Глава двадцать вторая. "Кесарево сечение" протославян

Но такой подход по сути дела лишал будущих славян единого ядра. В отдельных краях Восточной Европы они складывались из очень разношерстных элементов, и не один из них не получалось представить в роли объединяющего всех стержня. Выходило, что анты днепровской лесостепи – это лесные балты, перемешанные с остготами, "скифами-пахарями", сарматами, возможно, даже с гуннами, булгарами и аварами. Корчакские племена Западной Украины – это смесь тех же балтов с готами, гепидами, вандалами и какими-то неопознанными кочевниками. О населении Прикарпатья даже заикаться было страшно – там количество исходных компонентов для формирования новых общностей вообще превосходило всякие разумные рамки. Как из этого калейдоскопа – множества осколков различных племён, складывающихся в узоры, как кусочки цветного стекла в детской игрушке – могли выкристаллизоваться славяне, с их удивительно чётким самосознанием и вполне целостной речью, отличной от других индоевропейских языков, было абсолютно не ясно. Именно в этот критический момент всеобщей растерянности и глобальной путаницы взглядов на сцене отечественной исторической науки появился удивительный учёный, редкий талант и огромная умница – Марк Щукин.

Именно он выработал концепцию, которая с той поры стала главной магистральной линией в поисках славян. В принципе он предложил вот что: пересмотреть взгляд на родственные отношения славян и балтов. Считать первых производным от вторых: "Балтский барьер преодолеть не просто. Однако он становится проницаемым, если встать на позицию тех лингвистов, которые считают, что на определенном этапе глоттогенеза существовала балто-славянская общность и что балтские и славянские языки не являются "братьями", происходящими от одного индоевропейского предка, а скорее, выступают в отношении "отца" и "сына". Причем славянский сын родился у "отца"-балта сравнительно недавно, незадолго до появления древнерусских летописей. Подключение к балтской (или балто-славянской) среде некоего "кентумного" элемента превратило часть диалектов в балто-славянские (или славянские). Во время движения групп этого населения на юг и на запад оно окончательно стало славянским, а часть его, вернувшаяся обратно после "дунайского эпизода" славянской истории, и придала балтским гидронимам Поднепровья славянское оформление".

Загадочный "кентумный" элемент, столь стремительно разрушивший тысячелетнее балтское единство, по мнению Марка Борисовича, в леса Поднепровья принесли зарубинецкие племена, которых учёный предлагал считать "бастарнами", летописным германо-кельтским народом. Именно его присутствие в здешних краях позволило местным балтам стать тацитовыми "венедами" – зародышем будущих славян. Ускорило образование нового этноса и появление на просторах Скифии восточных германцев: "Затем в начале III века в связи с начавшимся вельбаркско-пшеворским движением к берегам Черного моря и набегами варваров на Империю складывается Черняховская культура, представляющая собой археологическое выражение многоплеменной полиэтничной "державы Германариха". В ходе движения носители вельбаркской культуры достигали и Посеймья. Сложившаяся обстановка, возможно, заставила консолидироваться жителей южной части лесной зоны – образовалась киевская культура. Киевская культура, включая предполагаемый ее правобережный вариант, и является, по всей вероятности, балто-славянским эмбрионом будущего славянства".

Так Восточная Европа оказалась беременна славянами, точнее в дебрях днепровских лесов возник "балто-славянский эмбрион" – киевская культура. Осталось, что называется, принять роды. В роли повитухи выступили свирепые кочевники-гунны. Они полоснули своим острым мечом по брюху Готской державы, и из глубин Верхнего Поднепровья на равнины бывшей Скифии вывалилась пара розовощёких младенцев: "В конце IV века в результате" "кесарева сечения", произведенного гуннами, разгромившими Германариха и взломавшими южную стенку "венедского" котла, славяне сдвинулись к югу, оторвались от родного балтского лона, пережили младенчество в темном V веке и к началу VI века появились на Дунае уже как носители раннеславянских культур – пражско-корчакской и пеньковской. Не участвовавшие в "дунайском эпизоде" носители культур колочинской и Тушемля-Банцеровщина еще достаточно долго сохраняли свое балто-славянское и балтское, праславянское состояние, а затем были поглощены в ходе славянской колонизации Севера в VIII-X веках".

Вот такая почти библейская история случилась: лесные балты породили славян, те сходили на Дунай, вернулись и поглотили своих прародителей. Чем не ветхозаветная классика? Сыновья, разрушающие тысячелетнее отцовское царство! Драма по всем канонам мировой мифологии. Нельзя сказать, что у данной концепции не было слабых мест. Но она хоть как-то всё же пыталась объяснить этногенез этих непостижимых славян, в отличие от того, что продвигали её оппоненты. В её рамках, по крайней мере, становилось понятно: откуда новый народ вышёл, из каких элементов, в основном, сложился, и почему его так долго не могли найти учёные. Надо ли говорить о том, что постепенно под знамёна новой теории перешли почти все отечественные историки и археологи. Ныне не принимать "днепровско-балтскую" версию славянского этногенеза, с точки зрения учёного сообщества – всё равно, что отрицать круглую форму Земли, подвергать сомнению законы Ньютона или пытаться опровергнуть теорему Пифагора. Безумство, отягощенное посягательством на основы современных знаний! Так недолго прослыть "еретиком", "шарлатаном", "псевдоучёным" или, как теперь принято выражаться, оказаться в числе "записных троллей" и "нерукопожатных фриков".

И всё же, памятуя о том, что Наука не может долго стоять на одном месте даже из уважения перед несомненными авторитетами, а Прогресс немыслим без опровержения прежних догм, позволю себе наглость усомниться в отдельных постулатах щукинской теории славянского этногенеза. Думается, самым уязвимым звеном здесь был и остаётся её краеугольный камень – идея рождения славянского "сына" от балтского "отца". Обнаружив тот неоспоримый факт, что славян не было на территории Восточной Европы в римское время, и наткнувшись на сплошную стену балтской топонимики в тех местах, откуда этот народ, по идее, должен был выйти – в районах севернее Припяти, Десны и Сейма – Марк Борисович поступил весьма оригинально. Он предложил: а давайте-ка мы представим, что жили там не обычные балтоговорящие народы, а некие промежуточные по языку племена, одинаково близкие и к славянам, и к балтам. В качестве первопричины возникновения подобного необычного гибрида учёный выдвигал факт попадания в леса Поднепровья зарубинцев-бастарнов, которые изъяснялись на неком кентумном наречии, то бишь родственном германским, кельтским и италийским говорам. Якобы, под влиянием пришельцев южная часть лесных балтов и изменила свою речь на балто-славянскую.

Трудно не заметить в теории Марка Щукина отзвуки идей замечательного белорусского языковеда Виктора Мартынова, который обнаружил удивительное явление. В славянских и в западнобалтских наречиях, а именно, в прусском, данный исследователь выявил влияния какого-то кентумного языка, "типа венедского". В тоже время латышский и литовский от такого воздействия оказались свободны. Мартынов пишет по этому поводу: "Мы не видим иной возможной интерпретации этого факта, как признания суперстратного воздействия языка италийского типа на западнобалтийский, при котором влияние вышло за пределы выделившегося славянского диалектного континуума и распространилось частично на западнобалтийский языковый ареал, сохранивший свой балтийский характер. Мы говорим здесь об италийско-кельтских фактах, а не италийских, учитывая особый характер наслоившегося языка, который необязательно состоял в родстве с италийскими языками, но мог входить с ними в языковой союз. Возможно, таким языком был венетский или близкий к нему диалект". Белорусский лингвист, таким образом, сделал весьма смелое предположение. Он допускал, что воздействие со стороны неизвестного наречия "типа венедского" как раз и стало той причиной, по которой некоторая часть западных балтов превратилась сначала в "балто-славян", а затем и в славян. Древние пруссы, которые тоже входили в сообщество западных балтов, и также испытали воздействие неустановленного кентумного языка, тем не менее, не смогли полностью оторваться от пуповины прежнего мира и остались в промежуточном положении между балтами и славянами.

Разумеется, Виктор Мартынов, вычисляя методами сравнительного языковедения вероятного "виновника" разрушения балтского единства, определял его довольно условно и приблизительно. Марк Щукин, напротив, был вполне конкретен. Единственными пришельцами в леса Верхнего Поднепровья за весьма внушительный промежуток времени являлись зарубинецкие племена. Их археолог и предлагал считать "бастарнами", о языковой принадлежности которых сообщал следующее: "Вопрос об этническом лице бастарнов остаётся открытым. Древние авторы называют их то галлами, то, с оговорками, германцами. Из пяти дошедших до нас слов языка бастарнов два могут быть объяснены из германского, а три не имеют параллелей ни в одном из известных языков. Не исключено, что бастарны были носителями тех индоевропейских диалектов, которые потом исчезли полностью". Поскольку родиной пришельцев оказалась Силезия – район на границе нынешних Польши, Чехии и Германии – не исключалась вероятность того, что эти племена были потомками загадочных венедов Центральной Европы, древнего племени, прославившегося ещё в Бронзовом веке.

Как видим, в первом приближении всё вроде сходится: бастарны пришли к днепровским балтам, частично привили тем свой язык, подарили своё древнее имя, в результате чего южная часть этого сообщества стала балто-славянами. Возможно, это именно их Тацит в своей "Германике" называет венедами. Затем прискакали гунны, сделали "харакири" готам, и умчались в неизвестном направлении. Дитё, благодаря "разрезу" выпало, расправило руки-ноги, помчалось на Дунай, оттуда, сломя голову, обратно. В результате все вокруг оказались славянами. Если бы это была телепередача, в данном месте надо было пускать закадровые аплодисменты и шумные возгласы одобрения. Но как говорят соотечественники Холмса и Уотсона: "дьявол кроется в деталях". А при более внимательном рассмотрении этой теории обнаруживается такое количество "нечистой силы", прячущейся в различных механизмах данной конструкции, что в пору всех святых выносить. Чертовщина скрывается практически за каждой подробностью щукинской версии.

Для начала простой вопрос: а где собственно следы праславянской лексики, пусть даже "балто-славянской", на территории пребывания киевских племён? У современных славян почти половина словарного запаса несхожа с балтами. Согласно теории Щукина, значительную часть этих новшеств в леса Поднепровья принесли зарубинецкие племена – бастарны, говорившие на германо-венедском наречии. Появились они здесь во II веке до Рождества Христова. Уже во II веке уже эры нашей они, слившись с аборигенами, превращаются в "балто-славянский эмбрион" киевской культуры. И только в V столетии вываливаются из "утробы" в виде двух младенцев: праго-корчакцев, плюхнувшихся на Западную Украину, и пеньковцев, покатившихся ещё дальше – в днепровские степи. При этом их колочинские братья-близнецы, по словам того же Щукина, "сохраняющие своё балто-славянское или праславянское состояние", продолжают жить в прежних местах, образно говоря, сидят в материнском чреве, вплоть до X века нашей эры. Следовательно, в отдельных районах Верхнего Поднепровья, в частности – в бассейне Десны, щукинский зародыш с праславянскими (балто-славянскими) задатками без каких-либо перерывов пробыл более тысячелетия. Одиннадцать веков на одном месте! Почти рекорд. По любому – уникальный случай в мировой истории.

Неужели за столь колоссальный срок днепровские венеды умудрились ни одного мало-мальского ручья или даже болотца не назвать в своих краях, используя для этого слова новой лексики? Отчего здесь все гидронимы исключительно балтские, ни к мифическим балто-славянам, ни к реальным праславянам не имеющие ровно никакого отношения? Олег Трубачёв, как мы помним, был весьма категоричен по этому поводу: "Считать, что верхнеднепровские гидронимы допускают более широкую – балто-славянскую характеристику, нет достаточных оснований, равно как и искать ареал славян к северу от Припяти". Более того, за прошедшее тысячелетие выходцы из зарубинецко-киевского ареала оказывались в самых разных местах Восточной Европы, ближних и дальних. Венеды побывали на Волге, где нашлись их памятники Сиделкино и Именьково; они оставили древности типа Каширки и Чертовицкое-Замятино на Дону; дважды встречались на Южном Буге – как группа Марьяновки, и как пеньковцы; попадались археологам в низовьях Дуная под именем культуры Этулия. Да разве упомнишь все края, где учёные находили следы выходцев из данного сообщества!

В центре композиции, в лице германцев (Г), италийцев (Ит) и кельтов (К), располагается то самое "кентумное" или, если хотите, центральноевропейское сообщество, из недр которого явились в Поднепровье зарубинцы. Нетрудно убедиться, что балты ("Б") находятся к нему намного ближе, чем славяне (С). Последние на данной схеме по языковым связям тяготеют скорее к народам, некогда обитавшим на территории Великой степи: индоиранцам (Ии), грекам (Гр), хеттам (Х) или даже армянам (Арм). Проще говоря, если некогда какой-то народ и сумел вырвать славян из мира балтов, то "тащил" он их не на Запад, в Европу, как предполагал белорусский лингвист Виктор Мартынов, а вслед за ним и Марк Щукин, а в почти противоположном направлении – на Юго-восток.

В целом, конечно, идею известного российского историка о том, что "славянский "сын" родился у "отца"-балта", причём, случилось это "сравнительно недавно, незадолго до появления древнерусских летописей", следует признать поистине гениальной. Ведь что до этого предлагали историкам лингвисты? Языковеды, опираясь на собственные методы так называемой глоттохронологии: списки Сводеша, уточнение Старостина и так далее, пытались проследить, когда произошло расхождение балтских и славянских языков. И получали немыслимую глубину веков. От 1200 года до нашей эры по подсчётам выдающегося отечественного специалиста Сергея Старостина, до 1500 года до Рождества Христова по оценкам зарубежных языковедов (Грей и Аткинсон, Новотны и Блажек и другие). Получалось, что наши герои со своей специфичной речью должны были обитать в Европе с самых незапамятных времён – они обязывались топтать земли европейского континента ещё с периода до греческой колонизации, раньше экспансии кельтов, намного прежде подъёма Римской империи, и, уж тем более, до расцвета Готского царства. Но к концу прошлого века ведущие историки и археологи, наконец, сообразили, что славян здесь не удаётся найти вплоть до эпохи гуннов по той простой причине, что тогда их просто в природе не существовало. Выход из научного тупика виделся только в том, чтобы признать славян народом новым и молодым, окончательно сложившимся не ранее V века нашей эры. Именно на такой подвиг – разрубить одним махом "гордиев узел" нераспутываемой славянской проблемы и решился Марк Щукин. Честь ему за то и хвала! Его идея стала своего рода "кесаревым сечением" – неожиданным выходом из того тупика, в который попали все искатели славян из-за непреодолимых противоречий во взглядах на данный народ лингвистов и археологов.

Однако, в те времена, когда Марк Борисович писал свою знаменитую книгу "Рождение славян", лингвисты ещё в принципе отрицали любую возможность образования нового языка из двух старых. Поэтому тему о том, как балт-"отец" мог разродиться "сыном"-славянином, археолог развивать боится, опасаясь запутаться в подробностях. Эту ключевую идею своей концепции он обрисовывает в самых общих чертах, буквально двумя-тремя словами. Меж тем, с той поры утекло уже немало воды и языковеды, в конце концов, сменили гнев на милость. Сначала датский учёный Петер Баккер, а затем и замечательные отечественные специалисты Николай Вахтин и Евгений Головко заговорили о так называемых "смешанных языках" (mixed languages). Оказалось, что в довольно редких случаях на базе двух обычных языков действительно может возникнуть принципиально новое наречие. В этом случае речь идёт, как вы понимаете, уже не о банальном обмене лексикой, а перекройке всего языкового строя. Такой феномен возникает обязательно в условиях полного двуязычия, причём один из языков изначально воспринимается в качестве родного, но и вторым люди тоже владеют в совершенстве.

Получается, как в ситуации с человеком, у которого два дома, один – от отца, другой – от матери. Только этот странный субъект отчего-то или не может, или не хочет себя полностью отождествлять с кем-либо из родителей. Как блудный сын, он из деталей жилья предков строит свою самостоятельную хибару. При этом, как утверждают лингвисты: "Использование смешанных языков представляет собой попытку самоидентификации и означает для говорящих языковое самоутверждение". Данное обстоятельство представляется самым странным моментом. Получается, что творцы гибридного языка как бы "застревают" посередине, в пространстве между двумя разными народами. К одному, который изначально был им родным, они уже не хотят себя относить, а к другому по определённым обстоятельствам не могут, или не имеют права. В подобном положении оказались, например, полукровки – дети русских промышленников и женщин-алеуток с острова Медный, что из архипелага Командорских островов. Русские этих метисов полностью за "своих" не признают, но от алеутов они желают отличаться, поскольку полагают себя людьми более высокого социального статуса. Так и возник уникальный медновский язык. Подобных в мире сейчас насчитывается несколько десятков.

Впрочем, некоторые лингвисты относят к смешанным языкам даже английскую речь, где германское начало столкнулось с англо-норманскими компонентами, но это довольно спорный вопрос и прямого отношения к нашему расследованию он не имеет. Как бы то не было, специалисты установили, что формирование "смешанных языков" обычно происходит довольно стремительно, в течение одного-двух поколений. Причём, если первое "изобретает" новую речь, чуть ли не играючи складывает новую конструкцию, при этом продолжая говорить на двух исходных, то их дети уже воспринимают гибрид как родной язык, а один из первоначальных, как правило, менее престижный, отбрасывают за ненадобностью и полностью о нём забывают. Так "медновцы" уже не знают настоящего алеутского. Постепенно может быть утрачен и другой, наиболее статусный. И тогда гибрид становится единственным и полноценным средством общения.

Возвращаясь к нашим славянам, надо признать, что хотя сама идея Марка Щукина представляется весьма перспективным выходом из славянского тупика, её конкретное приложение к племенам киевской культуры оказывается под большим вопросом. Во-первых, если балты вполне годятся на роль, впрочем, скорее, тогда уже славянской "матери", то бастарны, они же венеды, а равно любой другой народ из центральной части нашего континента, на роль "отца" наших героев решительно не подходят. Во-вторых, нет абсолютно никаких следов того, что племена, жившие севернее условной линии Припять-Десна-Сейм вплоть до эпохи Киевской Руси говорили на ещё каких-либо языках, кроме балтских. И в-третьих, любой исследователь, который желает доказать смешанное происхождение славянской речи, должен внятно объяснить, почему её носители предпочли "изобрести" данный гибрид, а не стали пользоваться готовыми исходными наречиями. Отсюда вполне логичный вывод: если часть балтов некогда и превратилась в славян, то случилось это в иное время и в другом месте. Киевской культуре роль данного "эмбриона" явно не по плечу.