Глава двадцать третья. А был ли Остров?

 

Однако, среди наземных домов столбовой постройки в бассейне Вислы порой встречались и полуземлянки, а среди разнообразия посуды – горшки, слегка похожие на безголовых матрёшек. Благодаря этим фактам Седов и его единомышленники пытались произвести пражан от одного из локальных вариантов пшеворской культуры.

Ещё дальше в этом плане зашли украинские археологи во главе с Владимиром Бараном. Они разглядели славянских предков на стыке пшеворских и черняховских древностей в верховьях Днестра. Речь идёт о зубрицкой группе или памятниках типа Черепин-Теремцы, они же – типа Куропатники. Здешнее население времён державы Германариха несколько отличалось от своих германских соседей, как вандалов, так и готов, оно не только преимущественно проживало в тесных землянках славянского типа, но и не оставило после себя могильников. А значит, есть основания полагать, что применялись обряды, схожие с теми, что практиковали предки. Кроме того, местные жители отапливали своё неприхотливое жильё при помощи печей-каменок. И это, пожалуй, самое раннее применение того обогревательного приспособления, что станет отличительной особенностью пражских племён. Да и среди великолепной черняховской посуды, которую здесь находят, порой попадаются горшки с почти матрешковидными формами. По мнению украинских учёных, будущие славяне вполне могли мирно жить под властью готов на нынешней Львовщине и Ивано-Франковщине, до поры до времени не обращая на себя внимание летописцев.

Как видим, в принципе претендентов на роль славянских предков хватало. Но у них всех, с точки зрения искателей пращуров, имелся ряд существенных недостатков. Во-первых, как пшеворцы, так и зубричане оказывались народами весьма смешанного происхождения. Тут вам и готы, и вандалы, и ещё более древние венеды, и бастарны, и даки, и сарматы. Словом, в них много чего слилось. А исследователи мечтали получить источник чистый, как слеза ребёнка. Незамутнённый славянский родник. Тот самый, из которого всё и вся проистекало. Во-вторых, ни на Висле, ни в верховьях Днестра не просматривалась прямая связь с киевской культурой, а в том, что именно последняя выступила прародительницей пеньковцев, к тому времени никто уже не сомневался. Получалось, анты происходили из одного корня, а склавины – из другого? Явный непорядок. Вместо одного славянского "ядра" учёные, таким образом, находили их два, а то и три. Как вы сами понимаете, это тот классический случай, когда перебор хуже недобора.

Вероятно, именно поэтому Марк Щукин все эти версии сложения пращуров из осколков сомнительных этнических элементов решительно отверг, и предложил археологам обернуться лицом в сторону "большого белого пятна" или "зоны археологической трудноуловимости". Речь, конечно же, идёт в первую очередь о бассейне Припяти, окрестности которой часто так заболачивались, что население вынуждено было почти полностью покидать эти края и, естественно, археологи не находили тут никаких древностей. Но в данном случае Марк Борисович скидок на климат данного региона делать не стал и фактически провозгласил библейский принцип "Ищите и обрящите!" То есть, предложил археологам найти то, чего на тот момент времени ещё не существовало в природе – "протопражские памятники Полесья", "некий правобережный вариант киевской культуры", который точно должен быть там, но пока "просто-напросто ещё не выявлен".

 

В обоснование своего смелого предположения российский историк приводил два основных довода. Во-первых, находки на поселении Лепесовка, в верховьях Горыни, где в развалинах типично черняховского длинного дома обнаружилось нескольких киевских горшков, среди которых один был похож на пеньковские, а другой – на пражские. Во-вторых, исследователь ссылался на раскопки белорусского археолога Александра Егорейченко у деревни Остров Пинского района Брестской области. Там, уже в непосредственной близости к берегам Припяти, были найдены остатки трёх полуземлянок, где имелись горшки, смотревшиеся, как прототипы безголовых матрёшек.

Ученики и последователи мэтра тут же ринулись на поиски пропавшего варианта киевской культуры. И вот уже российский археолог Игорь Гавритухин рапортует единомышленникам о том, что усилиями белорусской исследовательницы Валентины Вергей найдено протопражское селение в Петрикове, на северном берегу Припяти. А также о том, что гомельский археолог Олег Макушников обнаружил схожие горшки в деревне Мохове, тоже на севере Полесья, на границе Белоруссии и Украины. Данные находки, вкупе с ранее раскопанным Островом, объявлялись триумфом идей Щукина и его соратников. После чего Гавритухин предлагал "рассматривать Припять как внутреннюю артерию пражской культуры, причём для раннего времени – важнейшую". Иначе говоря, Полесье громогласно провозглашалось единственным подлинным истоком Праги. Всем остальным потенциальным предкам отныне ничего "не светило": "Указанные группы "пшеворской" зоны, – пишет об этих "неудачниках" Игорь Гавритухин, – по-моему, нельзя рассматривать как определяющие в формировании ядра пражской культуры. Это понятно уже потому, что они существенно отличаются от частично синхронных им памятников пражской культуры в Полесье, а вот исходя из материалов полесских памятников, легко можно объяснить особенности пражской культуры висло-одерского и карпато-днестровского регионов, особенно учитывая специфику субстратов".

Таким образом, чистый ключ, как утверждается, бил из-под земли исключительно на Припяти, а на Висле и Днестре в него впадали лишь подозрительные струи, которые чуть позже его слегка замутили. Именно с полесского хрустального родника началось стремительное наводнение Европы пращурами. Поэтому в качестве истинных славянских предков археолог Гавритухин рекомендует рассматривать только "тех людей, которые сначала жили в Полесье, потом достаточно широко распространились, и к VI веку добрались до Дуная – вот это и есть пражская культура, то есть фиксируемые археологами остатки материальной культуры народа славяне. Но в пути к ним присоединялись какие-то другие группировки". Мысль выражена предельно чётко: кристальное славянское ядро – выходцы с Припяти, а все остальные – всего лишь прилипшие к нему по дороге, а стало быть, и не слишком важные "комья грязи" – "какие-то другие группировки". Археолог Алексей Фурасьев, ещё один единомышленник Щукина и Гавритухина, торжествует: "К середине IV века относится появление первых, пока еще малочисленных пражских поселений на территории Припятского Полесья – в зоне "археологической трудноуловимости" или "белого пятна", ключевое положение которого в славянском этногенезе было так блестяще спрогнозировано тридцать лет назад Дмитрием Мачинским и Марком Щукиным". Ура, мы оказались правы!

Хотя, если вдуматься – а что, собственно, произошло? На краю Земли, в болотистом месте нашли пару-тройку жалких деревенек, в одной из которых раскопано всего три полуземлянки. Да и остальные не намного крупнее. А радости столько, как будто открыта новая Троя или на дне одноимённого океана обнаружена потерянная Атлантида Платона! Так ведь это же ядро! Долгожданный исток! Триумф идей российских историков. Именно отсюда понеслось по горам и долам то цунами, что накрыло собою полконтинента. Алексей Фурасьев не скрывает своих восторгов: "Характер происхождения и распространения пражской традиции близко напоминает теорию Большого взрыва, приведшую к возникновению новой Вселенной – славянского мира". Действительно, если верить славистам, дальнейшие события развивались со скоростью цепной реакции. В начале V столетия аборигены Припяти вылезли из своих трясин, к середине следующего века они распространились вплоть до Карпатских гор и низовьев Дуная, ещё через сто лет были буквально повсюду: от Эльбы до Пелопоннесса, и от Адриатики до Ильмень-озера. Действительно – Большой Взрыв! Иначе и не скажешь. Посмотрите, как выглядит это нашествие на карте польского историка Казимежа Годловского. Не иначе – атомный гриб, накрывший Европу!

 

Дух захватывает от масштабов беспрецедентного явления! Из ничтожно малого родилось великое и грандиозное. Щепотка радиоактивных элементов Полесья произвела термоядерный взрыв, выпавшее облако которого засыпало половину континента. Страшно представить, как бы повернулась история человечества, не ровен час, случись в трёх деревеньках на Припяти какой-нибудь повальный мор. Мир мог никогда не узнать славян!

Самым удачным обстоятельством, связанным с новоявленной прародиной было то, что она непосредственно прилегала к ареалу киевской культуры. Припятские древности вполне можно представить, как локальный вариант единого сообщества. Вот, что пишет по этому поводу Алексей Фурасьев: "По неясным пока причинам небольшая часть доселе единой этнокультурной общности оказывается в зоне Припятского Полесья, в ситуации некоторой изоляции от остального родственного венедского массива". Упор тут делается на то обстоятельство, что обитатели некой страны в центре "большого белого пятна" вышли именно из недр киевской культуры – они такие же венеды, как и предки антов. Круг замкнулся. Ядро найдено!

Казалось бы, все обстоятельства складывались против этих людей. И было их всего-ничего – "небольшая часть" и без того не слишком могущественного племени. И попали они, вероятно, под давлением родственников, в страшно глухие места. Полесье. Бескрайняя заболоченная равнина. Некоторые наивно полагают, что название региона произошло от славянского корня "лес". На самом деле, это совсем не так, своё имя данная местность получила от балтского термина "palios", что значит "топь", "огромное болото". Гиблые края. Здесь до конца XIX столетия, согласно сведениям российского военного ведомства, чтобы добраться из одной деревеньки в другую, ближайшую, находящуюся по прямой за три-четыре версты, приходилось нарезать круги в обход трясины по двадцать-тридцать вёрст. Ещё Ян Пейскер, пожалуй, одним из первых признавший Полесье в качестве прародины предков, сетовал, что даже в его время, то есть, в начале XX века, "легче добраться из Ладожского озера до Чёрного моря, чем из многочисленных деревень Полесья в другие". Ежегодные весенние половодья здесь всегда превращались в некое подобие библейского Потопа. Тут постоянно наблюдались картины, красочно описанные поэтом Некрасовым в истории про зайцев и деда Мазая. Понятно, что малярия и чахотка были хроническими спутницами населения этого края.

И, тем не менее, преодолев все выпавшие на их долю трудности, обитатели Полесья не только сумели выбраться из этих забытых Богом мест, но и ухитрились при этом покорить половину континента. Особенно величественно смотрится их подвиг на фоне достижений собратьев: пеньковцев и колочинцев. А ведь, казалось бы, именно в двух последних племенах сосредоточены были основные силы венедского народа. Но что могут поставить себе в заслугу анты? Освоение украинской Лесостепи. А колочинцы с Десны? Овладение лесным Поднепровьем. Разве эти скромные достижения не меркнут на фоне взрывоподобного нашествия выходцев с Острова Припять?

Жаль только, что всё ещё находятся отдельные несознательные учёные, которые продолжают сомневаться в величии древних обитателей болотного края. Например, видный белорусский историк Сергей Рассадин в целом никак не возьмёт в голову, о каком это "большом белом пятне" всё время толкуют его российские коллеги. И куда именно они пытаются "втиснуть" предков всех славян: "Однако всё дело в том, что как белорусское, так и волынское Полесье предславянского времени вовсе не было неким вообще необитаемым "белым пятном". Считается, что ещё в фазе В2/С1, то есть в конце II века, сюда проникли отдельные группы "exploratores" – "разведчиков", а в фазе С1а/С1b (приблизительно начало III века нашей эры) здесь обосновывается уже целая группировка носителей вельбарской культуры, выходцев из Нижнего Повисленья. Одна их часть утвердилась в районе плодородных почв Центрального Полесья, около нынешнего города Столина. Дальнейшие археологические исследования на территории предполагаемой "славянской прародины" приводят к открытию новых и новых вельбарских памятников и объектов. Вельбаркское жилище, например, было открыто на раннеславянском поселении Струга. Вполне ясный теперь этнический характер вельбарской культуры не позволяет сомневаться в том, что мы, по видимому, имеем дело с ещё одним сюрпризом: "славянскую прародину" вплоть до самого начала средневековья заселяли германские готы. Готское присутствие в ней было, по видимому, довольно прочным. Так, согласно Мишелю Казанскому, в волынском Полесье королевство остготов-гревтунгов продолжало функционировать и после гуннского нашествия".

Вот это сюрприз – так сюрприз! Оказывается, в то время, как ученики Марка Щукина днём с огнём разыскивали в дебрях Полесья потерянный вариант киевской культуры, вылившийся затем в три несчастные деревеньки с протославянскими чертами, отечественные археологи постоянно, не желая того, здесь же наталкивались на своего рода "отходы производства" – десятки поселений в вельбарских традициях. Вельбаркцами учёные обычно называют ранних готов, однако, после ухода основной части племени в Северное Причерноморье, где эти германцы создали блестящее черняховское сообщество, остатки этого народа, видимо, превратились в гепидов. И вот теперь выясняется, что гото-гепидов тут было пруд пруди, и они "довольно прочно" заселяли окрестности Припяти. Впрочем, о том, что восточные германцы в своё время проникли в Полесье, учёные знали уже очень давно. Посмотрите на карту, составленную ещё в 70-е годы московским археологом Юрием Кухаренко.

 

Синим оттенком на ней обозначены владения племён штриховой керамики – лесных балтов. Зелёным цветом выделена область первоначального расселения зарубинцев, тех самых щукинских "бастарнов", на базе которых сложились венеды – протославяне. Коричневая волна, частично перекрывшая "зелёную зону" – это и есть пресловутые вельбаркцы, они же гото-гепиды. Как видим, после германского наступления в Полесье для "прародины славян" и так оставалось не слишком много места. Недаром учёные на своих картах рисовали район первоначального зарождения предков в виде длинной, вытянутой по обоим берегам Припяти, неширокой полосы. Своего рода узкий Остров среди болот. Теперь же новые археологические находки показывают, что поселения восточных германцев к Югу от данной реки занимали практически все пригодные для жизни места, а кое-где даже перешагивали через эту естественную преграду, оказываясь и на другом берегу. Вот что пишет по этому поводу, например, белорусский исследователь Вадим Белявец: "Такие факты, как появление памятников с материалами вельбарской культуры в Велимичах и Отвержичах, в непосредственной близости позднезарубинецкого поселения у Давид-Городка, могут указывать на то, что в Центральном Полесье экспансия вельбарского населения не только потеснила местное население в зоне южнее Припяти, но местами могла и преодолевать этот рубеж". Таким образом, западная и южная части припятского Полесья почти целиком принадлежали восточным германцам. Да и в северной зоне вполне могли быть их поселения.

И что же тогда остаётся от "большого белого пятна"? Рожки да ножки. Очень узкая полоса на Север от Припяти до владений племён штриховой керамики. Меж тем сама идея славянского этногенеза в здешних местах строилась на предположении о том, что тут располагался укромный и изолированный от прочих народов уголок – эдакий достаточно обширный Остров, отрезанный от остального мира болотами. На нём, долгое время непотревоженные никем, могли проживать славянские пращуры. Именно здесь, якобы, мог сложиться их уникальный язык. Нынче, под давлением новых фактов эта версия рассыпается в прах. Вместо загадочного "белого пятна", так будоражившего воображение историков, мы получаем банальную полосу отчуждения между областями жительства двух народов – гото-гепидов и лесных балтов – "штриховиков". Где пространства для прародины предков, по сути дела, просто не остаётся.

Обратите внимание, точно такая же "зона взаимной боязни" на карте Кухаренко разделяет вельбаркцев и лесные племена в районе Белостока и ещё дальше к Северу. В том, что на границе между различными цивилизациями в древности часто возникало некое подобие пустыни, нет ничего удивительного. Тем более, когда речь идёт о таких малопригодных для жизни краях, как дебри Белоруссии. Поразительно другое: как такое огромное количество очень авторитетных учёных, с упорством достойным лучшего применения, маниакально стремилось втиснуть прародину столь многочисленного племени, как славяне, в жалкую полоску трясин по берегам Припяти? Как будто они дали кому-то незримому обет во чтобы то ни стало доказать, что их предки – болотные жители и никем иным они быть не могли. С тех самых пор, как в начале XX века чешский профессор Ян Пейскер написал в своей нашумевшей статье магическую фразу: "славянин – сын и продукт болот", призвав искать страну пращуров в полесских топях, учёные, как заколдованные, бродят по кругу, раз за разом возвращаясь всё в те же гиблые места. Уж не порчу ли на них навели? Не иначе чей-то сглаз, лишивший славистов рассудка.

Кстати, неплохо было бы повнимательней присмотреться к тому, что же в реальности обнаружено здесь, в Полесье. Вокруг чего, собственно, исполняли ритуальные "танцы радости" современные историки? Марк Щукин, если помните, требовал от своих единомышленников разыскать тут некий правобережный вариант киевской культуры. Но, похоже, даже Игорь Гавритухин, главный апологет славянской прародины на Припяти, не решается так назвать найденные здесь древности. Вместо этого он употребляет более обтекаемые термины: "протопражский тип" или "пражская культура фазы ноль". Алексей Фурасьев, горячий пропагандист идей Щукина и Гавритухина, чуть более решителен. Он предполагает, что протопражане сложились на базе верхнеднепровского варианта киевской культуры, так называемого типа Абидни, впрочем, не без участия ещё более северных компонентов. Вот, что он пишет: "Недавно Игорь Гавритухин, опираясь на анализ только что обнаруженных памятников нулевой фазы пражской культуры, пришёл к аналогичному выводу. По его мнению, материал поселений Остров и Петриков среди прочих древностей финала позднеримского времени максимально близок памятникам Абидни. Хотя о прямой преемственности между памятниками Абидни и протопражским типом говорить сложно, явные параллели между ними налицо. Вместе с тем Гавритухин отмечает влияние ещё более северных традиций – материалов типа Заозерья. Основными чертами протопражских памятников являются "крайняя бедность и архаичность керамических форм, в противовес чрезвычайному разнообразию развитого керамического комплекса позднекиевских памятников, а также почти полное отсутствие импортных, особенно черняховских вещей, что для того времени опять же очень странно". Итак, Алексей Фурасьев утверждает, что найденые древности (Остров и Петриков) относятся к верхнеднепровскому варианту киевской культуры (тип Абидни), но проявилось там и присутствие ещё более северных компонентов (тип Заозерье). А главная особенность обнаруженных материалов – никакого постороннего влияния, особенно германского. Комплекс чист, как слеза ребёнка.

Но позвольте, на поселении Остров, раскопанном Александром Егорейченко, как раз была обнаружена типично вельбаркская подвязная фибула. Тамошние обитатели вообще смотрятся скорее как окраинный вариант гото-гепидского мира. На изолянтов они вовсе не похожи, поскольку практически со всех сторон окружены памятниками восточных германцев. Впрочем, и селение Петриков расположено не так далеко от вельбарских владений. Буквально напротив от него, на другой стороне Припяти находилась гото-гепидская деревня. Что касается последнего из трёх "протопражских поселений" внутри "белого пятна", то оно разыскано вообще на территории колочинской культуры, в непосредственной близости от самого Колочина, и специалисты сомневаются в том, надо ли его вообще отделять от данного сообщества. Уж больно эти люди смахивают на прочих обитателей берегов Десны. Скорее всего, это просто окраиное селение колочинцев, определённо испытавшее влияние со стороны более северных компонентов.

Весьма любопытно также, что белорусские археологи, на труды которых так любят ссылаться их российские коллеги, видят на берегах Припяти вовсе не северных пришельцев типа Абидни, и, уж тем более, не Заозёрья, а, скорее, местный, полесский вариант поздних зарубинцев, так называемый Кутово-Радость или тип Куракино. По их мнению, эти люди – давние аборигены Припяти, позже вытесненные из мест своего прежнего обитания всё теми же гото-гепидами. В сложении изгнанников прослеживается значительное влияние западных пшеворцев-вандалов и северных штриховиков-балтов. Но самое смешное, что ссылаются белорусские исследователи при этом, в основном, на материалы всё тех же поселений Остров и Петриков. Древности получились прямо-таки резиновые – каждый из учёных тянет их в свою сторону.

Казалось бы, ситуацию мог прояснить главный авторитет в протопражском вопросе – Игорь Гавритухин, но на прямой вопрос журналистов об истоках открытого им явления учёный ответил настолько уклончиво и неопределённо, что создалось впечатление – он сам ещё только выбирает, какой вариант ему предпочесть, чтобы не промахнуться: "В формировании пражской культуры участвовали какие-то потомки зарубинецкого населения (полесский вариант зарубинецкой культуры), какие-то группы, связанные с культурой штрихованной керамики и, вероятно, другие. Но говорить конкретно об этом трудно". Какие-то те, какие-то эти, ещё другие, что-либо утверждать довольно сложно. Но ядро находится только здесь, в другом месте даже не ищите!

Меж тем, вполне очевидно, что в нейтральной полосе между цивилизацией восточных германцев и сообществами лесных балтов мы наталкиваемся на присутствие всего-навсего окраиных поселений и остаточных маргинальных групп. Проще говоря, в данной пустыне, на границе ряда культур, могли находится последние из продвинувшихся на Северо-восток колочинцев, а на Юг – "штриховиков", также, видимо, тут скрывались беглецы из самых разных областей лесной зоны Поднепровья. Вот почему учёные оказались не в состоянии элементарно сговориться меж собой относительно происхождения этих древностей. Сюда могли отступить остатки разбитых соседями венедских племён, типа Абидни или Курадово. Кроме того, в те времена тоже встречалось некоторое количество асоциальных элементов: насильников, убийц и прочих извергов, которых за свершённые ими злодеяния порой изгоняли из родных мест. В таком случае тем не оставалось ничего другого, как податься в "зону взаимного страха". Естественно, что боясь показаться на свет Божий, изгои доходили до крайней степени одичания, практически до полной деградации. Маловероятно, чтобы эти малочисленные и разрозненные беглецы, рассеянные к северу от Припяти, образовали какое-либо единое сообщество. Скорее, тут каждый был сам за себя и выживал как мог. Вот почему, кроме "крайней бедности и архаичности керамических форм", учёные не могут указать ни одной другой черты, объединявших этих людей. Даже керамика у них очень разная. Тип Курадово не похож на Абидню, последняя отличается от Колочина, тот, в свою очередь, от Заозёрья, который тоже далеко не точная копия штриховой посуды. И надо обладать достаточно развитым воображением, чтобы в этих, собранных с бора по сосенке, разнородных осколках северного лесного мира разглядеть пражские черты.

В любом случае приходится признать, что пресловутое "единое ядро" оказалось настолько рыхлым, что распадается на куски при первой же попытке взять его в руки. По настоящему это даже "ядром" назвать сложно, так – горсть пыли.