Историография вопроса

Проблема сравнительного анализа германских и славянских источников (в частности, «Правд») весьма скупо отражена в историографии, как русской, так и немецкой. Русские историки начали интересоваться этой проблемой только в конце XIX века, немецкие историки — историки права — значительно раньше. Правда, немецкие историки занимались не столько сравнительным анализом источников германцев и славян, сколько изучением самой «Русской Правды» — законодательного памятника восточных славян XI века.

Георг Эверс в 1826 году сделал перевод «Русской Правды» на немецкий язык. Но сделал он этот перевод, с нашей точки зрения, не совсем удачно, так как сама «Русская Правда» почти потерялась в тех рассуждениях и повествованиях по поводу истории Руси, которые Эверс предпослал источнику.

«Русской Правде» и ее переводу в его книге, имевшей около 400 страниц, было уделено всего несколько страниц, на которых, хотя и последовательно, но кратко излагались статьи «Краткой Правды»⁸. До этого у него идет довольно своеобразное и крайне идеалистическое повествование о событиях русской истории, начиная с Рюрика. Опирается он в своем изложении в основном на летописи и договоры, но интерпретирует их в нужном ему направлении. Направление же это крайне норманистское. Главы своей работы Эверс называет так:

1. Владычество трех братьев и образ древнего наследства.
2. Раздача областей.
3. Наследие престола и т. д.

С первой же главы автор называет русское государство «славяно-финским», находившимся «во глубине Севера»⁹. С 300-й страницы он начинает излагать 17 статей «Краткой Правды». Комментарии к ним даются в послесловии очень скупые. В книге изложение статей «Русской Правды» идет под рубрикой «Отделение седьмое». В конце книги есть подзаголовок «Правда XIII века». Видимо автор имеет в виду «Пространную Правду». Но подзаголовка «Пространная Правда» и нумерации статей нет. Есть только отдельные абзацы: «О смертоубийстве», «О телесных наказаниях», «О собственности».

В целом едва ли могло составиться ясное представление о «Русской Правде» по этому «переводу». Пользы науке он не принес и скоро был забыт. Упоминаем мы о нем лишь как об интересном историографическом факте. Повторяем, это еще не сравнительный анализ памятников германского и славянского права, но уже проявление интереса к русским ранним правовым источникам.

Характеристику работ русских историков следует начать с работ Н. Д. Иванишева, С. М. Шпилевского, С. В. Ведрова. Они действительно пытались производить сравнительный анализ славянских и германских источников.

H. Д. Иванишев, еще, будучи адъюнктом Киевского университета, написал работу¹⁰, в которой сравнивал славянские и германские законодательства с целью уточнения, как он говорил, «платы за убийство».

Работа, кроме предисловия, содержит 3 главы:
I. Вира в германских законодательствах.
2. Плата за голову у славян.
3. Вира и головничество, или головщина, в древнем русском праве в сравнении с германской вирой и платой за убийство у славян.

В работе 112 страниц. Уже из предисловия ясно, что перед нами автор крайне идеалистического направления. Каждое племя у него определяется «отличительным характером мысли»¹¹. Далее читаем: «...Народы не успели еще обменяться произведениями духовной жизни, когда жизнь общественная управляется естественным чувством правосудия, близким к инстинкту»¹².

Говоря о германцах, он в том же приподнятом идеалистическом тоне прославляет их «исторические судьбы», «германский дух», «единство национального духа» и т.д¹³.

Право мести у народов он выводит из «…вечно живой идеи правосудия, принявшей грубую форму мести»¹⁴.

Н. Д. Иванишев сравнивает источники с единственной целью — выяснить, каковы были вира и порядок ее уплаты у разных народов. Автор констатирует, что в ряде источников (в германских «Правдах») вира за убийство женщины выше, чем за убийство мужчины, но выводов никаких не делает. Говоря о праве мести у славян, он выводит его из «религиозного чувства»¹⁵.
Упоминая о главе LVIII «Салической Правды» («О горсти земли»), автор констатирует, что виру за преступника могли платить родственники убийцы до 6-го поколения включительно¹⁶. «Регистрируя» этот факт по источнику, он не делает никаких попыток сопоставить его с тем фактом, что по «Русской Правде» «жители одного округа или деревни, если не могли представить на суд преступника, принадлежавшего к их обществу, должны были платить за убийство» ¹⁷. Это положение автор тоже только «регистрирует» через 35 страниц после первого, не делая попыток сопоставления приведенных фактов. Ни экономические, ни социальные вопросы его не интересуют. Но в работе интересно то, что автор, хотя и без выводов, но приводит отдельные казусы, записанные в законодательствах: и в «Русской Правде», и в германских «Правдах». Моментами он даже пытается делать некоторые сопоставления, но, конечно, по-своему, т. е. главным образом в идеалистическом духе

Н. Д. Иванишев попытался произвести сравнение некоторых славянских законодательных памятников. Теоретические обоснования его работы не лишены интереса. Он пишет: «Законодательство каждого отдельного народа, как выражение народной мысли, может быть понято только тогда, когда мы будем рассматривать его в связи с законодательствами других одноплеменных народов» ¹⁸.

Объясняя свое стремление сравнить славянские источники с германскими, он говорит следующее: «Для древнего российского законодательства исследование славянских законодательств не только важно потому, что может прояснить нам древние наши законодательные памятники, но и потому, что оно дает нам возможность решить вопрос, считать ли нам древние памятники российского законодательства произведениями, заимствованными у германцев, или чисто славянскими?»¹⁹. С этой целью автор останавливается на статьях об убийстве в славянских и германских «Правдах» и исчислении вир в тех и других источниках.
Н. Д. Иванишев подметил следующую закономерность в «Leges Barbarorum»: «Количество виры назначается сообразно с состоянием, полом и возрастом убитого лица... Так как главная сила народа составлялась из лиц свободных состояний (ingenuae) и так как из свободных возникли высшие, а частью и низшие состояния, то германское законодательство за сравнительную единицу при оценке лиц разного состояния принимает цену, положенную за жизнь свободного человека. Вира для благородных состояний есть увеличенная цена жизни свободного лица, а litae и рабы получали в несколько раз уменьшенную виру свободного» ²⁰.
В основном это наблюдение автора о вире за убийство в «варварских» «Правдах» не противоречит действительности. В «Leges Barbarorum» мы действительно встречаем такое соотношение вир. Но выводы, которые позже делает автор из этих наблюдений, совершенно априорны. Произведя в дальнейшем анализ некоторых славянских законодательств, и найдя там другой принцип исчисления вир, а в «Русской Правде» — аналогичный порядок исчисления вир, он делает совершенно произвольный вывод о влиянии германских «Правд» на «Русскую Правду» и о заимствовании системы вир «Русской Правдой» из «Leges Barbarorum» ²¹. Эти выводы не имеют никаких оснований.

Н. Д. Иванишев является ярым сторонником норманнской теории происхождения русского государства. В подтверждение ее и для обоснования своей точки зрения о германском влиянии на «Русскую Правду» он пишет: «Цена свободного человека является сравнительной единицей: «аще ли будет русин... изгой... либо Словении». В германских законодательствах вместо «homini liberi» укрепляется название народа (franki, ribuarii).B «Русской Правде» под названиями «русин» и «Словении» разумеются все свободные лица двух в то время еще не слившихся народов германского и славянского происхождения» ²². Выводы в достаточной степени недоказуемы.

Однако автор, противореча себе, не все черты уголовного права «Русской Правды» считает германскими. Он пишет: «Испытание водой и испытание железом (ordalii) суть установления чисто языческие, также не заимствованные славянами от германцев, как и германцами от славян» ²³. Но данная оговорка с большим основанием позволяет «снять» его суждения о заимствованиях «Русской Правдой» из законов германских. «Русская Правда»— самобытный памятник, основанный на нормах, существовавших на Руси еще в дохристианские, времена, когда ни о каком влиянии германского законодательства на Киевскую Русь и речи быть не могло. Что Эке касается ордалий и испытания водой, то они вошли во все «варварские» «Правды» как явления чисто народного характера, и никаких заимствований друг у друга не предполагают.

Интересно в сочинении Иванишева VIII «Положение», где он заключает: «Между древними славянскими законодательствами находится внутренняя связь, возникшая из одноплеменности славянских народов, и поэтому для объяснения древнего русского права необходимо сравнительное изучение всех прочих славянских законодательств» ²⁴. С этим можно согласиться. И последняя часть книги Иванишева как раз посвящена изучению более поздних славянских законодательств (чешского, польского и т. д.). Это интересная часть работы. Выводы, которые мы можем сделать по книге Иванишева, таковы.

Работа представляет известный интерес, во-первых, потому, что она является одной из первых работ, в которых проводился сравнительный анализ славянских и германских источников. Но основные выводы автора для нас неубедительны и методологически неприемлемы. Он исходит из давно устаревшей норманнской теории происхождения Руси»

В 1844 году в Петербурге появилось еще одно немецкое издание «Русской Правды». Это издание подготовил к печати и выпустил Е. S. Tobien — доктор юридических наук Дерптского (ныне Тартуского) университета. Это издание «Русской Правды» отличается тем, что автор его дал сразу два текста — и русский, который следует прямо по списку Новгородской летописи XV века, принадлежавшей Археографической комиссии, и немецкий, который является переводом. Тексты идут параллельно (см. фотоснимки текстов).

Преимущество параллельного расположения текстов и такого русско-немецкого издания в том, что, во-первых, вся «Русская Правда» предстает перед читателем сразу, во-вторых, она не нуждается в столь многочисленных комментариях, как, например, издание Эверса, Тобиен в высшей степени добросовестно стремится довести текст «Русской Правды» до немецкого читателя таким, каков он есть, без литературных прикрас и комментариев.

Переводя текст, автор стремится сохранить стиль и специфику русского оригинала. Выражения и чисто русские слова звучат по-русски, хотя и написаны немецкими буквами (Gridin, Iabetnik, Izgoi, Griwna). Слов таких много, они пояснены в конце коротким смысловым переводом и комментариями.

Профессор Казанского университета С. М. Шпилевский тоже провел сравнение русских и германских источников в двух работах, опубликованных в 1866 и 1869 годах²⁵. Автор ставил целью установить общность явлений, отраженных как в славянских, так и в германских источниках, в области семейных отношений, как-то: власть мужа над женой, отца и матери — над детьми, опека и т. д. Он был убежден в том, что как у древних германцев, так и у славян существовала на заре их истории и родовая, и территориальная община и что пути развития этих народов имеют много общих черт. Автор, как видим, эмпирическим путем подходит к выводам о закономерности исторического процесса у данных народов. Шпилевский, которому свойственна некоторая оригинальность и самостоятельность мысли, опирается в своих суждениях на законодательные памятники германцев и славян, находя в них нужные ему положения из области семейного права, родового быта, отношений в семье и т. д.

Он пишет в своей работе: «Сознавая особенную важность и плодотворность сравнительного метода исследований, я обратился к сравнительному изучению древнейших законодательств, славянских и германских. Сравнительный метод исторических исследований приводит к возможности крайне важных выводов, указывая на аналогию социально-юридического развития различных народов, освобождая от однородности воззрений, придавая историческим выводам особую твердость, характер всеобщей исторической необходимости» ²⁶.

В данном фрагменте только упоминание о «социально-юридическом развитии» выдает увлечение Шпилевского юридической школой и его юридический подход к анализу источников.

Автор справедливо сетует на отсутствие работ по сравнительному анализу источников не только в России, но и во всей Европе. Он даже патетически заключает: «Сравнительная история законодательств ждет своих деятелей»²⁷.

С. М. Шпилевский сделал ряд интересных наблюдений о существовании кровной мести и появлении позже денежного эквивалента, заменившего право мести. Он указал на характер распространения виры среди родственников убитого и отметил в этом много общего у разных народов. В трудах С. М. Шпилевского имеется ряд интересных наблюдений, касающихся семейного права (о союзе родственной защиты, о выкупе невесты у разных народов, об имущественном отношении супругов, о материнской и отцовской власти). Это все констатация определенных фактов, сходных у разных народов. Но обобщения этого материала автор не дает. Его суждения идеалистичны. Явления рассматриваются с чисто юридической стороны, выводы часто априорны и не всегда историчны.

С. В. Ведров написал свою работу о германцах и славянах в 1877 году²⁸. Как показывает само название работы, автор главное внимание обратил на внешнюю, процессуальную, сторону памятников. Его больше всего занимают сравнения денежных штрафов за аналогичное преступление в салической и русской «Правдах», выяснение вопросов о том, в чью пользу взимались штрафы, подробное перечисление различных видов преступлений, отраженных в «Салической Правде»²⁹. Он обращает особое внимание на штрафы за увечье. Но при этом не делает ни малейшей попытки анализа причин взимания того или иного штрафа (пени). Интересно, что С. В. Ведров пытается использовать различные редакции «Lex Salica» (I, II, III списки). Но это сравнение текстов тоже приводит лишь к механической констатации фактов, что в более поздней редакции «Салической Правды» было записано так-то, а в более ранней — так-то. Попытка объяснения этих изменений отсутствует в работе. Правда, с такой точки зрения анализировали «Салическую Правду» и многие зарубежные исследователи³⁰.

Все они интересовались только временем составления «Правды», влиянием на нее того или другого законодательства, исчислением вир за различные преступления (без их причинного анализа), генеалогией текста «Lex Salica». Не избежал их общего влияния и С. В. Ведров. Но его заслуга перед исторической наукой состоит в том, что он один из первых историков сравнил «Салическую Правду» с «Русской Правдой». Пусть это сравнение оказалось механическим перечислением аналогичных штрафов или аналогичных преступлений (автор и не ставил перед собой задачи вскрыть какие-то социально-экономические причины тех или иных явлений по данным «Правд»), но попытка сравнения была сделана. В XIX веке состояние самой науки не позволило С. В. Ведрову правильно, с других позиций, подойти к вопросу.

Изложив более или менее подробно вопрос о том, за что и по какому поводу взимались судебные штрафы по «Салической Правде», автор также добросовестно излагает перечень штрафов (пени) по «Русской Правде».

Глава «О денежных пенях по «Русской Правде» занимает в книге почти 100 страниц (с 44 по 143). Автор начинает ее с общего утверждения, что «одинаковые причины вызывают повсюду одни и те же последствия. Народы, находящиеся на одной ступени развития, одинаково образованные, имеют обыкновенно сходные постановления права» ³¹. Начало фразы звучит совсем неплохо (о народах, стоящих на одной ступени развития). Одним из «сходных постановлений», постоянно встречающихся у народов, находящихся «в младенческом периоде», автор считает «постановление» о кровной мести. Отсюда, по его мнению, вытекает целый ряд постановлений как «Русской Правды», так и «Салической»³².
Далее С. В. Ведров заявляет о том, что законодатель «Русской Правды» делает заботу о правосудии «доходной статьей, дающей значительную прибыль княжеской казне»³³. Почему он выделил только «Русскую Правду»? Ведь штрафы (и большие) взимались по суду и по «Салической Правде».
Это должно было привлечь внимание автора. Но в связи с высказанным положением он делает свои выводы. Во-первых, он находит, что составители салического закона заботились о лице потерпевшем больше, чем составители «Русской Правды», отдавая потерпевшему 1/3 часть виры. Отсюда автор делает интересный вывод о том, что «законодатель «Русской Правды» чувствовал себя значительно сильнее, чем законодатель салического закона»³⁴. По нашему мнению, это правильный вывод. Мы его сформулировали бы так: Киевское государство значительно более продвинулось по пути феодализации, чем королевство Хлодвига, поэтому и власть феодального законодателя на Руси сильнее.

Однако дальше С. В. Ведров делает ряд явно ошибочных, с нашей точки зрения, сравнений и заключений о франках и русских. Он считает, что система наказаний по «Русской Правде» была более жестокой, чем по закону франков, и делает порочный вывод о дикости, в которой пребывали славянские племена до прихода к ним варяго-русов³⁵. Эта фраза явно разоблачает автора и свидетельствует о той позиции, которую он занимает в вопросе о происхождении русского государства, примыкая к норманистам и не считаясь с другими теориями, уже имевшими место в XIX веке. Автор признает, что «Русская Правда» — народный законодательный памятник, и тут же добавляет, что в ней имеются заимствования как из скандинавского, так и из византийского права³⁶.

Деньги на Руси во времена «Русской Правды», по мнению автора, были металлические³⁷.

Интересна предложенная Ведровым система вычисления вир русского и франкского законодательств: 40 гривен на Руси равны 100 солидак у франков, а вира в 80 гривен - 200 соли- дам.

Такое суждение не имеет под собой почвы. Если судить о покупательной способности солида и гривны, то 40 русских гривен не соответствуют 100 франкским солидам. Если же принимать во внимание исчисление виры за свободного человека, то вира в «Русской Правде» (40 гривен) соответствует только вире за лита (полусвободного у франков, за которого платили 100 солидов). Вира за свободного франка была установлена «Салической Правдой» в 200 солидов. Таким образом, положения автора не обоснованы.

На страницах 90—92 работы Ведрова даны таблицы, которые именуются так: «Сравнительные таблицы пеней за убийство по «Русской Правде» и «Lex Salica». По замыслу идея сравнения штрафов — это хорошая идея, но так как принцип отбора сведений чисто механический, то в одну и ту, же рубрику отнесены лица, социально несовместимые. С точки зрения социального анализа, получается полная несообразность.

Делая общий вывод о работе С. В. Ведрова «О денежных пенях по «Русской Правде» сравнительно с законами салических франков», мы считаем, что эта работа сейчас имеет только историографическую ценность как одна из первых попыток сравнительного анализа германских и славянских законодательных памятников. Фактическая, а тем более методологическая ее ценность крайне невелика.

В 1898 году в Лейпциге вышла книга немецкого историка Г. Кнонау, которая, по существу, посвящена описанию истории Германии за время от императора Генриха IV до императора Генриха V (XI век)³⁸. Попутно с этой исторической темой, составляющей основу книги, описываются и некоторые события русской истории, совпадающие по времени с правлением Франконской династии в Германии. Таким совпадающим событием в истории Руси оказалось создание «Русской Правды» в XI веке. Автор уделил несколько строк замечательному русскому судебнику.

В 1904 году начал свои исследования, посвященные Руси и русским ранним источникам, боннский профессор Гетц. В 1904 году им была написана работа о Киевском монастыре как культурном центре домонгольской Древней Руси³⁹.

Через 4 года (в 1908 году) им же была написана книга «Государство и церковь в Древней Руси» ⁴⁰. В 1910 году в Штутгарте вышла его книга, посвященная переводу на немецкий язык «Русской Правды», снабженная комментариями⁴¹.

Гетц проделал большую работу, стараясь перевести полностью «Русскую Правду» возможно ближе к подлиннику. Для перевода он избрал ее издание под редакцией В. И. Сергеевича, который считал «Русскую Правду» состоящей из трех частей и выделил все части по отдельности, назвав их так: «Краткая Правда» Ярослава, «Правда» Ярославичей (сыновей Ярослава) и «Пространная Правда».

Гетц, которому импонировало деление «Русской Правды» на три части, еще более углубил разделение памятника на три самостоятельных кодекса, издав каждый отдельно⁴².

Профессор Гетц выделил особо древнейшую «Русскую Правду», находя, что она могла увидеть свет на Руси еще в VIII веке. Отсюда целый ряд заблуждений, в которые впал Гетц. Он, например, думал, что виры, которые указаны в первой («Краткой») «Правде» — это не уголовное наказание государственного характера, а просто штраф за совершенный поступок. Гетц в своем переводе «Русской Правды» на немецкий язык уделил больше внимания текстам «Правды», чем, например, Эверс. Но Гетц тоже как переводчик вносил много своих комментариев к «Правде», которые не всегда совпадали с истинным смыслом отдельных слов и статей. А. Е. Пресняков отмечает это, когда пишет о переводах и понимании их Гетцом.

Например, «Аще ли приведеть видока» (I, 5) профессор Гетц переводит «einen Zeugen» и считает, что речь идет об одном свидетеле. В I, 4 фразу «не искати ему видока» он переводит «Keinen Zeugen». Это неточно, так как есть указание на свидетельство. Слова «тогда чадь (чадо) смирять» (I, 10) переводятся как «dann Zuchtigen die Sohne», но «чадь» едва ли может означать не только детей, а и вообще домочадцев, а «смирять» в древней речи едва ли имело значение «Zuchtigen»⁴³.

Из анализа работы Гетца и из рецензий на нее видно, что в новом немецком издании «Русской Правды» есть дефекты и в самом переводе и в понимании автором статей.

Кроме того, Гетц, как и Эверс, склонен видеть влияние на «Русскую Правду» скандинавских и немецких законов.

Однако интерес, проявленный боннским профессором к «Русской Правде», примечателен. Он свидетельствует о большом историческом значении этого памятника.
Из русских дореволюционных историков, писавших о раннем средневековье, можно отметить еще М. М. Ковалевского, который в своих трудах делал некоторые сопоставления славянских и германских источников⁴⁴. Правда, эти сопоставления эпизодичны и имеют случайный характер. Но закономерность отдельных явлений у славян и германцев автор отмечает.

Особенно важно рассмотреть труды, появившиеся после Великой Октябрьской социалистической революции.

В 1926 году была опубликована статья М. Э. Шайтана «Германия и Киев в XI веке»⁴⁵. По отзыву И. М. Гревса, автор «в упорном исследовании том за томом собраний латинских хроник и грамот и изданий памятников археологии IX—XII веков проделал немалый труд в своих исканиях. Проблема связей Запада и Киевской Руси получает все более определенные очертания» ⁴⁶.

М. Э. Шайтан поднял действительно довольно большой материал, чтобы осветить некоторые вопросы из истории сношений Германии и Киева в XI веке. Он затрагивает вопросы политических связей между Ярославичами и императором Генрихом IV, который, проводя свою политику, видимо, нуждался в поддержке киевского князя как сильного и влиятельного союзника. Особенно эта поддержка киевского князя нужна была Генриху IV во время его распри с папой Григорием VII.

В статье довольно подробно описываются перипетии борьбы Генриха с папой и женитьба Генриха на Евпраксии — дочери Изяслава Ярославича, которую он потом, как говорит автор, возненавидел и принудил бежать от него в стан врага (т. е. к Матильде Тосканской, которой покровительствовал папа Григорий VII). Евпраксия впоследствии бежала из Германии в Киев, постриглась в монахини, а связи Генриха IV с Изяславом оказались непрочными.

Статья М. Э. Шайтана не касается социально-экономических вопросов, но дает сведения о том, что в Киеве в XI веке была «колония немецких купцов»⁴⁷. Помимо политических вопросов, М. Э. Шайтан затрагивает и вопросы культурных связей между Германией и Киевом. В статье речь идет о знаменитой «трирской псалтири», присланной из Германии Гертруде (жене Изяслава и сестре польского короля Казимира), которую Гертруда приказала украсить несколькими миниатюрами, изображавшими аллегорические сцены христианской мифологии (лица на них напоминали и Гертруду, и ее сына — Петра-Ярополка).

Статья М. Э. Шайтана свидетельствует о том, что Древняя Русь не была изолированным государством, а имела тесные связи со странами Западной Европы. Она интересовала и немецких правителей, и папу римского, которые добивались союза с Русью. Это говорит с несомненностью о силе и могуществе Древней Руси в XI—XII веках.

В 1936 году С. Покровский опубликовал очень короткую, но в высшей степени интересную статью «Салическая Правда» и ее сходство с «Русской Правдой»⁴⁸.

Автор начинает работу с указания на то, что вопрос о сходстве этих двух источников поднимался в историографии неоднократно. У Шлецера и Полевого, как говорит автор, это сходство объяснялось просто. Они считали, что «Русская Правда» есть источник чисто германского происхождения, но на него оказали влияние варяги, которых они считали «основателями» Руси.

Эверс в отличие от Шлецера и Полевого считал, что «Русская Правда» произошла от «Салической» и «Рипуарской». Н. В. Калачев тоже не возражал против этого. Но он, же говорил о том, что в «Русской Правде» отражены и «туземные обычаи».

Во второй половине XIX века мнение, о заимствованиях «Русской Правдой» было признано ни на чем не основанным (так считал М. Ф. Владимирский-Буданов. С ним был согласен и В. И. Сергеевич).

Дискуссия оживилась с появлением книги Гетца о «Русской Правде». Гетц считал заимствования из «Салической Правды» вполне возможными. Находя, что записи «варварских» «Правд» были сделаны позже, чем появилась «Русская, Правда», Гетц полагал, что «Русская Правда» заимствовала у «Салической» еще ее устную традицию. Он приводил ряд титулов, где, по его мнению, наблюдались заимствования из «Салической» и «Рипуарской» «Правд».

⁸ G. Evers. Das alteste Recht der Russen in Seiner qeschichtlichen Ent- vicklung. Berlin, 1826; И. Ф. Г. Эверс. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. Перевод И. Платонова. СПб., 1835.
⁹ И. Ф. Г. Эверс. Древнейшее русское право, стр. 17.
¹⁰ Cм.: Н. Д. Иванишев. О плате за убийство в древнем русском и других славянских законодательствах по сравнению с германской вирой. Киев» 1840.
¹¹ Там же, стр. 1.
¹² Там же.
¹³ Там же, стр. 1, 2.
¹⁴ Там же, стр. 5.
¹⁵ Там же, стр. 31.
¹⁶ Н. Д. Иванишев. Указ. Соч., стр. 31.
¹⁷ Там же, стр. 51.
¹⁸ Там же, стр. 5.
¹⁹ Там же, стр. 6.
²⁰ Там же, стр. 12.
²¹ Н. Д. Иванишев. Указ. Соч., стр. 63—68.
²² Там же, стр. 65.
²³ Там же, стр. 81.
²⁴ Там же, гл. VIII.
²⁵ См.: С. М. Шпилевский. Союз родственной защиты у германцев и славян. Казань, 1866; его же. Семейные власти у древних славян и германцев. Казань, 1869.
²⁶ С. М. Шпилевский. Союз родственной защиты... Предисловие.
²⁷ Там же.
²⁸ См.: С. В. Ведров. О денежных пенях по «Русской Правде» сравнительно с законами салических франков. М., 1877.
²⁹ Там же, 14-27.
³⁰ Waitz, Brunner, Amira, Pardessus ets. (См.: Г. M. Данилова. О списках и редакциях «Салической Правды» и описание рукописи «Lenino- politanus».)
³¹ С. В. Ведров. Указ. соч., стр. 47.
³² Там же, стр. 48.
³³ Там же, стр. 49.
³⁴ С. В. Ведров. Указ. Соч., стр. 50.
³⁵ Там же. стр. 51.
³⁶ Там же. стр. 53.
³⁷ Там же. стр. 57.
³⁸ G. М. Knon.au. Jahrbuch des Deutschen Reiches unter Heinrick IV und Heinrick V, 2 Bd. Leipzig, 1898.
³⁹ Gоetz. Das Kiever Hohlenkloster als Kulturenzentrum des vor Mongolisclnn Russlands. Passau, 1904.
⁴⁰ Goetz. Staat und Kirche in Altrussland. Berlin, 1908.
⁴¹ Goetz. Erster Band. Die alteste Redaction des Russischen Rechtes. Stuttgart, rare.
⁴² Die älteste Redaktion des russischen Rechts. Stuttgart, 1910.
⁴³ А. Е. Пресняков. Рецензия на книгу Гетца.— ЖМНП, новая серия, ч. XLII. СПб., ноябрь 1912, стр. 155—166.
⁴⁴ См.: М. М. Ковалевский. Экономический рост Европы, ч. 1 (глава о франках). М., 1898; его же. Родовой быт в настоящем и отдаленном прошлом. М., 1906.
⁴⁵ См.: М. Э. Шайтан. Германия и Киев в XI веке. — «Летопись занятий постоянной историко-археографической комиссии», т. 1., Л., 1926.
⁴⁶ «Летопись занятий постоянной нсторико-археографической комиссии», т. 1. Л., 1926, стр. 2.
⁴⁷ М. Э. Шайтан. Указ. соч., стр. 23—24.
⁴⁸ См.: С. Покровский. «Салическая Правда» и ее сходство с «Русской Правдой».— «Советское государство», 1936, № 5, стр. 105—114.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 7091

загрузка...

Другие книги по данной тематике