиталиста. Но работа по-прежнему производится на дому; централизованные мануфактуры в области шерстяной промышленности являлись исключением даже в XVII в. Из анкеты, произведенной в 1806 г., мы можем усмотреть, что мануфактуры составляли явление крайне редкое, они встречались лишь в западной части графства Йоркского, но и там существовали лишь недавно. Сравнительно мало распространена была и форма домашней промышленности, именуемая domestic system, где производитель был вместе с тем и собственником изготовляемого сукна. Наиболее же широко развита была форма производства master clothiers, называемая так от слова master clothier или просто clothier, которым обозначались предприниматели-капиталисты: им принадлежало сырье, и они раздавали его для обработки различным категориям рабочих на дому.

Английское законодательство XV-XVIII вв. много занимается вопросами этой главной в стране отрасли промышленности. Оно прежде всего подробно регулирует отношения между предпринимателями и рабочими. Так, оно запрещает утайку шерсти рабочими, из которой возник целый промысел «endgatherers»: последние скупали у кустарей «остатки» материала. Для борьбы с этим скупщикам разрешалось в любое время производить обыск в домах рабочих, и за сопротивление этому рабочий подвергался наказанию в 20 фунтов стерлингов. Таким образом, общее право не допускать в свой дом посторонних лиц отменялось в интересах предпринимателей. Организации рабочих запрещались. Так, закон 1725 г. признает все постановления, объявления и союзы шерстоткачей, валяльщиков и чулочников, имеющие целью изменение заработной платы и других условий труда, ничтожными и незаконными. За основание таких clubs, участие в них, содействие им или выполнение их постановлений закон грозит рабочим всех отраслей шерстяной промышленности тремя годами hard labour. За уничтожение шерстяных тканей, материалов или инструментов установлена смертная казнь, а за насилия или угрозы в отношении лиц, отказывающихся подчиняться требованиям союза, — ссылка на семь лет.

Регламентации подвергаются и другие обстоятельства: размер заработной платы, причем запрещается давать как больше, так и меньше установленного мировыми судьями размера (в других отраслях производства наказание установлено только на случай выдачи или получения более высокой платы). Установлен, далее, надзор за качеством тканей; контролеры должны проверять длину и ширину материй и их вес и налагать пломбы. Общий надзор за этим и назначение контролеров находились и в этом случае в руках мировых судей. Между тем последние состояли преимущественно из скупщиков-капиталистов; нетрудно понять, какое влияние это должно было оказать и на устанавливаемую ими заработную плату, и на характер контроля качества продукта. Во многих случаях дело происходило еще проще: клейма находились в руках самих предпринимателей³.

Вывоз производимых Англией шерстяных материй в течение XVII в. утроился, достигая в начале XVII в. 3 млн ф. ст., причем в это время он составлял 2/5 всего производства; в течение XVIII в. экспорт снова возрос вдвое, равняясь почти 30% произведенных материй В 70-х годах XVIII в. вывоз их направлялся в первую очередь в американские колонии (763 тыс ф. ст.), но из 4,2 млн ф. ст. экспорта этих тканей 2,7 млн ф. ст., или почти 2/3, поглощала Европа (особенно Испания, Португалия, Италия, Нидерланды), так что на колонии приходилось значительно меньше При этом все сырье имелось собственное, — едва 1/20 потребляемой шерсти получалась из-за границы (главным образом из Испании).

Во Флоренции, напротив, которая славилась в Средние века⁴ своей суконной промышленностью, обнаруживается быстрый упадок ее. В то время, как в начале XVI в. производилось до 20 тыс. штук сукна в год, в конце этого и в начале следующего века размеры производства сокращаются до 14 тыс., 13 тыс., 9 тыс. и 8 тыс. штук (последнее в 1628 г.), а число мастерских до 120 тыс., 80 тыс. и 52 тыс. В начале XVIII в. герцог Козимо III посылает ткачей для обучения в Нидерланды, ибо Голландия, Фландрия, Франция и Англия и в качественном отношении уже опередили флорентийскую шерстяную промышленность. В 1770 г. суконный цех (arte della lana) был совсем закрыт⁵.

Наряду с шерстяной промышленностью начинает производить для широкого рынка и другая отрасль текстильной индустрии — льняная. Уже к концу Средневековья в различных южногерманских городах (Аугсбурге, Регенсбурге, Базеле, Санкт-Галлене, Констанце) находим льняную промышленность в кустарной форме, в XVI в. нюренбергские и лейпцигские купцы скупают льняные изделия чешских и силезских ткачей, в особенности же заключают договоры (известны таковые из двенадцати местностей) о поставке им тканей в Лузации. Наибольшее значение имела в XVII—XVIII вв. силезская льняная промышленность, которая распространяла свои материи по всей Европе (в Англию, Голландию, Швейцарию, Италию, Испанию, Португалию) и (через посредство Испании) за океан в испанские колонии; после отпадения английских колоний в Северной Америке и образования нового государства Соединенных Штатов там создался особенно обширный рынок для силезских тканей. Германия оплачивала ими потребляемые ею колониальные товары. В большом количестве вывозились, в особенности в Испанию и испанские колонии, и северофранцузские и нидерландские полотняные товары; мы их находим всегда в реестрах корабельных грузов. Ими оплачиваются за океаном рабы; эти ткани превращаются в своего рода деньги в торговле невольниками. Благодаря океанскому климату Северной Франции и Нидерландов получалась очень тонкая нить, которая превращалась в легкие ткани, и являлась возможность при белении вырабатывать глянцевитое полотно⁶.

Льняная промышленность Силезии работала для всей Европы (также в кустарной форме); имело значение и производство льняных тканей в Нидерландах, Вестфалии, Шотландии. Вывоз льняных изделий из Силезии равнялся в 1748—1749 гг. 3,5 млн талеров, в 1778—1779 гг. — 4,4 млн. талеров; вывоз льняных тканей составлял третью часть экспорта Пруссии. Силезские материи отправляются в Англию, Голландию, Португалию, Испанию, а из последней в испанские колонии. Точно так же на всех рынках, во всех списках судовых грузов мы встречаем голландские льняные материи.

Напротив, хлопчатобумажное производство было вообще сравнительно мало развито. В Средние века бумажные ткани привозились преимущественно с Востока (из Малой Азии); смешанные со льном ткани (бархент) отчасти изготовлялись в XIV—XV вв. в Ульме, Констанце и некоторых других южногерманских городах. В последующие века они стали производиться и в Нидерландах, и еще более в XVIII в. (кустарное производство) - в Эльзасе, на Рейне (Бармен, Эльберфельд), Саксонии (Плауен) и Швейцарии (кантоны Аргау, Санкт-Галлен). В Англию это производство было занесено из Нидерландов еще в XVI в., но до 1760-х годов не имело никакого значения. В отличие от производимых в Европе полубумажных тканей из Индии привозились чистобумажные набитые материи, indiennes, или calicoes (от г. Каликут). Благодаря их дешевизне, яркости красок и узоров они быстро распространились как в Англии, так и во Франции и других странах: из них изготовлялись дамские платья, занавеси, они служили для обивки мебели, комнат, составляя опасную конкуренцию для шерстяной промышленности. Вследствие этого и под влиянием волнений среди рабочих шерстяной промышленности (в Лондоне они в 1680 г. — по-видимому, не без участия землевладельцев, разводивших овец, — разгромили дом Ост-Индской компании, привозившей эти ткани из Ост-Индии) повсюду издаются запрещения носить привозимые из Ост-Индии, Персии и Китая бумажные набивные ткани, — во Франции они запрещены в 1686 г., в Англии в 1700 г., запрещены и в Пруссии, и в Испании. Но одновременно с привозными тканями (toiles peintes) и в подражание им возникло в Европе и собственное производство набивки как полубумажных, так и привозимых из Индии белых бумажных тканей (их привоз был дозволен), и эти европейские набивные, или печатаные, материи (toiles imprimees) стали распространяться среди населения, которое подражало аристократии, но не могло себе позволить покупки настоящих привозных тканей. Ввиду этого и набивка бумажных и полубумажных тканей была запрещена во Франции тем же декретом 1686 г., который запретил привоз их из Индии; все набивные мастерские объявлены закрытыми, ношение этих тканей никому не дозволялось. В 1720 г. последовало в Англии такое же запрещение ношения изготовленных в стране набивных тканей (производство их расширилось после запрещения в 1700 г. привоза из Ост-Индии); они могли выделываться лишь для вывоза. После этого начинается продолжительный период борьбы во всех странах (Англии, Франции, Пруссии и т.д.) с контрабандным привозом бумажных набивных тканей из Индии и с ношением как этих тканей, так и бумажных изделий местного производства. Контрабандистов, провозящих эти ткани, колесуют и вешают во Франции о большом количестве; на дам, носящих на улице платья из набивных тканей, устраиваются целые облавы - с них срывают одежду и подвергают их оскорблениям; производят обыски в домах, забирая набивные материи для мебели, одежды и т.д И все же ношение их, по-видимому, не сокращается. Частью это объясняется тем, что либо производство таких тканей было дозволено (в Англии), либо разрешался привоз известного количества их для вывоза в другие страны (во Франции), а уследить за тем, куда дальше направлялись привезенные или произведенные ткани, было чрезвычайно трудно. Частью это вызывалось широким распространением набивного производства в Швейцарии и в различных немецких государствах, которые получили эту новую отрасль промышленности благодаря переселившимся из Франции гугенотам и стали поощрять ее; производимые там ткани вследствие широко развитой контрабанды не только попадали в другие страны, но и открыто продавались контрабандистами в пограничных местностях Франции. Несмотря на все жестокости, дамы открыто носили «индусские и персидские ткани», и в одном из ордонансов говорится: «Те дамы города Кале, которые носят такие одежды, — я разумею всех дам и девиц этого города, ибо все они одеты в набивные ткани» В результате французы, увидев бесплодность сотни изданных ордонансов, поняли, что запрещением у себя набивного производства они содействовали лишь развитию его (через французских эмигрантов) в других местах. После продолжительной борьбы из-за свободы производства, привоза и ношения набивных тканей, в которой принимали участие известнейшие ученые того времени — Форбонне, Гурне, аббат Морелле, - запрещение в 1759 г. было отменено. В 1774 г. стеснения набивных бумажных тканей были уничтожены в Англии, еще раньше — в Пруссии. Только с этого времени успешно развивается хлопчатобумажная промышленность, но это уже была эпоха появления машин в Англии⁷. Во Францию в целях выделки муслина на индусский манер была даже выписана партия индусов, которые должны были обучить французов своим способам производства, но которых вскоре, вследствие тоски по родине и болезней, пришлось отправить обратно; в 1728 г. правительство вынуждено было уплатить 2500 ливров владельцу замка, где помещались индусы, за произведенные ими повреждения⁸.

В течение XVIII в. ситценабивное производство распространилось в особенности в Нидерландах, в Швейцарии (Женева, Гларус, Невшатель, Цюрих, Базель), в Эльзасе, в некоторых местностях Германии (Аугсбурге, Саксонии). В XVIII в. в Хемнице насчитывалось 10 предприятий с 1437 рабочими, так что на каждое в среднем приходилось 144 человека, но четыре предприятия имели около 250 рабочих, в Плауене одно даже свыше тысячи; на швейцарских ситценабивных мануфактурах имелось к концу XVIII в. 3000 станков и около 9 тыс. рабочих. Зачатки швейцарской хлопчатобумажной промышленности относятся к средневековому периоду (к концу XIV в. в Базеле и концу XV в. в Цюрихе), однако широкое развитие она получила не ранее конца XVIII в. под влиянием гугенотов, которые пересадили сюда производство тонкой пряжи и тканей. В конце XVIII в. это была наиболее важная отрасль швейцарской промышленности. Один автор того времени даже заявляет, что «Швейцария имеет только одну отрасль промышленности — хлопчатобумажную». Она господствовала в восточной части Швейцарии, где прядением, ткачеством, выделкой вышивок было занято около 200 тыс. человек, преимущественно женщин в деревнях, тогда как торговцы, раздававшие им обычно через посредников хлопок и пряжу и получавшие от них материал в готовом виде, жили в больших городах и занимались импортом хлопка и экспортом готовых тканей. Таких фирм имелось около 60 в Санкт-Галлене, 30 в Апенцелле, 30—50 в Цюрихе, 20 в Винтертуре. Торговцы одного лишь Санкт-Галлена давали заказы 80 тыс. кустарей, а на цюрихских скупщиков работала обширная округа с 40 тыс. прядильщиц и ткачей. Инструменты были простые, деревянные, изготовляемые столярами или самими же ткачами. В том же помещении кустарей стояли прялки и ткацкие станки, или же последние, в количестве 4—6, помещались в подвале. Иногда семейная мастерская насчитывала 10-20 веретен и несколько станков и в состав ее входили и посторонние рабочие, в особенности дети⁹.

В Нидерландах, и после того как прекратилась отправка туда английского сурового сукна для аппретуры¹⁰, было широко распространено беление в особенности льняных материй, причем большинство предприятий этого рода работало по заказу скупщиков. «Белильщики получают холст из всех концов света для беления его — из Восточной Фрисландии, Силезии, Крефельда, Фландрии и т.д. Особенно много они работают на Англию, ибо англичанин обращает большое внимание на белое полотно и требует, чтобы оно белилось в Гарлеме». Для белильного заведения считалось необходимым иметь 16-20 рабочих и 20—45 работниц. В других местностях (Богемии, Силезии, Саксонии) обычно скупщики сами белили и аппретировали полученную от кустарей материю. В Богемии они жаловались на отсталую технику беления холста, ибо изделия выходили плохого качества; для белильни необходимо было большое помещение и большой луг, беление отнимало много времени (беление холста — 3-4 месяца); затрата поташа, золы, мыла, в особенности же дров и человеческой силы была столь велика, что нередко эти расходы удваивали первоначальную цену холста¹¹.

Ту роль, которая в области шелковой промышленности принадлежала итальянским городам (в XVI в. еще Генуе, Милану, Флоренции), с начала XVII в. присвоил себе Лион с его широко развитым производством шелковых, бархатных и т.п. тканей; и здесь мы находим кустарное производство — мануфактур там никогда не было. Лионское производство составляло около половины всех изготовляемых во Франции шелковых тканей. Из последних от 1/4 до 1/3 вывозили за границу. Впрочем, и другие страны старались теперь пересадить к себе шелковую промышленность, и уже в XVI в. она появилась в Антверпене, Базеле и Цюрихе, а с конца XVII в. в Амстердаме, Крефельде и Берлине, а также в Швеции и России. В шелковой промышленности купец играл с самого начала главную роль в предприятии. Правда, с XIII до XVIII в. производство имело цеховую организацию, но количество самостоятельных мастеров, производивших на собственный счет, никогда не было значительно, и они повсюду отступали на второй план. Везде мы находим скупщиков-предпринимателей, с одной стороны, и мастеров-рабочих — с другой стороны. Из анкеты, произведенной в Базеле и 1599 г., мы можем, например, установить, что среди 173 человек, работавших в шелковой промышленности, имелось всего 10-12 ремесленников, которые не работали на других лиц и сами не заказывали никому товаров. В 1684 г. в Антверпене еще было запрещено держать в одном и том же здании 8 станков, и один из предпринимателей жаловался на то, что он не может выдавать работу кустарям на дом, ибо другие мастера будут копировать его модели, как это бывало неоднократно¹².

Появляются выделываемые на новом ткацком станке, именуемом ленточным станком, узкие шерстяные и смешанные ткани: один рабочий изготовляет сразу 10, 20 и более лент, притом различных цветов. Новый станок был изобретен в конце XVI в., по-видимому в Голландии, — по крайней мере оттуда был занесен и Англию и именовался там dutch loom (нидерландский станок). Но станок этот означал такой переворот в процессе производства и настолько вытеснял рабочих, что он вызвал повсюду сильнейшую вражду со стороны цехов, которые везде препятствовали применению его¹³. Однако запрещения, по-видимому, нарушались, и во многих местах ленточный станок применялся. В курфюршестве Саксония он был признан в 1765 г., и даже выдаются премии при употреблении его. Вообще в течение XVIII в. запрещения стали отменяться, протест цехов ослабевал, и производство изделий на ленточном станке стало расширяться. Во Франции станок появился (в Сент-Этьене) под названием цюрихского — он был привезен швейцарцем Тиме в 60-х гг. XVIII в., и, в то время как правительство поощряло его применение, выдавая по 150 ливров за каждый пущенный в ход станок, и тут рабочие стали разбивать станки, а цех лентовщиков возбудил процесс против владельцев новых станков, и лишь после вмешательства правительства станки утвердились окончательно: в 80-х годах XVIII в. их насчитывалось свыше ЗООО¹⁴.

Гонению, хотя и не столь сильному, подвергалась первоначально и другая вновь возникшая отрасль производства — вязальная — на новом чулочном станке, изобретенном англичанином Уильямом Ли в самом конце XVI в. Первоначально изобретателю пришлось покинуть Англию, и первая manufacture de has au metier была устроена во Франции в 1656 г. Но вскоре производство чулок на новом станке акклиматизировалось и в Англии, а затем вытеснило ручной труд и создало новую промышленность, работавшую для сбыта и в других странах, — в Италии, Голландии, - но, конечно, имевшую кустарный характер; в Пруссии при Фридрихе Великом учрежден был ряд предприятий этого рода¹⁵.

Из Фландрии и Брабанта, с одной стороны, из Венеции, с другой стороны, распространяется производство кружев, которое ранее практиковалось лишь монахинями да королевами-любительницами, как, например, Екатериной Медичи, Марией Стюарт. Кольбер стал насаждать во Франции производство кружев, главным образом в кустарной форме; центром его являлся Алансон, где возникли новые стили. Кружевной промысел, несомненно, развился благодаря Кольберу, хотя ни одно из учрежденных им предприятий не отличалось долговечностью. Прежние запрещения ношения кружев не только были отменены, но и уступили место обязательному ношению их при дворе. Гугенотами алансонские кружева были занесены в Германию, в особенности же в Богемию; на богемских кружевах ярко отразилось влияние брабантского стиля. Ношение кружев, как мы видели выше, стало широко распространяться; лишь Французская революция, внеся серьезное направление и в сферу одежды, уничтожив придворную жизнь, нанесла серьезный удар кружевному промыслу¹⁶.

Благодаря гугенотам распространяются и новые виды дубления кож, появляются замшевые кожи, глазированные (лайковые) кожи. Их выделка находится в тесной связи с производством перчаток, которые со времени Людовика XIV во Франции становятся для придворных кругов, а затем и для прочих состоятельных слоев необходимым предметом одеяния. Производство глазированной кожи и перчаток, как и обычай ношения последних, распространялся через гугенотов в Англии, Германии, Австрии¹⁷.

Появляется производство бумаги, развивающееся в особенности в Голландии благодаря изобретенным там цилиндрическим аппаратам (они и получили название голландеров); в других странах эти новые приспособления распространяются лишь весьма медленно¹⁸.

Новой отраслью промышленности являлось и производство часов, которое стало одним из важнейших промыслов Швейцарии. Центрами его являлись Женева и Невшатель, где целый ряд местностей составлял почти сплошные поселения часовщиков. В Женеве часовое производство появилось уже в XVI в., а в XVII в. широко распространилось; позже оно развивается и в Невшателе, где часовые мастера первоначально еще привозили некоторые инструменты и части часов из Лондона, Парижа и в особенности Женевы, но с середины XVIII в. создали также свое самостоятельное часовое производство. Как утверждают современники в один голос, в часовом промысле в это время занята была 1/3 женевского населения и не менее 6—7 тыс. жителей, в Невшателе число их достигало 4 тыс. Если первоначально, пока производство еще было незначительно и самый процесс был еще весьма прост, часовой мастер обыкновенно изготовлял часы целиком один со своими подмастерьями, то вскоре появилось широкое разделение труда, причем во главе производства стал уже торговец. Последний приобретал остов часового механизма у мастеров, изготовлявших его за пределами города у себя на дому, обычно зимой, затем его монтировал и передавал для дальнейшей обработки городским мастерам. Торговцы обращались далее к целому ряду других рабочих: одни из них изготовляли стрелки, другие - циферблаты, третьи - шпиндели, четвертые - пружины и т.д. Торговцы приобретали далее часовые коробки у производителей последних и, наконец, отдавали все части мастеру-часовщику для сборки и завершения всего процесса производства. Бывало и так, что торговцы приобретали у мастеров уже готовые часы, но это было редко — лишь в том случае, если мастера обладали достаточным капиталом для того, чтобы сосредоточить в своих руках весь указанный процесс производства, оплачивая всех этих рабочих, занятых на дому или в небольших мастерских, — платить им надо было немедленно, тогда как уплаты за товар приходилось ждать иногда целый год. Женевские и невшательские часы сбывались на ярмарках франкфуртской, Лейпцигской, в Бокере (Лангедок); в европейских столицах швейцарские торговцы имели своих агентов, часы экспортировались и в Испанию и Португалию, на Скандинавский полуостров, на Восток и даже в Новый Свет — словом, распространялись по всему миру. Во Францию их доставляли контрабандой, через посредство особых лиц, которые их страховали на случай захвата на границе¹⁹.

Производство зеркал составляло до середины XVII в. монополию Венеции; несмотря на неоднократные попытки, делавшиеся во Франции, ей не удалось узнать секрета зеркального производства, ибо Венеция грозила смертью за разглашение секрета и принимала самые решительные меры к предупреждению переселения рабочих зеркальной промышленности в другие страны. Лишь Кольберу удалось через доверенных лиц устроить побег во Францию нескольких венецианских рабочих (они бежали ночью на барке, охраняемой вооруженными людьми); с ними был заключен договор на 4 года, в течение которых они обязаны были за высокую плату работать на устроенной теперь королевской зеркальной мануфактуре. Желая всячески привязать венецианцев к их новой родине, Кольбер пытался холостых женить на француженках, предлагая каждому из них 25 ООО экю в качестве приданого, семейным же старался привезти во Францию и их жен, чтобы они не мечтали о возвращении; хотя венецианское правительство стало следить за женами беглецов и взяло с них обязательство не уезжать из города, но им все же удалось бежать. После этого, увидев безуспешность всех мер, принятых к тому, чтобы «scelerati vitrieri» (преступные стекольщики) вернулись, венецианское правительство прибегло к иным средствам: после кратковременной болезни рабочие стали умирать, и вскрытие, произведенное по распоряжению Кольбера, выяснило, что они были отравлены. Это обстоятельство заставило и остальных рабочих покинуть Францию, получив из Венеции прощение²⁰, и владельцы королевской мануфактуры их не удерживали, ибо венецианцы держали себя в Париже вызывающе, не терпели противоречия; во время болезни кого-либо из них все остальные прекращали работу, так что производство останавливалось; они требовали каждый раз увеличения платы, грозя в противном случае отъездом. Секрет же производства французы за это время успели узнать и могли теперь обойтись без венецианцев; королевская мануфактура, которой была предоставлена привилегия производства зеркал, особенно зеркал больших размеров, могла удовлетворить теперь весь спрос на зеркала внутри страны. Больше всего она работала для двора; зеркалами наполнялись королевские дворцы — Версальский, Фонтенбло, Лувр и другие. Кольбер вскоре совершенно закрыл французский рынок для венецианских зеркал, производство которых в Венеции (как и кружев, по той же причине), как ему сообщалось из Венеции, стало значительно сокращаться. Теперь немцы, англичане, испанцы старались в свою очередь узнать у французов, как прежде французы у венецианцев, технику производства зеркал, ибо французы внесли ряд новых улучшений, открыли новые способы производства, применяли новые аппараты; французы же старались сохранить тайну производства. За побеги рабочих с целью перейти на зеркальные мануфактуры, основанные в других странах, или для основания зеркального производства за границей они, как и переманивавшие их лица, заключались в тюрьму; с этой целью перехватывались их письма, они подвергались строгому надзору и нередко в момент отъезда попадали в руки полиции²¹, ²².

Насаждение зеркальной промышленности во Франции является лишь примером той борьбы, которая происходила в эту эпоху из-за рабочих-специалистов. С одной стороны, как мы видели, все государства нуждались в последних для создания у себя новых отраслей производства, а с другой стороны, они же запрещали выезд своим обученным рабочим, для того чтобы не лишиться необходимой им рабочей силы и чтобы воспрепятствовать распространению созданных у себя отраслей промышленности в других странах. Такие общие запрещения эмиграции рабочих находим в Англии в 1719 и 1750 гг.; они касаются всех «manufacturer, workman or artificer» в области всевозможных отраслей промышленности (in wool, mohair, cotton or silk, in iron, steel, brass etc.), причем наказанию подвергается как сам рабочий, заключивший контракт о найме за границей, так и всякий посредник, занимающийся наймом рабочих и побуждающий их к отъезду. Одновременно запрещается и вывоз инструментов, применяемых в шерстяной и шелковой промышленности (уже в XVII в. появившихся тогда чулочно-вязальных станков). Не менее ожесточенную борьбу с эмиграцией рабочих вела Франция, та самая Франция, которая привлечением фламандцев и итальянцев создала у себя ковровое, кружевное, стекольное, шелковое, суконное производство, привлечением шведских рабочих — горное дело, литейное, смолокуренное производство и т.д. После того как она сама достигла всего этого, она отблагодарила страны, из которых получила необходимых учителей, как и прочие, запретив в 1669 г. выселение из Франции под угрозой ссылки на галеры и конфискации имущества, а в 1682 г. даже под страхом смерти. Но это нисколько не остановило эмиграцию рабочих. Напротив, Франция именно являлась той страной, откуда, ввиду наличности там всех новых отраслей производства, можно было получить нужную рабочую силу. «Иностранцы всячески стараются отнять у нас рабочих», — читаем у Гурне (в 1753 г.), а по словам Биго де Сен-Круа, число французских рабочих, привлекаемых ежегодно иностранными государствами, не ниже 10 тыс. О случаях удачного отъезда из Франции мы можем узнать лишь из иностранных источников, например о том, что в Пруссию и Австрию выселяются лионские шелкоткачи, что они создают там производство бархата, причем получают (в Австрии) пожизненную пенсию. Французские же записи сводятся к случаям неудачных побегов, когда рабочие были задержаны и арестованы, но этих случаев весьма много, и они дают представление о происходившей борьбе, — одни уговаривали рабочих, предлагая им всякие выгоды и льготы, другие их подстерегали, ловили и наказывали. Так, одна англичанка в течение 7 лет поставляла французских рабочих и работниц в Англию, пока в 1763 г. по доносу не была задержана вместе с рабочими и двумя детьми.

Обнаружены были сношения с английским посланником одного жителя г. Бове, который обязался открыть в Англии ковровое предприятие по образцу существующего в Бове и привезти с собою половину рабочих из Франции. Двое рабочих гобеленовой мануфактуры пытаются переехать в Англию; один бежал, другой задержан; последнее случилось и с одним рабочим фарфорового завода в Венсенне. Французский чертежник переселился уже в Пруссию, но, когда жена и дети пытаются последовать за ним, их задерживают, и для освобождения их он и сам вынужден вернуться. В разных местностях Франции обнаружены посланные Фридрихом Великим лица для привлечения французских рабочих по производству шелковых материй, табачных изделий и т.п. Еще больше французских рабочих набиралось русскими агентами, которые жили в других странах, так как во Франции следили за ними (они привлекали часовщиков, чертежников, позолотчиков, рабочих для петербургского фарфорового завода, перевозили образцы изделий в винных бочках); вообще была устроена специальная служба для выяснения путей и способов привлечения французов иностранцами²³.

Прусские дипломатические агенты служили и в качестве посредников для привлечения иностранных мастеров. Во Франкфурте-на-Майне и Гамбурге у них имелись настоящие сборные пункты (конечно, неизвестные местным властям), где сходились изгнанные или желавшие эмигрировать и откуда их с особыми охранными грамотами и денежными пособиями направляли в различные местности Пруссии. Находившиеся здесь, как и в других местах — Вене, Копенгагене, Нюрнберге, — прусские дипломатические представители прибегали к самым разнообразным средствам для набора иностранных мастеров. Распространялись печатные листки с приглашениями, последние помещались и в существовавших в XVIII в. листках объявлений, хотя и в скрытом виде, среди прочих известий. При сношениях по этому поводу с правительством пользовались шифрами, дипломатическими курьерами и т.д. «Приказываю вам снова, — обращается прусский король к одному из своих представителей, — приложить особенное усердие к тому, чтобы добыть еще некоторое число хороших работников, выделывающих бархат, из Гамбурга, из Голландии или же из Дании. Деньги на покрытие расходов найдутся, но нужно благоразумно действовать, и вы можете уверить этих людей в том, что в Потсдаме они будут иметь несомненно хороший заработок». К дипломатическим агентам обращались и нуждавшиеся в мастерах предприниматели, но они действовали и самостоятельно, при помощи собственных связей. Они и сами ездили за границу или посылали опытных людей для вербования мастеров, которые в том или ином месте нанимались на работу, чтобы таким путем все проведать и убедить иностранцев отправиться в Пруссию²⁴.

Обращаясь к развитию горного дела в эту эпоху, надо отметить, что, по мере того как переходили к разработке месторождений на большей глубине, усиливался напор воды, с которым боролись путем привлечения огромного количества рабочей силы для выкачивания воды. Число таких рабочих на руднике доходило до 600 и более, и им приходилось безостановочно днем и ночью черпать воду, при отсутствии же хотя бы части их рудник оказывался под водой. Первоначально вода выкачивалась при помощи кожаных ведер, причем черпатели стояли один выше другого, составляя ряд снизу вплоть до поверхности; каждый получал наполненное водой ведро от предыдущего и передавал его следующему. Так это было в XVI в., но уже в этом веке появляются и водоотливные приспособления, при помощи которых выкачивают воду из рудников; они приводятся в движение лошадьми; лошадей насчитывалось нередко по нескольку сот на руднике²⁵. Но новый способ выкачивания воды распространяется медленно, во Франции только в XVIII в. Гораздо большие успехи делает техника в области дальнейшей переработки руды.

Первоначальный способ выплавки железа заключался в том, что строили небольшие каменные очаги (горны), располагая их на возвышенных местах для того, чтобы они подвергались большему притоку воздуха. В эти очаги помещали руду вместе с сухими дровами и разжигали последние, причем притекающий свободно воздух поддерживал горение и легкоплавкие части руды сами собою отделялись, а остающаяся губчатая масса железа проковывалась ручными молотами. Таким образом железо получалось непосредственно из руды. Успех зависел от притока воздуха и от состава горючего, почему первые улучшения были направлены к тому, чтобы оградить себя от случайностей погоды и от изменчивости свойств горючего материала Первое устранялось введением мехов, благодаря которым капризный ток ветра заменялся правильной струей вдуваемого воздуха, второе — заменой дров, горючие свойства которых меняются в зависимости от времени года и состояния атмосферы, древесным углем, т.е. горючим совершенно сухим, имеющим постоянный и однообразный состав и способным при меньшем объеме развивать более высокую температуру. А к этому стали присоединяться усовершенствования в устройстве горнов. Почти вся масса руд, из которых может быть выплавлено железо, содержит этот металл в окисленном состоянии, и выделение железа из руды достигается лишь соприкосновением железной руды с раскисляющими газами, происходящими от горения угля. Поэтому первоначальные низкие и открытые горны были пригодны лишь для богатых и легкоплавких руд, по мере же того, как стали в целях расширения производства применять и более трудноплавкие руды, печи приходилось повышать, придавая им различную форму и различную внутреннюю вместимость, возвышая температуру смеси руды и угля.

Печи были теперь обыкновенно высотой около 4 м. В них клали уголь, зажигали его и пускали через формы воздух из ручных или ножных клинчатых мехов. По мере прогрева печи в нее насыпали слоями уголь и руду (такая засыпка называлась колоша) и вели плавку вплоть до получения крицы весом в 15-25 кг. После этого процесс останавливали и крицу вытаскивали через отверстие в шахтенной печи, заложенное кирпичами во время работы (оно именовалось во Франции лисьим хвостом, откуда и самые горны получили название «лисьих печей» — forges renardi res). Домницы устраивали на возвышенных местах неподалеку от рудников в районах, изобилующих лесом. Для получения 100 кг железа ведь нужно было 400 кг угля. Полагали, что при таком процессе в сутки в течение 40 дней истреблялся лес на расстоянии 1 км в окружности. Поэтому-то владение лесом было равносильно привилегии устраивать горные заводы, последние в большинстве случаев принадлежали феодалам. Население производило плавку нередко в качестве подсобного к обработке земли занятия. Во всяком случае, горнорабочие выговаривали себе право уходить на время уборки урожая на срок не менее 6 недель. Шведские домницы даже именовались крестьянскими горнами. Такие горны часто работали всего несколько дней в неделю, выплавляя не более 30 кг в неделю.

Этот сыродутный способ, при котором крицы затем разрубались на части и уплотнялись проковкой, господствовал вплоть до XVII в. Несколько раньше молоты, как и мехи, стали приводить в движение водой.

Уже к концу Средних веков и в начале XVI в. обнаружились, однако, первые попытки замены прямой выделки железа косвенным способом, при котором получался первоначально металл в расплавленном виде — чугун.

При высокой температуре руда, находясь в соприкосновении с углем, не может сохранить своего чистого строения, а входит в тесное соединение с углеродом и, обуглероживаясь, превращается в расплавленное состояние Это случалось первоначально помимо всякого желания горнозаводчиков. Бек приводит такие случаи в связи с применением силы воды для поддувальных мехов, полагая, что рабочие, не имевшие опыта в пользовании водяной силой, вдували иногда слишком много и слишком сжатый воздух в печь. Результатом этого являлось такое повышение температуры, что получался чугун, вместо твердого металла расплавленный, который стекал, как шлаки (посторонние примеси обращались в жидкое состояние и выделялись из металла, образуя шлаки). Плавильщики того времени, однако, отнюдь не были довольны этим, рассматривая полученный продукт как испорченный. Его именовали pig-iron, т.е. «свиное железо». Но постепенно они сообразили, что, переплавляя жидкий металл, можно получить гораздо более однородное железо или сталь, вследствие чего уже стали намеренно выплавлять руду таким косвенным способом (двукратноплавленное железо, говорили они).

При этом обнаружилось, что успешность плавки чугуна обусловливалась силой мехов и высотой домниц, или доменных печей. Прежние «штукофены» или «вольфсофены» («волчьи печи») стали заменять мало-помалу доменными печами.

Новый способ имел существенные преимущества перед сыродутным. Нужно иметь в виду, что руда заключает в себе, помимо окислов железа, значительное количество землистых веществ, для превращения которых в шлаки необходимо присоединение флюса (обычно известкового камня). При получении железа и стали прямым восстановлением руд, с насыщением железа углеродом лишь до известного ограниченного размера, без перевода металла в расплавленное жидкое состояние (т.е. в чугун), получающиеся шлаки, хотя и будучи жидкими, не могут свободно отделиться от металла и частью остаются запутанными в нем, наполняя ноздрины железной губки (железа). Когда же совершается доменная плавка обезуглероживанием чугуна, образующееся большое количество шлаков легко отстаивается от жидкого же, но более тяжелого чугуна и в результате получается металл, свободный от примесей. Недостатки сыродутного способа заключались в губчатости и неоднородности получаемого металла, в различной степени обуглероживания крицы в разных частях и в трудности выделения из металла серы, вносимой рудой и горючим.

Обычно находим еще промежуточную стадию между «штукофенами» и доменными печами - «блауофены», название которых происходит, однако, не от немецкого слова blau — синий, а от bla (plaa), сокращенное blasen (Blaseofen), т.е. дуть или выплавлять: здесь появляется непрерывная плавка. В то время как прежде приходилось каждый раз останавливать плавку и вынимать кирпичи из домницы, чтобы вытащить крицу, в «блауофенах», где температура была выше, уже получался чугун в жидком виде, и его выпускали через выпускное гнездо в шахтенной печи, после чего можно было дальше продолжать плавку.

Уже применение силы воды вызвало переворот в металлургической промышленности. Она стала сосредоточиваться в местностях с проточной водой. Она вышла из лесов в долины, спустилась с гор к рекам. Леса имели и теперь, конечно, огромное значение, но на первый план выдвигался все же вопрос о водяной силе. Ибо лес, как и руду, можно было привозить из других мест, находившихся на известном расстоянии, завод же должен был строиться у самой воды. В XVIII ст. полагали, что он может быть сооружен только там, где река даст не менее 40 л. с. Если река пересыхала летом, работа останавливалась. Во многих случаях устраивали искусственные озера и шлюзы для поднятия уровня воды, клали плотины для удержания воды, результатом чего являлись иногда наводнения. Кузнецы входили в соглашение с мельниками, в силу которого последние пользовались водяной силой днем (устраивая запруды), кузнецы же, нуждавшиеся в текучей воде, применяли ее ночью. Отсюда, быть может, возник обычай плавки по ночам.

Однако лишь с появлением доменных печей стало широко распространяться пользование силой воды для приведения в движение мехов и молотов, и работа стала производиться непрерывно днем и ночью, вследствие чего устанавливаются смены. Смена была занята по 4 часа 3 раза в сутки с 4-часовым перерывом каждый раз или 6 часов 2 раза с 6-часовым перерывом, но очень распространена была смена в 8 часов также 2 раза, так что получается 16-часовой рабочий день. Удлинились периоды плавки. В то время как раньше они охватывали лишь часть года, теперь, если этому не препятствовали условия пользования силой воды, печи работали круглый год. Так что занятие горнорабочего стало уже постоянным, из подсобного промысла превратилось в самостоятельную профессию. Но число рабочих, необходимых для плавки чугуна и передела его в железо, было по-прежнему весьма невелико: прежде требовалось 8 человек, теперь (для обоих процессов — плавки чугуна и железа) 4 и 3 и даже 3 и 3 (при 16-часовом рабочем дне), так что число даже уменьшилось. Для плавки чугуна нужен был рабочий, который регулировал силу воздуха и управлял мехами, удалял шлаки и выпускал крицы. У колошника стоял другой рабочий, попеременно подававший то руду, то уголь. Последний должен был обладать большой силой и отличаться хорошим здоровьем, засыпая тяжелую руду ночью в находящиеся на воздухе (и зимой) печи.

Доменные печи доставляли возможность переработки и трудноплавких, т.е. наиболее часто встречающихся руд. Они были гораздо большей высоты, чем «штукофены», равняясь 6—7 и более метрам. Прежде выплавляемые куски составляли не более 40 кг. Теперь крицы чугуна достигли 600-800 кг, а для этого нужно было (при 800 кг) 1800 кг руды, 180 кг извести, 830 кг угля, так что доменная печь потребляла в 11 раз больше руды и в 5 раз больше горючего, а если иметь в виду, что при переработке чугуна в железо снова затрачивалось около 1000 кг угля, то оказывается, что и количество горючего возрастало в 11 раз.

Ввиду этого для сооружения доменных печей необходимы были большие капиталы, чем до того времени, производство должно было принять капиталистический характер. Предприятие состояло обычно из нескольких домен, кричных заводов, молотов, волочильных, литейных и других отделений. Наряду с крупными землевладельцами, обладавшими обширными лесами, выступает в области металлургической промышленности государство. В 1671 г. горны в Питанже (Нормандии) были все вместе проданы за 500 ливров, тогда как заменившая их доменная печь была сдана в аренду за 1200 ливров в год и, кроме того, получено было 5400 ливров за запас угля и руды. Этим объясняется медленное распространение нового способа производства. Хотя кричный способ был известен уже в XV ст., но и в XVII в. сыродутный способ еще не был вытеснен окончательно.

При кричном способе получался (при гораздо более низкой температуре, чем железо) прежде всего высокоуглеродистый чугун, т.е. металл твердый, хрупкий, не поддающийся ковке. За этим следовало расплавление чугуна в горне и окисление углерода, кремния и марганца кислородом дутья и действием шлаков, богатых окислителями, которые частью присаживаются в горн, частью же образуются сами от горения металла. Совершаются те же действия, что и при плавке руды, причем, плавясь, постепенно чугун вместе со шлаком стекает медленно по кускам угля, рафинируясь, т.е. освобождаясь от углерода, кремния и марганца. На дне горна получается зернистая железистая масса, которую собирают в один общий ком, выворачивают вверх, прогревают и подвергают механической обработке под молотом, чтобы удалить из железа шлаки и образовать возможно плотный и однородный кусок металла. Для ускорения процесса нужно было выбирать чугун, выплавленный из чистых, малофосфористых руд, ибо ввиду необходимости удаления кремния, марганца, углерода, фосфора наличность этих примесей удлиняет производство. Получается железо, т.е. металл малоуглеродистый, мягкий, тягучий, вязкий, ковкий (т.е. изменяющий свою форму в горячем состоянии под влиянием ударов или давления)²⁶.

В конце XVIII ст. доменные печи вырабатывали в различных местностях Германии от 19 до 48 т в неделю, в Чехии 13 т, в Швеции 36 т, в России и несравненно больше — 66 т, в Англии 19, во Франции 25-30.

Металлургическая промышленность была распространена в различных частях Франции, Австрии (в Богемии к концу XVIII в. 44 домны и 150 кричных заводов с 2 1/2 тыс. рабочих, в Моравии 14 и 40, в Штирии 39 и 90), в Силезии, в Баварии, Гессене, Нассау. Однако вывозилось железо главным образом из Швеции, отчасти также из Австрии и России, медь из Швеции, Венгрии, Германии; и то и другое направлялось в Англию и Францию, которым не хватало собственного металла ввиду обширного производства предметов вооружения. В 1737 г. Англия ввезла железа 20 тыс. т, из них 15 тыс из Швеции, остальное из России; в середине XVIII в. она ввозила 25-35 тыс. т ежегодно. Напротив, собственное производство чугуна у нее сокращается с 27-25 тыс. т в 1720 г. до 12-17 тыс. в 1740 г. и даже до 10 тыс. в 1750 г. Причина заключалась в том, что металлургическая промышленность поглощала огромное количество лесов, которые были нужны для постройки флота. Отсюда запрещение расширять заводы и открывать новые и даже закрытие существовавших в некоторых местностях. Правда, каменный уголь уже добывался в то время в Англии, Бельгии, Франции, но пользование им для выплавки металлов еще не было известно. Но и каменноугольная промышленность находилась еще в зачаточном состоянии²⁷. До середины XVIII в. во Франции находим лишь незначительные попытки разработки каменноугольных копей. Добыванием угля занимаются крестьяне, ремесленники и т.д., производящие его преимущественно для собственных надобностей. Разработка имела крайне примитивный, хищнический характер. Уголь добывался лишь на поверхности, когда нее верхние пласты были исчерпаны, то добыча прекращалась и переносилась на другое место²⁸.

Что касается производства металлических изделий, составлявшего ранее монополию Нюрнберга и Милана, то оно сосредоточилось в прирейнских местностях, особенно в Золингене и Руре, где развивался ножевой промысел, выделка кос, изготовление холодного оружия, в различных местностях Бельгии и в английских городах Бирмингеме и Шеффилде - последние были известны своим гвоздарным, замочно-слесарным и кузнечным промыслом, изготовлением всевозможных мелких металлических изделий, отчасти на мануфактурах; отсюда Адам Смит взял свой известный пример относительно разделения труда на булавочной мануфактуре.

Промышленными странами в XVII-XVIII вв. становятся Франция, Англия, Нидерланды. Напротив, итальянские города, имевшие столь крупное промышленное значение в Средние века, с потерей своей фактической монополии в различных отраслях промышленности (суконной, шелковой, стекольной, зеркальной и др.) — ибо последние появляются теперь и в других странах - обнаруживают упадок в промышленном отношении. Точно так же и Южная Германия теряет свое прежнее значение в области промышленности. Вообще Германия в XVII—XVIII вв. имела малоразвитую промышленность и поэтому вынуждена была уплачивать Франции ежегодно не менее 1/10 своего дохода, по Лейбницу, и около 4 млн талеров — по Бехеру; в XVIII в. уходило во Францию 18 млн марок ежегодно, в конце века даже до 32 млн марок. «Поедем в Бремен, — говорит Юстус Мезер, - поможем тамошним купцам нагружать песок в качестве балласта в корабли, посмотрим затем у французов в Нанте горы песку, которые вываливают там бременцы и которые известны под названием «les produits de l'Allemagne»²⁹. Бехер насмехается над немцами, по мнению которых французские ножницы лучше немецких режут волосы, французские парики лучше украшают голову, чем немецкие волосы; «немецкие деньги, — говорит он, — можно, очевидно, проигрывать лишь французскими картами и класть только во французские кошельки». Тонкое сукно немцам доставляли Франция и Голландия еще в конце XVII в.; ни один немец, в особенности в Северной Германии, «не мог написать письма, не купив предварительно у голландцев листа бумаги». Австрия, по словам Гернигка (1684 г.), вывозила сырье, которое в обработанном виде возвращалось обратно. Помимо обширного привоза колониальных товаров, кружев, сукна, венский двор сам являлся крупным потребителем голландских изделий. Голландским и английским сукном пользовались для производства мундиров придворным офицерам, пажам, слугам; голландское полотно и кружева приобретались в качестве приданого эрцгерцогинь; придворные ювелиры ездили в Амстердам, славившийся шлифованием бриллиантов, и покупали их на сотни тысяч; даже серебро американское, несмотря на богатые рудники в Тироле, покупалось в Голландии для монетного двора и для подарков султану и провозилось через другие страны — оно являлось контрабандой — в бочках, сверху нагруженных перцем. Голландия доставляла и все нужное для армии: порох и селитру, ружья и осадные орудия, позже и материалы для постройки и вооружения судов, поглощая значительную часть военного бюджета³⁰.

Какой славой пользовалась немецкая промышленность еще в конце XVIII в., об этом можно судить по рассказам Кампе об его путешествии в Париж в 1789 г. Когда он подал одной маркизе обыкновенную лакированную табакерку, она спросила его: «Неужели это сделано в Германии?» Получив утвердительный ответ, она была сильно поражена этим и с удивлением несколько раз воскликнула: «El cela se fait en Allemagne»³¹, как если бы мы, увидев такую вещь в руках самоеда, заявили: «И такие вещи выделывают самоеды!» В другом случае, когда один весьма почтенный парижанин, член многих академий, застал его в хорошем визитном костюме, он с удивлением произнес: «Неужели так одеваются и в Германии?» И не хотел верить тому, что там, «dans le fond du Nord»³², одеваются так же, как во Франции. Характерно и то, что при заявлении секретаря Национального Собрания в Версале о поступивших вещах и бумагах, что получена книга о мореплавании, составленная немцем, все собрание разражается хохотом, усматривая в этом нечто невероятное.

Лампрехт указывает на то, что с середины XVII в. наступает век, когда людей охватывает страсть к изобретениям, прямо горячка новых промышленных открытий. Искали perpetuum mobile³³, старались создавать всякого рода замысловатые приспособления, поразительную смесь в виде фонтанов в садах или часов с музыкой и с появлением фигур в определенное время; играя и переливаясь через край, фантастически разливались новые стремления механики в область изобретений³⁴. Зомбарт прибавляет к этому, что до половины XVIII в. отсутствовали еще научные основания изобретений — лишь в виде исключения встречается наука с практической техникой, например в лице Леонардо да Винчи, который насмехается над искателями perpetuum mobile, над алхимией и говорит, что те, которые не строят практику на теории, подобны моряку без руля и компаса. Обычно пути естественников и техников расходятся; на одной стороне - Галилей, Ньютон, Лейбниц, на другой - Бехер, Гауч, Папен. Техника была еще построена на магии, где чудесному отводилось много места, господствовала вера в одухотворенность природы, в существование демонов. Отсюда и астрология, и алхимия, и вера в ведьм. Отсюда взгляд на изобретения как на таинственные действия, способность к которым есть дар Божий. Бехер говорит, что изобретать может всякий, невзирая на лицо или профессию, — король и мужик, ученый и неученый, христианин и идолопоклонник, благочестивый и злой. И действительно мы находим среди них всевозможные категории, кроме лишь научнообразованных механиков. Изобретали и государи, и дворяне, и чиновники, и врачи, и духовные лица, и ремесленники, и некоторые из них действительно сделали полезные изобретения. Имелись и своеобразные типы людей, изобретающих все что угодно - целую массу вещей самого разнообразного свойства, как, например, Реомюр (изобретения, кроме термометра, в области выделки железа, фарфора, красок, производства зеркал, консервирования яиц и др.), Папен (насос, печь, вентиляторы, паровая машина, пароход, искусственное ускорение роста цветов и др.), Бехер (аппараты для ткачества, для вязания чулок, для наматывания шелка, постройка водяных мельниц, своеобразного состава соль, выделка смолы из каменного угля, термоскоп, печь, сберегающая дрова, мировой язык и т.д.). Многие изобретения оказывались неудачными из-за того, что изобретатели не умели «изобрести до конца», — не хватало нередко мелочи, часто ввиду незнакомства с механикой. Последняя заменялась развитой фантазией. Средневековый традиционализм, относившийся отрицательно ко всякому новшеству, здесь сменялся желанием все обнять и все понять. Выгод от изобретений для себя предприниматель еще не ожидал, не искал их. Погоня за открытием способов искусственной выделки золота (алхимия), с одной стороны, усовершенствование военного искусства — с другой, являлись, по Зомбарту, главными побудительными мотивами. Все и сводится в промышленной области к немногим упомянутым нами изобретениям, — ленточному станку, чулочно-вязальной машине, к различным, хотя медленно распространяющимся, открытиям в области горного дела (доменные печи, амальгамирование серебра) да к появлению ряда так называемых мельниц, приводимых в движение водой или ветром (и изобретенных главным образом голландцами), — мукомольных, лесопильных, по производству бумаги, толчеи, валяльных, маслобойных, по наматыванию шелка, по выделке красок и т.д.³⁵

¹ См. т. I, гл. XVI.
² См. Espinas. La draperie dans la Flandre Franfcise au moyen-age Т. I-II. 1923 и наст, изд., т. I, с. 272.
³ См. соч. Кеннингема, Джеймса, Клафана, Эшли, Липсона, Хитона, Ломана, Dechesne, Манту, Гельда, Пиренна (и статью последнего в Bulletin de l'Academie royale de Belgique). Taisserenc. L'industrie laimere dans l'Herault. 1908.
⁴ См. том I.
⁵ Doren. Florentiner Wollentnchindustrie. S. 422. Davidsohn. Blute und Niedergang der florentmer Tuchindustrie // Zeitschrift fur die gesamte Staatswissenschaft. 1928. Bd. 85. S. 253.
⁶ Zimmermann. Blute und Verfall des Leinengewerbes in Schlesien. Frahne. Die Textilmdustrie in Schlesien. Aubin. Aus der Fruhzeit des deutschen Kapitalismus // Zeitschrift fur das gesamte Handelrecht und Konkursrecht. 1922. Aubin. Zur Geschichte des Verlagssystems // Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik. 1915. Bd. 49. Musaus. Die Leinenindustrie in der Niederlausitz. 1922. Hohls. // Hansische Geschichtsblatter. 1926. Bd. 31. Wartmann. Handel und Industrie des Kantons St.-Gallen. 1875. Purger. Zum Verlagssystem als Organisationsform des Fruhkapitalismus. 1927. Willemsen. Contribution a l'histoire de l'industrie Пшёге en Flandre // Annates de la societe d'histoire et d'archtologie de Gand. Т. VII. 2. 1907. P. 228, 338. Lefebure. Les paysans du Nord de la France pendant la revolution. Т. I. P. 285 ff. Sion. Les paysans de la Normandie Orient. P. 170 ff. Musset. Le Bas-Maine. P. 264. See. Les classes rurales en Bretagne du XVI siecle a la Revolution. P. 446 ff. Van Houtte. Histoire economique de la Belgique a la fin de l'ancien regime. P. 24.
⁷ Depitre. La toile peinte en France au XVII et XVIII siecles. 1912. Depierre. L'impression des tissus, specialement l'impression a la main, a travers les ages. 1910. Kaeppelin. La compagnie des Indes Orientales. 1908. Baines. History of the Cotton Manufacture. 1835. Geering. Entstehung des Zeugdrucks im Abendlande // Vierteljahrschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. I), а также Кеннингем, Гельд, Манту, Зомбарт. Garsonnin. La manufacture de toiles peintes d'Orleans // Memoires et documents, publ. par Hayem. 3-е ser. P. 1 ff. Levy. Histoire economique de l'industrie cotonniere en Alsace. Bein. Die Industrie des sachsischen Voigtlandes. Bd. II. Chapulsat. Le commerce et l'industrie a Geneve pendant la domination francaise. Rappard. La revolution industrielle et les origines de la protection legale du travail en Suisse.
⁸ Boissonade. Trols memoires relatifs a l'amelioration des manufactures de France // Revue d'histoire economique. 1914-1919.
⁹ Kunzle. Die Zurcher Baumwollindustrie von ihren Anfangen etc. Wartmann. Handel und Industrie des Kantons St.-Gallen. 1875. Jenny-Trumpy. Handel und Industrie des Kantons Glarus. 1898. 1902. Rappard. La revolution industrielle et les origines de la protection legale du travail en Suisse. 1914. Maliniak. Die Entstehung der Exportindustrie und des Unternehnierstandes in Zurich im 16. und 17. Jahrhunderte. 1913. См. также описание швейцарской хлопчатобумажной промышленности в конце XVIII в. у Гёте: Goethe. Wilhelm Meisters Wanderjahre. Кар. III.
¹⁰ См. выше, с. 168 сл.
¹¹ Konig. Die sachsische Baumwollindustrie. Bonutik. Romance of the wooltrade. 1887.
¹² Geering. Handel und Industrie der Stadt Basel. P. 454 ff. См. также: Godart. L'ouvrier en soie. T. I. 1899. Pariset. Histoire de la fabrique lyonnaise. 1901. Dutil. L'industrie de la soie a Nimes jusqu'a 1789 // Revue d'histoire moderne. 1908. Burkli. Geschichte der Zurcher Seidenindustrie. 1884. Deutsch. Entwickluyng der Seidenindustrie in Ostereich. 1908. Schmoller. Die preussische Seidenindustrie im XVIII. Jahrhundert. Umrisse und Untersuchungen. Hintze. Die preussische Seidenindustrie // Acta Borussica. Thurkauf. Verlag und Heimarbeit in des Basler Seidenband-Industrie // Basler Volkswirtschaftlich. Arbeiten. Bd. I. 1909. См. выше, с. 123-124. Banke. Viert. 1923. S. 90-91.
¹³ См. выше, гл. XLI.
¹⁴ Beckmann. Beitrage zur Geschiche der Erfindungen. Bd. I. S. 127 ff. Geering. Basels Handel und Industrie bis zum 17. Jahrhundert. S. 613. Тарле. Рабочий класс во Франции в эпоху революции. Т. II. С. 165-166. Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. Bd/ IV. I. S. 79 ff.
¹⁵ Beckmann. Beitrage zur Geschichte der Erfindungen. V. S. 197 ff. Grothe. Bilder und Studien zur Geschichte vom Spinnen, Weben, Nahen. 2. Aufl. 1875. S. 86. Fournier. Le Vieux-Neuf. Т. II. P. 240 ff. Hayem. Les inspecteurs de manufactures et la memoire de Tribert sur la generalite d'Orleans // Memoires et documents, publ. par Hayem. 2-е ser. P. 258 ff. Bondois. Colbert et la fabrication du bas // Revue d'histоire econonomique et sociale. 1929. 3-4.
¹⁶ Carlier. La Belgique dentelliere. 1898. Dreger. Entwicklungsgeschichte der Spitze. 1901. Finck. Barbara Ulmann, die Begrunderin der Spitzenindustrie im Erzgebirge. 1886. Laprade. Le point de France et les centres denlelliers au XVII et XVIII siecles. 1905. Bondois. Colbert et l'industrie de la dentelle // Memoires et documents, publ. par Hayem. 6-e et 7-e ser. 1921. 1922. См. выше, гл. XXXIV.
¹⁷ Ebert. Die Entwicklung des Weissgerberei. 1913. S. 124, 200, 245-246, 348-349 ff. Wiedfeldt. Statistische Studien zur Geschichte der Berliner Industrie. 1898. S. 364-365.
¹⁸ Pringsheim. Die wirtschaftliche Entwicklung der Vereinigten Niederlande im 17. und 18. Jahrhunderte. Martin. Les papeteries d'Annonay. 1897. Isnard. Les papeteries de Provence au XVIII siecle // Memoires et documents, publ. par Hayem. 4-e ser. P. 139 ff. Bourde de la Rogerie. Notes sur les papeteries des environs de Morlaix // Bulletin de histoire et philosophie. 1911.
¹⁹ Scheurer P. Etude historique sur la statistique de la production et l'exportation horlogeres suisses // Journal de statistique suisse. 1914. Scheurer P. Le travail a domicile dans l'horlogerie suisse. 1912. Thury. Notice histor. sur l'horiogerie suisse. 1878 Pfleghart. Die Schweizer Uhrenindustrie. 1908. Rappard. La revolution industrielle et les origines de la protection legale du travail en Suisse.
²⁰ В предместьи Венеции Мурано, где находились зеркальные и стекольные мастерские (в середине XVIII в.), опасно было ходить с деньгами в особенности не вооруженным (в Венеции все в целях безопасности носили оружие). Оно изобиловало явными бандитами, которые пользовались безнаказанностью, ибо были снабжены привилегиями правительства, выдаваемыми за услуги, оказываемыми ему в виде работы в этих мастерских, и в целях эмиграции их (Casanova de Seingalt. Memoires ecrits par lui-meme. Т. II. P. 191).
²¹ Fremy. Histoire de la manufacture royale dies glaces en France an XVII et au XVIII siecles. 1909. Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. Bd. II. S. 202. Hecht. Die Spiegelfabrik zu Neuhausin Niederosterreich 1701-1744. См. выше, гл. XLII.
²² О керамической промышленности см.: Boch. Geschichte der Topferarbeiter von Staffordshire im 19. Jahrhundert. 1898 (в первых главах — XVIII ст.). Stieda. Die Anfange der Porzellanfabrikation auf dem Thuringerwalde. 1902. Stieda. Die keramische Industrie in Bayern im 18. Jahrhundert // Abhandlungen der philologisch-historischen Klasse der sachsonischen Gesellschaft der Wissenschaften. Bd. 24. 1906. Stieda. Die Porzellanfabrik zu Volkstedt. 1910. Bensch. Entwicklung der Berliner Porzellanindustie unter Friedrich der Grosse. 1928. Sckebeck. Bohmen Glasindustrie und Glashandel. 1878. Salz. Geschichte der bohmischen Industrie in der Neuzeit. 1913. Greiller. L'industrie de la porzeleine au Limousin. 1908. Boissonade. Socialisme d'etat. L'industrie et la classe industriele en France pendant les deux premiers siecles de l'erе moderne (1453-1661). P. 33 ff.
²³ См.: Martin. La grande industrie sous Louis XV. Des Cilleuls. Histoire et regime de la grande industrie en France au XVII et XVIII siecles.
²⁴ Hinze. Die Arbeiterfrage zu Beginn des moderne Kapitalismus in Brandenburg-
Preussen. Р. 96 ff.
²⁵ См.: Rouff. Les mines de charbon en France au XVIII siecle. 1922. P. 347. Ballot. L'introduction du machinisme en France. P. 347.
²⁶ Перси. Руководство к металлургии. Т. II. 1869. Липин. Металлургия чугуна, железа и стали. Т. II. Beck. Die Geschichte des Eisens in geschichtlicher und kulturgeschichtlicher Beziehung. Bd. I—II. Richard. Etudes sur l'art d'extroire le fer de ses miner is sans convertir le mineral en fonte. 1838. Ehrenberg. Die Elsenhuttechnik. Levainville. L'industrie du fer en France 1922. Ashton. Iron and Steel in the Industrial Revolution. 1924.
²⁷ Scrivenor. History of the Iron Trade. 2nd ed. Tables I, V. P. 57. Meade. The Coal and Iron Industries. P. 829 ff. Ashton. Iron and Steel in the Industrial Revolution. 1924. P. III, 147, 235. 238. Ballot. L'introduction de la fonte a coke en France // Revue d'histoire economique. 1912. Bourgin. L'industrie siderurgique en France au debut de la Revolution // Documente economiques de la Revolution. 1920. Levainville. L'industrie du fer en France. 1922. Rouff. Les mines de charbon en France au XVIII siecle. P. 36 ff., 112 ff. Gueneau. L'organisation du travail au Nivernais. P. 332 ff. See. Les origines de l'industrie capitaliste en France // Revue historique. 1923. P. 194 ff. Boissonade. Socialisme d'etat. L'industrie et la classe industriele en France pendant les deux premiers siecles de l'ere moderne (1453—1661). P. 231.
²⁸ Rouff. Les mines de charbon en France au XVIII siecle. P. 36 ff., 112 ff.
²⁹ [Произведение Германии (нем.).]
³⁰ Srbik. Der staatliche Exporthandel Osterreichs. 1907. S. 71 ff. Becker. Politische Discurs. 1673. Moser. Patriotische Phantasien. Bd. I. 1775. Dietz. Frankfurter Handelsgeschichte. Bd. IV. I. S. 72, 348.
³¹ [И всё это производится в Германии (нем.).]
³² [На самой севере (франц.).]
³³ [Вечный двигатель (лат.).]
³⁴ Lamprecht. Zur jungsten deutschen Vergangenheit. Bd. II. I. 1903. S. 100.³⁵ Sombart. Die Technik im Zeitalter des Fruhkapitalismus // Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 1912. S. 721 ff. См.: Salz. Geschichte der bohmischen Industrie in der Neuzeit.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3481

загрузка...

Другие книги по данной тематике