5. Ликия и Фаселида

На юго-западном побережье Малой Азии, к востоку от о. Родоса и в непосредственной близости к нему раскинулась Ликия, страна, овеянная легендами с гомеровских времен. Впервые с ликийцами мы встречаемся в «Илиаде», где они выступают союзниками Трои; их вождями были Главк и Сарпедон.³⁷²⁾ Геродот считал ликийцев племенем, родственным критянам,³⁷³⁾ и Сарпедон, по преданию, был братом Миноса, выселившимся в Ликию с Крита.

Ликийцев считали строителями киклопических построек Микен и Тиринфа в Арголиде.³⁷⁴⁾ С ликийцами же связывается предание о Беллерофонте, по имени которого назывались и отдельные демы в районе Ксанфа; там же помещали и его могилу. Существует мнение, что именно в микенскую Арголиду, в территорию которой входил и Коринф, миф о Беллерофонте (еще без связи с Пегасом) был занесен из Ликии.³⁷⁵⁾

Предание о Химере, по-видимому, тоже связано с Ликией;³⁷⁶⁾ в Ликии была родина и Телефа.³⁷⁷⁾ В Ликии же распространен был и малоазийский культ Аполлона,³⁷⁸⁾ рожденного, вместе с сестрой Артемидой, матерью Латоной. Это, пожалуй, единственный бог на Олимпе, вошедший в число 12-ти богов, как сын женщины, ибо отцовство Зевса — элемент более поздний и второстепенный.³⁷⁹⁾ Имя Латоны мы встречаем почти на всех ликийских гробницах, где она призывается карать нарушителей покоя могил. [230]

Древний оракул Аполлона в Патаре, действовавший лишь зимой (летом, по преданию, Аполлон удалялся на Делос), может быть, был не менее древним, чем делосский, который догреческого происхождения.³⁸⁰⁾

Таким образом в древнейшие времена Ликия была тесно связана с микенской Грецией.

Однако, со времен дорийского переселения и в период малоазийской колонизации греков Ликия оставалась, в значительной мере в силу своих географических особенностей, труднодоступной и малоизвестной грекам страной.

Территория Ликии представляла собой соединение высоких и труднопроходимых горных хребтов с большими плодородными долинами. Древнейшими центрами ее культуры являлись, по-видимому, три долины, отделенные друг от друга горами. На востоке —долина Ксанфа, простирающаяся с севера на юг; на западе — долина Лимира, расположенная параллельно долине Ксанфа, и на юге — долина Мироса, реки, текущей с востока на запад. Высокое плато Эль-Мали на северо-западе Ликии, отделенное от ее восточных районов крутыми горными кряжами, по-видимому, лишь позднее стало также одним из центров, заселенных ликийскими племенами.

Не только внутри страны Ликия была разделена горами на отдельные, изолированные друг от друга районы. И с запада и с востока горы отгораживали ее от моря: на западе от ликийского Тельмесса до Пидн тянулись два горных, как бы продолжающих друг друга хребта, Краг и Антикраг; на востоке — Солимский хребет, с вершинами, достигающими 2400 м над ур. м., тянется от Адалин и Термесса на севере вплоть до Хелидонского мыса на юге. У подножия высочайшей вершины этого хребта Солима и была расположена, прижавшись к морю, древняя родосская колония Фаселида. На западном побережье Ликии только Термесс и Кармилесс обладали гаванями, удобными для стоянки кораблей. Остальной берег представлял из себя круто обрывавшийся в море острыми скалами хребет Крага. Южное побережье было также обрывистым и скалистым; его теснила горная терраса, вышиной до 1000 м, круто спадающая в море. Отдельные якорные стоянки были слишком малы и ненадежны для пристанища древних кораблей. Единственными убежищами для них в этом районе были гавани, образуемые о. Мегисте — родосским владением, откуда, вплоть до последнего времени, греческие купцы отправляли лес в Сирию и Египет.³⁸¹⁾ Гавани этого острова и лежащих восточнее городов Аперлы и Кианеи были наиболее крупными гаванями юга. [231]

На западе, до основания Адалин, наиболее посещаемым портом была Фаселида; она обладала тремя небольшими, но хорошо защищенными гаванями и была стоянкой на пути из Финикии и Сирии в Грецию.³⁸²⁾ Горы Солима не давали ей возможности расширить свою территорию. Две вершины Гуллик-Богаз и Чибук-Богаз, образовывали непроходимый барьер на западе и на севере. Недалеко от Фаселиды в горах Солима выходил вулканический, постоянно действующий огонь, который, может быть, и породил ликийское предание о Химере.³⁸³⁾

Таким образом, берега Ликии не изобиловали удобными гаванями, подобно Ионийскому побережью Малой Азии. Кроме того, ни одна из больших долин Ликии не выходила к морю и не сообщалась с гаванями; потому-то судоходство и морская торговля не могли стать здесь преобладающими факторами деловой жизни.

Климатическое своеобразие Ликии заключалось в чередовании долин и гор, в соединении на небольшом отрезке земли альпийской прохлады и субтропического зноя. Так, например, в нижней части долины реки Ксанфа февраль был месяцем расцвета весны, а в районе Ак-Дага и в верхней долине Ксанфа в феврале была глубокая зима, сопровождавшаяся снеговыми заносами; одновременно, в устье Ксанфа, в районе Патары, было уже жарко.³⁸⁴⁾

От других районов Малой Азии Ликия также была отделена труднопроходимыми горными реками и хребтами. От Карии, и тем самым от западного побережья Малой Азия, Ликия отделялась стремительным течением Инда, низвергающегося с вершин в провалы торных отрогов; от Памфилии Ликию отделяло верхнее течение бурного Алагир-чая и Чандар-чая с обступающими их горными массивами. По восточному побережью Ликии из Адалин в Фаселиду вела лишь узкая тропа, проходимая только в тихую безветренную попаду; по этой тропе некогда совершил свой знаменитый переход Александр Македонский.

Ко внутренним границам Фригии и Писидии вели узкие горные тропы, по которым могли проходить лишь привыкшие к горным переходам и хорошо знакомые с местностью люди.

Основное население Ликии занималось земледелием и скотоводством. Зимой оно жило в долинах, летом уходило в горы.

Кроме зерна и скота, страна была богата лесом; Плиний упоминает о знаменитых ликийских кедрах, елях и платанах.³⁸⁵⁾ В изобилии имелись шафран и вино.

Обращенная к Родосу, Кипру и Криту Ликия была в [232] исторические периоды связана с основным греческим миром лишь очень поверхностно.

Некогда район Эгейского моря, при посредстве Крита, был широко открыт Востоку. Несомненно, что ликийцы, так же как карийцы, лелеги, лидяне и другие родственные между собою племена, образовывали единый до некоторой степени этнический слой. Словарь Сундваля наглядно иллюстрирует несомненное языковое родство населения Лидии, Карии, Ликии, Памфилии, Писидии, Исаврии, Ликаонии и Киликии. Идущие восточные влияния от Двуречья и хеттов, через Фригию и Ликию, от Египта, через Сирию и Ликию, через Крит и Кипр скрещивались в бассейне Эгейского моря. Ахейская культура не прерывала связей с Востоком. Арголида впустила критский и малоазийский Восток в свои дворцы, в роспись фресок, в искусство ювелиров и в роспись микенских сосудов. Если уже на Крите восточные элементы были представлены в своеобразной форме («европейский Восток» по терминологии Грозного), то в Арголиде шла дальнейшая переработка их, применительно к требованиям и вкусам ахейской знати.

Позже вторжение дорийцев и распространение греческой культуры прервало эту общую линию развития. В главенствующих центрах Арголиды, и в первую очередь в Микенах, оказалась побежденной верхушка завоевателей-ахейцев; в районе Эгейского моря процесс вторжения совершался медленнее, но и здесь обнаруживаются слои населения, для которых характерна примитивная геометрическая керамика, находящаяся в родстве с более развитым геометрическим искусством греков.

В этот период история Ликии обособляется от истории Эгейского района и Балканского полуострова. Отгороженные крутыми горами, малодоступными извне, ликийцы не впустили греков внутрь своей страны.

Довольно распространенное в науке представление о ранней эллинизации Малой Азии — сильно преувеличено. Уже Стржиговский более 40 лет тому назад выступил с резкой критикой этой теории.³⁸⁶⁾ На основании большого привлеченного им материала малоазийских архитектурных памятников можно считать доказанным, что еще в конце V в. до н. э. районы греческой и смешанной культуры отступали на второй план перед территориями, заселенными негреческим населением, управлявшимся негреческими или полугреческими правителями. Несмотря на раннее внедрение греческого элемента, Малая Азия в целом так же мало могла считаться греческой, как и остальной древний Восток: «Греческое влияние, — [233] пишет Стржиговский, — сказывалось лишь на западной прибрежной полосе Малой Азии; в центральной части, судя по памятникам, о нем не может быть речи. Мы могли бы разделить Малую Азию на две зоны — центральную, идущую рука об руку с Арменией и северной Сирией, и береговую полосу, которая в эллинистический период стала полностью греческой».

О ранней греческой колонизации в Малую Азию сохранились крайне недостоверные сведения, главным образом искусственные генеалогии и топонимические легенды;³⁸⁷⁾ тем не менее некоторые данные свидетельствуют о том, что заселение береговой малоазийской полосы было длительным процессом, сопровождавшимся борьбой колонистов с местным населением. Туземцы были отчасти вытеснены, отчасти уничтожены или превращены в рабов. В отдельных случаях должно было происходить и смешение населения отдельных прибрежных районов северной Малой Азии с туземцами, охваченными ранее крито-микенской культурой.³⁸⁸⁾ Там, где плодородные долины рек сообщались с морем, проникновение в страну для греков, конечно, было облегчено; иначе обстояло в Ликии.

Враждебность ликийских племен по отношению к грекам выступает отчетливо уже в «Илиаде», где Сарпедон и Главк, возглавившие ликийское войско, были ведущими союзниками троянцев в борьбе с ахейцами.

Мифический вождь дорийских колонистов на Родосе Тлеполем вступает в единоборство с царем Ликии Сарпедоном.³⁸⁹⁾ Уже древние комментаторы отмечали здесь следы старой вражды родосцев с ликийцами. Характерна и речь Тлеполема, обращенная к Сарпедону:

Ликии царь Сарпедон! Какая тебе неизбежность
Здесь между войск трепетать, человек незнакомый с войною?
Лжец, кто расславил тебя громоносного Зевса рожденьем!
Нет, несравненно ты мал пред великими теми мужами,
Кои от Зевса родились, меж древних племен человеков,
И каков, повествуют, великая сила Геракла,
Был мой родитель, герой дерзновеннейший, львиное сердце!
...Ты же робок душой и предводишь народ на погибель.
Нет, для троян, я надеюся, ты обороной не будешь,
Ликию бросил напрасно...

В этой речи, полной насмешек, ясно выступает желание унизить ликийского героя, сына Зевса. Интересно и примечание схолиаста: «Говорят, что всегда ликийцы враждовали с родосцами».³⁹⁰⁾

Сопротивление ликийцев грекам было облегчено трудным доступом в их страну, закрытую от моря нагромождениями [234] скал. В сердце страны греки долго не могли проникнуть, и ликийские племена продолжали здесь жить согласно старым обычаям.

Древность этих племен и надолго сохранившийся консервативный уклад их жизни подтверждаются и сообщением Геродота о сохранении у ликийцев матриархата.

Геродот³⁹¹⁾ сообщает, что ликийцы, происходящие с Крита, при Сарпедоне назывались «термилами», а позже по Лику, сыну Пандиона, были названы «ликийцами». «Их обычаи частично критские, частично карийские. Они имеют лишь один удивительный обычай, не свойственный никаким другим народам: называют себя по матери, а не по отцу. Если кто-либо спросит соседа — кто он, то он называет свой род по материнской стороне и перечисляет матерей матери. И если женщина-гражданка (γυνη αστή) соединилась с рабом, то дети считаются благородными, если же мужчина-гражданин, хотя бы и знатнейший среди них, возьмет чужеземку или наложницу, то дети не имеют гражданских прав».

Термин αστή употреблялся применительно к женщине-гражданке, предки которой уже в течение многих поколений жили в городе и пользовались гражданскими правами, т. е. применительно к женщине из благородного и почетного в данном полисе рода.³⁹²⁾

Фрагмент Николая Дамасского подчеркивает те же черты ликийского матернитета:³⁹³⁾ «Ликийцы чтут женщин более, чем мужчин, называются по матери и оставляют наследство дочерям, а не сыновьям».³⁹⁴⁾

Однако этим совершенно недвусмысленным указаниям на наличие материнского права в Ликии как будто бы противоречат ликийские надписи IV—III вв. до н. э.³⁹⁵⁾

Как уже отмечалось в науке, ликийские собственные имена в подавляющем большинстве случаев следуют патриархальной традиции — наименованиям по отцу. Калинка, издавший ликийские надписи, еще более категорически утверждал, что в надписях он не нашел подтверждений свидетельству Геродота.³⁹⁶⁾ Выход из этого затруднения Треубер пытался найти в том, что все дошедшие до нас ликийские надписи относятся к более позднему периоду и потому отражают уже другой период общественного развития.³⁹⁷⁾ Одновременно сам же Треубер обратил внимание на то, что у Геродота, как бы в противоречие к его сообщению о ликийском матернитете, вождь ксанфян Киберниск назван сыном Сика, т. е. по имени отца.³⁹⁸⁾

Таким образом, создается затруднительное положение: нет [235] оснований заподозрить Геродота в лживости его сообщений, но нет и материала для подтверждения его слов.

У Гомера, как уже указывалось, предводителем ликийцев был Сарпедон; Главк занимал по отношению к Сарпедону подчиненное положение. Как уже отмечалось в литературе, Сарпедон стал главой ликийцев по материнской линии наследства: он был сыном дочери Беллерофонта, женатого на ликиянке, дочери ликийского царя,³⁹⁹⁾ в то время как Главк происходил от сына Беллерофонта.⁴⁰⁰⁾

Геродот, кроме сообщений о матернитете, рассказывает также о том, что современные ему ликийцы, «утверждающие, что они из числа ксанфян», на самом деле, — пришельцы, кроме 80-ти семейств; эти 80 семейств в то время случайно находились вне родины и таким образом остались в живых.⁴⁰¹⁾ Таким образом, есть основание предполагать, что там, где Геродот говорит о ликийцах и их обычаях, он прежде всего говорит не о пришедших после разгрома Гарпага чужеземцах, но о потомках 80-ти семейств подлинных ликийцев.

В ликийских надписях почетное положение ликийской женщины не вызывает сомнений. В ряде случаев жена сама сооружает гробницу и высекает на ней надпись для себя, для живущего с нею мужа и своих детей.⁴⁰²⁾ Нам кажется, что в тех случаях, когда заботу о месте вечного погребения берет на себя не муж, но жена, не жена входит в дом мужа, но муж в дом жены.

В одной из надписей⁴⁰³⁾ свекор допускает жену своего сына покоиться в гробнице при том условии, если она не расторгнет своего брака с его сыном. Следовательно, женщина в Ликии могла оставлять мужа по собственному желанию.

В некоторых случаях гробница сооружается для брата матери;⁴⁰⁴⁾ в числе лиц, которым разрешено покоиться в гробнице, мы находим наряду с женой и сестру жены,⁴⁰⁵⁾ мать жены,⁴⁰⁶⁾ мать мужа и мужа дочери,⁴⁰⁷⁾ молочную сестру жены вместе с ее мужем,⁴⁰⁸⁾ детей жены⁴⁰⁹⁾ и т. д.

В одной надписи на ликийском языке гробница сооружена для брата матери и перечислены, по-видимому, предки по материнской линии.⁴¹⁰⁾ В другом случае некий Порпак, посвящая Аполлону статую, упоминает сначала имя своего отца Θρύφις и затем дядю по матери, Пуриматеса; он сообщает далее имя жены (по-видимому, армянки), Тисевсембры, и затем имя ее дяди по матери, гражданина Прианобада из дема Тлои.⁴¹¹⁾

Порпак и его жена перечислением материнского рода стараются подчеркнуть свои права на ликийское гражданство, [236] поскольку, по свидетельству Геродота, гражданские права наследовались по линии материнского родства.

Имя матери в надписях нередко встречается после упоминания имени отца.

В некоторых случаях мы и вообще встречаем при определении родства лишь имя матери.⁴¹²⁾

Очень интересна одна из надписей Кадианды, в которой дан список должностных лиц — булевтов и демотов Сидимы. Все имена, за исключением трех, патронимические. Одновременно, однако, среди имен других булевтов с обычным обозначением отца находится и Никета, сын Парфены; среди демотов — Никета,⁴¹³⁾ сын Лаллы, и Евтих — «сын неизвестного отца».

Любопытно, что в одной и той же надписи мы встречаем три формы наименования: по матери (2 случая), по отцу (большинство) и — «сын неизвестного отца».

Браунштейн справедливо критикует мнение Хегардта, что имя матери объясняется здесь просто неустановленностью отца (πατρος αδήλου). Он указывает на то, что, если не установлен отец, то сын может именоваться по матери, и видит в этом выражении явное свидетельство торжества патриархата.⁴¹⁴⁾

Нам кажется, что на основании этой интересной надписи можно сделать несколько общих выводов:

1. Подавляющее большинство патронимических имен говорит о распространенности патернитета.

2. Однако два случая, когда булевт и демот называются по матери, указывают на наличие в отдельных родах или семьях устойчивых матриархальных традиций. Родство по матери, когда мать принадлежит к числу знатных женщин гражданского коллектива (ср. геродотовское γυνη αστή), ни в коем случае не ущемляло гражданских прав, но могло, в значительной мере, служить знаком отличия среди остальных членов гражданской общины, именующихся по отцу.

3. Обозначение πατρός αδήλου обозначало как раз развитие патриархальных отношений и норм. Несомненно, что мать этого Евтиха была гражданкой, ибо иначе Евтих не имел бы гражданских прав. Однако мать его не принадлежала, по-видимому, к числу тех знатнейших женщин Сидимы, родство с которыми составляло бы гордость и славу ее сыновей. Отец Евтиха мог быть и действительно неизвестным, либо мог принадлежать к низкой общественной прослойке. Вполне возможно, что это выражение подчеркивало внебрачное происхождение ребенка, его незаконнорожденность;⁴¹⁵⁾ [237] однако это — лишнее доказательство того, что гражданские права Евтих унаследовал от матери; тем не менее имя матери не упомянуто. Самое стремление дать патронимическое обозначение и в этом случае, может быть, свидетельствует о том, что обычай называться по отцу все более распространялся тогда, когда родовые традиции наследования по матери в тех или иных семейных общинах не были слишком устойчивы. Некоторый свет на затронутый вопрос проливает гортинское право. На о. Крите дети от брака гражданки и раба были гражданами, если раб переходил на жительство в дом жены; если же свободная женщина уходила к рабу, то дети становились рабами.⁴¹⁶⁾ Следовательно, условия наследования гражданских прав в Гортине и Ликии очень схожи.

И в Ликии, по-видимому, матернитет сохранялся прежде всего там, где муж входил в дом жены. Интересно отметить, что в надгробных ливийских надписях встречается и двойная система счета родства. Так, в надписи из Ксанфа значится, что строитель гробницы соорудил верхнее помещение погребения для своей жены и mêñneteidehe esedeñnevi, а нижнюю камеру — для своего собственного дома.

Торн предполагал, что слова mêñneteidehe esedeñnevi, следующие непосредственно за словами «для своей жены», обозначают тесно связанных с его женой родственников жены, т. е. прежде всего ее отца, ее братьев и сестер. Поэтому он переводил: для своей жены и для потомства Meñne Teidehe (имя отца жены).⁴¹⁷⁾

Таким образом, погребение разделяется на две камеры: в верхней находится жена с ее родственниками (матернитет), в нижней — муж со своим потомством; перед нами два счета родства.

Ликийская терминология родства была очень богатой и тщательно разработанной; к сожалению, она — наиболее труднодоступна для понимания, и ею мы пока не можем с уверенностью пользоваться.

Из отдельных попыток, сделанных в данном направлении, укажу лишь на утверждение Имберта, что в Ликии существовал термин для обозначения наличной семьи, как единого целого, включающий всех живых в данное время членов этого семейного коллектива — prñnazi;⁴¹⁸⁾ кроме того, термин Χηηα в понятии γένος, род, причем, по утверждению Томсена, χηηα одновременно является синонимом «матери», и, может быть, по предположению того же Томсена, esedeñnevi обозначало семью по женской линии.⁴¹⁹⁾

Родоначальница — мать обеспечивала физическим актом [238] рождения процветание своего рода; ее дочери гарантировали продолжение этого рода, в то время как сыновья и братья принадлежали к роду лишь персонально, не обеспечивая его процветания.⁴²⁰⁾

Так обстояло дело при матрилинейном счете родства. Но в Ликии, как указывалось, налицо две системы счета, характерные для переходных периодов от матриархата к патриархату.

Из Ликии до нас дошла большая генеалогическая надпись, содержавшая более 300 строк (до нас дошло в трех фрагментах 230 строк).⁴²¹⁾ Это надпись на святилище в честь предков, в котором были собраны саркофаги, урны и кенотафы различных предков Флавиллы из Эноанды.

Вводные строки надписи гласят: «Лик(иния) Г(ая) Лик(иния) Фоантина, дочь Флавилла из Эноанды, построила это святилище, в которое поместила соматотеки родителей ее и предков». Далее следуют обычные для ливийских надписей запрещения помещать кого-либо постороннего в данное святилище и угроза уплаты высокого штрафа в случае нарушения покоя мертвых.⁴²²⁾

Верхняя строка надписи, начертанная более крупными буквами, представляет заголовок: «Установленная⁴²³⁾ генеалогия Ликинии Флавиллы и Флавиана Диогена, сородича ее из Эноанды».

Остальные столбцы посвящены родословной Флавиллы и Диогена, восходящей к далекому женскому предку — к жене третьего Троконда.⁴²⁴⁾

В этой родословной прежде всего бросаются в глаза внутриродовые браки: дети братьев вступают друг с другом в брачный союз; таковы браки Татион с Ликинием Фоантом; браки детей двух братьев — Ликиния Фоанта и Ликиния Мусея: сын первого — Ликиний Максим женится на дочери второго — Ликинии Максиме, и дочь первого Флавилла выходит замуж за сына второго — Ликиния Фронтона; далее — сын Ликиния Фронтона женится на дочери брата своего отца — Ликинии Максиме.

Такие брачные союзы возможны только тогда, когда братья принадлежат к разным (женским) родам; поэтому браки детей братьев являются не внутриродовыми, но межродовыми (экзогамными) браками.⁴²⁵⁾

Материнский счет родства в генеалогии Флавиллы и Диогена подтверждается наличием семейно-родовых общин, возглавляемых женщинами. Так, от второго брака Ликинии Максимы с Юлием Антониной (не родственником ее) родившаяся [239] дочь Юлия Лисимаха входит в род Ликинии и продолжает его в своем потомстве от брака с Клавдием Дриантином. В свою очередь дочь Лисимахи, Клавдия Елена, остается тоже в роде матери и продолжает родовую линию через свою дочь Клавдию Юлию Проклу. Также и женщина, носившая имя Ликиния Гэ, она же и Ликия, дочь Ликиния Лонга, оставаясь, несмотря на два брака, в роду матери, сама является родоначальницей для следующих поколений детей. И Флавий Диоген входит в одну родовую генеалогическую линию родства с Флавиллой вследствие принадлежности к роду матери, Флавии Ликии.

Однако наряду с явно выраженным счетом родства по материнской линии, в этой же генеалогической таблице сосуществует с матернитетом счет родства и по мужской линии. Так мы имеем генеалогию: Троконд третий — Ликиний Мусей (жена — Аммия) — Ликиний Мусей второй (жена — Ликиния Книла...ра) — Ликиний Лонг (первая жена — Маркия Ликия, вторая — Элия Ликиния Лонгилла). Таким образом, дети Ликиния Лонга от его двух браков входят в тот же род, что и дети его сестры Ликинии Максимы; таким образом, дети брата и дети сестры включены в единую родословную Флавиллы.

Род в целом возглавляет женщина-родоначальница, упоминаемая в первой строке первого столбца генеалогии. Имя этой женщины, по-видимому, довольно пышное, к сожаленью, не дошло полностью; ее муж Троконд третий входит в род по линии жены, сам не являясь родоначальником.

Поскольку в надписи имеются большие лакуны, то не всегда с уверенностью можно проследить, где в начале следующих генеалогий стоит женщина и где — мужчина. Однако несомненно, что в данном роду и мужчина и женщина равным образом могли давать продолжение своему роду; а это могло иметь место, по нашему мнению, в том случае, когда мужчина данного рода брал жену к себе в дом, а женщины рода брали в дом мужей, если последние стояли вне данного рода.

Двойная система счета родства в ликийской генеалогии Флавиллы находит себе этнографические параллели. Д. А. Ольдерогге в интересной статье, посвященной вопросу происхождения отцовского рода, приводит ряд примеров подобной же ройной системы счета родства у первобытных племен. Так, у гереро, племени, обитающего в юго-западной части Африки, существует двойной счет родства, т. е. две системы, и материнский, и отцовский род сосуществуют рядом»;⁴²⁶⁾ у юго-восточных банту в случае покупки жены мужем счет родства [240] по линии мужа; если же муж беден и не в состоянии уплатить за жену выкуп, счет родства идет по линии матери.⁴²⁷⁾

В нашей надписи перекрестные кузенные браки и право женщины на оставление потомства в своем роде — свидетельствуют о материнском счете родства.

Перекрестные кузенные браки, кроме того, являются несомненным пережитком некогда бывших групповых браков класса братьев и класса сестер, характерных для определенной стадии матриархата. С другой стороны, и мужские предки Флавиллы оставляют своих детей от брака с женщиной, стоящей вне данного рода, в своем роде, а не в роде жены.

Объяснение мы видим в том, что в богатых, консервативных и влиятельных родовых объединениях ликийской знати и женские и мужские представители данного знатного рода жили совместно, и в тех случаях, когда браки совершались вне данного рода, мужья и жены входили в данную родовую организацию.

Когда жена входила в дом мужа, она теряла свои матриархальные права. Это тоже убедительно доказывается генеалогией Флавиллы, в которой жены и мужья, пришедшие со стороны, не имеют права на своих детей.

Если бы не было этой, в высшей степени интересной генеалогии, у нас могло бы создаться впечатление о полном господстве здесь патриархальных отношений. Если мы, например, знакомились бы с этим родом по сохранившейся надписи, чествующей Ликиния Фронтона и его жену Ликинию Флавиллу, то не могли бы даже заподозрить наличия матриархальных черт, имеющихся в данном роде.⁴²⁸⁾

Перед нами, судя и по данным генеалогии и по другим сохранившимся надписям в честь отдельных представителей этого рода, занимавших руководящие жреческие и государственные посты и бывших крупными богачами, — представители старинной ликийской знати; это один из самых влиятельных, если не самый влиятельный род в Эноанде. Может быть, именно такую знать и имел в виду Геродот, говоря об исконных 80 ликийских домах, подлинных представителях древних ликийцев.

В дополнение к вышеизложенной родословной Флавиллы необходимо еще упомянуть об одной греческой надписи на саркофаге из Ликии: данный саркофаг был сооружен Титом Аврелием Трокондадом для себя, своей жены и дочери Тихарути, для мужа Тихарути, Кондиона, и их детей. Иначе говоря, муж Тихарути — Кондион, по-видимому, вошел в дом [241] жены, т. е. в ее род, и потомство Тихарути закреплялось, таким образом, за ее родом, а не за родом мужа.⁴²⁹⁾

В другом случае мы читаем, что некий Гермакт, сын Сарпедона, внук Гермакта, Аперлит из города Исинды соорудил гробницу: «себе и тем, кому сам предоставит, своей жене Семибридасе дочери Гермократа, внучке Гермакта и детям, и детям детей, и еще детям этих детей, и женам их, и мужьям. Другому же никому», и т. д.⁴³⁰⁾

Фактически здесь мы видим ту же самую картину, что и в родословной Флавиллы. Муж и жена (вероятнее всего — двоюродные брат и сестра), их дети, внуки и правнуки как мужчины, так и женщины будут покоиться здесь вместе с их женами и мужьями.

Таким образом, и женское и мужское потомство Гермакта и Семибридасы останется в одном семейно-родовом коллективе: и сыновья их, и дочери, и внуки, и внучки должны взять мужей и жен к себе в дом и закрепить за собой право на потомство в данном роду.

Другая надпись включает в число имеющих право на совместное погребение, кроме мужа и жены, детей и потомков их, также зятя и родителей жены,⁴³¹⁾ т. е. строитель гробницы входит в род жены, а не жена входит в род мужа.

Однако это не было общим правилом для всех ликийских семей, которые, в большинстве случаев, имели уже только одну патриархальную форму счета родства. На это указывают другие формулировки надгробных памятников, в которых дочери специальной оговоркой исключаются из числа лиц, имеющих право на родовое погребение в семье отца (ср. «и детям мужского пола»).⁴³²⁾

Напомним при этом, что в изложении Геродота мы также встречаемся с двумя формами счета наследования: в одном случае Геродот утверждает, что ликийцы назывались именем матери, в другом случае он дает имя ликийца с обозначением имени его отца.

Этот факт, вызывавший много недоумений, с нашей точки зрения вполне естествен и закономерен.

В Ликии уже и во времена Геродота не было матриархата, и большая часть ликийцев жила моногамными семьями с преобладающим отцовским правом. Но в отдельных родах исконной ликийской землевладельческой знати были консервированы элементы матернитета в целях, может быть, в первую очередь экономических: ни сын, ни дочь не выходят из данного рода и, таким образом, сохраняют богатство рода как единого экономического целого. Первоначально этим целям [242] служили внутриродовые браки двоюродных братьев и сестер; позже это было распространено и на всех входящих извне путем брака в данный род.

Таким образом, за женским потомством данного рода сохранялась привилегии передачи детям наследственных прав своего рода. В дальнейшем процессе развития патриархальных отношений эти пережитки матриархата в среде ликийской знати были законсервированы как определенная политическая привилегия, как признак особой древности и знатности данного рода. Тем самым матрилинейный счет родства₎ присвоенный только определенным кругам женщин, стал служить демаркационной линией между исконной знатью и демосом, из которого позже выделилась знать патриархального типа.

Нам кажется, что указание Геродота на наличие в Ликии 80 исконных ликийских семей, т. е. на существование 80 семейств исконной ликийской знати, имеет непосредственное отношение к его сообщению о ликийском матриархате. Условно говоря, в этих 80 семьях и сохранились пережитки материнского счета родства, отличающие их от чужеземцев, «утверждающих, что они из числа ликийцев».

Аналогию сообщению Геродота мы находим в сообщении Полибия о матернитете потомков 100 семейств италийских локров.⁴³³⁾ Наследственная знать этих локров, ограниченная пределами 100 семей, вела свое происхождение от женщин и соблюдала материнский счет родства,⁴³⁴⁾ в то время как остальные их сограждане жили по нормам патриархального счета родства.

Согласно локрийским преданиям, Пандора, рожденная из глины, дала начало человеческому роду. Пирра, ее дочь, возродила людей после потопа; дочь Пирры Протогения — «первородная».⁴³⁵⁾ В одной локрийской надписи мы встречаемся с наименованием по матери: ...идам, сын Демократии.⁴³⁶⁾

Данные Полибия, таким образом, подтверждаются и другими материалами, свидетельствующими об отношениях, аналогичных отношениям в Ликии.

То немногое, что нам известно о Ликии, свидетельствует о необычайной стойкости родовых связей в среде ликийской знати. Самый способ погребения рода в ряде его поколений говорит о строгой родовой регламентации жизни хозяев этих гробниц.

Земледельческое и скотоводческое хозяйство ликийских племен оставалось примитивным и в основном обслуживало [243] только нужды самих ликийцев. Торговля существовала во внутренней жизни ликийцев, главным образом, в форме межплеменного обмена, а в их внешних сношениях — в форме пиратства. Таким образом, социальная дифференциация внутриродовых объединений могла долгое время развиваться очень замедленным темпом. Оторванная после переселения дорийцев от Эгейского бассейна, враждебная грекам Ликия как бы повернулась спиной к морю.

Аристотель⁴³⁷⁾ связывает материнский счет родства с бытом племен, поставляющих наемников и ведущих воинственный образ жизни. Может быть, наблюдение Аристотеля не лишено правильности, поскольку в этих общинах резче выступает приоритет женщины в хозяйстве и в доме.

В древнейших ликийских земледельческих родах при застойной примитивности сельскохозяйственной техники и натуральном безденежном хозяйстве роль женщины оставалась, по-прежнему значительной. Черты, роднившие Ликию с Критом, исчезли полнее и быстрее на Крите, завоеванном дорийцами, чем в Ликии, сохранившей свою независимость.

Это все, конечно, лишь возможные предположения, которые трудно отстаивать из-за отсутствия материала. В своих предположениях мы основывались, главным образом, на сообщении Геродота о критском населении ликийцев, на их связях с Арголидой микенского периода, на сообщении Гераклида Понтийского о пиратстве ликийских племен и примитивности их быта.

Но эти отдельные, разрозненные дошедшие до нас сведения помогают восстановить в общих чертах ту общую картину, которую мы пытались набросать.

Итак, по материалам поздних (до периода Римской империи включительно) ликийских надписей можно судить о том, что матриархальные права были закреплены, в основном, за женщинами знатных ликийских родов. Поэтому не удивительно, что имена матерей встречаются не так часто в ликийских надписях, как это имело бы место, если бы обычай наименования по матери был повсеместно распространенным.

Подобная несогласованность литературной традиции с эпиграфическими памятниками приводила ученых в недоумение. Исходя из литературных источников, они искали в ликийских надписях только имена матерей и удивлялись, встречая их сравнительно редко.

Как я пыталась показать — это явление совершенно естественное и закономерное. В эпиграфических памятниках поздней поры, таких, как генеалогия Флавиллы, мы встречаемся [244] со все более усиливающимся влиянием норм патриархального права даже и в отношении к женским представительницам этого рода. Так, например, сын Ликинии Гэ, оставаясь в роде матери, назван при рождении по имени отца (Тит Флавий Тициан Капитон), хотя второй сын носит имя отца Ликинии — Клавдий Лонг. И в посвятительных надписях в честь отдельных представителей этого рода мы встречаемся с патронимическими именами их отцов, хотя мать и жена по-прежнему играют большую роль в жизни рода.

Таким образом, в поздние времена, может быть под влиянием римского патриархата, даже отношения матриархальные (оставление детей в роду матери) внешне принимают патриархальное обличие.

О быте и жизни ликийских племен мы знаем очень мало. Их погребения давно разорены и расхищены; города не сохранились. Раскопки в районе Ликии, производившиеся эпизодически, обнаруживали только эллинистические слои; кроме того, систематические раскопки почти невозможны, так как ликийские города теперь совершенно исчезли с лица земли.

Сохранились лишь многочисленные гробницы, высеченные и скалах. Недаром все путешественники, объездившие местоположения древних ликийских городов, единодушно называют Ликию «страной гробниц».

Как правило, эти города сооружались высоко на горах, образующих естественные укрепления. Внизу, на плодородных равнинах, раскидывались, вероятно, поселения земледельцев.

Немецкий путешественник Людвиг Росс, увлеченный идеей новой германской колонизации районов древней Ликии, в этих «практических» целях подробнейшим образом знакомил германские империалистические круги со всеми особенностями ликийских районов. В значительной степени он и подытожил впечатления, производимые ликийскими городами на европейцев: путешественника, уже привыкшего к созерцанию греческих и римских руин, сразу захватывает своей неожиданностью вид ликийского города: саркофаги с высокими сводчатыми крышками, увенчанные готическим шпилем и теснящиеся друг к другу как внутри города, так и вне городской стены; своеобразные каменные гробницы, которые высечены вблизи города, на высоких отвесных скалах. Одни из этих гробниц подражали в архитектуре храмовым фасадам, другие — деревянным домам с плоскими крышами из деревянных бревен, третьи — домам со стрельчатыми фронтонами.⁴³⁸⁾ Все скульптурные и архитектурные детали были покрыты полихромной [245] окраской, сильно пострадавшей при производстве англичанами гипсовых слепков.

Наиболее распространенной формой ликийских погребений была низкая и узкая, выдолбленная в скале, четырехугольная пещера, труднодоступная по своему положению для чужих (рис. 30). Обычно такие погребения строились всегда на отвесных скалах. По самой своей форме этот тип погребений предназначался для хранения кремированных трупов.⁴³⁹⁾ Каменные погребения тесно соприкасались друг с другом, напоминая своим видом пчелиный улей, и часто стояли перпендикулярно друг к другу.⁴⁴⁰⁾ Внешний фасад погребений напоминал жилище.

Рис. 30. Четыре типа лидийских гробниц. 1 — каменная гробница.
2 — храмовая гробница. 3 — саркофаг. 4 — tumulus.

Кроме того, в Ликии часты саркофаги, либо высеченные в скале, либо особо сделанные из камня погребения в форме ложа. Над ними сооружали деревянный, позже (в императорское время) каменный балдахин.

Штемлер различает в саркофаге, восстанавливая это по надписям, 5 частей: 1) фундамент, 2) лестница, 3) гипосорий, 4) самый саркофаг, постепенно все более принимающий вид храма, и 5) покрытие.⁴⁴¹⁾

Третьим видом погребений были надгробные памятники в форме башни, являвшиеся одновременно, как показывает знаменитая ксанфская стела Гарпагида, и гробницей и памятником [246] славы.⁴⁴²⁾ Как показывает та же стела, относящаяся к последним десятилетиям V в. до н. э., и похожие на нее стелы в самом Ксанфе и в других ликийских городах, этот тип погребений связан с героизацией покойника. Стела Ксанфа особенно интересна тем, что строитель ее сын Arñn (в греческой транскрипции: ’Αρπάγο υιός) выстроил эту стелу в священной ограде 12 богов Ликии и, таким образом, героизировал себя еще при жизни.

И саркофаги и надгробные стелы ставились чаще в городе или в непосредственной к нему близости.

Интересно и то, что все погребения — родовые, и надписи на них с точностью указывают, кто и в каких пределах родства может быть здесь похоронен.

Несомненно, что такие сооружения требовали больших издержек, не говоря уже о дополнительных расходах на барельефы и скульптуры, украшавшие многие погребения. Несомненно и то, что это были погребения знати с разветвленной и уходящей далеко вглубь родовой генеалогией.

Где и как хоронились ликийские крестьяне и ремесленники, не приписанные к какому-либо знатному роду, — мы не знаем. Может быть, они сооружали наземные деревянные погребения. Во всяком случае, других ликийских некрополей до нас не дошло, а явное подражание деревянным постройкам свидетельствует, что первоначальные погребения и вообще были деревянными.⁴⁴³⁾

Родовой характер дошедших до нас ликийских погребений требовал приспособления гробниц к ряду повторных захоронений. Поэтому в каменных гробницах делались плоские выступы, напоминающие ложа, на которые, при повторных захоронениях, мертвецы иногда накладывались один на другого; в некоторых случаях эти выступы делались один над другим, наподобие каютных коек; в саркофагах также производились повторные погребения. Поросовый камень содействовал быстрому и полному уничтожению всех подверженных гниению частей покойника.

И повторность погребений, и характер надгробных надписей говорят о существовании в Ликии сильной родовой знати, возглавляемой, может быть, потомками тех чистокровных 80 матриархальных семейств, о которых сообщает Геродот.⁴⁴⁴⁾

Уже у Гомера мы встречаем и ликийский демос⁴⁴⁵⁾ и ликийскую знать — Αυχίων ηγήτορες ανδρες,⁴⁴⁶⁾ вооружение которых отлично от греческого.⁴⁴⁷⁾

На ликийских монетах и в V и в IV вв. до н. э. преобладают изображения местных ликийских династов.⁴⁴⁸⁾ [247]

В фрагменте из трактата Гераклида Понтийского о ликийцах дошло до нас ценное известие о древней Ликии: «Ликийцы проводят жизнь, занимаясь пиратством. Пользуются же не законами, но обычаями и с древних времен управляются женщинами. Давших ложные показания продают, а имущество их обращают в собственность народа».⁴⁴⁹⁾

Треубер считает, что свидетельство о разбое ликийцев непосредственно связано с каперской войной ликийцев против родосских торговых кораблей; поэтому он склонен видеть в основе сообщения Гераклида Понтийского родосский источник.

В одном отношении, по-видимому, Треубер прав: сведения об исторической Ликии могли исходить прежде всего от родосцев, территориально близко расположенных к Ликии и настроенных весьма агрессивно.

С другой стороны, пиратство является ранней формой сношений, когда производства на рынок еще нет, а нужда в недостающих товарах уже ощущается.

Ликийцы выступают перед нами еще в Тель-Амарнской переписке как пиратские племена. Аменхотеп III был занят постоянно охраной побережья Дельты от пиратских нападений ликийцев, и в правление Эхнатона царь Алашьи (Кипра) сообщал, что «Lykki» ежегодно опустошают одно поселение за другим в береговой полосе его страны.⁴⁵⁰⁾ Ликийских наемников мы встречаем в Египте в правление XXVI династии фараонов.

Таким образом, на протяжении веков ликийцы представляли из себя воинственные племена, поставляющие пиратов и наемников. Отсутствие письменного права, строгие родовые законы, применяемые на родовом суде, — все это говорит о глубокой архаичности древней Ликии, той Ликии, с которой очень рано, может быть еще в IX—VIII вв. до н. э., впервые враждебно столкнулись родосцы.

Все исследователи согласны, что ликийцы сопротивлялись греческой колонизации Малой Азии. В то время как северо-западное побережье полуострова покрывалось сетью греческих колоний и туземцы либо оттеснялись в глубь материка, либо попадали в зависимость, либо (частично) вовлекались в переселенческий коллектив, Ликия оставалась нетронутой греческим колонизационным движением.

Весь IX, VIII, VII и, может быть, даже часть VI вв. до н. э. родосцы вели борьбу с ликийцами, пытаясь укрепиться на побережье Ликии и проникнуть в плодородные и богатые кораблестроительным лесом ликийские долины.⁴⁵¹⁾ [248]

На юго-восточном побережье Малой Азии очень рано, по-видимому, даже раньше Гелы,⁴⁵²⁾ была основана на границе Ликии и Памфилии родосская колония Фаселида, первая и единственная в то время греческая колония в Ликии.

Об основании Фаселиды родосцами дошло до нас несколько скудных сообщений.

В сохраненном у Афинея фрагменте Филостефана Киренского основателем Фаселиды назван аргосец Лакий, которого некоторые именуют линдийцем, брат Антифема, основателя Гелы. Он был послан Мопсом (по оракулу матери Мопса, Манто, дочери Тиресия) на запад для основания Фаселиды, где купил землю у некоего Килабра за соленую рыбу. Поэтому ежегодно фаселитяне приносят ему в жертву соленую рыбу, чтя Килабра, как героя.⁴⁵³⁾

По второму варианту, братья Лакий и Антифем прибыли в Дельфы, и здесь Пифия приказала Лакию плыть к восходу солнца, а засмеявшемуся Антифему — к солнечному заходу.⁴⁵⁴⁾

Третий вариант мы встречаем в фрагменте Геропифа: Лакий, выводивший колонию, предложил пастуху Килабру, пасшему скот, плату за землю, и Килабр из всего предложенного Лакием выбрал соленую рыбу. Этот рассказ приведен в объяснение обычая фаселитян приносить в жертву соленую рыбу.⁴⁵⁵⁾

Уже Иммиш, касаясь легенды, отмечал смесь древних и более новых наслоений. Герои легенды Мопс, Манто и Лакий связаны с древним святилищем Аполлона — Кларосом, вблизи Колофона.⁴⁵⁶⁾

Иммиш различал три версии сказания о Манто: первая — о Манто, жрице Аполлона в Кларосе, прибывшей в Дельфы в виде добычи после падения Фив и названной в Дельфах Дафной. Вторая версия, связывающая Манто с Лакием / Ракием, корнями уходящая в Крит. По этой версии, прибывшая из Дельф Манто с людьми захвачена в плен у Клароса и становится женой правителя Клароса критянина Ракия; от их брака рождается Мопс, который затем становится основателем Колофона. И, наконец, третья версия, коринфская, которая связывает Манто с бакхиадом Зогреем.

Лакий называется то аргосцем, то линдийцем.⁴⁵⁷⁾ В Памфилии был известен Ракий как муж Манто и отец Памфила.⁴⁵⁸⁾ В версии Геропифа налицо, несомненно, связь истории возникновения Колофона с основанием Фаселиды; критское происхождение Лакия указывает, по мнению Иммиша, что образ критянина принадлежит древнеколофонской легенде, в то время как брак его с Манто не первоначален.

Святилище Клароса, по-видимому, очень древнее и его [249] культ восходит к догреческому культу солнечного божества с женщиной-жрицей во главе его. Позднее, может быть в VIII в., образ этой древней жрицы принимает черты ионийской сивиллы, пришедшей из Греции (Дельф). Она предстает перед нами в образе Манго, матери Мопса, победителя карийцев, который, изгнав аборигенов Клароса, стал посредником между Кларосом и ионийцами. Ракий отступает на второй план. Отцом Мопса становится Аполлон, а Ракию / Лакию постепенно отводится второстепенная роль.⁴⁵⁹⁾

Для нас во всем изложенном интересно прежде всего то_г что основание Фаселиды стоит в какой-то непосредственной связи со святилищем Клароса и легендами об основании Колофона, почему Геропиф и помещает рассказ об основании Фаселиды в свой трактат ιεροι Κολοφωνίου.

Связь древнекритского героя Лакия / Ракия и с Фаселидой, и с Кларосом, и с колонизацией южных районов Малой Азии также говорит о каких-то связях, объединяющих Фаселиду как колонию Родоса с центральным святилищем Колофона.

Эта связь проглядывает и в жертвоприношениях рыбой, практиковавшихся ежегодно в Фаселиде, с гидромантией в колофонском Кларосе.⁴⁶⁰⁾

Одновременно этот обычай фаселитян, как уже отмечалось в литературе, связан с ликийским рыбным оракулом, о котором сохранен у Афинея фрагмент Полихарма.⁴⁶¹⁾ К тому же это ликийское прорицалище Сура было также связано с культом Аполлона.

Тот факт, что в легендах об основании Фаселиды даны варианты уже более поздних греческих представлений, где Лакию отводится второстепенная роль (он послан Мопсом по оракулу Манто), свидетельствует, по нашему мнению, о более позднем возникновении легенды об основании Фаселиды, когда явилась необходимость связать Фаселиду с Кларосом. Эта необходимость вытекала из каких-то довольно давних, но непосредственных отношений родосцев с Колофоном, отношений, о которых до нас не дошло прямых сведений.

Однако некоторые данные как будто бы подтверждают наше предположение.

Эпиграфический материал Родоса, как мы уже говорили выше, дает ряд родовых имен, параллельных родовым именам Колофона и Эфеса. На Родосе существовала древняя камирская фила Алфеменида,⁴⁶²⁾ в Эфесе одним из подразделений филы Каренеев является хилиастида Алфеменея.⁴⁶³⁾ Кроме того, на Родосе (Линд) существовала диагония Агеторидов и [250] родовое объединение (может быть, патра) Агеториев. В Колофоне мы встречаем родовое объединение, по-видимому, род Эгеторидов,⁴⁶⁴⁾ и в Эфесе хилиастиду Эгеторию.⁴⁶⁵⁾

Повторение имени родосского героя Алфемена в родовых названиях Эфеса и Камира, наличие родового имени Агеториев и Эгеториев в Линде и Эфесе и Агеторидов и Эгеторидов в Линде и Колофоне кажется нам обстоятельством, заслуживающим внимания и свидетельствующим о каких-то весьма тесных связях в ранние времена Колофона и Родоса.

Эти выводы косвенно подтверждаются и указанием Геродота на то, что только колофонцы и эфесцы не справляли общего ионийского праздника Апатурий.⁴⁶⁶⁾

Родосские города, так же как Колофон и Эфес, помимо общей заинтересованности во внешнеэкономических сношениях, обладали тремя авторитетнейшими святилищами того времени: родосские города — святилищем Афины Линдии, Эфес — Артемиды, Колофон — святилищем Клароса; все святилища — догреческого происхождения.

В восточной колонизации было важнее заручиться оракулом Клароса, чем оракулом Дельф. Поэтому дельфийская версия, сделавшая Лакия братом Антифема и связавшая основание Гелы с основанием Фаселиды, кажется нам значительна более поздней.⁴⁶⁷⁾

В свидетельствах самих родосцев, как показывает линдийская храмовая хроника, воспоминания о ликийской колонизации связывались с представлениями о военных походах. Так, § 213 раздела «С» начинается фразой: «Совершившие с Клеобулом поход в Ликию...».

Это единственное свидетельство о походе линдийского тирана Клеобула в Ликию со ссылкой на доселе неизвестного историка III или II в. до н. э. Тимокрита и на родосского историка, ялисца Полизела.

§ 24 представляет посвящение фаселитян: „Фаселитяне — шлем и кривой меч, на которых написано: «Фаселитяне от Солимов Афине Линдии, под предводительством ойкиста Лакия»" (со ссылкой на родосского историка конца IV в. до н. э. Ксенагора).⁴⁶⁸⁾

Таким образом, здесь изображены военные трофеи фаселитян с некоторым соблюдением местного колорита. В своих комментариях Блинкенберг справедливо напоминает об описании вооружения ликиян у Геродота: «они имели ножи и кривые мечи».⁴⁶⁹⁾

Солимы были, по-видимому, одним из племен, отличавшихся от трамилов и живших в районе Фаселиды. По их [251] имени гора вблизи Фаселиды называлась Солимой. Может быть, это было одно из племен Писидии.⁴⁷⁰⁾

Блинкенберг датирует это событие примерно 690 г. до н. э., считая, что родосцы относили посвящение фаселитян либо ко времени основания города, либо к ближайшему после него. Интересно отметить, что и здесь, в представлении родосских историков, основание Фаселиды не было мирным актом, как это можно было бы заключить из литературной традиции, сохранившейся у Афинея, где земля была куплена у Килабра за соленую рыбу. Здесь «отражена другая, и более правдоподобная версия: земля Фаселиды была отвоевана родосскими колонистами у враждебно настроенных туземцев.⁴⁷¹⁾

В первом издании хроники Блинкенберг правильно отметил, что «ликийцы выступают здесь только в качестве побежденных врагов».⁴⁷²⁾

По пути из Родоса в Киликию Фаселида была наиболее удобная и наиболее посещаемая гавань.⁴⁷³⁾ И позже, в период расцвета родосской морской политики, Фаселида являлась одной из главных морских баз для родосского флота на востоке.

Первым ученым путешественником, посетившим Фаселиду, был Бофорт, оставивший подробное описание ее руин.⁴⁷⁴⁾ Бофорт описывает современный берег, как нагромождение рыхлых, легко разрушающихся скал, покрытых мелким лесом и пересеченных оврагами; ниже залегают желтоватые известняковые породы, заросшие вечнозеленым кустарником. Над берегом и морем царит пик Тахталу с пятнами снега в августе; поднимающееся за ним высокое горное плато, хотя и ниже, но также покрыто сплошным снегом.

Туземцы рассказывали Бофорту об источниках чистейшей воды, сбегающих с вершины, и о том, что, несмотря на снег, розы цветут в горах круглый год. При этом мы не можем не вспомнить, что розовые мази фаселитян особенно славились в древности.⁴⁷⁵⁾

На маленьком полуострове, прижатая к подножью Тахталу, была расположена Фаселида, первоначально располагавшая только одной, но ко времени Страбона уже имевшая три гавани. За городом раскинулось озеро, превратившееся теперь в болото. Уже Ливий и Цицерон говорили о Фаселиде как о нездоровой местности.⁴⁷⁶⁾

Город находился на плато, естественно защищенном от моря скалами, отвесно падающими вниз с высоты 18 с небольшим метров. Бофорт отмечает,⁴⁷⁷⁾ что мыс, на котором расположился город, состоял из мягкой скалы, легко поддающейся [252] воздействию моря. Эти скалы подмываются снизу, и Бофорт во многих местах видел остатки цементированных круглых фундаментов рухнувших жилых домов. Поэтому и самый полуостров и город на нем простирались за современные пределы (рис. 31).

Рис. 31. Фаселида.

«Если разрушение, производимое морем, будет прогрессировать в той же пропорции — пишет Бофорт, — то скоро от Фаселиды останется немного следов: полуостров будет уменьшаться, постепенно превращаясь в бесформенные рифы скал ниже поверхности моря».⁴⁷⁸⁾

Во времена Бофорта, т. е. в начале XIX в., еще можно было различить остатки искусственного мола в юго-западной гавани города (более поздние путешественники уже его не обнаружили); Бофорт открыл и место некрополя Фаселиды вне города у берегов северо-западной гавани (между озером и гаванью), но часть обнаруженных им саркофагов уже омывалась водой. Можно предположить, что часть некрополя фаселитян находится на дне гавани.

От маленькой северо-западной гавани, хорошо защищенной от бурь и ветров искусственной дамбой, широкая аллея (400 шагов длины, 30 ширины) вела к остаткам больших строений, среди которых мог и находиться, по мнению Бофорта, храм Афины. Эта аллея некогда была украшена посвятительными статуями и снабжена сиденьями.⁴⁷⁹⁾ Упоминание храма Афины в Фаселиде мы встречаем у Павсания: Павсаний говорит о том, что в этом храме хранится копье Ахилла,⁴⁸⁰⁾ которым некогда был, по преданию, ранен Телеф. Как кажется, миф о Телефе в условиях обостренных отношений Родоса и Ликии принимал не только религиозную, но и политическую окраску.⁴⁸¹⁾ Недалеко от этих руин, точно не определенных Бофортом, находился небольшой театр Фаселиды императорского времени, как это видно из найденной здесь надписи строительницы театра Тиндариды.⁴⁸²⁾

Плоская вершина полуострова была покрыта разрушенными современными постройками, среди которых находились [253] также остатки и древнего города!⁴⁸³⁾ К сожалению, более детально их никто не исследовал.

Из находок на месте предполагаемого некрополя нужно отметить остатки одного мавзолея и нескольких саркофагов. Все саркофаги были расхищены и не имели надписей; лишь в одном из них Бофортом обнаружен скелет. На берегу моря стояли два крупных саркофага из белого мрамора, отделанные с большой роскошью. В отличие от сводчатых покрытий остальных саркофагов, эти имели гладкую крышку с изображением в плоскостном рельефе мужской фигуры. Стороны одного из саркофагов были украшены рельефом из цветов и фруктов, другого — скульптурными изображениями погребальной процессии и сценой охоты на вепря, носорога и слона.

Когда на следующий год Бофорт приехал вновь в Фаселиду с намерением сделать гипсовые отпечатки скульптур, это было уже невозможно, волны довершили разрушение.⁴⁸⁴⁾

Риттер высказывает предположение, что здесь могли быть похоронены знатные чужеземцы, может быть, египтяне, но это относится уже к позднему эллинистическо-римскому периоду.

Таким образом, описание ничтожных остатков города не дает какой-либо связной картины; даже то, что осталось, принадлежит к поздним периодам существования Фаселиды.

Дошедшие до нас надписи по времени относятся к эллинистической поре.⁴⁸⁵⁾

Участие Фаселиды в основании Навкратиса при Амасисе говорит и об ее оживленных сношениях с Египтом и о заинтересованности в этой торговой связи.⁴⁸⁶⁾ Из беглого упоминания Фукидида можно заключить, что и в V в. Фаселида была чрезвычайно важным пунктом связи между Сирией, Финикией и Грецией.⁴⁸⁷⁾ Торговые пути Родоса в Киликию, Финикию, Сирию шли через Фаселиду.

Фаселида была основана во враждебной стране и походила на крепость: с севера, с запада и с юга ее отделяли от Ликии крутые горные террасы, опоясывающие ровной дугой Памфилийский залив. Дорога в Фаселиду тянулась вдоль этих гор по береговой полосе. В концах горной дуги между морем и горными террасами, подымавшимися уступами кверху, путь был проходим только при северном ветре, гнавшем волны от берега. В остальное время, особенно зимой, когда дули сильные южные ветры,⁴⁸⁸⁾ дорога заливалась водой, разбивающейся с шумом о скалы. Переход Александра из Фаселиды в Перге по воде через «Памфилийскую лестницу», рассматривался как чудо и породил много легенд.⁴⁸⁹⁾ [254]

Погребений ликийского типа здесь не обнаружено; по-видимому, ликийцы здесь и не жили.

Обосновавшись лицом к Киликии и спиной к Ликии, фаселитяне прежде всего должны были сделать мореходство и морские торговые и рыболовные промыслы (ср. жертвоприношения рыбой) основным своим занятием.

Начинал с первых дошедших до нас монет (по Хэду до 466 г. до н. э.) и до поздней империи, Фаселида сохраняла на них изображение то носа, то кормы корабля.⁴⁹⁰⁾

Фаселитяне занимались и садоводством: горы Солима доставляли им много цветов, особенно роз. Возможно, что в районах, непосредственно прилегающих к городу, фаселитяне занимались и земледелием. У Арриана мы читаем, что Александр, прибыв в Фаселиду, разрушил сторожевую укрепленную башню писидян, возведенную на горах над городом, откуда туземцы нападали на фаселитян, обрабатывающих поля.⁴⁹¹⁾

Из этого мы можем заключить, что греки еще во времена Александра встречались с постоянной враждебностью горцев, не нападавших, конечно, на город, но делавших вылазки на фаселитян, отдалившихся от городских стен.

Удавалось ли поселенцам получать что-либо от туземцев в порядке меновой торговли — мы не знаем. Но при взаимной враждебности этот обмен мог носить лишь спорадический, а не постоянный характер.

Поэтому в основном, по-видимому, процветание Фаселиды основано на транзитной торговле.

О связи Фаселиды с районом Эгейского моря говорит, может быть, и миф об основании города, связывающий его через Мопса, Лакия и Манто с оракулом Клароса; об этом же свидетельствует и сообщение Плутарха о большой дружбе хиосцев с фаселитянами во времена Кимона,⁴⁹²⁾ дружбе, связанной, может быть, еще с навкратийским двенадцатиградием, членами которого были и Хиос и Фаселида.

В то же время описываемая Плутархом враждебность фаселитян к Афинам в V в. до н. э., может быть, вытекает из общеродосской антиафинской политики этого времени.

Так, в смутных чертах выступают перед нами ранние связи Фаселиды с островным и греческим малоазийским миром.

В истории торговых отношений архаического периода Фаселида должна была играть еще одну роль, чрезвычайно важную для Родоса и определявшуюся ее основанием в районе Ликии, на перекрестках торговых путей: ее флот должен был вести борьбу с пиратами, охраняя морской путь для родосских [255] и других дружественных кораблей. В гавани Фаселиды можно было найти и укрытие от пиратов.

Этот форпост, выдвинутый Линдом и другими родосскими городами далеко на восток, полностью отвечал целям их восточной политики, тесным связям их с Кипром, Финикией и Сирией. Насколько это было важно для Родоса, можно заключить из того, что основание Фаселиды было военным актом, заканчивающим один из этапов борьбы с ликийцами.

Поэтому для основания Фаселиды нужно было не только умело выбрать место, обеспечивающее неприкосновенность городу, но и захватить этот район и удержать его в своих руках, несмотря на враждебность и сопротивление окружающих племен. Это было сделано ценой немалых усилий.

Таким образом, возникла первая по времени отдаленная от Родоса колония Линда.

Позже родосцы укрепляют и пути к своей колонии, захватывая о. Мегисте и строя το παλαιον τειχος в будущих Гагах. Мегисте (современный о. Кастелорицо) был одним из самых крупных по размеру островов у южного побережья Ликии. Он был расположен на одной широте с Линдом и находился, примерно, на полпути к Фаселиде. История и время захвата его нам неизвестны, но уже в V в. до н. э. он принадлежал родосцам, которые удерживали его во все время своего самостоятельного существования⁴⁹³⁾ (рис. 32).

Рис. 32. Береговая полоса у о. Мегисте.

Этот скалистый остров с единственной гаванью, расположенный на крайней южной точке Малой Азии, на пути между Родосом и Хелидонскими островами, являлся прекрасным одновременно и наблюдательным и военным пунктом для охраны торгового морского пути к Сирии и Кипру.

Самый остров был бесплоден; фрукты, зерно, вино, овощи [256] — все доставлялось с материка.⁴⁹⁴⁾ Фелловс отмечает и недостаток воды, которая в его время собиралась и сохранялась в искусственных прудах; возможно, что в древности и питьевая вода должна была доставляться извне. Однако прекрасное расположение Мегисте на оживленном торговом пути, называющем Грецию с востоком, искупало эти недостатки. Еще в XIX в. Кастелорицо был главным торговым транзитным центром для всего южного малоазийского побережья.⁴⁹⁵⁾

Древний город Мегисте был построен на вершине скалы, господствующей над гаванью, и укреплен мощной стеной, остатки которой были еще видны на поверхности в XIX в. (рис. 33). Таким образом, система укреплений родосской колонии свидетельствует о том, что остров был захвачен силой и представлял родосскую базу военно-сторожевого характера. Родосские торговые корабли могли найти здесь безопасную стоянку на полпути к Фаселиде.

Рис. 33. Остров Мегисте, его гавань.

Кроме того, с о. Мегисте, (расположенного у входа в гавань Фелла и Антифелла (ликийское название которого Киинда), можно было контролировать вход и выход из этой гавани.⁴⁹⁶⁾

Далее на восток, севернее Хелидонских островов, родосцы обосновываются в Гагах; о заселении ими этого города мы узнаем только из «Большого этимологического словаря»⁴⁹⁷⁾ (рис. 34).

По-видимому, Гаги существовали как местное поселение; туземное имя города удержалось и в период поселения здесь родосцев.

Первоначально, по свидетельству историка Александра Полигистора, современника Суллы, Гага называлась παλαιαν τειχος.⁴⁹⁸⁾ Это название указывает на укрепленное поселение во враждебном или полувраждебном районе (ср. Μιλησίων τειχος в Навкратисе).

В предании об основании Гаг, сохраненном в «Этимологике», отразились, по нашему мнению, представления о долгом борьбе родосцев у берегов Ликии. Героем предания является родосский военачальник Немий, сражавшийся с ликийскими [257] и килийскими пиратами у южных берегов Малой Азии.⁴⁹⁹⁾ Здесь же отражены и представления о родосских колонистах, требующих у ликийцев земли, и о туманных и страшных бурях, губящих корабли у скалистых ликийских берегов.⁵⁰⁰⁾

Родосская крепость, возникшая на территории туземного поселения Гаги, никогда не играла сколько-нибудь значительной роли в торговых связях того времени.

Может быть, в легенде об основании этого города отразилось его позднейшее назначение — охраны морских путей от пиратов и забота о безопасности дорог, ведущих через Фаселиду в Киликию (Солы), в Сирию и на Кипр.

Возникновение этих промежуточных баз на пути к Фаселиде лишний раз показывает, какое огромное значение придавали родосцы своему торговому пути на восток.

Рис. 34. Побережье от Хелидонских островов до Фаселиды.

Если основание киликийских Сол с участием родосцев совершилось действительно около 700 г. до н. э.,⁵⁰¹⁾ то необходимость обеспечения торгового пути на восток должна была еще более возрасти уже в VI в. до н. э., так как Солы соединялись с единственной сухопутной дорогой, ведшей к южному берегу Черного моря.

Самое положение Родоса вблизи берегов Карии и Ликии и обладание островом Мегисте фактически ставило все внешние сношения по морю с Ликией под контроль родосцев.

²⁷²⁾ Ср.: В. В. Струве, История древнего Востока, 2-е изд., 1941, стр. 360. О политике Псаметиха I Струве пишет: „Цари Египта, опираясь на торгово-ремесленные круги, начинают оттеснять на задний план ливийское войско, пытаясь заменить его греческими наемниками, являвшимися более надежной опорой их господства. Этим, конечно, они вызывали недовольство рядового ливийского воинства, часть которого, как гласит традиция, даже ушла в Нубию". Там же (стр. 361) читаем о политике Амасиса: „Амасис, опираясь на широкие народные массы, особенно же на массы ливийского воинства, должен был прежде всего выступить против греческих наемников, ибо на этих последних опирались ливийская знать, жречество и богатые торговые круги. Амасис боролся с греческими наемниками лишь постольку, поскольку они, как наемники, поддерживали его врагов, но он прекрасно понимал, что без греков он не сможет выдержать борьбы с Востоком".

²⁷³⁾ Her, II.173.

²⁷⁴⁾ Там же, 178-179.

²⁷⁵⁾ Н. Prinz. Funde aus Naukratis. Beiträge z. Archäologie u. Wirtschaftsgeschichte des VII u. VI Jahrhunderts v. Chr. Klio, Beiheft VII, Leipzig, 1908, стр. 5. Д. Малле еще раньше Принца указывал, что неверно выводить из этих слов Геродота основание Навкратиса греками со времени Амасиса, ибо Геродот говорит, что издревле — to palaion — Навкратис был единственным греческим рынком в Египте. Кук [318] ошибается, считая, что до него никто не обращал внимания на „to palaion" Геродота. Ср.: Cook, JHS, LVII, 1937. стр. 231.

²⁷⁶⁾ В-третьих (и здесь Кук ошибается), Кук считает, что концентрация греков в Навкратисе не нанесла ущерба наемникам; Телл-Деффенех продолжал существовать и при Амасисе (ср.: Соок, там же, стр. 235-236). Последнее утверждение Кука неверно: Телл-Деффенех продолжал существовать, но уже как туземный, а не греческий военный пост.

²⁷⁷⁾ Сводка основных взглядов на датировку возникновения греческого эмпория в Навкратисе дана у Прайс: Е. R. Price. Pottery of Naucratis. JHS, XLIV, 1924, стр. 180-181. Кук (Cook, там же, стр. 228) со ссылкой на мнение Пейна (не опубликованное в печати) датирует возникновение эмпория концом VII в. до н. э. — 615-610 гг.

²⁷⁸⁾ Her., II.97.

²⁷⁹⁾ Ср.: Petrie, Naucratis, I, 1884—1885 (3^rd Memoir of the Egypt Exploration Fund. London, 1886, стр. 10-11).

²⁸⁰⁾ Как отмечает Прайс (Priсе, JHS, XLIV, стр. 181), Teoc, Фаселида и Галикарнасс не оставили никаких следов своего участия в основании Навкратиса. Керамика стиля „фикеллюры" в Навкратисе очень изобильна и, осторожно оговаривает Прайс, „если она самосская, то Самос представлен хорошо" (там же, стр. 183). Однако у нас нет достаточных оснований считать керамику этого стиля только самосской. Кук (R. M. Cook, Fikellura Pottery. BSA, XXXIV, 1933/34) считает термин „фикеллюра" более нейтральным и более соответствующим действительности, чем „самосский". К ранней керамике этого стиля с белой облицовкой, он применяет термин „родосский" стиль, поскольку, с его точки зрения, он наиболее удобен из всех существующих (милетский, родосско-милетский, камирский, звериный). В ряде случаев, а именно там, где налицо местный родосский стиль, Кук считает возможным употреблять определение „родосский" без кавычек (стр. 1-2 и прим. 1). (О двух этапах развития родосского стиля см: Соок, там же, стр. 2 и прим. 1). Таким образом, Кук приходит к выводу о наличии на Родосе местного стиля фикеллюры и о сильном влиянии родосского мастерства на развитие этого стиля в других основных центрах. Родину стиля определить трудно; Кук считает, что спор может итти лишь между Родосом и Самосом. По-видимому, и Родос и Самос имели местные мастерские, изготовлявшие посуду стиля фикеллюры с некоторыми локальными особенностями этого общего стиля на обоих островах. Большая часть всех найденных ваз фикеллюры из восточных греческих городов падает на долю Родоса. Три четверти из 85 наличных ваз происходит из Камира, где каждое пятое погребение содержит керамику фикеллюры. Однако, замечает Кук, это впечатление создается, может быть, потому, что из восточных греческих городов Родос раскапывался наиболее интенсивно. Отдельные группы этого стиля, встречающиеся главным образом или только на Родосе, Кук считает безусловно местными, родосскими.

Трудность точного определения, однако, усложняется еще к тем, что на Родосе до сих пор не раскопано ни одного богатого архаического святилища; до сих пор находки родосской скульптуры и бронзы сравнительно скудны и для большей части самосских находок на Родосе имеется хронологический пробел.

Вопрос о том, развивалась ли фикеллюра в двух или более центрах более или менее самостоятельно или речь должна итти лишь об одном центре, Кук считает невозможным решить, но высказывается в пользу альтернативного решения: наличие общего стиля с ведущим влиянием Самоса. [319]

Однако раскопки самосского гереона и анализ греческой керамика привели Технау к выводу, что фикеллюра встречается лишь на четырех мелких черепках, принадлежащих двум сосудам. Эти сосуды Технау склонен относить к родосскому импорту, а вазы стиля фикеллюра, найденные Белау в самосском некрополе — к самосской разновидности этого позднего ориентализирующего стиля (W. Technau. Griechische, Keramik in samisch. Heraion. AM, LIV, 1929, стр. 26) и, более того, он считает, что и в период геометрического и в период ориентализирующего стиля Самос испытывал на себе сильное родосское влияние (стр. 20). Как кажется, последние исследования Кука и Технау позволяют с уверенностью предположить наличие на Родосе местного стиля „фикеллюры"; ср. также наблюдения Кука об особенностях этого стиля на Родосе.

²⁸¹⁾ К. Kuruniotis, AD, II, 1916, стр. 202 сл.

²⁸²⁾ Результаты археологических работ Ламб см.: W. Lamb. Ехcavations at Kato Phana in Chios. BSA, XXXV, 1934—1935, стр. 138 сл.

²⁸³⁾ Кук следующим образом аргументирует хиосское происхождение сосудов „навкратийского" стиля: наличие на Хиосе сосудов геометрического стиля, предшествующих по типу навкратийским и сходных с ними по форме; распространение навкратийской керамики в Понте через Хиос; „навкратийский" стиль не мог развиться в Навкратисе после 615—610 гг.; также трудно предположить, что на Хиосе не был развит свой архаический стиль, а в Навкратисе он появился; наиболее значительные посвящения „навкратийских" сосудов в Навкратисе принадлежат хиосцам; полное сходство глины, техники, стиля и алфавита не позволяют предполагать наличие двух одновременных центров производства „навкратийской" керамики сразу на Навкратисе и на Хиосе (Cook, JHS, LVII, стр. 288, прим. 9). Возможно, что Кук слишком поспешен в своих выводах, ибо, как кажется, далеко не во всех случаях надписи на сосудах являются хиосскими и не так уж невозможно сосуществование локальных мастерских и на Хиосе и в Навкратисе; тем не менее зависимость „навкратийской" группы керамики от хиосской теперь не подлежит сомнению и произведет существенные изменения в оценке навкратийского керамического производства.

Проф. Т. И. Книпович в личном разговоре тоже высказала определенное, сложившееся у нее убеждение, о наличии родосской группы фикеллюры. Поэтому, как кажется, наличие керамики стиля фикеллюры в Навкратисе не обозначает еще установления исключительно самосского влияния: керамика могла привозиться в Навкратис также и с Родоса и из других островных и ионийских центров. Фокея, по мнению Прайс (стр. 181), в самом Навкратисе тоже не оставила никаких следов. А. Фрикенгаус (А. Frieckenhaus. Griech. Vasen aus Emporien. Annuar. del Ist. d'Estudis Catalans, 1908, стр. 230; работа известна мне лишь по ссылкам) высказал предположение, что может быть, фокеяне доставляли в эмпорий голубой фаянс, который обычно, однако, считается навкратийским. Следы влияния Книда Принц (Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 32-33; Priсe, JHS, XLIV, стр. 181-182) видит в элементах книдского алфавита в навкратийских керамических надписях и приписывает мастерским Книда ионийские килики. Лесбос представлен в Навкратисе большим количеством керамики буккеро, покрывавшейся полихромной окраской (Price, там же, стр. 184). Влияние Клазомен в Навкратисе выражается в наличии большого количества фрагментов темнофигурных сосудов, а также керамики с белой и бледной облицовкой; эта керамика, по мнению Прайс, является связующим звеном между клазоменскими саркофагами и темно-фигурными сосудами. Принц (Prinz, там же, стр. 44) считает заслугой [320] Цана установление связи между росписью саркофагов и темнофигурными сосудами Клазомен (R. Zahn, АМ, XXIII, 1898, стр. 38 сл.).

²⁸⁴⁾ Впервые термин „милетская" керамика был введен Лешке. Его точку зрения развивает и аргументирует Белау: J. Boehlau. Aus ionischen u. italischen Nekropolen. Leipzig, 1898, стр. 73 сл. К мнению Лешке и Белау присоединяется Принц (Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 15 сл.). В основе этой классификации лежит следующая мысль: керамика этой группы могла экспортироваться лишь большим торговым центром; поскольку сфера распространения этих сосудов находится в районе общего влияния Милета, постольку центром производства этих ваз может быть лишь Милет. Это мнение разделяют Поттье (E. Pottier, Catalogue des vases antiques de terre cuite, II, Paris, 1896, стр. 496 сл.) и Штерн (Е. v. Stern. Die griechische Colonisation aiu Nordgestade des schwarzen Meeres im Lichte archäologischer Forchung. Klio, IX, 1909, стр. 143 сл.). Его же поддерживал и Б. В. Фармаковский (Б. В. Фармаковский. Милетские вазы из России, 1914, стр. 5).

²⁸⁵⁾ Так, Пфуль (Е. Рfuhl. Malerei u. Zeichnung d. Oriechen, I, 1923, стр. 137 сл.) при этом считает, что роль Милета сводилась, главным образом, к распространению этих ваз. Родосско-милетской называли эту группу ваз Биссинг (Fr. W. v. Вissing. Der Anteil d. aegytischen Kunst am Kunstleben d. Völker, München, 1912, стр. 59 сл.) и М. И. Максимова (М. И. Максимова. Три фаянсовых арибалла из коллекции В. С. Голенищева. Памятники Музея изящных искусств в Москве, IV, 1913, стр. 150 сл.).

²⁸⁶⁾ „Родосско-ионийский стиль": ср.: Ch. Dugas. Céramique des îles de la mer Egée sauf la Crète, стр. 8 (Classification des céramiques antiques, вып. 1). Цитирую по Ламбрино; ср.: М. Lambrino. La céramique d'Histria. Dacia, III-IV, Bucarest, 1933, стр. 362 сл. Отмечая, что до сих пор вопрос о родине ориентализирующей родосской керамики остается спорным, Ламбрино принимает терминологию Дюга как узаконенную в издаваемой классификационной серии античной керамики.

²⁸⁷⁾ Поульсен (Poulsen, Orient u. frühgr. Kunst, стр. 91 сл.) высказывается за родосское происхождение этих сосудов, поскольку на них сказалось явное влияние финикийских изделий. Кинк, не вступая в дискуссию, называет стиль „камирским" по месту главных находок ваз этого стиля.

²⁸⁸⁾ Бушор (Е. Вusсhor. Griech. Vasenmalerei. 2-е изд., Münich, 1913, стр. 76) считает керамику родосской, а Милету отводит роль главного распространителя. Прайс (Рriсе, JHS, XLIV, стр. 190 сл.), подвергая критике взгляды Пфуля и Иогансена, склоняется к признанию ее родосского происхождения. Шефольд (К. Sсhеfоld. Der skythische Tierstil in Südrussland. ESA, XII, Helsinki, 1938, стр. 1-77) прямо говорит о родосском зверином стиле (ср. стр. 5 сл.).

²⁸⁹⁾ Маюри (А. Maiuri, ВА, III, 1923—1924, стр. 112-121) отмечает находки этой керамики преимущественно на Родосе, считая важнейшим доказательством существования на Родосе керамических мастерских наличие большого количества родосской архаической керамики в Геле (при почти полном отсутствии в Сиракузах и Мегаре Гиблейской); ср.: CR, III, стр. 14-15; IV, стр. 23-25. Якопи приходит к выводу о том, что Родос был одним из крупных центров производства керамики. Однако вывод Якопи о более ходовой ялисской керамике и более художественной камирской кажется нам преждевременным. Ср. также: Technau, АМ, LIV, 1929, стр. 9 сл., 15-16, 20-21, 30. Технау выделяет в самосской керамике „родизирующие" группы. Прайс (Price, JHS, XLIX, стр. 216 сл.) пришла к определенному выводу о сильном родосском влиянии [321] в Навкратисе. Ср. также интересную статью: А. Манцевич. Березанская амфора. Изв. ГАИМК, V, 1927, стр. 283-295; в ней автору удалось показать связь Родоса с Березанью на основе анализа родосской амфоры, найденной на Березани. Самая проблема „родосско-ионийского" или „родосско-милетского" стиля указывает, по нашему мнению, на то, что торговые родосские центры и Милет могли изготовлять сходные сосуды хотя бы уже потому, что эти изделия находили хороший сбыт на периферии.

²⁹⁰⁾ Билабель (Вilаbеl. Ionische Kolonisation, стр. 59-60) устанавливает с большой степенью достоверности наличие 45-ти милетских колоний, отмечая, что эти 45 колоний составляют лишь половину общего числа колоний Милета, известных античной традиции. Роль Милета, как распространителя греческой керамической продукции различных центров, теперь уже никем не оспаривается.

²⁹¹⁾ Насколько преобладали при этом чисто торговые интересы, показывает статья Рихтера (Riсhter. Distribution of Attic Vases. BSA, XI, 1904—1905), который указывает, что лучшие и наиболее художественные образцы аттических черно- и краснофигурных ваз производились, главным образом, на вывоз и все найдены вне территории Аттики; одновременно, почва Аттики дала до сих пор образцы керамики гораздо худшей и по выделке и по художественности.

²⁹²⁾ Ср.: Maiuri, BA, III, 1923—1924, стр. 116.

²⁹³⁾ Ср.: Strab., XVII.18.4-5.

²⁹⁴⁾ Ср.: D. О. Ноgarth, Н. L. Lоrimеr and С. С. Еdgаr. Naucratis, 1903 (JHS, XXV, 1905, стр. 107-109). — Рrinz, Funde aus Naukratis, стр. 6-9.

²⁹⁵⁾ Большая южная постройка, обнесенная оградой, была ошибочно принята Петри за греческий элленион: Petrie, Naukratis, стр. 23 сл. Хогарт, обнаруживший греческий элленион в северной части города, первый и высказал мнение, что эта южная постройка являлась базой войсковых частей Амасиса, так как Амасис не разрешил бы грекам селиться вдали от своего военного гарнизона, ибо самое территориальное ограничение греков Навкратисом было скорее мерой принуждения, чем милости. Ср.: D. О. Ноgаrth, Lorimere, Еdgar. JHS, XXV, 1905, стр. 109. — Он же. Excavations at Naucratis. BSA, V, 1898—1899. стр. 42-45.

²⁹⁶⁾ Ср.: Her., II.41. Впервые на это обратил внимание Малле (Маllеt, Premiers établiss. de Grecs, стр. 33, прим. 2).

²⁹⁷⁾ Среди них к фиванскому Зевсу, т. е. египетскому Аммону; ср.: Petrie, Naukratis, стр. 63.

²⁹⁸⁾ Среди них интересны египетские бронзовые фигуры, фрагменты фаянсовых чашек с иероглифами, 2 каменных статуэтки, один египетский алабастр. Здесь же была найдена и известная стела Нектанебо {так — HF}; ср.: Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 9. — Petrie, Naukratis, стр. 28 сл. Здесь же были найдены и Петри и особенно Гарднером многочисленные скарабеи, подражающие египетским изделиям, и остатки мастерских: Petrie, там же, стр. 36 сл. — Е. А. Gаrdnеr, Naucratis, II (VI Меmoir of the Egypt. Expl. Fund.), London, 1888, стр. 33-34, 70-71.

²⁹⁹⁾ Петри полагал, что Milesion Teichos было в южном городе, Хогарт — в северном, вблизи святилища милетского Аполлона.

³⁰⁰⁾ Масперо считал имя „Навкратис " народной этимологией от Кратеса, основателя города. Лутц (Н. L. Lutz. An Attempt to interpret the Name of the City of Naucratis. Univ. of California Publ. in seraitic Philology, 10, №, 12, 1943, стр. 275 сл.) видит в имени города название Alkaritti ("the city of valiant [goddess]) в египетском произношении — [322] Naukaritti, отсюда — „Навкратис". По мнению автора, в навкратийской стеле строка 10-я не испорчена; ее следует читать: „nj-s k’rt, т. е.: Pi-emrô dd. tw nj-s k’rt = „the harbor place called ‘Belonging to the valiant’ [goddes]."

³⁰¹⁾ Среди других титулов — титулы „царского казначея", „единственного" „жреца Саисского храма"; он назван и „начальником стран Хауи-Небу", т. е. „начальником греков"; ср.: Б. Тураев. „Начальники греков". ЖМНП, 1901, стр. 76-79.

³⁰²⁾ А. Rоwe, ASA, XXXVIII, 1938, стр. 157-195.

³⁰³⁾ Среди наемников были не только греки, но и иудеи, как это показано Т. Е. Питом (Т. Е. Рееt. Egypt and the old Testament, 1924, стр. 192; ссылаюсь по: Rowe. ASA, XXXVIII, 1938, стр. 171). Иудеи населяли вместе с греками и Дафны; они же могли быть вместе с греками и первыми иноземными поселенцами Навкратиса. Таким образом, состав армии наемников в Египте был не только греческим; как показывает нубийская экспедиция Потасимто и Амасиса, греческие и иудейские наемники и местные ливийские войска составляли одну армию, подразделенную на две части. Малоазийские, иудейские и греческие наемники контролировались египетскими военачальниками не только в походе, но и на местах поселений.

³⁰⁴⁾ Her., II.178.

³⁰⁵⁾ Ср.: А. Erman u. U. Wilcken. Die Naukratisstele. Ztschr. f. Egypt. Sprache u. Altertumskunde, Leipzig, XXXVIII, 1900, стр. 127-135, а также новый перевод надписи на стеле: В. Gunn. Notes on the Naukratisstele. Journ. of. Eg. Archeology, XXIX, 1943, стр. 55-59.

³⁰⁶⁾ Erman u. Wilcken, там же, стр. 134-135.

³⁰⁷⁾ Ср. перевод Ганна (Gunn, там же, стр. 58-59). Здесь может итти речь также и о том, что о этого времени весь налог с греков поступает в руки жрецов богини Neith, ср.: Erman u. Wilcken, Die Naukratisstel'e, стр. 132 и 135.

³⁰⁸⁾ Her., II.178.

³⁰⁹⁾ В Арсиное (Фаюм) позже также был элленион, ср.: U. Wilсkеn. Zusätze zu dem Aufsatz: zur Topographie d. Ruinenstätte des alten Schet (Krokodilopolis-Arsinoe). Ztschr. d. Gesellschaft für Erdkunde, XXII, Berlin, 1887, стр. 81; под элленионом следует понимать общий храм местных греков и одновременно местопребывание должностных лиц. В Навкратисе с элленионом было связано также место, в котором особо заслуженные люди (так, например, софист Птолемей из Навкратиса) получали питание, ср.: Philostr., Soph. II, 15.

³¹⁰⁾ Ср.: Edgar, BSA, V, стр. 55-56, 71-80 и др.

³¹¹⁾ Ср.: How and Wеlls. Commentary on Herodotus, I, стр. 254. На необычную формулировку посвящений еще раньше обратили внимание Хогарт и Эдгар. Последний сравнивал эту посвятительную формулу с той же греческой клятвой у Геродота (Her. V.42 и 92) — pros theōn tōn Hellēniōn — и полагал, что термин „элленион" в Навкратисе мог просто обозначать „temenos of the theoi Hellēnioi", ср.: Еdgar, BSA, V, стр. 55-56. То же и Хогарт: согласно греческому обычаю, указывал он, здесь должно было быть название святилища или известного божества или группы богов, определяемых как Hellenioi.

³¹²⁾ Ср.: JHS, XXV, стр. 117. — BSA, V, стр. 54-56.

³¹³⁾ Иначе трудно объяснить найденные в округе эллениона посвящения отдельным божествам, наряду с общими посвящениями theois Hellēniois или theois tois Hellēnōn.

³¹⁴⁾ Видеманн (A. Wiedemann. Herodots 2^tes Buch mil sachlichen [323] Erläuterungen, 1890, стр. 608), ссылаясь на Ульриха, склонен видеть тимухов именно в этих простатах; Ср.: How and Wells, Commentary оп Herodotus, I (об отличии тимухов от простатов); Принц (Prinz. Funde aus Naukratis, стр. 115-116) считает, что простаты эмпория являлись как бы торговыми представителями милетян, самосцев, эгинетов и эллениона, в то время как управление самим городом было в руках тимухов. Принц указывает на то, что должностные коллегии тимухов известны на Теосе и в Массилии; следовательно, в учреждении этой должности в Навкратисе возможно видеть влияние городов, бывших членами эллениона — Фокеи (метрополии Массилии) или Теоса. Глосса Гесихия ничего не прибавляет к нашим сведениям о тимухах. Наличие совета засвидетельствовано лишь для 323 г. до н. э. (U. Wilсken. Griechische Ostraka aus Aegypten u. Nubien. Leipzig-Berlin, 1899, 1, стр. 433, 1). Но этим не доказывается наличие совета в VII—VI вв. до н. э.

³¹⁵⁾ Blinkenberg et Kinch, Ον., 1905, стр. 34. — SIG, № 110.

³¹⁶⁾ Издан Е. Придиком (Придик. Греческие надписи из коллекции В. С. Голенищева. ЖМНП, 1908, стр. 18). — SIG, № 110, прим. 4.

³¹⁷⁾ Я хочу воспользоваться случаем привести полностью мнение об этих надписях покойного акад. С. А. Жебелева, которое он любезно изложил мне письмом в 1934 г.

„Линдийская надпись найдена на линдийском акрополе. Она представляет собою декрет лнндийского совета и датирована коллегией пританов, во главе которых стоял Дин—. Декрет касается дарования проксении и связанных с нею привилегий эгинскому гражданину — сыну Пифея, исполнявшему обязанности переводчика в Навкратисе.

«Навкратис — колония, основанная в Египте, под предводительством Милета, с разрешения Амасиса, различными греческими городами, в том числе и родосскими. При Амасисе Навкратис состоял из двух кварталов: в нижней части был туземный квартал, в северной части — греческий квартал. Упоминаемый в декрете переводчик, родом с Эгины, проживал в Навкратисе и был там представителем своего государства, т. е. Эгины. Он знал египетский язык и служил посредником между постоянно проживавшими в Навкратисе греками (в том числе и с Родоса) и приезжавшими туда временно, по торговым делам, туземцами. За эти-то услуги ему и дается проксения. Кем дается? Линдом; поскольку надпись найдена на линдийском акрополе и датирована, очевидно, линдийским советом. Но чествуемый назначается проксеном Rodiōn panlōn, т. е. не только гражданами Линда, но и Ялиса и Камира и, вероятно, других городов, бывших на Родосе, поскольку жители — граждане всех их — приезжали в Навкратис по торговым делам. Все они нуждались в переводчике, знающем греческий язык. И не было ли бы странно, если бы каждый родосский город имел в Навкратисе своего переводчика? Думать, что Линд, Ялис и Камир заключили между собою какую-то конфедерацию, нет оснований.

«Навкратийская надпись представляет также проксенический декрет в честь Дамоксена, сына Гермона, проживающего в Египте. Дамоксен назначается проксеном линдийцев. Откуда он родом? Из Линда же. Если бы он был из другого города, его ethnikon было бы непременно обозначено. Следовательно, Дамоксен был линдийский гражданин, экспатриировавшийся в Египет и там проживающий в Навкратисе, очевидно, ради торговых дел. Но он не порвал связей со своей родиной: он является благодетелем святыни линдийской, т. е. посылает в нее денежные и иные приношения. Для линдийцев было удобно, что один из их граждан постоянно проживает в Египте. Хотя звание проксена обычно давалось не гражданину того города, который назначал проксена, а [324] гражданину другого города, но Навкратис был, так сказать, междугреческим городом и, очевидно, лица, переселявшиеся в Навкратис, продолжали сохранять гражданство того города, к которому они принадлежали; это доказывается и линдийской надписью, где при чествуемом, который был eg Naukratios, указывается его ethnikon — Aiginatas.

«Как объяснить то, что линдийский декрет исходит от лица только совета, а навкратийский (он является копией декрета, выставленного в Линде) исходит от лица совета и народного собрания? Тем, что в первом случае дело шло о даровании проксении гражданину другого государства, во втором — проксения давалась гражданину Линда же, но проживающему не в Линде. Для этого требовалась санкция не только совета Линда, но и верховного его органа — народного собрания. В первом случае не называется лицо, внесшее предложение о даровании чествуемому проксении, во втором случае называется и секретарь народного собрания и лицо, линдийский гражданин, внесшее предложение.

«Вероятно, при даровании проксении гражданам иноземных городов процедура была гораздо проще, и звание проксена давалось прямо линдийским советом, а утверждение народного собрания не требовалось. Дарование проксении гражданину своего города, как дело, выходящее из обычного порядка, требовало, по рассмотрении его советом, утверждения народного собрания.

«Обе надписи недалеко отстоят по времени одна от другой. Но какая из них предшествует другой, решить невозможно. Обе они, во всяком случае, предшествуют родосскому синойкизму, потому что после того, как синойкизм состоялся, формулировка декретов иная».

³¹⁸⁾ Отдельные случаи назначения проксенов из среды граждан указаны у Бузольта (Вusolt, Griech, Staatsk., стр. 229 и прим. 1). Это было одним из прав спартанских царей: Her., VI.57. — Ср.: Dittenberger — Purgold. Inschriften v. Olympia (Olympia, Ergebnisse d. Ausgrabungen, V), Berlin, 1896, надписи №№ 10, 11, 13. — Schoemann-Lipsius, Griechishe Alterthümer, l (5-е изд.), стр. 253; II, стр. 25 (Berlin, 1897—1902). Но это — редкие случаи, имевшие место, главным образом, в ранний период.

³¹⁹⁾ Ср.: tōi Apollōni tōi Milēsiōi: Petrie, Naucratis, I, стр. 61-62, №№ 99, 110, 218, 219 и др. — С. Torr, Rhodes in ancient times, стр. 340.

³²⁰⁾ Strab., XVII.1.18; ср.: Ed. Meyer, Gesch. Alterth., II, стр. 439.

³²¹⁾ Her., I.17-18.

³²²⁾ Кук (R. M. Сook, JHS, LVII, стр. 236-237) подобрал материал находок греческой керамики за пределами Навкратиса и Дафн; фрагменты архаической керамики VII—VI вв. до н. э. были обнаружены: родосская керамика — Саис и Эдфу; фикеллюра — Мемфис, Абусир, Луксор; клазоменская — Бенга, Дзага-Дзиг (?), Мемфис, Абусир, Карнак, Луксор и др. Кроме того, под рубрикой «египетско-греческой» керамики Кук помещает список найденных керамических фрагментов, изготовленных греками, жившими в Египте. Из района Сахары в Каирском музее находится амфора, исполненная, по отзыву Кука, в обще-«родосской» традиции, но тесно не примыкающая ни к одной из названных групп.

³²³⁾ Долгое время мы не встречаем (по крайней мере, в посвятительных надписях периода правления Амасиса) термина Naukratitēs. Восстановление [Na]ukra[titēs]? слишком сомнительно, чтобы на него можно было опираться. Ср.: JHS, 1905, стр. 117, № 27. Надпись, опубликованная Гарднером (Petrie, Naucratis, I, стр. 63), датируется не ранее IV в. до н. э., т. е. того времени, когда Навкратис был уже действительна полисом. Для раннего периода аналогичная терминология не [325] засвидетельствована. Более того, линдийские надписи, найденные в Навкратисе в Линде, свидетельствуют с несомненностью о том, что гражданин Эгины и в Навкратисе продолжал оставаться эгинетянином, а гражданин Линда — линдийцем.

³²⁴⁾ Ср.: Mallet, Premiers établiss. des grecs., стр. 278. — Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 111-112.

³²⁵⁾ См. прим. 333.

³²⁶⁾ A. Kisa, Das Glas im Alterthum (Hiersemanns Handbücher, B. III), I, Leipzig, 1908, стр. 4. На стр. 34 автор отмечает, что древнейшие следы изготовления стекла восходят в Египте к IV тысячелетию до н. э., но особенного расцвета и разнообразия формы стеклянных сосудов и различные изделия из стекла достигают при XVIII династии.

³²⁷⁾ Kisa, там же, стр. 115 сл.

³²⁸⁾ Ср.: Pieper. Skarabäen. RE, Hlbb. V, 1927, стр. 458.

³²⁹⁾ Petrie, Naukratis, I, стр. 36 сл.

³³⁰⁾ Ср.: Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 104-108. — Pieper, Skarabäen, стр. 458.

³³¹⁾ Ср.: Prinz, Funde aus Naukratis, стр. 104-108. — Pieper, Skarabäen, стр. 458.

³³²⁾ A. Furtwängler. Die antiken Gemmen. 1900, стр. 71 сл.

³³³⁾ F. Buschor. Das Krokodil des Sotades. Sonderabdruckaus dem München Jahrbuch d. Bildenden Kunst, 1919, I/II стр. 34.

³³⁴⁾ Fl. Petrie, Naukratis, 1, табл. 37, №№ 4, 9, 11, 26, 83, 133, 141, 142; табл. 38, №№ 8-10. — Gardner. Naukratis, II, табл. 18, № 55, 59, 61.

³³⁵⁾ Petrie, Naukratis, I, стр. 37.

³³⁶⁾ CR, IV, погребения: 178, 43, (стр. 319) и 180, 2 (стр. 325); VI/VII, погребения: 6, 2 (стр. 27) и 15, 4 (стр. 63).

³³⁷⁾ CR, VI/VII, стр. 321 сл.

³³⁸⁾ Ср.: CR, IV, стр. 325 сл., рис. 362, 3; VI/VII, стр. 27 и 63. — Petrie. Naukratis, I, табл. 37. — Gardner, Naukratis, II, табл. 18.

³³⁹⁾ CR, VI/VII, стр. 324; египетского происхождения, по-видимому, и скарабей из слоновой кости с изображением головы с клафтом: CR, IV, погребение 4, 4.

³⁴⁰⁾ CR, VI/VII, стр. 324.

³⁴¹⁾ Б. А. Тураев. Скарабеи с о. Березани. ИАК, 40, 1911, стр. 120.

³⁴²⁾ CR, IV, погребение 178 (стр. 318). — Salzmann. La nécropole de Camiros, табл. 12.

³⁴³⁾ Например: CR, VI/VII, погребение 31.

³⁴⁴⁾ Б. B. Φapмаковский. Архаический период в России, П., 1914 (MAP, № 34), стр. 4 сл.

³⁴⁵⁾ CR, VI/V1I, стр. 302 сл.

³⁴⁶⁾ Там же, стр. 16. Много статуэток Беса найдено на линдийском акрополе; Бес сближался родосцами, по мнению Блинкенберга, с тельхинами. Ov., 1905, стр. 111.

³⁴⁷⁾ Bissing, Anteil d. aegypt. Kunst, стр. 9.

³⁴⁸⁾ Her., II.182; III.47.

³⁴⁹⁾ Lind. Tempelchr., XXIX.

³⁵⁰⁾ Her., II.181; IV.159. По преданию возлюбленной Амасиса была киренянка Ладика.

³⁵¹⁾ О панцыре см. также: Ael., pro An. IX.17. — Plin., ΗΝ, XIX.12. Согласно Муциану, каждая прядь состояла из 365 нитей. В линдийской храмовой хронике каменные статуи были превращены автором хроники в золотые. Это вызывалось желанием показать, что дары Афине Линдийской превзошли по роскоши дары Амасиса, посланные им в Кирену, куда Амасис послал позолоченные статуи; отсюда выдумка о золотых статуях в Линде. В период составления хроники родосцам было важно подчеркнуть древнюю дружбу с Египтом, ибо Египет в этот период (II—I в. [326] до н. э.) был необходим Родосу для успешного развития родосской торговли.

³⁵²⁾ Ср.: В. В. Струве. История древнего Востока, 2-е изд., 1941. стр. 362: «Еще до падения Вавилона (в 538 г.) Амасис состоял в союзе с Грецией, с малоазийским государством Лидией, с греческой колонией в Африке Киреной и правителем Самоса Поликратом. Этот союз, созданный, по-видимому, по инициативе Амасиса, мыслился как союз против растущего могущества персов».

³⁵³⁾ Т. Н. Книпович, К вопросу о торговых сношениях греков..., стр. 90 сл. Автор устанавливает, что первоначальным местом греческого поселения в Понте был о. Березань (конец VII в. до н. э.). Остальные греческие колонии не старше середины VI в. до н. э.

³⁵⁴⁾ Α. Α. Иессен, Греческая колонизация, стр. 53 сл. Автор полностью присоединяется к мнению Т. Н. Книпович (К вопросу о торговых сношениях греков, стр. 106) о том, что VII в. до н. э. являлся периодом, когда впервые завязывались сношения греков с местным населением северного Причерноморья, на что указывают находки греческой художественной керамики, обнаруженные в различных районах этой территории. (Ср.: Иессен, там же, стр. 56-57). Ср.: Т. Н. Книпович. Танаис. М.-Л., 1949, стр. 7.

³⁵⁵⁾ Ср.: И. М. Лурье. История техники древнего Египта, в сб.: И. Лурье, К. Ляпунова, М. Матье, Б. Пиотровский, Н. Флитнер, ОИТ, стр. 210-217.

³⁵⁶⁾ Ср: Prinz, Funde aus Naukratis., стр. 111-112. — Maltet, Premiers établiss. grees, стр. 278 сл. — Вlinkenberg, Ov., 1905, стр. 123 (большое количество яиц страуса из Африки).

³⁵⁷⁾ L. Hornеll. Sea-Trade in Early Times. Antiquity. September, 1941, стр. 245.

³⁵⁸⁾ Ср.: Ed. Meyer. Der Papyrusfund von Elephantine, 2-е изд., Leipzig, 1912, стр. 32 сл.

³⁵⁹⁾ Интересно отметить, что иудейские цари фактически организовывали, как видно из Второзакония (621 г. до н. э.), систематическую торговлю наемниками, обменивая их на коней, доставляемых саисскими правителями. См.: Ed. Meyer, там же, стр. 34.

³⁶⁰⁾ H. R. Hall. The restoration of Egypt. САН, III, стр. 304. Ср. там же приведенную надпись.

³⁶¹⁾ Ср.: О. A. Wainwright. Iron in Egypt. Journ. of Egypt. Archeology, XVIII. 1932, стр. 3-15.

³⁶²⁾ Wainwright, там же, стр. 14-15.

³⁶³⁾ Там же, стр. 15.

³⁶⁴⁾ И. М. Лурье. История техники древнего Египта, стр. 202.

³⁶⁵⁾ Ср.: Лурье, там же, стр. 200. «По-видимому, египтяне умели достигать в изготовлявшихся ими инструментах значительной твердости. Совсем недавно были опубликованы предварительные результаты анализа двух предметов: хирургического ножа и резца для обработки камня, произведенного в лаборатории Бельгийского музея искусств и истории (к сожалению, датировка этих предметов в опубликованном отчете не указана). Оказалось, что оба инструмента имеют столь высокую твердость, что, по словам отчета, «им нечего завидовать тем (инструментам, — И. Л.), которые изготовляются из наших современных специальных сталей». В отношении хирургического ножа такая большая твердость была достигнута путем цементации (последовательной закалки), а в отношении резца — путем прибавления небольшого количества берилла».

³⁶⁶⁾ Лурье, там же, стр. 236-238.

³⁶⁷⁾ Возможно, конечно, что мнение о необычайной военной слабости [327] египтян в сравнении с греками несколько преувеличено. Ср.: Mallet, Premiers établiss. grecs, стр. 39. Сравнение у Малле египтян с туземным населением Америки, встречающим на своих берегах „греков"-испанцев, конечно, неверно. Но первое впечатление от греческих гоплитов было довольно сильным и, вероятно, не скоро изгладилось.

³⁶⁸⁾ J. D. Вeazlеу and В. Ashmоle. Greek sculpture and painting. Cambridge, 1932, стр. 5-6.

³⁶⁹⁾ Эта легенда засвидетельствована уже Геродотом (Her., II.182). Она же встречается и в других источниках: Marm. Par., стр. 14-17. — Diod. V.58.1. Отголоски этой легенды: Strab. XIV.655. — Diod. Laert. I.6. — Callim. fr. 105. Apollod., Bibl. 2, I, 4, 5-6 {так — HF}. Хеффтер (M. W. Heffter. Die Götterdienste auf Rhodos im Altertume, 2, Zerbst 1829, 83 сл.) и Бекер (Aug. Becker, De Rhodiorom primordiis. Leipzig, 1882, стр. 115-117) видели в этом предании непосредственное отражение исторической действительности. Ван-Гельдер (VG, стр. 39-40), отрицая историчность этого мифа, считает возможным установить на его основании только наличие непосредственных отношений Родоса с Египтом и Родоса с Аргосом.

³⁷⁰⁾ Так понимал роль Тлеполема в связи с легендой о дочерях Даная уже Рауль-Рошетт (Raoul-Rосhette, Hist. établiss. col. grecques, II, стр. 274). Блинкенберг (Chr. Blinkenbeg. Hermes, XLVIII, 1913. стр. 242-243) считает, что первоначально миф гласил так: Данай прибыл с дочерьми на Родос, где в благодарность за данное ему указание, касающееся кораблестроения, он основал святилище Афины и три города, назвав их именами трех дочерей, умерших на Родосе. Блинкенберг предполагает, что Lindos, Kamiros, Ialyssos, так же как и Rhodos, могут быть женскими именами; если же нет, то можно было образовать имена типа Lindo и т. д.

³⁷¹⁾ Блинкенберг (там же, стр. 243) говорит о двух „конкурирующих" мифологических версиях легенды о возникновении родосских городов.

Ср: Пиндар (Pind., Οl. II.71/130 сл.): "После того, как он (Зевс) создал новый остров, бог (Гелиос) породил от Роды семь сыновей, которые превосходили всех людей мудростью и искусностью. Один из них снова произвел на свет трех сыновей — Ялиса, Камира и Линда. Последние разделили остров между собой. Каждый взял себе город с прилегающей областью, и таким образом они поделились".

Диодор (V.58.1): „В эти-то времена Данай с дочерьми бежал из Египта. Переплыв в Линд, что на Родосе, и будучи принят местными жителями, он воздвиг святилище Афины и посвятил изваяние богине. Из дочерей Даная три скончались во время пребывания в Линде, остальные вместе с отцом Данаем отплыли в Аргос".

Блинкенберг, отстаивая свой тезис о разобщенности трех родосских центров, высказывает по поводу двух вышеприведенных вариантов легенды об основании Камира, Линда и Ялиса ряд остроумных, но, как нам кажется, недостаточно обоснованных соображений.

Так, по его мнению, оба мифа конкурируют друг с другом. В обоих преданиях на первом плане стоит основание Линда (город и святилище здесь, по мнению автора, совпадают).

В основе сказания о Гелиадах лежит ялисское предание, которое тем не менее уже в раннее время получило широкое распространение. Однако упоминающееся в нем основание храма Афины Линдии принадлежит уже линдийцам.

Второе предание о Данаидах — линдийского происхождения. В Линде были налицо две основные группы населения: земледельческая и торговая. Земледельческое население чувствовало очень тесную связь с островом и со своими сородичами; оно обычно справляло праздник Гелиоса [328] на северной оконечности острова. Мореходные же обитатели побережья устремлялись за пределы острова. Это были те, которые основали фактории в Египте, колонии на западе и востоке и создали из Родоса в отношении искусства и ремесла ионийскую провинцию.

Блинкенберг считает, что "оба предания отчетливо несут следы этих двух различных слоев населения. Один из этих слоев считает основателями городов и культов родосской земли детей этой земли, другой, по определению Блинкенберга, „более интернационального характера" — связывает основание Линда и линдийского святилища с изобретением мореходства и с приключениями из морской жизни: высадка, смертный случай, дальнейшее плаванье" (Hermes, XLVIII, стр. 243-44).

Единственно убедительным моментом в рассуждении Блинкенберга кажется нам его утверждение о принадлежности двух версий одного мифа двум разным центрам: Ялису и Линду. Остальное — сомнительно.

Неясно, почему линдийские земледельцы должны отправляться для празднования в Ялис и почему Афина удовлетворяет их меньше, чем Гелиос. Не слишком убедителен и психологический анализ земледельческой и торговой группировок Линда.

Гораздо умереннее и вернее предположение Ван-Гельдера: линдийское предание о Данаидах отражает торговые связи Родоса с Египтом и в частности с Навкратисом.

Но и помимо ряда неясностей трактовка Блинкенберга находится в противоречии с его же гипотезой о разобщенности родосских городов.

Земледельческое население Линда чувствует тесную связь со своими ялисскими сородичами и совместно с ними справляет праздник Гелиоса. „Ялисская" версия мифа оказывается, в сущности, „ялисско-линдийской".

Таким образом, и материал мифов свидетельствует лишь о наличии местных преданий в каждом из городов, но не дает повода устанавливать их разобщенность.

Между тремя торговыми городами, расположенными на небольшом острове, до их слияния, несомненно, могло существовать торговое соперничество. Однако мы думаем, что торговое соперничество говорит не о разобщенности, а наоборот, как раз об отсутствии такой разобщенности. Оно доказывает, что три города входят в определенную систему торговых отношений и что их интересы переплетаются. При известных обстоятельствах, в первую очередь при колонизации и внешних сношениях, общность интересов этих городов обычно берет верх над местными противоречиями.

³⁷²⁾ Il., VI.145-211; V.472-490. Единоборство Сарпедона с Тлеполемом: Il., V.633 сл.

³⁷³⁾ Her., I.173: ср. How and Wells, Commentary on Herodotus. Ι, стр. 133-134.

³⁷⁴⁾ Киклопы, по распространенной версии предания, считались выходцами из Ликии; ср.: О. Treuber. Geschichte der Lykier. Stuttgart, 1887, стр. 51 сл. — Strab., VIII.11.1 (Треубер считает вероятным источником Страбона — Гекатея).

³⁷⁵⁾ Один из демов ликийского города Тлоса назывался Bellerophonteios (ср.: ТАМ, II, 2, 548а, строка 12), в Ксанфе — Iobateios (ср.: ТАМ, II, 1, 283 в, строка 1-2; 309, строки 1-2, 6-7; 313). В руинах Тлоса было найдено изображение борьбы Беллерофонта, в Термессе — его укрепления. Гроб Беллерофонта находился, по преданию, вблизи Ксанфа. Ср. Treuber, там же, стр. 55 сл. Недалеко от Ксанфа Беллерофонт убивает химеру; о прибытии его в Ксанф ср.: FHG, III, 14 сл.

³⁷⁶⁾ Ср. Treuber, там же, стр. 62 сл.

³⁷⁷⁾ В области Патары был дем его имени, ср.: St. Byz., s. v. С его [329] пребыванием в Патаре связано и его посвящение в Линдийской хронике (VIII). Совершенно очевидно, что здесь имеется в виду оракул, полученный Телефом от Аполлона в Патаре. По свидетельству Павсания (III.3.8), в храме Афины в Фаселиде находилось копье Ахилла, которым был ранен и позднее исцелен Телеф. Вероятнее всего, что эта реликвия довольно позднего происхождения и принадлежит к числу тех достопримечательностей, которыми жрецы заманивали народ в свои храмы. Между Паратой и Фаселидой существовала, по-видимому, конкуренция, ибо в Патаре, в свою очередь, показывали бронзовый котел, посвященный в храп Аполлона Телефом; ср.: Paus., IX.41.1.

³⁷⁸⁾ Треубер склонен видеть в Аполлоне ликийское божество; ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 73 сл. Грозный (В. Hroznу. Die älteste Geschichte Vorderasiens u. Indiens. Praha, 1941, стр. 183) правильнее говорит более обще об его малоазийском, может быть, хеттском, происхождении.

³⁷⁹⁾ Это, может быть, указывает на страну, в которой еще были живы традиции материнского права.

³⁸⁰⁾ Ср.: Her., I.184. — Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 82 сл.

³⁸¹⁾ Treuber, там же, стр. 8.

³⁸²⁾ Ср.: Ch. Bernard. Les pheniciens et l'Odyssee, I, 1902, стр. 336.

³⁸³⁾ Bernard, там же, стр. 337.

³⁸⁴⁾ Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 5.

³⁸⁵⁾ Plin., NH, XII.9; XVI.137.

³⁸⁶⁾ J. Sundwall, Einheim. Namen d. Lykier, стр. 155 сл. — J. Strzуgowski. Kleinasien. Ein Neuland d. Kunstgeschichte. Leipzig, 1903, стр. 177.

³⁸⁷⁾ Ср.: К. X. Илионский. Предание о начале Ионии. ЖМНП, 1908, июль, стр. 284-302.

³⁸⁸⁾ Ср.: A. Laumonier. Inscriptions de Carie. BCH, LVIII, 1934, стр. 304 сл., надпись № 4. В надписи упоминаются гергифы, образовавшие в Милете слой эксплуатируемого населения; вполне вероятно, что гергифы — остатки примитивного каро-лелегского населения, жившего в этом районе до заселения его греками.

³⁸⁹⁾ Il., V.628-698.

³⁹⁰⁾ Eusth., Shol. ad II., V.639.

³⁹¹⁾ Her., I.173.

³⁹²⁾ Ср.: О. Braunstein. Die politische Wirksamkeit d. griechischen Frau. (Диссертация), Leipzig, 1911, стр. 15-10.

³⁹³⁾ FHG, III, 461 (Nic. Dam., fr. 129). Треубер (Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 119) считает, что источником Николая Дамасского мог быть Эфор или одно из собраний nomima barbarica.

³⁹⁴⁾ FHG, III, 15.

³⁹⁵⁾ Sundwall, Einheim. Namen, d. Lykier, стр. 257 сл. J. Savelsberg. Beiträge z. Entzifferung d. lykischen Sprachdenkmäler, II, 1878. — I. Imbert. Les termes de parenté daus les inscriptions lyciennes. Memoires de la Société de lingulstique de Paris, VIII, 1894. {В тексте книги сноска не пропечатана; в электронной версии место выбрано из общих соображений — HF}.

³⁹⁶⁾ ТАМ, I, стр. 137.

³⁹⁷⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 119.

³⁹⁸⁾ Там же, стр. 118, — Her., VII.98.

³⁹⁹⁾ Ср.: A. R. Burn. Minoans, Philistines and Greeks B. C. 1400—900 London, 1930, стр. 132.

⁴⁰⁰⁾ Ср.: How and Wells, Coramentary on Herodotus, I, стр. 1314 — Il., VI.196-205.

⁴⁰¹⁾ Her., I.176.

⁴⁰²⁾ Ср.: V. Berard. Inscriptions d'Olympos. BCH, 1892, стр. 214, 215, [330] 218, 220; №№ 4, 8, 32, 40. — Ср. также: ТАМ, II, I, 322, 323, 327, 346, 347 и др.; II, 2: №№ 53, 628, 630, 631, 691, 692.

⁴⁰³⁾ CIG, 4215; ср.: 4300.

⁴⁰⁴⁾ Imbert. Les termes de parenté, стр. 468-469.

⁴⁰⁵⁾ Berard, BGH, VIII, 1892, № 9, 29.

⁴⁰⁶⁾ Там же, № 11, 28.

⁴⁰⁷⁾ Там же, № 38; мать мужа: №№ l, 6, 16, 18, 20, 43.

⁴⁰⁸⁾ Там же, № 19.

⁴⁰⁹⁾ Там же, №№ 3, 12, 23; ср.: ТАМ, II, 1, 323; 11, 2, 691.

⁴¹⁰⁾ Imbert. Les termes de parenté, стр. 470.

⁴¹¹⁾ J. Imbert. Études d'histoire lycienne. Le Muséon, XII, Louvain, 1893, стр. 235 сл. = ТАМ, 1, 25 {так — HF}.

⁴¹²⁾ CIG, 4316e, 4215; Auxēsei Nanēïdos; ср. подбор материала у Браунштейна: Braunstein, Polit. Wirksamkeit d. griech. Frau, стр. 73-74.

⁴¹³⁾ Ср.: O. Benndorf u. G. Niemann, Reisen in Lykien u. Katien, I, 1884, стр. 51-52. — ТАМ, II, 1, 176; II. 2, 601: Alexandres patros adēlu и Eutychēs Klau(dias) Ueilias Proklēs.

⁴¹⁴⁾ Braunstein, Polit. Wirksamkeit d. griech. Frau, стр. 75. — Ср.: E. Г. Катаров. Пережитки первобытного коммунизма в общественном строе древних греков и германцев. Л., 1937, стр. 52 сл.

⁴¹⁵⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 123. — Braunstein, Polit. Wirksamkeit d. griech. Frau, стр. 75-76.

⁴¹⁶⁾ Ср.: Катаров, Пережитки... стр. 53. — E. S. Szanto. Zum lyk. Mutterrecht. Festschrift Benndorf, 1898, стр. 259 сл. — Kohler — Ziebarth. Stadtrecht von Gortyn. Göttingen, 1912, стр. 52.

⁴¹⁷⁾ A. Torp. Lykische Beiträge I, Skrifter udgivne af Viedenkabsselskabet. Christiania, 1898—1899, II, Historisk-filosof. Klasse, стр. 9 сл. — ТАМ, Ι, 36. — В. Томсен (V. Thomsen, Études lyciennes, I, Ov., 1899, стр. 61 и прим. 2) считает, что термин esedeñnevi обозначает семью, а не потомство (род); Mnneteidehe {так — HF}, по его мнению, мог бы быть отцом, либо старшим братом строителя гробницы. Однако, по нашему мнению, при таком толковании остается неясным — почему жена и отец (либо брат) мужа помещаются в верхней камере, а муж с детьми — в нижней. Гораздо убедительнее предположение Торпа.

⁴¹⁸⁾ Imbert, Les termes de parenté, стр. 449 сл.

⁴¹⁹⁾ Thomsen, Études lyciennes, I, стр. 60.

⁴²⁰⁾ J. J. Васhofen. Mutterrecht u. Urreligion. Leipzig, 1927, стр. 166 сл. Этот свойственный первоначальному периоду авторитет женщины в хозяйстве и в доме, и ее первенство, как продолжательницы рода — неоспоримы. Интересно, что в период развитого патриархального строя в Риме преимущество женщины над мужчиной, ее право давать ребенку свое имя используется римскими рабовладельцами в классовых интересах, применительно к рабыням. В брачных отношениях право рабыни на своих детей было сохранено как ius naturale, в противовес ius civile, праву свободнорожденного отца на потомство женщины-жены; ср.: Васhofen, там же. Иначе говоря, то, что в Ликии было правом знатной и богатой женщины, в Риме стало средством унижения рабыни, средством отказа ей в праве на семью.

⁴²¹⁾ R. Heberdeyu. E. Kalinka. Bericht über zwei Reisen im Südwestlichen Kleinasien, № 60, стр. 41. Denkschriften d. K. Akad. d. Wissensch, Philos.-Hist. Cl., XLV, Anh. I, Wien, 1897. В этой надписи из 7-ми или 8-ми столбцов текста сохранилась большая часть 6-ти столбцов.

⁴²²⁾ Обычай угрожать штрафом и наказаниями богов в случае нарушения покоя гробницы (такой угрозой заканчивается каждая ликийская надгробная надпись) широко распространен вообще в районах Малой [331] Азии и восходит к глубокой древности. Ср.: G. W. Eiderkin. The twenty-Sixth Lydian Inscription. AJA, XXXVII, 1933, № 3, стр. 391, прим. 2.

⁴²³⁾ Ср. существенные поправки и дополнения к надписи у Вильгельма (A. Wilhelm. Zu griechischen Inschriften. Arch. Ер. Mittheil., XX, 1897, стр. 77 сл.), поправки которого и приняты мною в тексте.

⁴²⁴⁾ Вильгельм (A. Wilhelm, там же) предлагает следующее чтение (строка 7 сл.) [archei (de?) to] genos apo te Kle[andru kai Amykla] Lakedaimoni[ōn] и далее (строка 10-11) читать вместо ten [oi]kian — tēn [apoi]kian. Таким образом, цель этой генеалогии возвести данный род, кибаритян к лакедомонским ойкистам и доказать эллинское происхождение рода.

⁴²⁵⁾ Ср.: Л. Г. Морган. Древнее общество. (Пер. М. О. Косвена). Л., 1934, стр. 200-201: «Доказательства того, что у греческих племен происхождение в древности считалось по женской линии, мы находим в отдельных примерах брака, относящихся к легендарному периоду. Сальмоней и Кретей были родными братьями, сыновьями Эола. Первый отдал свою дочь Тиро замуж за ее дядю. При счете по мужской линии Кретей и Тиро принадлежали к одному и тому же роду и поэтому не могли бы вступить в брак; напротив, при счете по женской линии они принадлежали к различным родам и, следовательно не были в родстве (разрядка моя — К. К.). В данном случае их брак не нарушал родовых порядков».

⁴²⁶⁾ Д. А. Ольдерогге. Энгельс и проблема происхождения отцовского рода. ВИДО, 1936, стр. 859.

⁴²⁷⁾ Ольдерогге, там же, стр. 860.

⁴²⁸⁾ Heberdеу-Кalinka, Bericht über zwei Reisen, № 61-63.

⁴²⁹⁾ Heberdey-Kalinka, там же, № 41.

⁴³⁰⁾ Там же, II, № 37; ср. № 38.

⁴³¹⁾ Там же, II, № 40.

⁴³²⁾ Ср.: О. Соusin. Inscriptions de Termessos de Pisidie. BCH, XXIII, 1889, стр. 283, № 64.

⁴³³⁾ Polyb., XII.5.6-9; 66.2.

⁴³⁴⁾ Подробнее об эпизефирских локрах с разбором литературы, см. Катаров, Пережитки первобытного коммунизма, стр. 66 сл. Отрицание историчности предания об эпизефирских локрах в работе Криспо: С. F. Сrispo. Contributo alla storia della piu antica civiltà della Magna Grecia, 1941, стр. 145 сл. и особенно 169 сл. Основой для отрицания некогда бытовавшего матриархата для автора служит аристократический строй локров и обычай называться по отцу и наследовать имущество по мужской линии. При этом, однако, автор игнорирует противоречащие его точке зрения мифологические и эпиграфические свидетельства. Наименование по отцу не всегда исключает наличие в обществе элементов матернитета; локрийская надпись с наименованием по матери свидетельствует о существовании двух форм наследования. Передача клеров по мужской линии, распространенная в более поздние периоды развития эпизефирских локров, не может, однако, служить доказательством исконности этого обычая. Критика свидетельств Полибия и Тимея у Криспо произвольна и тенденциозна.

⁴³⁵⁾ W. A. Oldfather, RE, XXV, стр. 1255 сл.

⁴³⁶⁾ IG, IX, 1, 1072.

⁴³⁷⁾ Arist. Pol. 1269в, 9.

⁴³⁸⁾ L. Ross, Kleinasien u. Deutschland, стр. 8 сл., 15 сл.

⁴³⁹⁾ H. Stemler. Die Griechischen Grabinschriften Kleinasiens. (Диссертация), Halle a. S., 1909, стр. 10. [332]

⁴⁴⁰⁾ В надписях, как отмечает Штемлер (Stemler, там же), эти погребения называются обычно ensoria, eisōstai, hypōstai и реже entomis и sēkos.

⁴⁴¹⁾ Stemler, там же, стр. 22-23.

⁴⁴²⁾ Ср.: О. Benndorf. Zur Stele Xanthia. ÖI, III, 1900, стр. 120.

⁴⁴³⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 129 сл. Треубер считает древнейшим видом ликийских погребений каменные гробницы, восходящие к четырехугольным скальным пещерам. Лишь позднее эти пещеры стали оформляться снаружи фасадом, восходящим по форме к деревянным постройкам ликийских домов с плоской земляной крышей. Древним типом погребений Треубер считает и храмообразные каменные гробницы, архитектурно зависящие, по его мнению, от более простых каменных погребений. Многие ученые, в том числе и Треубер, считают, что архитектурные элементы раннеионийского стиля указывают на их большую древность и что греки позже заимствовали этот стиль у ликийцев. Однако Бенндорф рассматривает этот вид погребений, как наиболее поздний и возникший под греческим влиянием. О подражании ликийских гробниц деревянным постройкам говорил еще Фелловс (Ch. Fellows. Ein Ausflug nach Kleinasien und Entdeckungen in Lycien. Leipzig (1893), стр. 232-233).

⁴⁴⁴⁾ Her., I.176.

⁴⁴⁵⁾ Il., VI.194.

⁴⁴⁶⁾ Il., XII.376; XVI.495, 532.

⁴⁴⁷⁾ Il., XVI.419.

⁴⁴⁸⁾ Ср.: G. F. Hill. Brit. Mus. Catalogue of the Greek Coins of Lycia, Pamphylia and Pisidia, London, 1897, стр. 19 сл. — Head, стр. 688. Ср. H. Droysen. Die Münzen der persischen Satrapen in Kleinasien. Ztschr. für Numismatik, II, Berlin, 1875, стр. 312. Ликийские династы, по-видимому, и при персидском владычестве сохраняли большую свободу и независимость. Ср.: О. Benndorf. Zur Stele Xanthia, стр. 119. См. также: J. Р. Siх. Monnaies Lyciennes. Revue Numism. Frangaise, 1886—1887, стр. 88.

⁴⁴⁹⁾ FHG, II, 217 (Heracl. Pont., fr. 15).

⁴⁵⁰⁾ Ср.: Burn, Minoans, Philistinesa. Greeks, стр. 108.

⁴⁵¹⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 89.

⁴⁵²⁾ Ср.: Beloch, Griech. Gesch., I, 2, стр. 235.

⁴⁵³⁾ FHG, II, 28; 29, 1; Athen., VII.297 F.

⁴⁵⁴⁾ Steph. Byz., s. v. Та же фабула и в рассказе об основании Тельмисса и Галеота.

⁴⁵⁵⁾ FHG, IV, 428. — Athen., VII.297. О жертвоприношении рабов в Фаселиде см.: FHG, IV, 429.

⁴⁵⁶⁾ Ср.: О. Immisch. Klaros. Forschungen über Geschichte Stiftungssagen. Jahrbücher f. class. Philologie, XVII, 1889; см. также в словаре Рошера статьи о Лакии (Stoll), Манто (Immich) и Мопсе (Höîer): Röscher, Lex. Пикар (Ch. Piсard. Ephese et Claros. Paris, 1922, стр. 107-108 и 459) считает первоначальной версию критского происхождения Ракия (Лакия) и связывает эту легенду с выводом в этот район критской полонии (ср.: там же, стр. 543-544).

⁴⁵⁷⁾ Мюллер (К. О. Müller. Die Dorier. Breslau, 1824, стр. 113-114) склонен объяснить такое колебание традиции уважением родосских городов к Аргосу.

⁴⁵⁸⁾ Ср.: Immisch, Klares, стр. 142. — St. Byz., s. v.

⁴⁵⁹⁾ Ср.: Immisch, Klaros, стр. 144.

⁴⁶⁰⁾ Там же, стр. 137-138.

⁴⁶¹⁾ FHG, IV, 479, — Athen., VIII.333 D. — St. Byz., s. v. Вполне возможно, что и гадание на воде в Кларосе и гадание на берегу моря с [333] прикармливанием рыб — проявление одних и тех же догреческих верований и обычаев.

⁴⁶²⁾ IG, XII, 1, 695.

⁴⁶³⁾ Ср.: J. Keil. Die ephesischen Chiliastyen. ÖI, XVI, Wien, 1913, стр. 246; может быть, диалектическая параллель к нему Alemenias, как предполагают Бехтель-Фик (Весhtel-Fiсk. Griech. Personennamen. 2-е изд., стр. 52, прим.) и Кейль (J. Keil, там же, стр. 246, прим. 6).

⁴⁶⁴⁾ Ср.: В. D. Mеrill. Inscriptions of Colophon. Amer. Journ. Phil. LVI, 4, 1935. — Col., III.254; IV.422; VIII.865: Artemidōros [Hek]ā[t]onymu Hē(g)ētorides.

⁴⁶⁵⁾ M. Guarducci. L'istituzione della Fratria, стр. 81. — J. Keil, Die Ephes. Chiliastyen, стр. 245. — Он же. Ephesische Bürgerrechts u. Proxeniedekrete, ÖI. XVI, 1913, стр. 236.

⁴⁶⁶⁾ Her., I.147. Ср.: How and Wells, Commentary on Herodotus, I, стр. 123. — Bürchner. Ephesos. RE, Hlbb. X, стр. 2787. В этом видят следы восточного влияния, которое сказалось и в делении на 5 фил, вместо обычных для Ионии четырех.

⁴⁶⁷⁾ Из других параллелей следует обратить внимание на наличие в Эфесе Krētinaion, по преданию предшествовавшее основанию города; ср. и Krētinia в Камире, откуда и Krētinadai; наемники Ялиса и Колофона в Абу-Симбеле и, следовательно, в Дафнах; Ортигия — одно из наименований и Эфеса и Родоса. Ср. также культ рыбы в Фаселиде, hydromantia в Колофоне и рыбу, по преданию, указавшую место для основания Эфеса: Клеофил у Афинея: Ath , VIII.361, с-е.

⁴⁶⁸⁾ Lind. Tempelchr., XXIII, XXIV и прим.

⁴⁶⁹⁾ Her., VII.92. Правда, kranē, не точно соответствуют войлочным шлемам, украшенным перьями, о которых говорит Геродот. Как правило, историки Родоса стремились лишь к правдоподобности изображаемых событий.

⁴⁷⁰⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 21 сл. — St. Byz., s. v. Pisidia. — Plin., HN, VI, V, 34. {так — HF} — Eusth. ad Il., 121. {так — HF}

⁴⁷¹⁾ Эту противоречивость традиций не трудно объяснить, ибо первая традиция исходила из объяснения странного религиозного ритуала фаселитян: ежегодного принесения в дар соленой рыбы туземному божеству; родосская же традиция отражала долгую вековую вражду с ликийцами, остававшуюся и в эллинистическо-римский период.

⁴⁷²⁾ Ov., 1912, стр. 373.

⁴⁷³⁾ С. Ritter. Erdkunde, XIX, 2, Berlin, 1859, стр. 757.

⁴⁷⁴⁾ Р. Веaufort. Karamania or a brief description of the South Coast of Asia Minor. 1818, 2-е изд., стр. 56-70. В Фаселиде побывал и Фелловс (Fеllows, Eiu Ausflug nach Kleinasian), но очень короткое время, а также Шпрот и Форбс (Spratt и Forbes. Travels in Lycia, Milyas and the Cibarytis. London, 1847, 1, стр. 195 сл.), но в отношении самой Фаселиды они ссылаются на мастерское описание Бофорта. Разрушения берега и руин, вследствие хрупкости каменных пород, сильных ветров и морских волнений, происходят очень быстро. То, что описывал Бофорт, многие уже не видели и даже он сам, посетив Фаселиду вновь через год, обнаружил большие разрушения.

⁴⁷⁵⁾ Ср.: Ath., XV.683b-c.

⁴⁷⁶⁾ Liv., XXXVII.23. — Cic. ad Verr., IV.10.

⁴⁷⁷⁾ Beaufort, Karamania..., стр. 64-65.

⁴⁷⁸⁾ Там же, стр. 65.

⁴⁷⁹⁾ Там же, стр. 61-62. — Ritter, стр. 761.

⁴⁸⁰⁾ Paus., IIΙ.3.8.

⁴⁸¹⁾ Треубер (Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 67) считает Телефа [334] одним из героев Ликии. На Родосе супруга Телефа Астиохея называлась также и матерью родосского Тлеполема (ср.: Р. Friedländer. Herakles. Berlin, 1907, стр. 13, прим. 1; стр. 161, прим. 4). Фридлендер обращает внимание и на то, что ялисец на Абу-Симбелской надписи носил имя Телефа. Хотя остается совершенно неясным, был ли образ Телефа занесен из Ликии на Родос или наоборот, распространение культа этого героя и в Ликии и на Родосе кажется нам интересным. Может быть, копье, ранившее Телефа и хранившееся в Фаселиде, как священная реликвия старины, было одновременно и политическим символом торжества Ахилла над пораженным героем Ликии? С другой стороны, наличие этого копья в храме фаселитян могло служить одним из вещественных доказательств древности самого города. Ср.: Веlосh, Griech. Gesch., I, 1, стр. 261, прим. 3.

⁴⁸²⁾ Beaufort. Karamania..., стр. 66 сл.

⁴⁸³⁾ Там же, стр. 60.

⁴⁸⁴⁾ Там же, стр. 62 сл., — Ritter, Erdkunde, XIX, 2, стр. 761.

⁴⁸⁵⁾ Наиболее ранняя надпись — договор между Мавсолом и фаселитянами (между 377—353 гг. до н. э.). Ср.: SGDI, 4259.

⁴⁸⁶⁾ Her., II.178.

⁴⁸⁷⁾ Thuc., I.69.

⁴⁸⁸⁾ Ср.: Arrian, Anab. I.26.

⁴⁸⁹⁾ Ср.: Plut., Alex., 17. Подробнее об этом переходе Александра см.: Т. Дpойзен. История эллинизма, I, стр. 125-126.

⁴⁹⁰⁾ Ср.: Head, стр. 696-697. Может быть, по имени Phasēlis и phasēlos?

⁴⁹¹⁾ Ср.: Arrian, Anab. I.24.

⁴⁹²⁾ Plut., Cim. 12.

⁴⁹³⁾ Ср.: Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 79. Ср.: GGM I, 74 (Scyl. Caryand, fr. 100).

⁴⁹⁴⁾ Ср.: F. Beaufort, Karamania..., стр. 9.

⁴⁹⁵⁾ Ch. Fellows, Ein Ausflug nach Kleinasien..., стр. 269. Фелловс отмечает, что все женское греческое население Кастелорицо носит древние украшения, унаследованные от матерей и восходящие к древнегреческим образцам.

⁴⁹⁶⁾ Ср.: J. Imbert. La ville d'Antiphelius et un passage d'Hérodote. Le Muséon, Revue internationale, X, 1891, стр. 267-269. Автор считал этот город первоначально карийской колонией. Гекатей у Стефана Византийского (St. Byz., s. v. Phellos) считал, что оба города находятся в Памфилии. Отсюда Треубер (Treuber, Gesch. d. Lykier, стр. 89-90) заключает, что обладание родосцами Мегисте делало невозможным для ликийцев захват этого района.

⁴⁹⁷⁾ Et. Magnum, s. v. Gagai. Две легенды, приведенные здесь, несомненно являются искусственным этимологическим осмыслением негреческого названия Gagai. Сундваль (Sundwall, Einheim. Namen d. Lykier, стр. 92-93) объясняет имя Gagai ликийским корнем.

⁴⁹⁸⁾ St. Byz. s. v.

⁴⁹⁹⁾ Et. Magnum, s. v. Здесь интересно употребление того же слова leisteuontes, что и в уже известном нам фрагменте Гераклида Понтийского. Если здесь и нет прямого заимствования из рассказа Гераклида о ликийцах, то налицо древняя устойчивая традиция о нападениях ликийских пиратов на родосские корабли и о постоянных военных столкновениях родосцев с ликийцами.

⁵⁰⁰⁾ Бекер (Aug. Becker. De Rhod. primordiis, стр. 131-132) высказывает предположение — не связано ли имя Немия с nemein «quae distribuendi (seil, terram) vim habet".

⁵⁰¹⁾ Ср.: Beloch, Griech. Gesch., I, 2, стр. 236. [335]