Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Иван Клула.   Екатерина Медичи

Глава I. Семейные бури, национальный шквал

Не успел Карл IX испустить дух в Венсенне, как Екатерина тут же помчалась в Лувр. Она приказала закрыть все двери дворца, за исключением одной: в Лувре она стала регентшей королевства и оставалась ею с 31 мая по 6 сентября.

3 июня по ее приказу было сделано заявление в Парижском парламенте. Все правители, иностранные послы и государи об этом были извещены. Кроме того, все они получили письма от герцога Алансонского и короля Наваррского. Оба принца признали, что королева имела полное право на эту власть, потому что именно на нее указал покойный король. Благодаря этим письмам не было ни одного протеста со стороны правоведов, но зато очень скоро начали неистовствовать памфлетисты.

Первая акция регентши была направлена на то, чтобы остановить военные действия. Конечно, никто не собирался освобождать заключенных: Коссе и Монморанси останутся в Бастилии. Переведенный в тюрьму Консьержери Монтгомери очень поспешно осужден, обезглавлен и четвертован. Наконец, королева отомстила. По приказу Екатерины жителям Ла Роша и Ла Ну в Пуату предложено двухмесячное перемирие, которое было заключено в конце июня, а королевской казне пришлось выплатить 70000 ливров. Королева посчитала, что этого короткого срока будет достаточно, чтобы новый король Генрих III добрался до Франции и определил свои дальнейшие действия — продолжать или прекратить войну.

15 июня, будучи в Кракове, Генрих III получил известие о смерти своего брата. Накануне он присутствовал на [281] балу, который давала Анна Ягеллон — сестра его предшественника. Он решил было поухаживать за этой сорокавосьмилетней девой в монашеских одеждах, но разъяренные его бесстыдством польские вельможи лишили его, если так можно выразиться, куска хлеба. На следующий день после бала, около одиннадцати часов, посол императора Максимилиана II, несмотря на запрет, вломился в королевскую опочивальню, чтобы сообщить о смерти Карла IX — ему удалось ненамного опередить гонцов Екатерины — Шемро и Неви. Вскоре король уединился со своими приближенными — Вилькье, Пибраком, Бельевром и Мироном. Он решает тайно бежать в ночь с 18 на 19 июня. Поспешное бегство едва не сорвалось: гетман Тенщинский догоняет Генриха, но слишком поздно — король уже был на территории Империи, его кобыла замертво падает под ним, проскакав без остановки двое суток. Вскоре нового короля Франции в Вене встретил император — свекор Карла IX. Затем Генрих направляется в Италию и 11 июня оказывается на землях Венецианской республики. Он с почестями проезжает через провинцию Фриула, где его встречают герцог Невэрский, а потом герцог Феррарский. В Венеции к его свите присоединяется герцог Савойский. Екатерине в письмах сообщают об этой блестящей прелюдии к царствованию. 17 июля король останавливается в Мурано, а 18-го его встречает дож Мочениго, в сопровождении которого Генрих вступает в Венецию, пересекая лагуну, где стоит огромный флот патрицианских галер. Теперь он остановился во дворце Фоскари. Праздники — один великолепнее другого — сменяют друг друга. К этим удовольствиям добавляются ночные приключения короля и герцога Феррарского: он навещает знаменитых венецианских куртизанок, покупает драгоценности, золотые цепи, жемчужное ожерелье, мускус. Между официальными визитами — так, например, в знаменитом арсенале на его глазах строят галеру, он находит время встретиться с девяностасемилетним Тицианом, который пишет для него три картины, и позирует ему в мастерской Тинторетто. [282]

27 июля, после великолепного бала, где дамы в его честь надевают сказочно прекрасные драгоценности, он покидает город. В память о своем пребывании он дарит венецианскому дожу бриллиантовое кольцо, купленное за 1050 экю. Дож вручает ему очень дорогой подарок — книгу установлений ордена Святого Духа, написанную в 1352 году Людовиком I Анжуйским, королем Неаполя и Сицилии.

После Венеции триумфальное путешествие Генриха продолжилось по северной Италии. Он молится в Падуе, в базилике Святого Антония, которой он дарит бронзовый светильник. Он остается на несколько дней в Ферраре, куда прибывает 29 июля, потом в Мантуе, где герцог показывает ему свою знаменитую конюшню и дарит дюжину самых красивых коней. Екатерина постоянно подгоняет его, посылая ему депеши, но король не спешит. Через герцогство Миланское 12 августа он прибывает в Турин, где останется на двенадцать дней. В качестве благодарности за прием он необдуманно сделает своей тетке Маргарите и герцогу Эммануилу-Филиберту подарок, еще более разорительный, чем все оставленные в Венеции дары: он уступает Савойе последние французские владения в Пьемонте — Пинероло, Савиллано и Перузу, как если бы эти города были его личной собственностью! По ту сторону Альп у Франции осталось единственное владение — маркграфство Салюс. Благодаря непродуманному жесту Генриха III сомнительный союзник получил возможность подступа к Франции через Италию. Герцог Савойский, не решаясь поверить, что ему так легко досталось это значительное преимущество, решает проводить Генриха до Лиона, чтобы получить патенты, удостоверяющие эту передачу, но уже в дороге он узнает о смерти герцогини, своей жены, и вынужден вернуться в Турин. Не зря он был так недоверчив! Когда в Королевском совете узнали об этой королевской щедрости, канцлер де Бираг отказался выдать дополнительный подтверждающий документ. Правитель заальпийских провинций герцог де Невэр выразил протест. Но Екатерина, боясь вызвать неудовольствие своего сына, уступила. Она попыталась лично успокоить герцога Савойского письмом от 1 октября, в [283] котором выражала сожаление, что ее дорогая золовка «не может порадоваться такой удаче». Возможно, не сумев заставить короля изменить мнение, она решила, что благоразумнее подчиниться его воле. Она сохранила достоинство, скрыв этим разочарование, как и многие другие, которые начинал ей приносить ее любимый сын: впрочем, в сентябре, в качестве компенсации, она добилась от герцога Савойского того, что он прислал четыре тысячи солдат, нужных ей для возобновившихся в тот момент во Франции военных действий против бунтовщиков.

Наконец, 5 сентября новый король встретился со своей матерью в Бургони, проехав через Мон-Сени и Мориенну и Савойю. Екатерина выехала из Парижа еще 8 августа, увозя в своей карете герцога Алансонского и короля Наваррского, чтобы было удобнее за ними следить.

6-го Генрих вступил в Лион и собрал свой Совет. Впервые, после достаточно долгого промежутка времени, его членов назначал сам король, а не Екатерина, хотя он и руководствовался ее инструкциями, которые она передала ему в Турин через де Шеверни. Необходимо было срочно решить проблему — возобновлять ли военные действия после истечения срока короткого перемирия, которого добилась Екатерина. Сторонники войны смогли уговорить короля. А он мог бы легко договориться с Дамвилем, наместником Лангедока, приезжавшим в Турин для встречи с королем. Дамвиль хотел объяснить свое поведение в конце правления Карла IX и посоветовать Генриху вести политику уступок по отношению к протестантам. Освобождение маршалов Монморанси и Коссе позволило бы привлечь на свою сторону могущественного правителя. Но короля это нисколько не заботило, и он заявил, что единственное, что он может сделать — это предоставить свободу совести протестантам. После этого переговоры прекратились. В Лионе Генрих так же твердо разговаривал с послами курфюрста Пфальца и ландграфа Гессена, приехавшими вступиться за гугенотов. Эти действия были заслугой курфюрста Фридриха III — таким образом он подталкивал к миру. В Гейдельберге он принял принца Конде, который в июне [284] подписал договор с Яном-Казимиром — младшим сыном курфюрста, и пообещал ему, если тот начнет мятеж во Франции, выплатить долг протестантов за кампанию 1568 года. Помимо этого Конде пообещал ему отдать Три Епископства как передающуюся по наследству вотчину. Отказавшись вести какие бы то ни было переговоры, Генрих III тем самым выбрал войну, а Екатерина его не отговаривала — она верила в военный талант своего сына, способного, как она полагала, одержать победу над этой новой коалицией.

Очевидно, несмотря на альтернативу, которая, в принципе, у короля была, война, подготовленная заранее, была практически неизбежной. Когда Дамвиль, глава коалиции, вернулся в Монпелье без всякой надежды на примирение, 13 ноября он обвинил Генриха и его мать в грубом нарушении всех мирных эдиктов, в организации Варфоломеевской резни, изгнании Конде, в том, что герцог Алансонский не получил должности королевского наместника, и вообще в бедственном положении народа. Он требовал созыва Генеральных штатов, высылки иностранцев, а особенно Гонди и Бирага, а если эти требования не будут немедленно удовлетворены, призывал подданных короля и их иностранных союзников с помощью оружия установить религиозный мир. Чтобы выиграть время, он не побоялся, используя собственную власть, что было совершенно незаконно, созвать штаты Лангедока в Монпелье.

Чтобы ответить на бунт Дамвиля, король, издав 4 ноября патентные письма, созвал в Авиньоне те же самые штаты Лангедока, которые Дамвиль собирал в Монпелье. В это же время он отправил в Лангедок две армии, поручил принцу Дофину освободить дорогу на Авиньон с помощью четырех тысяч пьемонтцев, посланных герцогом Савойским, но принц потерпел неудачу, и командование было передано новому фавориту Генриха III — Бельгарду, которого в Турине он произвел в маршалы Франции.

16 ноября король и его мать сели на корабль, вооруженный пушками и окруженный флотилией кораблей с солдатами. Плавание оказалось неудачным: один корабль, [285] нагруженный багажом, посудой и со слугами королевы Наваррской на борту, затонул в Пон-Сент-Эспри. Но мятежники не остановили конвой, и Генрих добрался до Авиньона. Были получены добрые вести: королевские войска вошли в Пезенас и захватили в плен дочь Дамвиля. Все ждали, что Генрих III отдаст приказ о продолжении наступления. Но узнав о кончине Марии Клевской, принцессы Конде, в которую король был безумно влюблен, он погрузился в глубокую печаль. Три дня он пролежал в постели в сильной горячке, а потом появился на публике, одетый в черное, с бесчисленными похоронными символами на одежде: на его шнурках, на отделке камзола и даже на бантах туфель висели черепа. Его скорбь вылилась в исступленный приступ религиозности. Он присоединяется к ордену кающихся грешников, куда вместе с ним вступают главные придворные сановники, кардиналы, принцы и сеньоры. Чтобы доставить ему удовольствие, Екатерина присоединяется к Черным раскаявшимся грешникам. Холодными декабрьскими ночами устраиваются длинные процессии. Куртизаны идут в монашеских рясах с капюшонами, со свечами в руках. Во время такой процессии кардинал Лотарингский простудился, от чего и умер 26 декабря.

Королева не могла оставаться бездеятельной: она начала переговоры с мятежным правителем, но Дамвиль, извинившись, сказал, что не может в них участвовать. Он не хотел, как он написал, «вызывать ревность господина принца де Конде, нашего генерала, всех наших конфедератов и многих добрых людей, присоединившихся к нашему делу». Он был настолько не настроен вести переговоры, что направил в Авиньон двух эмиссаров, чтобы склонить герцога Алансонского бежать и присоединиться к нему. Оба гонца были арестованы, один был казнен немедленно, а другого пока не трогали, чтобы получить от него какие-нибудь сведения.

Приходилось смириться с провалом кампании: король одобрил акт о союзе и разрешил недовольным высказать ему свои претензии. Теперь уже ничто не удерживало его на юге: он решил как можно быстрее отпразиться в Реймс, чтобы [286] провести там церемонию своей коронации и там же вступить в брак с женщиной, от которой ждал утешений после смерти принцессы де Конде. Его избранницей была Луиза де Водемон, с которой он познакомился в Бламоне перед отъездом в Польшу. Она была внучатой племянницей Гизов, принцессой без состояния и без надежды на наследство, то есть полной противоположностью тем брачным партиям, которые Екатерина выбирала для своих детей.

Королеву-мать поразил такой выбор, сделанный как раз в тот момент, когда она вела переговоры о браке Генриха с дочерью шведского короля, что, возможно, и помогло сохранить польскую корону. Но, как обычно, она скрыла свои чувства, и постаралась, чтобы все поверили, что она сама устроила этот лотарингский брак.

Генрих и Екатерина ехали по Шампани. Они остановились в Романсе, где проходили штаты Дофине, потом — в Лионе и Дижоне, где король уверил посланников Польского сейма, что как только новая королева подарит ему сына, он вернется в Краков. 13 февраля состоялась коронация, а 15-го свадьба короля. В этот день служба началась только к вечеру, потому что целое утро король занимался тем, что украшал драгоценными камнями одежду, платье и королевскую мантию своей невесты. В этом занятии проявился совершенно женский темперамент этого короля, в котором некоторые надеялись увидеть военачальника. Во время церемонии коронации, когда ему на голову была возложена корона, он начал хныкать, что его поранили. Все чаще он будет проявлять склонность к кружевным воротничкам и драгоценностям и, не стесняясь, предаваться своим капризам, на радость злым языкам. Пребывание в Польше нисколько его не закалило, а только послужило тому, что отныне оправдывало его стремление не стеснять себя никакими условностями. Король был человеком умным и образованным, достаточно рассудительным и терпеливым, чтобы выслушивать и читать деловые отчеты и составлять письма и приказы. Но слишком быстро все это его утомило, и он больше не являлся на заседания Совета. Строгим советникам он предпочитал компанию храбрых и красивых молодых дворян, [287] которых называли его «миньонами». Среди них были Вилькье, дю Гаст, Келюс (или Кейлюс), Сен-Мегрен, д'Эпернон, Можирон и, наконец, д'Арк, которого позже он сделает своим шурином и герцогом.

«Миньонам» короля противостояли люди герцога Алансонского — группа дворян, одинаково любивших драки и женщин: Бюсси д'Амбуаз, к которому, как говорили, была очень милостива Маргарита де Валуа, Симье — утонченный придворный, которым увлеклась Елизавета Английская, Ла Шатр, де Прюно, Фервак и даже знаменитый финансист Клосс де Маршомон. Между двумя партиями — короля и его брата — шла постоянная борьба: дуэли, драки и постоянные сплетни, которые нравились королю и которые он сам распускал с удовольствием, насмехаясь таким образом над всеми знатными вельможами в королевстве: шла ли речь о герцоге де Монпансье и его сыне или даже о маршалах-пленниках. Генрих III не простил распутства своей сестре Маргарите. Она стала его любимой мишенью. Уже много раз он доносил Екатерине о настоящих или предполагаемых любовных интригах ее дочери, рассказал о ее страсти к герцогу де Гизу до свадьбы и о совсем недавнем любовном свидании во время пребывания двора в Лионе, на которое она отправилась, заявив, что едет в женский монастырь Сен-Пьер. Любимый фаворит короля Луи де Беренжер дю Гаст, которого Маргарита открыто презирала, отомстил ей, рассказав своему повелителю о связи королевы Наваррской с Бюсси д'Амбуазом: Генрих не замедлил передать это своей матери. Но выведенная из терпения Екатерина отказалась ему поверить. Тогда дю Гаст, получив одобрение короля, решил отомстить де Бюсси. Как-то ночью, когда тот выходил из Лувра, он напал на него с бандой убийц, ехавших верхом на испанских лошадях из королевских конюшен. Жертва чудом спаслась, но, как пишет Брантом, «его попросили отправиться подышать деревенским воздухом». Отправив в ссылку любовника Маргариты, король не прекратил преследовать свою сестру: он обвинил ее в слишком нежной дружбе с одной из ее придворных дам — Жилонной де Гуайон де Ториньи, дочерью маршала де Матиньона, [288] и заставил короля Наваррского отослать фаворитку его жены.

Так же отвратительно Генрих вел себя по отношению к своему брату Алансону. Он приказывал следить за ним, позволял своим «миньонам» оскорблять его. На улице Сент-Антуан дю Гаст прошел мимо герцога, не поздоровавшись с ним. Что касается короля Назаррского, Генрих над ним подтрунивал. Он старался разлучить его с герцогом Алансонским. Герцог Алансонский воспылал страстью к Шарлотте де Сов — жене государственного секретаря, знаменитой красавице, любовнице короля Наваррского. Их фавориты постоянно подбивали принцев на драку. Все вельможи носили кинжалы и кольчуги под плащами и придворными платьями, готовые в любой момент перерезать друг другу горло.

Маргарита решила отомстить и без труда превратила своего мужа и брата в союзников. Она уверила их, что король их одинаково презирает и с помощью этих постоянных ссор подвергает их жизнь опасности. Было решено, что оба принца покинут двор, а первым уедет герцог Алансонский. Маргарита тщательно подготовила бегство своего брата. Днем 15 сентября 1575 года под предлогом любовного свидания в пригороде Сен-Марсо герцог сел в карету. В доме было два выхода. Он вышел через задние двери, обманув следивших за ним шпионов короля, встретился в Симье с еще несколькими приближенными, вскочил на коня, скакал всю ночь, а на следующее утро въехал в Друэ — город его удела, где он был в безопасности.

Екатерина сразу же почувствовала опасность. Принц Конде, осознав, что мир во Франции так и не был установлен, только что заключил договор с Яном-Казимиром, сыном курфюрста Пфальца, который обязался привести во Францию армию из 16000 немецких и швейцарских рейтар и артиллерию (четыре пушки и около пятнадцати полевых орудий). Конде ему пообещал обеспечить оплату жалованья этим войскам и выплатить долги за кампанию 1568 года. Глава наемников должен был получить невиданное вознаграждение: должность пожизненного правителя [289] Трех Епископств, ежемесячное вознаграждение в размере 10000 талеров (15000 флоринов) в течение всей войны и ежегодное содержание в 6000 экю, которое будет выплачиваться протестантскими церквами Лангедока.

Королева-мать полагала, что король не сможет воспрепятствовать вторжению армии рейтар и их соединению с армией недовольных, особенно если на стороне бунтовщиков будет герцог Алансонский — принц королевской крови. 18 сентября она настолько обезумела, что приказала герцогу Невэрскому похитить своего сына. Пять или шесть верных людей должны отправиться к Алансону и предложить ему собирать кавалерийское войско. И тогда они смогут схватить герцога. Уловка была грубой. Королева рассудила, что лучше ей действовать самой: она отправляется в погоню за своим сыном. Она догоняет его в Шамборе (29-30 сентября) и предлагает ему следующие уступки: возвращение безопасных городов и освобождение маршалов, что и было сделано 2 октября. В это же время она пишет Дамвилю, чтобы он как можно быстрее прислал депутатов от Лангедока для заключения мира.

Но было уже слишком поздно — остановить немецких наемников нельзя. В октябре Торе, один из братьев Монморанси, переправляется через Маас с армией в 2000 рейтар, 500 французских всадников и многочисленными аркебузирами. Это авангард Конде. К великому для короля счастью, 10 октября в Дормансе он встречается с герцогом де Гизом, который охранял со своей армией в 10000 человек переправу через Марну. Рейтары потерпели поражение. Преследуя их, Гиз ранен в лицо: благодаря этой знаменитой ране, он получит прозвище «Меченый». Эта посланная самим провидением победа и вмешательство маршала де Монморанси, который, забыв о своем долгом пленении, думает только о том, чтобы избежать гражданской войны, позволяют королеве заключить со своим сыном перемирие в Шампиньи, которое должно продлиться в течение семи месяцев, начиная с 21 ноября 1575 года. По этому перемирию герцог Алансонский в качестве безопасных городов получил Ангулем, Ниор, Сомюр и Ла Шарите, а Конде — [290] Мезьер. Протестанты могут проводить свои богослужения во всех занимаемых ими городах и в двух других на каждое наместничество. Рейтары получат 500000 ливров в качестве вознаграждения, а основная часть их войск не перейдет через Рейн. В последний момент Екатерина предотвратила немецкое вторжение, но ее труды чуть было не были испорчены правителями Ангулема и Буржа, отказавшимися разместить в этих городах гарнизоны «недовольных». Оскорбленная Екатерина потребовала, чтобы король приказал выполнять соглашение, которое она заключила от своего имени. Необходимо, настаивала она, назначить цену, чтобы заключить мир и остановить немецкие орды. Любые средства были хороши, чтобы добиться их отступления, вплоть до того, чтобы предложить содержание и земли Яну-Казимиру. Она привела в пример Людовика XI, который отдал своему бургундскому врагу все свои владения на Сомме и даже назначил коннетаблем командующего вражеской армией графа де Сен-Поля, лишь бы заставить отступить врага! Но король не прислушался к ее совету и отказался отдать города, обещанные его брату. Ее это крайне раздосадовало и огорчило: «Сын мой, мне жаль вас. Я отдала бы свою жизнь, лишь бы поговорить с вами хотя бы один час и лишь бы вы не были со мной так холодны, потому что я люблю вас так, что мне кажется, что я проживу на шесть лет меньше, настолько тяжело мне видеть, как вам служат». В остальном у герцога Алансонского было достаточно причин для разрыва: в январе 1576 года он жаловался, что его отравили по приказу короля; 9 января он сообщил парламенту о своем намерении идти на Париж, потому что не были выполнены данные ему обещания. Таким образом перемирие было нарушено. Однако он пожалел свою мать, заболевшую в Шательро и пообещал ей задержать прибытие рейтар. Но от него уже ничего не зависело: 9 февраля Конде и Казимир переправились через Маас. Они располагали огромной армией: 9000 немецких рейтар, 8000 швейцарцев, 2000 ландскнехтов и около тысячи валлонцев. 20 февраля эта армия захватчиков дошла до Дижона. По [291] дороге она грабила Бургундию, вышла на территорию Бурбонне и собиралась остановиться в плодородном Лимане. Королевское окружение было в панике. Воспользовавшись растерянностью двора, король Наваррский сбежал во время охоты и поскакал в Вандом. Оказавшись в безопасности, он не без некоторого колебания решил вернуться в лоно протестантской религии. Возможно, Екатерина косвенно способствовала его бегству, чтобы посеять некоторое смятение среди командующих мятежными войсками. Но она обманулась в своих ожиданиях: король Наваррский вернулся в свое королевство, откуда уехал четыре года назад. Он снова занялся делами, продемонстрировав способности к управлению государством в двадцать два года, а главное — упорное стремление править вместе с католиками и протестантами, как это делал Дамвиль в Лангедоке.

Генрих III отомстил своей сестре, обвинив ее в подготовке бегства своего мужа после побега ее брата. Он хотел ее также наказать за то, что по ее приказу фаворит короля дю Гаст был убит бароном де Витто, известным дуэлянтом, считавшимся одним из самых грозных убийц того времени (30 октября 1575 года). Он приказал запереть Маргариту. «Если бы его не удержала королева, моя мать, — писала королева Наваррская, — то в своем гневе он приказал бы совершить какую-нибудь жестокость по отношению ко мне». Екатерине, действительно, удалось образумить короля, убедив его, что герцог Алансонский согласится начать переговоры только при условии, что его сестра будет освобождена.

Неутомимая королева-мать отправилась в Сане для переговоров с конфедератами. 20000 солдат их армии она противопоставила изящество привлекательных дам своей свиты: мадам де Сов, мадемуазель д'Этамп, де Бретеш, мадам де Керневенуа, бывшей любовницей Фервака, мадам де Вилькье, которую через год заколет кинжалом ревнивый муж, мадам де Монпансье — будущей лигистки, и красавицы, очаровательной королевы Наваррской. Это была ее собственная «армия». На этот раз весь «летучий эскадрон» был в полном составе. С этими красавицами, которые использовались [292] в качестве ширмы во время жестких переговоров, со своими советниками — такими как Помпони де Бельевр, например, Екатерина переезжает из аббатств в замки. С Алансоном, Конде и Наварром идет обмен записками и влюбленными взглядами. Король делает свои замечания к проектам. Наконец, договор заключен: это мир в Болье-ле-Лош, называемый еще «миром Монсеньора», потому что он оказался наиболее выгодным для брата короля. Это длинный эдикт из шестидесяти трех статей, в которых явственно ощущается великодушие и человечность Екатерины.

Над Францией больше не нависала угроза вторжения, но следовало как можно быстрее восстановить в государстве финансовую систему и избежать банкротства. Как обычно, для этого была использована собственность духовенства.

В июне 1576 года король самовольно решил продать имущество на 4800000 ливров (что соответствовало продаже собственности, приносящий духовенству ежегодный доход в 200000 ливров). Чтобы привлечь будущих покупателей, Генрих III решил, что будет благоразумнее получить разрешение на эту операцию от папы Григория XIII: булла от 8 июля 1576 года разрешала продажу, но на меньшую сумму, а в постановлении от 7 сентября 1576 года парламент указал, что будет осуществлена только одна продажа в силу двух королевских эдиктов и июльской буллы.

Но в действительности всем заимодавцам пришлось достаточно долго ждать, чтобы вернуть свои деньги. Внутренняя ситуация в королевстве не позволяла успешно осуществить эту продажу, а волнения на юге вынудили короля отказаться от 25% доходов, которых он ждал от южных епархий. Полный расчет по этому отчуждению собственности духовенства был сделан только в 1587 году. Доходы составили 4500000 ливров, но за вычетом всех расходов король и его кредиторы смогли получить только 3200000 ливров.

Помимо финансовых затруднений, положение осложнилось тем, что правитель Перонна д'Юмьер отказался отдать город Конде, а тот — униженный — отбыл в Ла Рошель к [293] королю Наваррскому. Все католическое дворянство Пикардии выступило против принца. Стремясь избежать провокаций, в августе 1576 года Екатерина предложила и в итоге уговорила короля уступить Конде город Сен-Жан д'Анжели взамен Перонна. Опасаясь возобновления военных действий со стороны принца и короля Наваррского, королева стала необыкновенно внимательна к своему зятю. Она попыталась помирить его с женой Маргаритой де Валуа, которая отказывалась ехать к своему супругу под тем предлогом, что у нее не было денег (и в доказательство того, что это не простая отговорка, она выставила на продажу одно из своих поместий в Нормандии). Но несмотря на все свои усилия, королева не смогла добиться встречи со своим зятем. Вскоре ей пришлось отправиться в Блуа, где должны были открыться заседания Генеральных штатов.

Большой зал Блуаского замка не был вовремя отремонтирован, поэтому только 6 декабря депутаты собрались там на торжественное открытие в присутствии короля, его жены, его матери и его брата — нового герцога Анжуйского. Сессия должна была продлиться до начала марта 1577 года. Ее ожидала сложная судьба, со множеством внезапных поворотов. Эта сессия отличалась тем, что депутаты постепенно стали осознанно воспринимать трудности королевства, что проявилось в явном изменении настроений — в начале воинственных, а по прошествии некоторого времени — решительно мирных.

Относящееся к Лиге большинство было настроено установить в стране католическую религию, пусть даже силой. Такая позиция напугала протестантов и «объединенных католиков». К концу декабря, почувствовав угрозу, они снова взялись за оружие в Пуату и в Гиени. Штаты направили к ним депутацию, чтобы узнать причины их выступления. Ответ был весьма пылким: протестанты требовали от Генриха III предоставить свободу отправлению их культа по всему королевству в соответствии с его обязательствами.

Казалось, что вот-вот снова начнется война. Король был удовлетворен. Но в тот момент, когда он уже был готов просить штаты о субсидиях, необходимых для новых войск, он [294] был неприятно удивлен, увидев, как они придирчиво разобрали счета королевства и сделали вывод о том, что страна не сможет вынести эти дополнительные расходы. Это открытие настолько их потрясло, что когда в середине февраля в Блуа вернулись депутаты, посланные в Аквитанию, то увидели, что их коллеги из третьего сословия присоединились к мнению Жана Бодена, депутата от Вермандуа: возвращение подданных в лоно католической религии должно происходить мирным путем.

Екатерина тем временем настойчиво убеждала своего сына разделить его врагов. Она посоветовала польстить королю Наваррскому: предложить ему выдать его сестру за герцога Анжуйского. Герцог де Монпансье, которому было поручено передать это предложение, остановится в Бордо и созовет туда все верное королю дворянство. Тогда Генрих де Бурбон будет вынужден уехать к себе в Беарн. Конде, оставшись только со своими силами, уедет в Германию или Англию. Но чтобы добиться такого результата, необходимо было отделить Дамвиля от его союзников, государей-гугенотов: «Именно его, — писала королева, — я боюсь больше всего, потому что он рассудительнее, опытнее и у него много сторонников. Нельзя скупиться, чтобы привлечь его на нашу сторону, потому что именно от него, по моему мнению, будет зависеть наше благополучие или несчастье». Вместе с маршалом все «объединенные католики» будут повиноваться королю.

Переговоры не помешали подготовить три сильные армии: одна, которой мог бы командовать герцог Анжуйский вместе с Невэром, отправится в Лангедок; другая — в Бургундию и Шампань под командованием правителей этих провинций будет подкреплена четырьмя тысячами рейтар, собранными для короля: эта армия будет наготове, чтобы помешать соединению с немецкими наемниками, которых вызвали протестанты. Третья армия из 300 вооруженных дворян, 3000 швейцарцев и 4000 французских гвардейцев отправится в Гиень под командованием самого короля, чтобы соединиться с Монпансье, а тот, в свою очередь, в Бордо соберет «семьсот вооруженных дворян, десять или [295] двенадцать тысяч пеших воинов, десять пушек, четыре пищали, пять тысяч пистолетов для стрельбы». Разумеется, этот прекрасный военный план предполагал, что будет решена проблема финансирования. Екатерина (это было в начале января) все еще строила иллюзии по поводу доброй воли Генеральных штатов. Когда стало очевидно, что от них ждать нечего, пришлось просить у всех: 50000 экю у папы Григория XIII, который, наконец, дал их после долгих колебаний; 25000 — у герцога Мантуанского; другие крупные суммы у дружественных итальянских княжеств. Екатерина даже решила попросить 2000000 золотых экю у «короля Феса» — считалось, что в его сундуках хранится 20000000: королева полагала, что торговля с этой африканской державой могла бы принести 4000000 в год.

Генрих III согласился, что с помощью подкупа надо заполучить Дамвиля в союзники. Герцог Савойский выступил в роли посредника. Чтобы преодолеть нерешительность правителя Лангедока, Екатерина попросила вмешаться Антуанетту де Ла Марк, его жену, ревностную католичку. Получив в подарок маркграфство Салюс, Дамвиль, наконец, решился. Он согласился принять «войска и другие средства», чтобы принудить к повиновению «сторонников новой религии». Измена Дамвиля стала первой победой. В остальном план Екатерины совершенно удался.

Королевская армия, которая находилась в подчинении герцога Анжуйского, но которой на самом деле командовал герцог Невэрский, отличилась в мае во время взятия Ла Шарите-сюр-Луар, а в июне — захватила Иссуар. Эти победы вызвали неудовольствие короля, потому что, ревнуя своего брата, он отозвал его из армии и полностью передал командование герцогу Невэрскому. Герцог дю Мэн со своей стороны осложнял жизнь гугенотам Пуату и Они. «Круглые суда» короля под командованием «сеньора де Лансака младшего» и его галеры творили чудеса, пытаясь удержать Ла Рошель и преследуя пиратов. Маршалы Дамвиль и Бельгард уничтожили один за другим двадцать пять городов и замков Лангедока. Укрепленные города — Андюз, ключ к Севеннам, и Донзер-ан-Дофине были также захвачены. [296]

Король не стал дожидаться окончательной победы своих войск, чтобы отпраздновать их триумф. Освободившись от пристального контроля уже распущенных Генеральных штатов, он пригласил своего брата на праздник в сады Плесси-ле-Тур: это был пир травести — ни один из приглашенных не был в одежде, соответствующей его полу. Был указан обязательный цвет — зеленый — любимый цвет королевы-матери, а также цвет шутов. Праздник обошелся в 60000 ливров.

Екатерина, радуясь согласию между своими сыновьями, решила устроить по этому случаю еще один праздник. Она надеялась покорить короля своим мастерством в организации удовольствий, стремясь оградить его от влияния «миньонов»: устроила ночной прием в Шенонсо, желая затмить его великолепием все празднества, которые когда-либо устраивались при дворе. Еще одной целью было поиздеваться над скряжничеством Генеральных штатов.

9 июня с наступлением ночи, при свете факелов, королева-мать встретила короля, надевшего платье из узорчатой шелковой ткани и увешанного драгоценностями — ожерельями и серьгами с жемчугом, изумрудами, бриллиантами. Его волосы были посыпаны фиолетовой пудрой. Молодая королева Луиза в очень простом платье, королева Маргарита Наваррская и герой дня герцог Анжуйский заняли места за столом для почетных гостей вместе с Екатериной. Гостям прислуживали сто самых красивых молодых женщин двора. Брантом пишет, что они были «полуобнаженные и с распущенными волосами как невесты». Пир закончился вакханалиями в рощах: современники увидели в них возрождение оргий времен упадка Римской империи. Говорили, что было потрачено 200000 ливров. Отдых воинов и радость будущего мира обошлись слишком дорого. Но Екатерина по опыту знала, насколько сильно привлекала мужчин придворная жизнь и с помощью этого средства хотела обеспечить королю союз вельмож, выражавших недовольство. Больше она не беспокоилась по поводу военных действий. [297]

Итак, королевское правительство, казалось, сумело найти путь к благоразумию и навязать его своим подданным, даже если неумеренная роскошь двора и его скандалы могли породить некоторое сомнения в возможности этого. Когда утихли страсти, между разделенными религиозными общинами вполне мог бы установиться на продолжительный срок приемлемый modus vivendi, что дало бы возможность противостоять возрождающейся внешней опасности. [298]

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Аделаида Сванидзе.
Ремесло и ремесленники средневековой Швеции (XIV—XV вв.)

Под редакцией Г.Л. Арша.
Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней

Сьюард Десмонд.
Генрих V

И. М. Кулишер.
История экономического быта Западной Европы. Том 2
e-mail: historylib@yandex.ru