Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

И. В. Рак.   Египетская мифология

Тяжбы в суде

История красноречивого поселянина

Эта повесть, созданная блистательно талантливым писцом, была очень популярна в Египте: текст её много раз копировался (до нас дошло пять списков — четыре на папирусах и один на остраконе). Возможно, в основу сюжета лёг подлинный случай из древнеегипетского судопроизводства конца III тысячелетия до н. э.

Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале он написан прозой — незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и — вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной — в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.

Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво, — но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесённого вслух, речь, насыщенная [243] созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а, стало быть, более убедительной и действенной.

Жирным шрифтом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской (в разных экземплярах текста некоторые выделения не совпадают). Поселянин, главный персонаж повести, — в буквальном переводе «полевой»; обычно этим словом называли крестьян-земледельцев, но «полевым» мог именоваться и просто не городской житель. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут (греч. Гераклеополь), куда направляется поселянин, — столица XX верхнеегипетского нома, в Первый Переходный период — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф.

При составлении примечаний частично использованы комментарии И. Г. Лившица к его прозаическому переводу повести.51)

Был человек по имени Ху-н-Инпу —
«Анубисом хранимый», поселянин
из Соляного Поля. У него
была жена; она носила имя
«Возлюбленная» — Мерет.

               И однажды
сказал своей жене тот поселянин:
«Послушай, собираюсь я спуститься52)
в Египет, чтоб оттуда для детишек
продуктов принести. Так что — ступай,
отмеряй ячменя мне; он — в амбаре:
остатки прошлогоднего зерна».

[Запасы их совсем уже иссякли:
лишь восемь мер жена набрать сумела.]
Две меры [он] отмерил ей [обратно],
тот поселянин, и сказал жене:
«Вот две ячменных меры в пропитанье
тебе с детьми твоими. Мне же сделай [244]
из остальных шести — хлебов и пива
на каждый день. Я этим проживу».

И вот в Египет этот поселянин
отправился, ослов своих навьючив
растениями, солью, древесиной
и шкурами [свирепых] леопардов,
и волчьим мехом; а ещё — камнями,
растений благовонных семенами
да голубями и другою птицей
53)
поклажа та наполнена была.
Всё это были Соляного Поля
различные хорошие дары.

Шёл поселянин, направляясь к югу, —
в ту сторону, где город Ненинисут.
Достиг он вскоре области Пер-Фефи,
что севернее Меденит.
54) И там —
там встретил поселянин человека,
на берегу стоявшего. Он имя
носил Джехутинахт — «Силён бог Тот»;55)
он сыном приходился человеку
по имени Исери. Оба были
людьми распорядителя угодий
вельможи Ренси, сына Меру.56)

               Этот
Джехутинахт, едва лишь он увидел [245]
ослов, которых поселянин гнал,
[и всю великолепную поклажу],
как в его сердце алчность загорелась,
и [сам себе] сказал Джехутинахт:
«Эх, вот бы мне изображенье бога
57)
с такою чудодейственною силой,
чтоб удалось мне с помощью той силы
добро у поселянина отнять!»

А дом Джехутинахта находился
у тропки, что вдоль берега тянулась.

Узка [дорожка] там, не широка:
набедренной повязки вряд ли шире;
обочина её — вода [речная],
а по другую сторону — ячмень.

И приказал Джехутинахт холопу,
его сопровождавшему:
«Иди-ка
и принеси мне полотно льняное
из дома моего».
             И тотчас ткань
доставлена была Джехутинахту.
Он тут же расстелил её на тропке
[ни обойти её, ни перепрыгнуть]:
один конец — в ячменные колосья,
другой, где бахрома, — на воду лёг.

Все люди той дорогой беззапретно
могли ходить. И поселянин тоже
спокойно шёл. Как вдруг Джехутинахт
его окликнул:
«Эй, поосторожней!
Смотри не потопчи мои одежды!»

Ему на это молвил поселянин:
«Что ж, поступлю я, как тебе угодно. [246]
Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт]58)».
И он поднялся выше по обрыву.

Тогда Джехутинахт прикрикнул [грозно]:
«Что ты собрался делать, поселянин?

Иль мой ячмень тебе дорогой будет?»

Ему сказал на это поселянин:
«Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]

Обрывист берег [ — не взойти на кручу,
а здесь] — ячмень встал на пути [стеною],
дорогу же ты нам переграждаешь
одеждами своими... Может, всё же
ты дашь пройти нам по дороге этой?»

Но только речь закончил поселянин, —
один из тех ослов, [которых гнал он],
стал поедать ячменные колосья
и полный рот колосьями набил.
И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!
Осёл твой жрёт ячмень!.. Что ж, поселянин,
за это я беру его себе.
Отныне будет он топтать колосья
во время молотьбы,
59) [а не на поле]».

Промолвил поселянин: «Путь мой верен,
[и не было мне выхода иного:]
дорога здесь — одна, но ты её [247]
мне преградил. Вот почему повёл я
ослов другой дорогою — опасной:
[ведь там ячмень! Ослы его не могут,
увидевши, не съесть; они ж — ослы,
они не разумеют,
что — запретно!]
И вот теперь осла ты отбираешь
за то, что рот колосьями набил?..
Но я — учти! — я знаю, кто владыка
усадьбы этой: вся она подвластна
начальнику угодий, сыну Меру —
вельможе Ренси. Он — учти! — карает
грабителя любого в этих землях
до края их!.. Неужто буду я
в его поместье собственном ограблен?!»

Джехутинахт сказал: «Не такова ли
пословица, что повторяют люди:
мол, произносят имя бедняка
лишь потому, что [чтут] его владыку?..

Я говорю с тобою. Я!! А ты
начальника угодий поминаешь!»

Схватил он тамарисковую розгу
зелёную — и отхлестал нещадно
всё тело поселянина той розгой;
ослов забрал, увёл в свою усадьбу.

И поселянин громко разрыдался:
так больно ему было [от побоев]
и так [коварно] поступили с ним!

Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]:
«Не возвышай свой голос! Ты ведь рядом
с обителью Безмолвия Владыки!
60)» [248]

Но поселянин молвил: «Ты не только
меня избил и все мои пожитки
себе присвоил, — ты ещё намерен
все жалобы из уст моих забрать,
[замкнуть мне рот!..] Безмолвия Владыка,
верни мне мои вещи, дабы криком
мне больше не тревожить [твой покой]!»

И десять дней подряд тот поселянин
стоял и умолял Джехутинахта
[вернуть ему добро]. Но не внимал он.

И поселянин в город Ненинисут,
на юг пошёл, чтоб с просьбой обратиться
к вельможе Ренси, сыну Меру.
                 Встретил
он Ренси у ворот его усадьбы,
когда тот выходил и вниз спускался,
чтоб сесть в свою служебную ладью, —
[а та ладья] принадлежала дому,
в котором правосудие [вершится].61)

И поселянин [вслед ему] воскликнул:
«Ах, если бы дозволено мне было
возрадовать твоё, вельможа, сердце
62)
той речью, [что хочу тебе сказать!
Но знаю: тебе некогда, ты занят], —
так пусть ко мне придёт твой провожатый, [249]
любой, что сердцу твоему угоден:
[ему свою поведаю я просьбу]
и с этим отошлю к тебе обратно».

И по веленью сына Меру Ренси
направился его сопровожатый,
который был его угоден сердцу,
которому он доверял всех больше.

[Ему поведав о своём несчастье],
послал его обратно поселянин,
и тот всю речь пересказал подробно.

Сын Меру про [разбой] Джехутинахта
уведомил сановников, что были
с ним рядом [и в его входили свиту].

Они ему в ответ: «Владыка мой!63)
По-видимому, этот поселянин —
его, [Джехутинахта, крепостной,
который, чтобы выменять продукты,
пришёл не к самому Джехутинахту,
как то велит обычай], а пошёл
к кому-нибудь другому по соседству.
Ведь так они64) всегда и поступают
со всеми поселянами своими,
идущими к другим, что по соседству...
Ведь так они и делают всегда!
И стоит ли карать Джехутинахта
за горстку соли?.. Пусть ему прикажут
вернуть добро — и он его вернёт».

Молчание хранил глава угодий вельможа
Ренси, сын вельможи Меру: [250]
сановникам своим он не ответил,
не дал и поселянину ответа.

Тогда явился этот поселянин,
чтоб умолять правителя угодий
вельможу Ренси, сына Меру.
                Молвил
он [сыну Меру]: «О, глава угодий,
владыка мой, великий из великих!
Тебе подвластно всё, что есть на свете,
и даже то, чего на свете нет!
Коль спустишься ты к озеру, вельможа, —
к тому, что Справедливостью зовётся,
и поплывешь под парусом,65) — пускай же
твои не оборвутся паруса,
ладья твоя движенья не замедлит,
беды с твоею мачтой не случится,
и реи не сломаются твои,
не поскользнёшься ты, сходя на берег,
не унесёт тебя волна [речная]
и не вкусишь ты ярости потока,
[каков] лик страха — не увидишь ты!
Плывут к тебе стремительные66) рыбы,
ты [только] жирных птиц сетями ловишь, —
[а столь удачлив ты] по той причине,
что ты — [родной] отец простолюдину,
муж для вдовы и брат для разведённой,
и потерявшим матерей — защитник. [251]
Дозволь же мне твоё, вельможа, имя
прославить по земле — [прославить] больше
любого справедливого закона!
О предводитель, скаредности чуждый;
великий, чуждый низменных деяний;
искоренитель лжи, создатель правды, —
на голос вопиющего приди!
Повергни зло на землю! Говорю я,
чтоб слышал ты! Яви же справедливость,
восславленный, хвалимыми хвалимый,
избавь [меня] от моего несчастья:
ведь на меня беды взвалилось [бремя],
ведь я изнемогаю от него!
Спаси меня — ведь я [всего] лишился!»

Держал же поселянин эти речи
во времена, [когда Египтом правил]
Величество Верховья и Низовья
Небкаура,
67) что голосом правдив.68)
Отправился глава угодий Ренси,
сын Меру, [к фараону в зал приёмов]
и пред Его Величеством сказал:
«Владыка мой! Мне встретился [намедни]
один из поселян. Его слова
отменно справедливы и прекрасны!
Тут некий человек, мой подчинённый,
имущество его себе присвоил, —
и он ко мне пришёл просить [защиты]». [252]

Тогда Его Величество промолвил:
«Коль для тебя воистину желанно,
чтобы здоровым видели меня, —
ты задержи-ка здесь его подольше
и на его мольбы не отвечай:
молчи! пусть сам он речи произносит!
Пусть речи те запишут [на папирус]
и нам доставят. Мы их будем слушать.

Но только позаботься, чтобы было
чем жить его жене и ребятишкам:
ведь ни один из этих поселян
[на промысел из дома] не уходит,
покуда [закрома] его жилища
до самой до земли не опустеют...

И, кстати, чтобы сам тот поселянин
был телом жив, ты тоже позаботься:
корми его. Но он не должен знать,
что это ты его снабжаешь пищей!»

Отныне каждый день ему давали
две кружки пива и четыре хлеба:
вельможа Ренси, сын вельможи Меру
давал всё это другу своему,
а тот уж — [поселянину] давал,
[как будто это он — его кормилец].
Правителю же Соляного Поля
сын Меру отослал [распоряженье] —
супругу поселянина того
припасами съестными обеспечить:
на каждый день — три меры ячменя.

И вот явился этот поселянин
второй раз умолять
[вельможу Ренси].
Сказал он: «О, угодий управитель,
владыка мой, великий из великих, [253]
богатый из богатых, величайший,
вельможа среди [избранных] вельмож!
[Ты] — небесам кормило рулевое,
[ты] — для земли [такая же] опора,
как балка поперечная [для крыши,
ты] — гирька на строительном отвесе!
[Ведь без руля небесные светила
не смогут совершать круговращенье;
прогнётся балка — крыша тотчас рухнет;
без гирьки нить отвеса покосится —
и здание построят вкривь и вкось.]
Так не сбивайся же с пути, кормило!
Не прогибайся же, опора-балка!
Не отклоняйся вбок, отвеса нить!

Но господин великий отбирает
[имущество другого человека],
который для него — не господин,
который одинок и беззащитен.

А между тем в твоём, вельможа, доме
всего довольно! Караваи хлеба,
кувшины с пивом — всё для пропитанья
найдётся там!.. Ужель ты обеднеешь,

кормя подвластных всех тебе людей?
Ужель ты собираешься жить вечно?
Ведь смертный умирает точно так же,
как [вся] его прислуга...
                 Сколь грешно
весам — фальшивить, стрелку отклоняя;
а человеку честному, прямому —
[бесстыдно] справедливость искажать!
Гляди же, как низверг ты Правду с места:
чиновники — дурные [речи] молвят,
[насквозь] корыстным стало правосудье: [254]
дознатели судейские — хапуги,
а тот, кому в обязанность вменялось
пресечь клеветника — сам клеветник!
[Живительного] воздуха податель
на землю пал и корчится в удушье;
а кто прохладу прежде навевал,
тот нынче не даёт дышать [от зноя].69)
Плутует тот, кто за делёж ответствен;
кто от несчастий должен защищать —
тот навлекает бедствия на город;
кому со злом предписано бороться —
он сам злодей!»
           И тут глава угодий,
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
предостерёг: «Тебя слуга мой схватит,
[и будешь ты безжалостно наказан
за наглые такие оскорбленья]!
Неужто сердцу твоему дороже
твоё добро?»
           Но этот поселянин,
[не вняв угрозе], дальше говорил:
«Крадёт зерно учётчик [урожая];
он должен увеличивать богатство
хозяина — а он несёт убыток
его хозяйству... Тот, кому пристало
законопослушанию учить —
он грабежу потворствует!..
                И кто же
преградой встанет на пути у зла,
когда он сам несправедливец — он, [255]
кто должен устранять несправедливость!
Он только с виду честным притворился,
а [сердцем] — в злодеяниях погряз!..

Иль к самому тебе, [вельможа Ренси],
всё это отношенья не имеет?..

Живуче зло! Но покарать его —
одной минуты дело. [Покарай же!]

Поступок благородный обернётся
тебе ж во благо. Заповедь гласит:
"Воздай [добром за доброе] деянье
тому, кто совершил его, чтоб [снова]
он [доброе] деянье совершил!"
А это значит: одари наградой
усердного в работе человека;
и это значит: отведи удар
заранее, пока не нанесён он;
и это значит: дай приказ тому,
кто приказанья исполнять обязан!

О, если б ты познал, [сколь это тяжко] —
быть разорённым за одно мгновенье!..
Зачах бы на корню твой виноградник,
случился бы падёж домашней птицы,
и дичь бы на болотах истребили!..
Но зрячий — слеп, и внемлющий — не слышит,
и превратился в грешника наставник».
<...>

И в третий раз явился поселянин,
чтоб умолять его
, [вельможу Ренси].
Сказал он: «О угодий управитель,
мой господин, ты — Ра, владыка неба,
с твоею свитой! Ты — [податель] пищи [256]
для всех людей; волне70) подобен ты;
ты — Хапи, что лугам приносит зелень
и жизнь дарует пашням опустелым!

Так пресеки грабёж и дай защиту
тому, кто угнетён; не превращайся
в стремительный и яростный поток,
[к которому никак не подступиться]
тому, кто [о защите] умоляет!
Ведь вечность уже близко — берегись!
71)
<...>

Не говори неправды! Ты — весы;
язык твой — стрелка, губы — коромысла,
а сердце — гирька. Если ты закутал
своё лицо
72) перед разбоем сильных, —
то кто ж тогда бесчинства прекратит?!

Подобен ты презренному вовеки
стиральщику белья, что жаден сердцем:
он друга подведёт, родных оставит
ради того, кто даст ему работу;
кто ему платит — тот ему и брат!

Ты лодочнику жадному подобен,
который перевозит [через реку]
того лишь, кто способен заплатить!

Ты честному [подобен] человеку,
но только честь — хромая у него!

Начальнику амбара ты подобен,
который строит козни бедным людям! [257]
Ты — ястреб для людей: он поедает
тех птиц, что послабее!
                Ты — мясник,
который получает наслажденье,
убийства совершая, — и никто
винить его не станет за страданья
зарезанных [баранов и быков]!»
<...>

Держал же поселянин эти речи
к главе угодий Ренси, сыну Меру,
у входа в дом суда.
               И Ренси выслал
охранников с плетьми его унять.
И прямо там они его нещадно
плетьми избили с ног до головы.

Тогда промолвил этот поселянин:
«Идёт сын Меру поперёк [закона]!

Его лицо ослепло и оглохло,
не видит и не слышит ничего!
Заблудший сердцем, память растерявший!

Ты — город без правителя!..
Ты словно толпа без предводителя!..
Ты словно ладья без капитана на борту!..
Разбойничий отряд без атамана!..»
<...>

В четвёртый раз явился поселянин,
чтоб умолять его, [вельможу Ренси].

Застав его при выходе из храма Херишефа,
он так ему сказал: «Прославленный,
Херишефом хвалимый — [258]
тем [богом], что на озере своём,
73)
из чьей [святой] обители ты вышел!

Добро сокрушено, ему нет места, —
повергни же неправду ниц на землю!
74)

Охотник ты, что тешит своё сердце,
одним лишь развлеченьям предаваясь:
гарпуном убивает бегемотов,
быков стреляет диких, ловит рыбу
и ставит сети и силки на птиц.
<...>

Уже в четвёртый раз тебя молю я!
Неужто прозябать мне так и дальше?!..»

Поселянин приходит к Ренси девять раз и произносит девять речей, обличая разгул несправедливости вокруг и упрекая Ренси в бездействии и попустительстве беззаконию. Распорядитель угодий, во исполнение наказа фараона, по-прежнему оставляет жалобы без ответа. Потеряв, наконец, терпение, поселянин заявляет:

«Проситель оказался неудачлив;
его противник стал его убийцей...

[Опять] ему с мольбой [идти] придётся,
[но — не к тебе уже, вельможа Ренси!]
Тебя я умолял — ты не услышал. [259]
Я ухожу. Я жаловаться буду
Анубису-владыке на тебя!»75)

И тут глава угодий [фараона]
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
двух стражников послал за ним вдогонку.

Перепугался этот поселянин:
подумал он, что делается это
затем, чтоб наказать его [сурово]
за [дерзкие] слова.
                Воскликнул он:
«Родник с водой для мучимого жаждой,
грудное молоко для уст младенца —
вот что такое смерть для человека,
который просит, чтоб она пришла,
но — тщетно: медлит смерть и не приходит!»

Сказал тогда глава угодий Ренси,
сын Меру: «Не пугайся, поселянин!

С тобой ведь для того так поступают,
чтоб ты со мною рядом оставался».

Промолвил поселянин:
                «Неужели
вовеки мне твоим питаться хлебом
и пиво пить твоё?»
                Ответил Ренси,
глава угодий, сын вельможи Меру:
«Останься всё же здесь,
и ты услышишь все жалобы свои». [260]

                И приказал он,
чтоб слово в слово зачитали [их]
по новому папирусному свитку.

Затем глава угодий [фараона]
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
доставил [свиток с жалобами теми]
Величеству Верховья и Низовья
Небкаура, что голосом правдив.

И было это сладостней для сердца
Величества Его, чем вещь любая
египетских земель до края их!

И рек Его Величество: «Сын Меру!
Сам рассуди и вынеси решенье!»

Тогда глава угодий [фараона]
вельможа Ренси, сын вельможи Меру,
послал двух стражей за Джехутинахтом.

Когда его доставили, был [тотчас]
составлен список...

Заключительные 7 столбцов текста разрушены. По отдельным уцелевшим словам, однако, можно понять, что справедливость восторжествовала: поселянину возвратили его ослов с поклажей, а всё имущество Джехутинахта — 6 человек прислуги, домашний скот и запасы полбы и ячменя — было конфисковано.

Суд над грабителями гробниц

Если греческое «жизнь египтянина состоит из приготовлений к смерти» перефразировать по-современному — чуть не половина государственной экономики работала на то, чтоб плоды труда замуровать в подземелье. Земля хранила несметные богатства — и неудержимо влекла грабителей усыпальниц. Ни жесточайшие кары, вплоть до скармливания заживо крокодилам и львам, ни вера в возмездие, исходящее от богов, не могли остановить гробокопателей.

В XVIII династию (с Тутмеса I) фараоны перестали возводить [261] пирамиды, куда хоть и трудно было проникнуть, зато легко найти. Отныне гробницы владык высекали в скалах на Западе Фив и после погребения замуровывали, а вход опечатывали, заваливали щебенкой и тщательно маскировали. Некрополь патрулировала стража, стояли дозорные, — но служители Города Мёртвых помнили, где спрятано вожделенное золото, и нередко вступали с грабителями в сговор.

Вот знаменитое дело грабительской шайки каменотёса Амонпанефера — три судебных папируса времён Рамсеса IX (XXI+) династия; Британский музей). Прямые цитаты в переводах И. С. Лурье (с незначительной авторской редактурой).

Амонпанефер и его сообщники были обнаружены грабившими на Западе — то есть схвачены дозором, и в год 16-й от начала отсчёта лет (царствования Рамсеса IX), в 3-й месяц Половодья, в 14-й день состоялся первый допрос. Уже состав судей — фиванский градоначальник визирь (египетск. чати) Хаэмуас, двое дворецких владыки и правитель Фив Пасар — говорит, насколько нерядовым было дело.

Амонпанефера допросили при помощи битья палками, его руки и ноги были скручены. Били в таких случаях обычно по подошвам ног, что особенно больно и почти никто не может вынести. Амонпанефер признался: Четыре года назад, в 13-м году царствования фараона — да живёт он, да здравствует и да благоденствует! — я по своему обыкновению отправился грабить могилы вместе с моими сообщниками. Это: каменотёс Хапиур, земледелец Амонемхеб, плотник Сетинахт, плотник начальника охотников Иеренамон, камнерез Хапио и водонос Каэмуас*) — всего 7 человек. Мы проломали гробницы на Западе и вынесли гробы. Мы сорвали золото и серебро с гробов и поделили его между собой. Затем мы проникли в гробницу Чанефера, третьего жреца Амона. Мы открыли её, и вынесли наружу гробы, и вытащили мумию, и положили её в один из углов усыпальницы. Гробы и мумию мы перевезли на остров и под покровом ночи сожгли...

Предание мумии огню — естественно, отнюдь не акт циничного надругательства: с уничтожением тела прекращалась жизнь покойного в потустороннем мире, и он уже не мог оттуда настичь своих обидчиков и свершить возмездие. По той же причине необходимо было сжечь и изготовленный в виде мумии гроб. (Разорители скифских захоронений на Алтае всё же были гуманнее: они только переламывали мумии ноги, чтоб не догнала, но «вечной жизни» покойного не лишали.)

...А золото и ценности мы поделили между собой, — продолжает Амонпанефер. — На мою долю пришлось 4 кит золота (меньше 40 [262] граммов, но скоро мы увидим, что это ложь; да и вообще о главном своём злодеянии Амонпанефер ещё не проронил ни звука). Потом меня арестовали. Но пришёл ко мне писец Хаэмипет, и я отдал ему свою долю.

Здесь в папирусе пробел. Надо думать, высокий суд заинтересовался продажным чиновником, освободившим преступника за взятку. Место оставили для записи допроса; но о подкупе писца Амонпанефер расскажет лишь спустя девять дней.

А покуда в суд привели рыболова Панахтемипета. «Они, — признался сообщник мародёров, — попросили перевезти их ночью на западный берег. Когда я их перевёз, мне было велено вернуться за ними завтра. Вечером следующего дня я вернулся и перевёз их обратно. Спустя несколько дней мне заплатили 3 кит золота».

Затем Амонпанефер был допрошен во второй раз, и снова, выдержав побои, он не сказал главного — про ограбление пирамиды. Он сознался лишь в ограблении нескольких усыпальниц знатных людей — втроём с каменотёсом Хапиуром и камнерезом Хапио. Мумию опахалоносца фараона они на этот раз сожгли прямо в гробнице.

Наконец, перед судом предстал для допроса медник Паихихет. Амонпанефер не упоминает его в числе своих сообщников; судя по всему, это были разные шайки. Паихихет назвал троих медников, плотника и работника некрополя, бывших с ним в гробнице вельможи. Награбленное имущество они продали где-то на пристани. А на Запад их перевозил всё тот же рыболов Панахтемипет.

Второй папирус датируется 18-м днём 3-го месяца Половодья — то есть четырьмя днями позже. Начальник стражи некрополя Пауро заявил, что осквернены не только гробницы вельмож, о которых шла речь в суде, но и священное погребение бога — фараона Аменхотепа I, да живёт он, да благоденствует и да здравствует вовеки. По этой жалобе градоначальник Хаэмуас и дворецкие властелина отправили инспекцию для осмотра некрополя.

«Пирамида-) Аменхотепа, — гласит инспекторский отчёт, — погребальная камера которой находится на 120 локтей в глубину <...> проверена в этот день. Найдена целой.

Пирамида фараона Иниотефа была найдена нарушенной грабителями, сделавшими подкоп в 2 1/2 локтя в её северной стороне. Но грабители не сумели проникнуть в неё».

Целы были и усыпальницы других фараонов — все, кроме одной: фараона Себекемсафа (XVII династия). Она была найдена повреждённой грабителями, пробуравившими отдалённейшую комнату её пирамиды <...> Погребальная камера фараона была найдена пустой от её владыки, — да живёт он, да здравствует и да благоденствует! — и от его супруги. [265] Грабители наложили свои руки на них. Вельможи рассмотрели подкоп и обнаружили способ, каким грабители наложили руки на этого фараона и его царственную супругу.

Из десяти царских усыпальниц разграбленной оказалась только эта, но что касается погребений вельмож, — обнаружено, что грабители их всех повредили; их владельцы выброшены из своих гробов и саркофагов и брошены на землю, а их погребальная утварь вместе с золотом, серебром и ювелирными изделиями разграблены.

Пауро доложил об этом вельможам и дал им список грабителей. Отсюда мы можем догадаться (а запись в папирусе скоро это и подтвердит), что с арестом двух грабительских шаек многим служителям Города Мёртвых стало не по себе, и доносы посыпались как из рога изобилия (разумеется, в том числе и ложные, как увидим абзацем ниже). Пока же все, кого Пауро назвал, были арестованы и заключены в темницу. Они были допрошены и сказали то, что случилось.

На следующий (19-й) день на допрос был приведён медник Пахар. Не выдержав побоев, бедняга оговорил себя — что якобы он проник в гробницу Рамсеса III, и вынес оттуда немного вещей, и присвоил их. Но воздадим должное сынам тех жестоких времён: при всей жестокости они добивались истины, а не только признания. Медника отвели в некрополь и велели показать погребение, о котором он сказал, что ограбил его, и медник не смог. Вельможи приказали допросить медника тяжким допросом посреди долины, но не было обнаружено, что он знает какое-либо место. <...> И он поклялся собственным избиением, отрезанием своего носа, ушей и сажанием на кол, говоря: «Я не знаю здесь никакого места».

Тогда вельможи осмотрели гробницу Рамсеса III и нашли, что она цела. По этому случаю в некрополе устроили праздник: вельможи повелели всем людям некрополя обойти Запад в великом шествии.

Однако вечером того же дня Несиамон и Пасар встретили каких-то чиновников некрополя, и Пасар им сказал: «Что до шествия, которое вы сделали сегодня, это вовсе не шествие, а ваша радость». Мы знаем об этом из доноса Пауро, подслушавшего их разговор. «Я обнаружил Несиамона, вельможу, и Пасара, правителя города, когда они перебранивались с людьми некрополя подле храма Птаха. И Пасар сказал этим людям: Вы ликовали надо мною. <...> Или же вы ликуете относительно того, что вы были там, проверили гробницу и обнаружили её целой, хотя повреждена гробница фараона Себекемсафа и его царственной супруги?" У Пасара есть донос о весьма тяжких преступлениях, содеянных людьми некрополя, и нельзя умолчать о них, ибо это преступления великие, подлежащие или казни через нож, или сажанию на кол, или наложению какого-[264]либо другого тяжёлого наказания. Услышал я эти слова и вот, докладываю их перед моим владыкой, ибо было бы преступлением такому, как я, услышать подобные слова и утаить их».

Основательность обвинений правителя Фив суд рассмотрел спустя день. Но в папирусе здесь неясное место. Привели каких-то трёх медников — совсем не тех, чьи имена назывались при первом допросе; и было обнаружено (можно представить, после каких побоев), что эти люди не знают гробницы, относительно которой Пасар высказал свои обвинения.

«Пасар был признан неправым», — гласит папирус. А что же с невиновными медниками? Им дали свободу, но — передали в этот день верховному жрецу Амона-Ра, царя богов. Из этого же самого папируса мы знаем, что верховному жрецу «передали» и всех преступников, подлежащих казни...

И вот последний папирус — 23-й день 3-го месяца Половодья. Амонпанефер рассказывает всю историю своей шайки. Поначалу они грабили вдвоём с каменотёсом Хапиуром, а четыре года назад объединились с другими работниками некрополя, знавшими о богатых погребениях, и вскоре ограбили пирамиду Себекемсафа. «Мы взяли наши медные инструменты, — свидетельствует Амонпанефер, — и прорыли пирамиду этого царя сквозь её отдалённейшую комнату. Мы взяли зажжённые светильники в наши руки, и мы спустились вниз и нашли этого бога лежащим в погребальном помещении. Мы также нашли погребальное помещение его царственной супруги. Мы открыли саркофаги и гробы, в которых они покоились, и увидели почтенную мумию фараона. На её шее было множество амулетов и золотых драгоценностей, а на лице золотая маска. Почтенная мумия фараона была целиком обложена золотом. Мы сожгли их гробы и поделили между собой золото — каждому пришлось по 20 дебенов.

Через несколько дней надзиратель квартала прознал, что мы грабили. Он схватил меня и передал в канцелярию градоправителя. Тогда я отдал свои 20 дебенов золота писцу канцелярии Хаэмипету, и он отпустил меня. Я вернулся к своим сообщникам, и они возместили мне мою часть. И я стал вместе с другими грабителями грабить усыпальницы вельмож. И многие люди, кроме меня и моих сообщников, также грабят в некрополе...».

Папирус заканчивается перечнем преступников. Их намного больше, чем было у Амонпанефера сообщников. Один из них, как оказалось, бежал из города, остальные были схвачены и переданы верховному жрецу Амона-Ра — дожидаться, пока фараон, наш владыка — да живёт он, да здравстует и да благоденствует! — вынесет им свой приговор. [265]


51) См.: Сказки и повести Древнего Египта / Пер. с древнеегипетск. и коммент. И. Г. Лившица; Отв. ред. Д. А. Ольдерогге. Л., 1979 (Литературные памятники).

52) Перевод буквальный: поселянин собирается «спуститься» с западного плато, где расположен оазис Соляное Поле, в долину Нила.

53) В оригинале здесь длинный перечень названии растении, камней и птиц, но значения этих названий ещё не установлены.

54) Местонахождение Пер-Фефи и Меденит неизвестно.

55) В 1975 г. О. Д. Берлев установил, что этот персонаж носит имя не в честь Тота, а в честь Анти (Немти) — Немтинахт. Автор следует устаревшему прочтению просто по традиции.

56) Имя «Исери» буквально означает «Тамарисковый», «Меру» — «Любимый», значение имени «Ренси» неясно.

57) То есть волшебный амулет.

58) Фразы, которая заключена в квадратные скобки, в подлиннике нет, но, как установил санкт-петербургский египтолог А. С. Четверухин, предыдущая фраза «верен мой путь» составлена наподобие каламбура и содержит прямой намёк на другие смыслы: «нет пути» и «нет выхода». Эта фраза повторяется в повести трижды.

59) В Древнем Египте при обмолоте зерна использовали быков и ослов: их гоняли по колосьям, расстеленным на гумне.

60) «Владыка Безмолвия» — Осирис. Фраза Джехутинахта двусмысленна: он напоминает поселянину, что тот находится неподалёку от храма Осириса, которого грешно тревожить криками, и в то же время намекает, что поселянин окажется в «обители Осириса» — Загробном Мире, если «возвысит голос» — осмелится пожаловаться на самоуправство.

61) Термин «арерит», толкуемый словарём Фолкнера как «Hall of judgement», может означать и просто «учреждение».

62) «Возрадуй сердце своё» — этикетная фраза, которой полагалось предварять обращение к человеку более высокого чина (независимо от характера известия или просьбы: они могли быть отнюдь не радостными).

63) Коллективное обращение к вельможе от группы лиц обычно делалось в единственном числе.

64) «Они» — мелкие сельские чиновники.

65) В оригинале игра созвучий: «маау» — «парус», «маат» — «истина, правда».

66) Фраза с двойным смыслом: прилагательное «стремительный, шустрый» звучало так же, как глагол «колоть острогой [рыбу]». Кроме того, «стремительные» можно истолковать в значении «быстро мечущиеся», то есть «пугливые», и прочесть весь фрагмент иначе: «не увидишь ты испуганного лица: ведь даже пугливые рыбы [сами] к тебе плывут....»*.

67) Один из фараонов Первого Переходного периода, вероятнее всего — Хети II (IX династия) или Хети III (X династия).

68) «Правдивый голосом», «правогласный» — эпитет, которым полагалось сопровождать имя умершего. В период, когда создавалась повесть о красноречивом поселянине, основное значение этого эпитета было: «тот, чьи слова и поступки не нарушали миропорядка, установленного богиней правды Маат». Позднее «правогласный» стало означать: «тот, чьи клятвы в безгрешности перед Загробным Судом правдивы, оправданный Судом».

69) Как уже говорилось, понятие «правда, справедливость» («маат») подразумевало не только справедливость в нашем понимании, но также и естественный порядок вещей, законы природы — смену времён года, движение светил, разливы Нила и т. д., — вот почему поселянин в одном ряду перечисляет и неблагоприятные природные явления, и зло, творимое людьми.

70) То есть разливу Нила.

71) Поселянин имеет в виду Загробный Суд и наказание за земные грехи.

72) См. примеч. 143 на с. 220.

73) «Тот [бог], который в своём озере» — буквальное значение имени Херишеф: главными культовыми центрами этого бога были Ненинисут и Фаюмский оазис с Меридовым озером.

74) Или, если верно толкование группы знаков «три чёрточки» как числительного «три» (эта группа может быть и просто графическим показателем множественности при собирательном понятии), то в подлиннике буквально: «повергни спину трёх неправд к земле». Ранее, в третьей речи (этот фрагмент опущен), поселянин, упоминая три символа справедливости — ручные весы, «стоячие» весы и честного человека, — взывает к Ренси: «будь подобен этой триаде; если триада попустительствует — попустительствуй и ты!»

75) Что подразумевается под «жалобой Анубису» — неясно, однако упоминание именно этого бога едва ли случайно: поселянин носит имя «Хранимый Анубисом» (см. начало повести).

+ ) В книге XVIII. HF.

* ) Так. HF.

- ) Не знаю уж, почему в переводе использовано слово «пирамида» — но в обоих случаях явно имеются в виду подземные гробницы. HF.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Э. Бикерман.
Государство Селевкидов

Джеймс Веллард.
Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес

Всеволод Авдиев.
Военная история Древнего Египта. Том 2

Е. В. Черезов.
Техника сельского хозяйства Древнего Египта

Гасым Керимов.
Шариат: Закон жизни мусульман. Ответы Шариата на проблемы современности
e-mail: historylib@yandex.ru