Глава 14. Шестая осада
Примерно в начале июля 1636 г. Франция, руководимая кардиналом Ришелье (это время правления сына Генриха IV Людовика XIII (1601—1643), король с 1610 г., однако реальная власть в стране в 1624—1642 гг. принадлежала Ришелье. – Ред.), узнала, что через ее северную границу вторгся слишком известный Жан де Веерт с испано-бельгийской армией, к которой империя (Габсбургов. – Ред.) добавила многочисленный кавалерийский отряд, состоявший из поляков, венгров и хорватов. Эти войска вошли в Пикардию, и Париж в течение какого-то времени ждал осады; но врага задержала осада Корби (к востоку от Амьена. – Ред.), и, взяв этот город, при этом оставив там свой гарнизон, противник отошел из опасения получить удар с тыла со стороны голландцев.
Скоро французская армия, в свою очередь, осадила и отбила Корби. На то же время было согласовано наступление имперских войск на Бургундию, пока армия Конде осаждала Доль (к юго-востоку от Дижона), который продолжал держаться в надежде на испанцев. Но имперская армия, которой слишком долго пришлось дожидаться нужных подкреплений, не начала военных действий в тот же момент, что и испано-бельгийцы, и не переходила границы до 22 октября, что дало время французским войскам, занятым осадой Корби, пройти в Бургундию, собрать отряды в провинции и получить подкрепление, посланное принцу Конде герцогом Веймарским и кардиналом де ла Валеттом (Луи де Ногаре д'Эпернон (1593—1639), верный соратник Ришелье). Будучи не в состоянии снять осаду с Доля, имперские войска взяли курс на реку Сону, которую форсировали, и отправили отряд для захвата города Ла Рош-Пона, с взятием которого они получали возможность сосредоточиться на наступлении на Дижон или Лангр, а также могли отрезать принца Конде. Город Ла Рош-Пон был весьма скудно оснащен артиллерией и имел гарнизон всего лишь около тысячи человек, когда имперские силы появились перед ним 2 ноября. Те насчитывали шесть тысяч человек и привезли с собой тридцать пушек, двенадцать из которых были большого калибра. Имперцами командовал Галас, и они полагали завладеть этим городом в несколько дней, потому что командование знало от своих разведчиков, что гарнизон слаб, плохо оснащен и не готов к нападению. Тем не менее французское командование послало перед этим графа Ранцау для того, чтобы снабдить провизией Сен-Жан-де-Лон и Ла Рош-Пон, и назначили в Ла Рош-Пон опытного военачальника. Граф Ранцау успел побывать в Ла Рош-Поне за два дня до появления немцев. Он оставил здесь две тысячи воинов и Ринкура в качестве губернатора, а также артиллерийские боеприпасы и колонну с продовольствием. После того у самого Ранцау осталось две-три тысячи человек. Поэтому он не считал, что в состоянии атаковать армию имперцев, и поэтому пошел маршем к Сен-Жан-деЛону, куда вошел 2 ноября под самым носом у немцев, которые уже начали окружать город. Сразу же по прибытии к Ла Рош-Пону Галас предложил гарнизону самые благоприятные условия сдачи, а жителям – уважение к их личности и имуществу. Но парламентер имперского военачальника был отослан восвояси, и как осаждающие, так и обороняющиеся стали соответственно готовиться к выполнению своих задач. По своей натуре назначенный губернатором Ла Рош-Пона Ринкур был из тех людей, которые внешне беспечны и невозмутимы, обожают спокойствие и никогда не проявляют тревоги; это был немного полный человек среднего роста. Его бледное лицо, светлые волосы и тусклые голубые глаза никак не могли свидетельствовать о присутствии твердого характера, а скорее говорили об отсутствии гибкости, пресыщенности жизнью или, по крайней мере, о безмятежном нраве. Тем не менее Ринкур во многих случаях доказал свои способности, и граф Ранцау, хорошо его знавший, высоко его ценил. Оставляя его в этом городке, он дал такие незамысловатые инструкции: «Держитесь здесь до последнего человека, а в остальном поступайте так, как сочтете нужным». Посланцу Галаса Ринкур ответил: «Мне приказано защищать этот город, и я буду его защищать». Ринкур, занимаясь приготовлениями, необходимыми для обороны, и изучив состояние запасов продовольствия, понимал, что, если сразу же даст запереть себя в городе, враг меньше чем через неделю пробьет брешь, и взятие Ла Рош-Пона станет, самое большее, делом пятнадцати—двадцати дней. Запасов продовольствия вряд ли хватит для длительного сопротивления; а в это время года приумножить их трудно, даже если бы городок и не был полностью окружен. Поэтому губернатор принял решение: взять инициативу в свои руки и препятствовать неприятелю в сооружении апрошей до такой степени, чтобы, как бы ни была благоприятна погода, врагу было трудно удерживать свои позиции. Он послал за мэром и за городской знатью и задал им вопрос, что они намереваются делать и будут ли горожане сидеть дома сложа руки, пока солдаты короля будут сражаться, защищая их город. Те его заверили в том, что, напротив, горожане расположены защищаться и что, если понадобится, даже женщины поднимутся на крепостные валы; что все они знают, как враг вел себя в Пикардии, и считают, что хуже всего было бы верить его обещаниям, и что если им суждено умереть, то лучше сделать это сражаясь. «Если это так на самом деле, – отвечал губернатор, – и если ваши дела будут соответствовать вашим словам, можете быть уверены, что немцы в этот город не войдут; но вы должны действовать. Есть ли среди горожан артиллеристы?» – «Да, у нас есть несколько человек; все наши юноши – отважные и крепкие люди, и многие умеют обращаться с мушкетом и копьем». – «Отлично, соберите их сегодня вечером и приведите завтра утром с собой всех добровольцев, вооруженных и невооруженных, на площадь перед замком. Что бы вы ни услышали сегодня вечером, не давайте себя отвлекать от вашей задачи и не беспокойтесь». Когда наступила ночь (а 2 ноября она приходит рано), Ринкур подготовил для перевозки две небольшие пушки и приказал двумстам юношам сесть на лошадей (потому что у него была кавалерия) и отправиться в сопровождении четырехсот пеших солдат; он позаботился, чтобы артиллеристы находились у своих орудий на позициях в клещах, отдав их начальникам четкие указания; он также приказал, чтобы четыреста человек заняли свои места в три часа утра; и примерно в десять часов вышел из ворот внешнего укрепления с шестью сотнями солдат и двумя орудиями. Ночь была туманной и совершенно темной. Губернатор в качестве меры предосторожности приказал обернуть колеса орудий кусками ткани и брезента и чтобы ломы, пороховые ложки и банники, которые несла орудийная прислуга, не издавали шума. Выйдя из равелина, он направил две пушки под острым углом вправо и влево так, чтобы они находились на расстоянии мушкетного выстрела от центральной колонны; их сопровождала кавалерия. Сам же с тремя-четырьмя сотнями пехотинцев направился прямо на вражеские сторожевые посты. Примерно в тысяче ярдов он наткнулся на солдат противника, варивших суп у костров. Внезапно напав на часовых и соседние посты, Ринкур ринулся в глубину вражеского войска, расположившегося среди фруктовых садов, убивая всех, кто оказывал сопротивление, и гоня остальных перед собой. Тут в соответствии с полученными инструкциями артиллеристы установили свои орудия и стали стрелять вправо и влево по двум оконечностям военного лагеря. Имперцы подумали, что подверглись нападению по всему фронту, и им потребовалось какое-то время, чтобы организовать свою оборону. Как только Ринкур заметил, что враг перед ним сконцентрировался в значительном количестве, он спешно отступил вправо и влево (разделив свой небольшой отряд), к двум своим орудиям и кавалерии. А немцы двинулись вперед плотной, но не очень хорошо организованной группой в поисках напавшего на них противника, не зная, то ли им двигаться на восток, то ли на запад с целью его преследования. Затем, после нового артиллерийского обстрела, два маленьких французских отряда, кавалерия и пехота ударили по флангам колонны, убили и взяли в плен около ста человек, а потом со всех ног побежали назад к своим передовым позициям, защищаемые хорошо нацеленными, насколько это позволяли обстоятельства, артиллерийскими залпами с клещей бастионов. Эта стычка закончилась в полночь практически без потерь для французов. Ринкур отправил своих солдат отдыхать, а в три часа утра вновь совершил вылазку с четырьмя сотнями пехотинцев, собранных на этот час; теперь уже без пушек и кавалерии. Он двинулся вдоль западного края плато и, когда оказался на расстоянии мушкетного выстрела от передовых постов врага, выстроил своих мушкетеров в длинную цепь и скомандовал сделать залп; потом, отойдя под косым углом, он сделал то же самое спустя некоторое время на восточной стороне, после чего удалился. Враг был совершенно озадачен этими нападениями. Всю ночь неприятель провел в бдении, а наутро решил установить свои первые оборонительные рубежи примерно в одной миле от клещей, разместив передовые посты позади спешно брошенных окопов. Затем имперцы отрыли на удалении полумили ров. В течение целого дня тяжелые орудия, установленные на платформах клещей, вели огонь по этим передовым постам, убив несколько человек и уничтожая укрепления противника. Ночью 3 ноября Ринкур, заметивший, что большой вражеский отряд продвигается вверх по реке, вероятно, с целью провести там ночь, а наутро атаковать линию обороны в точке Л (см. рис. 59), отправил двести своих пехотинцев с опытным командиром через равелин внешнего укрепления и совершил вылазку с тремя сотнями человек через ворота укреплений Л. Он атаковал посты вдоль реки, а в это время первый отряд схватился с передовыми постами противника, расположенными вдоль западных склонов плато. Когда первый отряд оказался под большим давлением, он быстро спустился по западному склону, чтобы соединиться с силами Ринкура, который на своей стороне отходил после того, как привел противника в замешательство. Тем не менее осаждающие, будучи настороже, бросились преследовать пять сотен человек, вышедших из города, – преследовать энергично и во все возрастающем числе. Однако губернатор предвидел это, и второй отряд из четырехсот солдат, который во время этой операции вышел, в свою очередь, из равелина, во всю прыть спустился по западным склонам и обрушился на фланг имперцев. При этом пятьсот человек, которыми командовал Ринкур, остановились и повернулись кругом. Здесь также от двухсот до трехсот немцев было убито, ранено, а часть бросились в реку. Потери французов были незначительны. В то время как эти непрерывные боевые тревоги до некоторой степени утомили и привели в расстройство осаждающих, которые и не предполагали, что имеют перед собой гарнизон, достаточно многочисленный, чтобы осмелиться на наступательную тактику, они же, однако, восстановили уверенность в осажденных и дали им наилучшее представление о военных талантах губернатора. А сам Ринкур продолжал сохранять свое внешнее хладнокровие и все так же беззаботно вел себя, хотя постоянно был начеку и отдавал свои приказы очень четко. Видя, какой оборот приняли дела, правление города заверило губернатора в своей абсолютной преданности и в рвении волонтеров, считавших себя в состоянии охранять укрепления без посторонней помощи; поэтому Ринкур мог заниматься военными операциями вне города в полной уверенности за свой тыл и мог «позабавиться» с неприятелем. Как раз этого и хотел губернатор. А тем временем имперцы продолжали продвигаться вперед, роя свои рвы. Вечером 5 ноября их траншея находилась в пятнадцати сотнях футов от выступа, и в тылу ее было довольно много позиций (плацдармов), с орудиями по углам, окруженных насыпями и засеками из поваленных деревьев у подножия валов. Но каждую ночь губернатор находил средства для причинения беспокойства неприятелю, часто с интервалами в два-три часа, чтобы беспрерывно держать его в состоянии тревоги. Галас между тем незаметно для осажденных отправил две пушки на правый берег реки и 7 ноября установил их на этом берегу, чтобы атаковать фронт кремальеры в точке Л (см. рис. 59) с тыла. Деревянный мост был сожжен осажденными, а каменный мост забаррикадирован и прикрыт кавальером на левом берегу, с которого простреливался правый берег. Позади домов западного предместья Ринкур установил батарею, на вооружении которой было три пушки, взятые из арсенала под покровом ночи. Наутро 8 ноября дома, маскировавшие эти три орудия, были разрушены, и орудия открыли огонь по батарее осаждающих, которая вскоре была вынуждена замолкнуть. В тот же день траншея осаждающих была уже в 900 футах от внешних укреплений крепости, и в этом месте было начато строительство второй позиции (плацдарма) (рис. 62). Губернатор принял решение уничтожить вражеские укрепления. В два часа ночи он послал отряд в пятьсот человек для нападения на плацдарм на западе, а в это время второй отряд, состоявший из двухсот бойцов, должен был атаковать его на востоке, а сам он собирался с четырьмя сотнями солдат продолжить это наступление, если первые отряды добьются успеха, либо прикрыть их отход, если они потерпят поражение. Его люди были вооружены пиками, тесаками, гранатами и пистолетами. У осаждавших в этот момент на этом месте было от тысячи двухсот до тысячи пятисот солдат, предназначенных для защиты землекопов. Первый отряд гарнизона решительно пошел в наступление на своем фланге, швыряя гранаты в траншеи и уничтожая габионы и фашины. Его скоро атаковали все немцы, находившиеся в этой точке, но, зная, что к ним должно подоспеть подкрепление, воины французского отряда удерживали занятые позиции в центре плацдарма, пользуясь каждой возможностью для того, чтобы окопаться самим. Рис. 62. Шестая осада. Апроши Галаса Этот бой и взрывы гранат были видны издалека. Горожане, чтобы можно было опознать своих, надели поверх курток рубахи. Скоро с востока подошел второй французский отряд, и, таким образом, часть осаждающих оказалась атакованной с двух сторон. И тогда они отступили и, собравшись примерно в ста шагах позади плацдарма, сами напали на горожан с двух флангов; яростное сражение возобновилось, причем французы не желали оставлять поле боя. Однако в конечном итоге враг превзошел бы их числом, если бы в разгар схватки не подоспел Ринкур со своим резервом из четырехсот солдат (рис. 63). Он ударил по одному из флангов многочисленных войск немцев, не произнося ни звука. И тогда неприятель пришел в замешательство и начал поспешное отступление. Скоро, несмотря на команды офицеров, разгром был полный, и беглецы разбежались и подняли тревогу на соседних постах и даже в лагере, уверяя, что на них внезапно напал очень большой отряд, который пришел на помощь осажденным. Рис. 63. Ночная вылазка. Нападение на один из плацдармов осаждающей стороны Галас не был уверен, была ли это согласованная вылазка, или помощь пришла к осажденным извне. Собрав все имевшиеся в его распоряжении войска и приказав двум-трем сотням кавалеристов сесть на коней, он сам отправился к брошенным укреплениям. Ринкур не стал дожидаться его, но уничтожил траншею на протяжении ста шагов, развалил габионы, поджег груды фашин, заклепал две пушки, которые бросил враг, разбил несколько бочек с боеприпасами и, забрав с собой инструмент землекопов, отступил со своими людьми. Эта вылазка стоила Ринкуру примерно пятидесяти человек; он возвратился, унеся своих раненых. Когда на место прибыл Галас, здесь ничего не осталось, кроме убитых с обеих сторон и нескольких раненых. В бешенстве он сломал свою трость о спины первых солдат, которые встретились ему на пути, называя их трусами и предателями и угрожая децимацией (казнь каждого десятого – такую меру практиковали в Древнем Риме. – Ред.) всему отряду, которому было приказано охранять траншею. В оставшиеся ночные часы уже не было возможности устранить нанесенный вред. Немцы пришли в совершенное замешательство посреди разбросанных габионов и траншей, в некоторых местах заваленных доверху; а когда настал день, осажденные дали три-четыре залпа из клещей в середину этой сбитой с толку толпы, которая после этого отступила к первому плацдарму. Вдобавок к этому смущению примерно в десять часов утра пришло донесение от войск у Сен-Жан-де-Лона, из которого командующий имперцев узнал, что этот значительный город все еще держится, что непрерывные вылазки гарнизона изматывают войска, что осада продлится дольше, чем поначалу предполагалось, и что необходимо его присутствие для руководства штурмом в наступлении на графа Ранцау, который занимает этот город. Обладание Сен-Жан-де-Лоном, который уже должен был быть в руках имперцев, было все еще важнее для них, чем захват Ла Рош-Пона. Дело в том, что Сен-Жан-де-Лон обеспечивал немцам проход через Сону; но если этот город устоит, они будут отрезаны принцем Конде, который, сняв осаду с города Доль либо взяв его, ударит в тыл имперской армии. Поэтому Галас был в большом затруднении. Снять осаду с Ла Рош-Пона и двинуть все свои силы на принца Конде – это, возможно, было бы самым мудрым решением, но это противоречило плану всей кампании, на котором имперцы строили самые радужные надежды; тогда пришлось бы отказаться от того завоевания Бургундии, которое Германия (империя Габсбургов. – Ред.) еще несколько дней назад считала делом решенным; и это стало бы явной задержкой в самом начале кампании. По этой причине Галас избрал, так сказать, «средний» курс, который в войне всегда менее всего желателен; он решил оставить у Ла Рош-Пона значительные силы для того, чтобы плотно осадить город, зная, что там не хватит надолго провианта, и покончить с осадой Сен-Жан-де-Лона. Вечером 9 ноября, назначив командующего войсками, остающимися у Ла Рош-Пона, и дав ему указания, Галас покинул лагерь, чтобы соединиться с армией под Сен-Жан-деЛоном. Эти указания состояли в основном в следующем: создать вокруг города линию осадных позиций и продолжать наступление на северный выступ крепости, но под хорошей защитой, при этом максимально используя нужное для этих работ время. Он также разработал план оборудования позиции для батареи мортир, стрелявших бомбами. Галас заказал четыре такие мортиры для бомбардировки города[14]. Помощник Галаса был итальянцем по национальности, и его звали Форциа: это был человек бурного, импульсивного характера, полезный своим энергичным подходом к решению проблем, изрядный болтун, довольно искусный инженер, но ему недоставало стойкости и упорства, и к тому же он постоянно менял свои планы. Благодаря проявлениям подхалимства и обожания, которые он при всех удобных случаях выражал по отношению к военным талантам Галаса, Форциа сумел убедить его, что никто, кроме его самого, не подходит более для того, чтобы заменить этого военачальника, вникнуть в его планы и воплотить их в жизнь. Форциа, надо сказать, оценил замыслы Галаса и пообещал безоговорочно и буквально следовать его инструкциям. Но где найти такого подхалима, каким бы умным он ни был, который не оставит у обольщаемой персоны (даже и лишенной трезвости ума) некое чувство недоверия. А поэтому Галас, покидая лагерь у Ла Рош-Пона, поручил одному молодому помощнику, служившему его секретарем и которого он оставил при Форциа, брать на заметку все, что произойдет, и держать его в курсе всех деталей происходящего своими частыми сообщениями. Ринкур ночью 9 ноября дал своим войскам отдохнуть, поскольку половина гарнизона участвовала в бою прошлой ночью. Наутро 10 ноября один из разведчиков, которых он не поленился использовать в окрестностях и даже во вражеском лагере, прибыл к нему, чтобы сообщить, что Галас прошлым вечером отбыл с небольшим сопровождением и что имперские войска переданы под командование одного из его заместителей. Эта новость заставила губернатора серьезно призадуматься; он узнал, что Сен-Жан-де-Лон все еще держится, и осознал истинное положение вещей. Будучи преданным графу Ранцау, Ринкур считал своим долгом именно сейчас более чем когда-либо создать врагу столь много проблем, чтобы он и думать не мог о том, чтобы сократить количество войск, собранных у Ла Рош-Пона, и усилить те, что заняты осадой Сен-Жан-де-Лона. Гарнизон был полон уверенности в своих силах и решимости; а городская милиция (ополчение) просила разрешения принять участие в вылазках. Эта милиция состояла из отряда примерно в тысячу двести человек, которых Ринкур разделил на роты по сто человек каждая, которыми командовали десять младших офицеров и капитан. Он распределил эти роты в двух батальонах по шестьсот человек в каждом. Первый состоял из более крепких здоровьем бойцов, имевших определенный опыт в обращении с оружием; во второй входили домовладельцы, люди зрелого возраста, не имевшие опыта в военном деле. Эти последние чаще всего использовались в качестве часовых на бастионах, ночных и дневных патрулей и в полицейских силах в городе. Поэтому вместе с регулярными войсками губернатор имел в своем распоряжении, даже после понесенных им потерь и после оставления в городе артиллеристов для обслуживания орудий, примерно две тысячи двести человек. Женщины Рош-Пона также предложили свои услуги. Ринкур организовал их в бригады по десять человек; и их обязанностью было доставлять боеприпасы, готовить продовольствие, ремонтировать военное личное снаряжение и готовить фашины и мешки. С момента появления вражеских войск губернатор смог забрать в город скот, зерно и фураж, увеличив запасы продовольствия на шестнадцать дней. У него были основания надеяться на избавление от немцев до окончания этого срока. Кроме того, горожане получали продовольствие по рациону, как и гарнизон, и жители были обязаны под страхом смерти сдать все имевшееся у них продовольствие в общественные склады. Две церкви в верхнем городе были превращены в госпитали для раненых. Если боевой дух гарнизона сохранялся и даже возрастал, то ни в коем случае этого нельзя было сказать об имперцах. Форциа незамедлительно сообщил германским войскам, что назначен командующим; он созвал командиров и счел своей обязанностью обратиться к ним с весьма длинной и высокопарной речью, сопровождаемой театральными жестами. Это оказало слабое воздействие на умы офицеров, которые в большинстве своем были ветеранами и которые не особо уважали Форциа. Поэтому они вернулись на свои позиции в подавленном настроении, предсказывая, что из этой осады ничего хорошего не выйдет. Следуя оставленным Галасом указаниям, Форциа отдал приказ о полной блокаде города. За вычетом потерь, понесенных с начала осады и из-за дезертирства, у Форциа, когда ему было поручено командование, было чуть больше пяти тысяч человек. В его задачу входило поддержание в состоянии боевой готовности отряда, достаточного числом, чтобы предотвратить вылазки гарнизона, и расставить вокруг города посты, которые будут достаточно хорошо связаны между собой и защищены, чтобы перерезать все сообщение между городом и его окрестностями, поскольку было очевидно, что пройдет не так много дней, и жители города начнут голодать. Поэтому для препятствия выходу осажденных предусмотрительность требовала создания линии окопов и позиций и оснащения их артиллерией, а также того, чтобы каждая точка этих позиций надежно защищалась и чтобы гарнизон был настолько занят обороной, что ему было бы не до совершения решительных вылазок. Эта тактика должна была безошибочно привести к сдаче города через не столь уж продолжительное время. Таковы были по своей сути инструкции, данные Галасом. Но у Форциа были более амбициозные планы; эти методы представлялись ему скучными, утомительными и недостойными; в своем воображении он видел себя хозяином города, отправляющим Галасу сообщение о капитуляции в духе, достойном Древнего Рима. И все же Форциа не осмеливался официально пренебрегать инструкциями, но решил просто делать вид, что соблюдает их, в то же время желая показать армии, как может вести осаду инженер первоклассных способностей. Он считал, что трех тысяч человек будет достаточно, чтобы держать осажденных в страхе с северной стороны, энергично вести здесь строительство апрошей и захватить город. Двумя же тысячами он наверняка перережет всякую связь между обитателями города и внешним миром. И соответственно Форциа поставил один военный пост из двухсот человек на левом берегу реки в 200 ярдах (183 м) от куртины Л (см. рис. 59); второй пост из двухсот человек на правом берегу перед уничтоженным деревянным мостом П; третий пост из ста человек напротив старого моста Р; четвертый пост из трехсот человек в 200 ярдах от каменного моста; пятый пост из трехсот человек вдоль малой речки (притока) к юго-востоку от эскарпа замка; шестой пост из двухсот человек у берега за мельницами на востоке; и седьмой пост из трехсот человек выше пруда к северо-востоку – всего одна тысяча шестьсот человек. Четыреста человек были отряжены для связи между этими основными постами или для укрепления их в случае необходимости. Стена М (см. рис. 59) не позволяла осаждающей стороне расположиться между прудом и городом, пятый, шестой и седьмой посты сообщались со штабом длинным окольным путем и не могли получить поддержку от постов правого берега, если только не перебросить мост ниже каменного моста. Это было серьезным недостатком. Форциа не имел представления, как завладеть каменным мостом с помощью внезапной атаки, так как этот проход был под обстрелом из кавальера и бастионов замка. И, желая организовать связь между своими постами, он предпочел перекинуть мост ниже по течению. Желая также сохранить у себя всю артиллерию для того, чтобы вести массированный огонь по городу и быстро пробить брешь в обороне, Форциа не дал артиллерийских пушек ни одному из постов, а ограничился тем, что приказал им построить крепкие палисады и сделать насыпи повыше, чтобы укрываться от вражеского огня. Инструкциям, которые он давал, не хватало четкости, но он часто цитировал Цезаря, Вегеция (конец IV – начало V в., римский военный теоретик и историк. – Ред.) и Фронтинуса (40—103 гг., римский военный писатель, гидротехник и землемер. – Ред.), а также некоторых великих военачальников, прославивших Италию в прошлом. Призывая своих командиров к бдительности, Форциа всего лишь отправлялся с ними на разведку местности и размещения постов, но не брал на себя труд проверить, поняты ли его приказания и четко ли они исполнены. Блокада была единственной уступкой главнокомандующему со стороны Форциа, и его внимание было всецело отдано штурму с северного направления. Он не удержался даже и заметил в присутствии своих офицеров, что до сих пор осадные работы были плохо продуманы и исполнены; и это замечание скоро дошло до ушей Галаса. Ринкур воспользовался дарованной ему передышкой со стороны осаждающих, чтобы более эффективно организовать свой маленький гарнизон. Мы уже видели, что у него было шестьсот милиционеров-ополченцев, способных действовать за пределами укреплений. Он стал оснащать этих людей, которые были весьма неудовлетворительно вооружены. В замке имелось сто мушкетов, которые он раздал тем, кто лучше всех умел пользоваться этим оружием, но не получил его ранее. Остальных он вооружил крепкими пиками, тесаками и алебардами. Не считая артиллеристов, у него оставалось еще тысяча шестьсот солдат – три сотни из них конные, – которых он организовал в четыре отряда по четыре роты из восьмидесяти пехотинцев каждая, которыми командовали капитаны, и три роты всадников по сто человек каждая. В городе находилось тридцать два орудия различного калибра. Шестнадцать были установлены на северных укреплениях; два – на позиции за мостом; одно – на бастионе донжона (главной башни); два – на бастионе Е (см. рис. 59) и по одному – на каждом из остальных семи бастионов. Два были помещены в клещах замка, а еще два держались в резерве. Вражеские приготовления скоро были замечены губернатором либо через шпионов, либо через рекогносцировку, проводимую его лучшими офицерами, либо он видел это лично. Он позаботился о том, чтобы не мешать этим приготовлениям, и ограничился тем, что удвоил охрану моста, которая теперь насчитывала двести человек. Ночью 11 ноября Форциа наметил место второй бреши и апроши, как это показано на рис. 64. Помимо двух позиций-плацдармов в А и Б, уже созданных, он запланировал и третий – в В, к которому должна была подойти новая траншея Г, следующие две батареи в Ж и Е (каждая для двух орудий) и еще одна батарея из двух мортир в точке З. Он приказал удлинить первую траншею до точки И, чтобы оружие на ее конце простреливало куртину Л. Два орудия, установленные на плацдарме Б, господствовали над позицией батареи Е и окрестностями; орудие в точке Д господствовало над позицией батареи Ж, а орудие на плацдарме В простреливало окрестности западной батареи. Рис. 64. План осады, намеченный Форциа Форциа полагал, что таким образом он предусмотрел все неожиданности. Если осажденные решатся на какой-нибудь смелый шаг, они не продвинутся далеко, а если им удастся захватить любую из батарей Ж и Е, он может сокрушить их. Две батареи, Ж и Е, были предназначены для того, чтобы подавить огонь с северного выступа и с левой стороны клещей. Сделав это, Форциа мог – обезопасившись от обстрела с правой стороны – пройти аж до контрэскарпа, установить батарею для пробития бреши и захватить город со стороны северо-западного выступа. Тем временем батарея мортир не позволит удерживать правую часть укреплений, сокрушив защитников древних стен с террасами, уничтожив ворота и не давая осажденным что-либо предпринять в этом месте. План был задуман неплохо; оставалось только выполнить его. Флегматичный губернатор приказал укрепить габионы укрепления, а траверсы в траншее и блиндажи поднять, особенно на платформах двух высоких башен. Он распорядился устроить укрытия на платформах насыпных укреплений. Кроме того, Ринкур вел непрекращающийся огонь по вражеским землекопам, так что они могли работать лишь по ночам. Иногда в десять часов вечера, иногда в полночь, в два часа ночи или незадолго до рассвета Ринкур тревожил вражеский лагерь вылазками, конечный результат которых был незначителен, но осаждающих они изматывали. Эти вылазки совершались одной или двумя ротами, а остальные в это время отдыхали. Таким образом он тренировал свою милицию и приучал ее к боевым действиям. К 15 ноября осадные работы осаждающей стороны продвинулись весьма незначительно. Тем не менее плацдарм в точке В был подготовлен, как и параллель, соединявшая его с плацдармом Б; были также начаты траншеи, которые должны были привести к двум батареям. Были установлены мортиры, стрелявшие бомбами (разрывными ядрами), и к вечеру они начали вести огонь. Но эти орудия производили больше шума, чем ущерба осажденным. Огонь их был плохо нацелен, а большинство бомб взрывалось либо слишком рано, либо слишком поздно. Осажденные стали к ним привыкать и старались уворачиваться, когда видели, что они летят в их сторону. Дюжиной бомб, выпущенных в тот вечер, было ранено два человека и поврежден один артиллерийский лафет. Наутро 15 ноября погода, до сего времени великолепная, вдруг переменилась. Примерно в девять часов пошел мелкий снег, а вскоре за этим обрушился ливень, сопровождаемый шквальными порывами ветра. Ночью 15 ноября часовые в траншеях были по колено в воде; невозможно было работать. Сильный и непрерывный дождь шел в течение всего 16 ноября. Ринкур воспользовался неблагоприятной погодой. Мост, переброшенный через реку имперской армией, состоял из настила шириной около 2 ярдов, уложенного частично на эстакаду, частично на лодки, собранные в долине и связанные вместе. Это было неуклюжее сооружение, ибо вода, поднимаясь, соответственно приподнимала и лодки, так что было необычайно трудно сохранять сочленение между настилом, покоившимся на лодках, и тем, что был уложен на подмостки. Поэтому, несмотря на дождь, осаждающие, находившиеся здесь, трудились весь день 16 ноября, чтобы не дать мосту разойтись в стороны. Губернатор, который весь этот день провел осматривая окрестности, заметил с верху платформы боевой площадки шаткое состояние моста осаждающей стороны и ночью приказал сбросить несколько больших бревен через парапет каменного моста, которые ударялись о лодки и подмостки моста имперцев затрудняя течение, тем самым поднимая уровень воды. В полночь у лодок скопилось два десятка таких бревен, а река все продолжала подниматься, и мост в конце концов смыло. Световой сигнал, появившийся на мгновение в определенной точке долины Абонии, сообщил Ринкуру об уничтожении моста. А сигнал подал один из его шпионов. Таким образом, обезопасившись от угрозы быть отрезанным имперцами справа, губернатор послал через западные ворота, что рядом с замком, триста милиционеров-ополченцев и три роты солдат, которые у него были под рукой после ужина; а еще триста милиционеров и две роты вышли восточными воротами. Этому второму отряду было дано задание подобраться к дамбе запруды, атаковать вражеский пост, находящийся за насыпью, обойти его справа и энергично преследовать вдоль ручья. Ринкур командовал самым большим отрядом из шестисот человек. Он спустился по склону к мосту, переправился через малую речку с помощью досок и подмостков, которые он заранее приготовил позади боевой площадки, и атаковал вражеский пост из трехсот человек, поставленный в 200 ярдах ниже каменного моста. Обнаружив, что их атакует отряд, значительно превосходивший их численно, немцы поспешно бросили свой бивуак и отступили по левому берегу притока на соединение со вторым постом, состоявшим из трехсот солдат, расположившихся между ними и дамбой, поскольку мост был разрушен. Как раз на это и рассчитывал Ринкур. В это же самое время пост у дамбы запруды бежал в противоположном направлении, преследуемый вторым отрядом осажденных, – рассчитывая на помощь от поста, что у ручья, и того, что у моста, поскольку их обошли справа. Эти два поста – тот, что у моста через реку, и тот, что у дамбы, – удирали со скоростью, которую им позволял грунт, в противоположном направлении, к посту у притока, а последний подумал, что на него нападают, и выстрелил несколько раз из аркебуз в отряды с этих аванпостов. С трудом имперцы признали друг друга, и вот эти восемьсот человек, скопившись, оказались под ударом с двух сторон – Ринкура и второго отряда осажденных. Бой длился недолго вследствие суматохи, царившей среди немцев, и их меньшей численности. Сопротивление оказали немногие, многие разбежались по болотам, а двести или триста человек сложили оружие и запросили пощады. Из тех, кто разбежался вправо и влево по болотам, примерно лишь сотне удалось добраться наутро до своего лагеря, другие были перебиты местными крестьянами. Форциа, которому посреди ночи доложили о ночном нападении на его юго-восточные посты, собрал тысячу человек. Но ненастье продолжалось; командиры подчинялись ему с очень большой неохотой, они утратили уже всякую уверенность, и, лишь когда рассвело, заместитель Галаса смог спуститься в долину. Три его поста были захвачены, и он обнаружил на берегах малой речки от двухсот до трехсот убитых и раненых. А Ринкур опять спокойно примерно в три часа ночи вернулся в город с двумя отрядами и пленными через ворота замка. Он потерял не более пятидесяти человек убитыми, ранеными или заблудившимися. Форциа вернулся в свой лагерь около десяти часов утра. Но с вершины донжона (главной башни) при первых лучах солнца губернатор заметил войска имперцев, направляющихся к постам, что были захвачены. Не теряя ни минуты, Ринкур возглавил четыре роты пеших солдат, отдохнувших и готовых к бою, а также триста всадников и, дав несколько залпов по укреплениям осаждавших, смело вышел из равелина и решительно бросился на их позиции на севере. Захваченный врасплох враг, не имея здесь командира и находясь в подавленном состоянии, бежал, и Ринкуру удалось привести в негодность орудия на двух передовых плацдармах, вывести из строя и сбросить со склона мортиры, сломать орудийные лафеты, перевернуть габионы и захватить большое количество шанцевого инструмента. Когда Форциа вернулся, он узнал об этой новой катастрофе. Его командиры громко роптали. Он назвал их трусами и невеждами, а они резко возражали, и оскорбления сыпались с обеих сторон. К счастью для Форциа, от Галаса тем вечером прибыл гонец, обрадовав его приказом снять осаду Рош-Пона и отойти к Соне, не теряя ни часа. Сен-Жан-де-Лон устоял, имперцы, удивленные этими ливнями, а также опасаясь быть отрезанными французской армией, решили возвратиться домой. Если бы эту французскую армию возглавлял Ранцау или Ринкур, ни один немец не перешел бы границу; но герцог Веймарский и кардинал де ла Валетт, которые могли уничтожить оккупантов, не проявили энергии при преследовании противника. Имперцы, однако, в этом походе, в котором надеялись обрести очень многое, потеряли все свое имущество, добрую часть артиллерии и треть своей живой силы. |
загрузка...