3. Во главе Совета. Арест

   По всей видимости, охранные органы империи не располагали вполне достоверной информацией о расстановке сил в Совете и о реальной роли Троцкого. Это свидетельствовало о подлинной растерянности властей, ибо Троцкий был на виду, находился в центре всех политических событий, которые происходили в столице во второй половине октября – ноябре 1905 г. Репрессии начались с ареста безликой фигуры Хрусталева-Носаря только по формальной причине – он все еще занимал пост председателя Совета официально.

   На это событие Совет ответил резолюцией, написанной Троцким: «26 ноября царским правительством взят в плен председатель Совета рабочих депутатов т. Хрусталев-Носарь. Совет рабочих депутатов выбирает нового председателя и продолжает готовиться к вооруженному восстанию»^[441]. Этим же вечером на квартире присяжного поверенного нефракционного социалиста Н.Д. Соколова^[442] состоялось заседание Исполкома Совета, на котором рассматривался вопрос о дальнейшей тактике социалистов в Совете и о кандидатуре в его председатели. К единому мнению прийти не удалось. На следующий день бурные прения о том, что делать дальше, разгорелись уже на заседании Исполкома. Представитель эсеров В.М. Чернов предложил выпустить заявление, что на правительственные репрессии Совет будет отвечать террористическими ударами. Это было авантюристическое предложение, практически не реализуемое, так как силами для ответных репрессий Совет не располагал.

   Исполком избрал трехчленное председательство: Троцкий, Д. Сверчков (под фамилией Введенский – ему было получено руководство финансовыми делами) и депутат от Обуховского завода меньшевик П. Злыднев. Вслед за этим новое руководство было утверждено общим собранием Совета. И хотя Троцкий даже теперь формально не стал единоличным руководителем Совета, его функции как руководителя еще более укрепились^[443]. Но происходило это уже в то время, когда власти начали в Петербурге контрнаступление.

   2 декабря был опубликован так называемый Финансовый манифест, идея и изначальный текст которого принадлежали Крестьянскому союзу^[444]. Правда, манифест был отредактирован Троцким, обогатившим документ как новыми принципиальными положениями, так и яркостью формы^[445]. После этого он был утвержден на совместном заседании Совета и опубликован. В ответ правительство издало правила, ужесточавшие наказание за участие в забастовках, и закрыло все восемь газет, опубликовавших Финансовый манифест.

   Манифест провозглашал неизбежность финансового банкротства царизма и предупреждал, что долговые обязательства династии Романовых не будут признаны победоносным народом. «Самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий, – говорилось в документе. – Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом».

   Авторы манифеста исходили из того, что реальный путь к свержению правительства состоял в том, чтобы отнять у него источник существования – финансовые доходы. В связи с этим манифест содержал призыв к рабочим, а также всем другим бедным слоям населения, изымать свои вклады из банков и сберегательных касс и требовать выплаты заработной платы наличными деньгами в звонкой монете. К крестьянам был обращен призыв прекратить выплату выкупных платежей за землю, полученную ими по условиям реформы 1861 г.

   Финансовый манифест был подписан Советом рабочих депутатов, Главным комитетом Всероссийского крестьянского союза, Центральным комитетом и Организационной комиссией социал-демократической партии, ЦК партии социалистов-революционеров, ЦК Польской социалистической партии^[446]. Он рассматривался как средство нажима на правительство, ослабления его финансовой мощи, подрыва доверия к нему со стороны зарубежных государственных и предпринимательских кругов. Но разумеется, этот документ был с экономической точки зрения нелепостью, а в политическом отношении сгустком демагогии. Каким образом Совет мог не допустить уплаты долгов, не обладая реальной государственной властью? Как можно было уговорить рабочих отказываться получать заработную плату бумажными рублями? Если бы они пошли на это, им просто не на что было бы жить. Не говоря уже о том, что у рабочих и других низших слоев населения не было сколько-нибудь значительных банковских вкладов, и их весьма проблематичное изъятие, даже если бы таковое и произошло, не оказало бы существенного влияния на экономико-финансовое положение страны.

   Финансовый манифест следует рассматривать скорее как признак слабости Совета, а не его силы. Разумеется, это была одновременно и вина и беда Троцкого, который официально стал одним из трех руководителей Совета почти накануне его разгона. Троцкий не мог этого не осознавать, но волей обстоятельств он вел себя так, будто революционная волна еще только нарастала. В конце ноября – начале декабря он публиковал в «Русской газете», газете «Начало» и большевистской газете «Новая жизнь» все более и более дерзкие статьи и обращения. При этом он не только воздерживался от призыва петербургских рабочих к вооруженному восстанию, но стремился остановить действия наиболее горячих сторонников прямой военной схватки от ввязывания в бой, опасаясь непредвиденных последствий от этих действий.

   После ареста Хрусталева-Носаря в «Русской газете» появилась несколько странная и противоречивая статья Троцкого под заголовком «Дерзайте!». Статья как бы провоцировала власти на дальнейшие репрессии против Совета: «Правительство осмелилось захватить Хрусталева. Пусть же оно не теряет времени и захватит весь Совет рабочих депутатов!» Но тут же высказывалось мнение, что после «первого дерзкого шага» правительство не решится сделать второго. Объяснялось это тем, что за Советом, мол, стоит пролетариат, за каждой революционной организацией находится сила революционного народа. И вновь в конце статьи звучал провокационный призыв: «Не останавливайтесь на половине пути! Идите до конца! Сперва арестуйте всех зачинщиков, затем раздавите все организации и, наконец, задушите народ! Дерзайте, палачи! Революция спокойно ждет вашей последней атаки!»^[447]

   Хотя, казалось бы, в этой статье содержались скрытые угрозы вооруженного отпора, в целом она выглядела как свидетельство ослабления революционных сил, как признание, что противник действительно вскоре обрушится и уничтожит их. П.Б. Струве, прочитав этот текст, заметил: «Совет рабочих депутатов заготовил (на словах) вооруженное восстание и тем приготовил свой собственный арест»^[448].

   В первых числах декабря в редакции газеты «Начало» Троцкий встретился со своим старым знакомым по городу Николаеву Г. Зивом, который оставил любопытную зарисовку этой встречи, свидетельствующую о том, что Троцкий уже ощущал себя видным политическим деятелем:

   «В элегантно одетом, изящном господине с очень важным видом я с трудом узнал Леву Бронштейна с его небрежной косовороткой и прочими атрибутами былого опрощения.

   Хотя он обнялся со мной и расцеловался, в его отношении ко мне явно давал себя чувствовать покровительственный холодок человека, стоящего очень высоко на общественной лестнице и не имеющего возможности тратить время с друзьями того отдаленного времени, когда он еще не был в чинах. Он уделил мне всего 2 – 3 минуты в коридоре, пригласил на завтрашнее заседание Совета и исчез в редакционном лабиринте»^[449].

   «Завтрашнее заседание» Совета состоялось 3 декабря в здании Вольного экономического общества. Троцкий на этом заседании председательствовал и выступил с обширным докладом о работе Исполкома^[450]. На заседании Исполкома в этот день большевики, руководствуясь требованиями Ленина, предложили объявить в Петербурге всеобщую политическую стачку протеста против реакционной политики правительства, выразившейся, в частности, в закрытии ряда печатных органов, рассчитывая превратить стачку в вооруженное восстание. Большевики призывали «принять вызов абсолютизма, снестись немедленно со всеми революционными организациями страны, назначить день открытия всеобщей политической стачки, призвать к действию все силы, все резервы и, опираясь на аграрные движения и волнения солдат, идти навстречу решительной развязке». Это предложение, крикливое, но достаточно пустое по своему реальному содержанию, было поддержано делегатами Железнодорожного и Почтово-телеграфного союзов и некоторыми другими депутатами^[451].

   Троцкий занял более умеренную позицию. Он высказал мнение, что восстание должно начаться не в столице, где власти держат отборные вооруженные силы, а на периферии, где можно будет застать власти врасплох^[452]. Пока на заседании шли бурные дискуссии, пришли сообщения о том, что правительством уже отдан приказ об аресте руководителей Исполкома Совета и других активных его деятелей и что к зданию Вольного экономического общества стягиваются войска (солдаты Измайловского полка, верховые казаки), жандармы, полицейские, представители административных властей. Тем временем главный Помпейский зал помещения был заполнен членами Совета, корреспондентами и другими лицами, ожидавшими начала вечернего заседания. Исполнительный комитет, проводивший свое заседание на втором этаже, принял решение скрыться, по крайней мере кому-то, чтобы обеспечить преемственность в работе. Но сделать это было уже невозможно. Массивное здание Вольного экономического общества было полностью окружено. А еще через несколько минут первый Петербурский Совет рабочих депутатов был в полном составе арестован вошедшими в здание солдатами^[453].