Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Эдвард Гиббон.   Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Глава 18. Характер Константина, его семья. Смерть Константина. Усиление Персии при Шапуре II

   Характер государя, который заставил переселиться верховную власть империи и внес такие значительные изменения в гражданское и религиозное устройство своей страны, привлек внимание людей и вызвал у них противоречивые оценки. Благодарные христиане старательно украшали освободителя церкви всеми отличительными признаками героя и даже святого, а недовольные сторонники побежденной партии сравнивали Константина с самыми ненавистными из тех тиранов, которые пороками и слабостью бесчестили императорский пурпур. В определенной степени эти чувства передались и всем последующим поколениям, и даже в наше время характер Константина одни считают достойным сатиры, другие – хвалебной оды. Мы могли бы надеяться, что, беспристрастно соединив недостатки, которые признаны даже теми, кто горячее всего восхищался этим необыкновенным человеком, и добродетели, которые признавали даже его самые непримиримые враги, мы сможем нарисовать его верный портрет, который, не краснея, примет из наших рук правдивая и чистосердечная история. Но вскоре выяснилось, что попытка смешать столь резко контрастирующие краски напрасна и в результате получится изображение не человека, а урода или чудовища, если не добавить необходимое и верное в разных местах освещение, то есть не отделить аккуратно один от другого разные периоды царствования Константина.

   Природа обогатила и тело Константина, и его душу самыми лучшими своими дарами. Рост его был высокий, выражение лица величавое, движения изящные. Свои силу и подвижность он проявлял во всех мужских упражнениях и с самой ранней юности до весьма пожилого возраста сохранил свое тело крепким благодаря тому, что строго следовал домашним добродетелям – целомудрию и умеренности. Он наслаждался общением с людьми в дружеской беседе, и хотя иногда, возможно, давал своей склонности к шутливым насмешкам больше свободы, чем допускал его суровый высокий сан, вежливостью и свободой от предрассудков он покорял сердца всех, кто оказывался рядом с ним. Искренность его дружбы ставили под сомнение, но в нескольких случаях он показал, что был способен на горячую и долгую привязанность. Недостатки в его воспитании, из-за которых он не имел хорошего образования, не мешали ему знать истинную цену учености, и Константин был щедрым покровителем наук и искусств, чем в какой-то степени поощрял их развитие. Занимаясь делами, он был усерден и неутомим и почти постоянно упражнял свой деятельный ум: читал, писал, размышлял, принимал послов или рассматривал жалобы подданных. Даже те, кто осуждал и считал неправильными принятые им меры, поневоле признавали, что у него было достаточно величия души, чтобы задумать самые трудные дела, и достаточно терпения, чтобы выполнить их, не отступая ни перед предрассудками воспитания, ни перед криками толпы. На войне он не знал страха, вселял свою отвагу в сердца солдат и командовал ими с талантом большого военачальника. Не удача, а его военное дарование принесло ему решающие победы над внутренними и внешними врагами государства. Он любил славу как награду за свои труды и, может быть, как их побудительную причину. Не знающее границ честолюбие, которое выступает как главная страсть его души с того момента, как он надел пурпур в Иорке, можно оправдать опасностью его положения, характером его соперников, пониманием им своих высоких достоинств и знанием, что успех даст ему возможность восстановить мир и порядок в империи. В гражданских войнах против Максенция и Лициния Константин склонил на свою сторону народ, который сравнивал ничем не прикрытые пороки этих тиранов с мудростью и справедливостью, которые, казалось, были основными принципами правления Константина.

   Если бы Константин пал в бою на берегах Тибра или даже на равнине возле Адрианополя, именно таким – с несколькими поправками – узнало бы его характер потомство. Но в конце своего царствования он (как сдержанно и, в сущности, мягко выразился один живший в то время писатель) опустился и потерял занятое прежде место в ряду самых достойных римских правителей. Знакомясь с жизнью Августа, мы видим, как тиран республики, медленно и почти незаметно изменяясь, постепенно стал отцом своей страны и человечества. Знакомясь же с жизнью Константина, мы видим, как герой, прежде внушавший любовь своим подданным и ужас своим врагам, превратился в жестокого и разнузданного тирана, то ли развратившись под действием счастья, то ли благодаря завоеванной власти поднявшись выше необходимости притворяться. Мир, который он поддерживал во всей империи в последние четырнадцать лет своего царствования, был временем показного блеска, а не истинного процветания. Константин опозорил свою старость двумя противоположными, но совместимыми пороками – мотовством и скупостью. Сокровища, найденные во дворцах Максенция и Лициния, были растрачены без пользы; разнообразные нововведения, которые внедрял победитель, требовали все больших и больших затрат; на содержание его построек, двора и устройство праздников было нужно денег много и побыстрее. Единственным источником средств, которые поддержали бы блеск монарха, было угнетение народа. Его недостойные любимцы, разбогатевшие благодаря безграничной широте взглядов своего господина, безнаказанно присвоили себе право грабить и быть продажными на службе. Скрытое, но повсеместное загнивание чувствовалось во всех отраслях управления страной, и сам император постепенно потерял уважение своих подданных, хотя они и продолжали ему повиноваться. Та одежда и те манеры, которые он стал предпочитать ближе к концу своей жизни, только унизили его в глазах человечества. Азиатская роскошь, которую из гордости ввел в обиход Диоклетиан, у Константина превратилась в женственную изнеженность. Его изображают в разноцветном парике, волосы на котором старательно уложены тогдашними умелыми и трудолюбивыми мастерами, в венце нового фасона, более дорогом по цене, чем прежний, со множеством ожерелий, браслетов, драгоценных камней и жемчужин и в просторной пестрой шелковой одежде, которая искусно украшена вышивкой в виде золотых цветов. Этот наряд, который с трудом можно было простить молодому и склонному к причудам Элагабалу, вызывает недоумение, когда видишь его на мудром пожилом монархе и простом в быту римском ветеране. Ум, настолько ослабленный процветанием и терпимостью к слабостям, был не в состоянии подняться до того великодушия, которое стоит выше подозрений и осмеливается прощать. Смерть Максимиана и Лициния еще можно оправдать следованием правилам политики, которые преподают в школах тиранов. Но беспристрастный рассказ о казнях или, вернее, убийствах, запятнавших закат жизни Константина, заставляет наш до конца откровенный и беспристрастный ум видеть в нем правителя, который мог без отвращения жертвовать законами справедливости и естественными чувствами то ли ради своих страстей, то ли ради своей выгоды.

Семья Константина
   Удача, которая так верно следовала за знаменем Константина, казалось, оправдала его надежды и обеспечила его удобства в домашней жизни. Те из его предшественников, кто царствовал дольше других и принес империи больше всего процветания – Август, Траян и Диоклетиан, – не оставили после себя потомства, а частые перевороты не давали ни одной императорской семье времени плодиться и размножаться в тени пурпура. Но семейство Флавиев, которое первым облагородил Клавдий Готский, насчитывало несколько поколений монархов, и сам Константин унаследовал от своего царственного отца те наследственные почести, которые передал своим детям. Император был женат дважды. Минервина, безвестная, но состоявшая с ним в законном браке возлюбленная его юности, оставила ему только одного сына, которого звали Крисп. От Фаусты, дочери Максимиана, он имел трех дочерей и троих сыновей, носивших родственные имена – Констанций, Константин и Констант. Лишенные честолюбия братья великого Константина, Юлий Констанций, Далматий и Ганнибалиан, получили самое почетное положение в обществе и самое большое богатство, какие могли быть позволены частному лицу. Младший из троих жил без славы и умер без потомства. Двое его старших братьев взяли в жены дочерей богатых сенаторов и дали начало новым ветвям императорского семейства. Самыми знаменитыми из детей патриция Юлия Констанция позже стали Галл и Юлиан. Двое сыновей Далматия, награжденного пустым титулом цензор, носили имена Далматий и Ганнибалиан. Две сестры великого Константина, Анастасия и Евтропия, были выданы замуж за Оптата и Непотиана, двух сенаторов знатного происхождения и консульского достоинства. Его третья сестра, Констанция, выделялась среди сестер и самым большим величием, и самым большим несчастьем. Она осталась вдовой побежденного Лициния, и именно благодаря ее мольбам невинный мальчик, родившийся от их брака, какое-то время продолжал жить, носить титул цезаря и питать слабую надежду на то, что станет наследником престола. Кроме женщин и союзников семейства Флавиев, было десять или двенадцать лиц мужского пола – при современных дворах их назвали бы принцами крови, которые, казалось, должны были, в зависимости от порядка рождения, одни – наследовать, а другие – поддерживать престол Константина. Но меньше чем за тридцать лет от этой многочисленной и растущей семьи остались лишь Констанций и Юлиан. Только они выжили после целого ряда преступлений и бедствий, подобных тем, которые трагические поэты оплакали в священных песнопениях, рассказывая о семействах Пелопса и Кадма.

   Крисп, старший сын Константина и предполагаемый наследник империи, беспристрастными историками описан как обаятельный молодой человек и совершенство среди юношей. Его воспитание или по меньшей мере обучение было поручено Лактанцию, самому красноречивому из христиан. Такой наставник идеально подходил для того, чтобы сформировать вкус и пробудить добродетели своего высокородного ученика. В семнадцать лет Крисп получил титул цезаря и был назначен управлять галльскими провинциями; там набеги германцев рано дали ему случай проявить военную доблесть. В гражданской войне, которая началась вскоре после этого, отец и сын действовали раздельно, и в этой книге уже были прославлены доблесть и верность действий сына при переправе через пролив Геллеспонт, который так упорно защищал превосходящий флот Лициния. Эта победа на море стала одной из причин, определивших исход войны, и имена Константина и Криспа зазвучали рядом в радостных приветственных криках их восточных подданных. Те громко заявляли, что мир покорили и теперь управляют им император, наделенный всеми добродетелями, и его прославленный сын, государь, любимый Небом, полностью подобный своему отцу в совершенствах. Народная любовь, которая редко выпадает на долю старости, щедро изливалась на юного Криспа. Он заслужил уважение и привлек к себе любовь двора, армии и народа. Подданные неохотно признают уже испытанные в деле достоинства своего царствующего монарха, а часто, пристрастные и недовольные, шепотом отрицают их; но на добродетелях его наследника, которые только начинают проявляться, они с любовью основывают самые безграничные надежды на свое собственное и всенародное счастье.

   Эта опасная популярность вскоре насторожила Константина, который и как отец, и как монарх не желал терпеть рядом равного себе. Вместо того чтобы попытаться привязать к себе сына благородными узами доверия и благодарности и тем обеспечить его верность, он решил заранее предотвратить те беды, которых с тревогой ожидал от его неудовлетворенного честолюбия. Скоро у Криспа появилась причина жаловаться: его малолетний брат Констанций был послан в звании цезаря царствовать над подчиненными ему, Криспу, галльскими провинциями, а он, взрослый правитель, который так недавно оказал отцу такую решающую помощь, вместо того чтобы получить высшее звание августа, заточен почти как пленник при дворе своего отца и беззащитен перед любой клеветой, которую могут изобрести в своей злобе его враги. В таком тяжелом для него положении этот царственный юноша, возможно, не всегда был в силах уследить за своим поведением или подавить свое недовольство, а мы можем быть уверены, что он был окружен свитой из несдержанных или коварных сторонников, которые усердно разжигали в нем или, возможно, имели указание заставить вспыхнуть и сделать видимым тлевший без присмотра огонь недовольства. В эдикте, который Константин выпустил в свет примерно в это время, явно выражены его подлинные или притворные подозрения, что против него лично и его власти составлен тайный заговор. Всеми возможными приманками из разряда почестей и вознаграждений он побуждает людей любого звания доносить на любого, без исключения, из его наместников и советников, его друзей и самых близких ему любимцев; торжественно провозглашает, что сам будет выслушивать обвинения и мстить за оскорбления, и завершает эдикт молитвой – в которой заметно предчувствие опасности – о том, чтобы провидение Верховного Существа смогло по-прежнему охранять безопасность императора и империи.

   Доносчики, которые приняли столь щедрое предложение, были достаточно опытны в искусстве придворной интриги и выбрали в качестве виновных друзей Криспа; и нет никаких причин не верить в искренность императора, когда он обещал, что его месть и наказание будут велики. Однако опытный политик, Константин делал вид, что по-прежнему относится с уважением и доверием к сыну, которого уже начал считать своим самым непримиримым врагом. Были отчеканены медали с обычными молитвами о долгом и благополучном правлении молодого цезаря, а поскольку народ, не посвященный в дворцовые тайны, по-прежнему любил Криспа за добродетели и чтил за высокий сан, поэт, который добивался своего возвращения из изгнания, с одинаковым почтением и верностью воспевает и величие отца, и величие сына. Настало время торжественно отметить двадцатый год царствования Константина, и император для этого перевел свой двор из Никомедии в Рим, где для него был подготовлен самый великолепный прием. Все взглядами и словами усиленно показывали, как они чувствуют общенародное счастье, и какое-то время церемония и притворство, словно занавес, скрывали за собой мрачнейшие планы мести и убийства. В самый разгар празднества несчастный Крисп был взят под стражу по приказу императора, который забыл об отцовской нежности и не вспомнил о справедливости судьи. Допрос был коротким и происходил без посторонних. Было решено, что будет приличнее скрыть судьбу молодого государя от глаз римского народа, и Криспа отправили в город Пола в Истрии, где вскоре казнили то ли рукой палача, то ли с помощью менее грубого средства – яда. Молодой цезарь Лициний, отличавшийся приятными и любезными манерами, погиб вместе с Криспом; сурового от ревнивой зависти Константина не тронули мольбы и слезы любимой сестры, когда она просила сохранить жизнь ее сыну, единственным преступлением которого был высокий сан и после потери которого она жила недолго. История жизни этих несчастных юношей из императорской семьи, род и доказательства их вины, то, в какой форме проходил суд над ними и обстоятельства их смерти, – все это осталось скрыто под покровом тайны; а вежливый светский епископ, который прославил в искусно составленном сочинении добродетели и благочестие своего героя, благоразумно хранит молчание об этих смертях. Такое высокомерное презрение к мнению человечества ложится несмываемым пятном на память Константина и должно напоминать нам, что один из величайших монархов нашего времени повел себя совершенно иначе. Царь Петр, обладая полной деспотической властью, представил на суд России, Европы и потомства причины, которые вынудили его подписать приговор преступному или по меньшей мере выродившемуся сыну.

   Невиновность Криспа была так твердо признана всеми, что современные греки, которые с обожанием относятся к памяти основателя своего государства, вынуждены смягчить вину отцеубийцы, которого общая для всех человеческая природа не позволяет им оправдать. Они уверяют, будто бы несчастный отец, как только узнал о ложности обвинения, которое привело его к роковой ошибке, выпустил в свет послание, где сообщил всему миру о своих муках совести и о своем раскаянии; будто бы он сорок дней соблюдал траур, во время которого не мылся и не пользовался обычными жизненными удобствами; будто бы, дабы случившееся надолго стало уроком для потомков, он приказал изготовить из золота статую Криспа и снабдить ее памятной надписью «МОЕМУ СЫНУ, КОТОРОГО Я НЕСПРАВЕДЛИВО ПРИГОВОРИЛ». Такой высокоморальный и интересный рассказ достоин того, чтобы его подтвердили более авторитетные источники. Но если мы заглянем в самые ранние и достоверные сочинения, то узнаем из них, что раскаяние Константина выразилось лишь в кровопролитии и мести, и он искупил убийство невиновного сына тем, что, возможно, казнил виновную жену. Их авторы считают причиной смерти Криспа интриги его мачехи Фаусты, которая из-за непримиримой ненависти или отвергнутой любви повторила во дворце Константина древнюю трагедию об Ипполите и Федре. Подобно дочери Миноса, дочь Максимиана обвинила своего пасынка в кровосмесительной попытке обесчестить ее, жену его отца, и легко добилась от ревнивого императора смертного приговора для молодого наследника престола, которого обоснованно считала самым грозным соперником для своих детей. Но Елена, престарелая мать Константина, оплакивала безвременную гибель своего внука Криспа и отомстила за него: прошло немного времени, и было обнаружено – или якобы обнаружено, – что Фауста сама находится в любовной связи с рабом, который служит на императорской конюшне.

   За обвинением тут же последовали осуждение и наказание: прелюбодейку удушили паром в бане, которую для этого натопили особенно жарко. Кто-то, возможно, посчитает, что воспоминание о двадцати годах супружества и мысль о чести их с женой общих детей, предназначенных наследовать престол, могли бы смягчить огрубевшее сердце Константина и убедить императора отправить жену, какой бы виновной она ни оказалась, в тюрьму – искупать вину одиночеством заточения. Но кажется, было бы напрасным трудом высчитывать, правильно ли поступил император, пока мы не сможем точно подтвердить подлинность этого необыкновенного события: есть несколько связанных с ним обстоятельств, которые вызывают сомнение и недоумение. Ни обвинители Константина, ни его защитники не обратили внимания на два очень любопытных места в двух речах, произнесенных в годы следующего царствования. В первом отрывке прославляются добродетели, красота и удача императрицы Фаусты – дочери, жены, сестры и матери стольких государей. Во втором явным образом сказано, что мать Константина-младшего – который был убит через три года после смерти своего отца – пережила своего сына, чтобы оплакивать его. Несмотря на уверенные свидетельства нескольких писателей, среди которых есть и христиане, и язычники, все же остаются некоторые основания верить или по меньшей мере предполагать, что Фауста не погибла от слепого гнева своего подозрительного мужа. Однако смерть сына и племянника вместе с казнью множества их уважаемых и, возможно, невиновных друзей уже может служить достаточным оправданием для недовольства римского народа и объяснением для сатирических стихов на прикрепленных к дворцовым воротам листках, где сравнивались между собой два долгих и кровавых царствования – Константина и Нерона.

   После смерти Криспа наследниками империи, видимо, должны были стать трое сыновей Фаусты, которые уже были здесь упомянуты и названы по именам, – Константин, Констанций и Констант. Эти молодые правители один за другим получили титул цезаря. Можно предположить, что их возвели в этот сан соответственно на десятый, двенадцатый и тринадцатый год правления их отца. Такое поведение, хотя и вело к увеличению числа будущих хозяев римского мира, можно простить как проявление пристрастной отцовской любви; но труднее понять, какие причины побудили императора к ненужному возвышению двух его племянников, Далматия и Ганнибалиана. Первый из них получил титул цезаря и стал равен своим двоюродным братьям. Для второго Константин изобрел новое и необычное звание «благороднейший» и отметил это звание лестным знаком отличия – одеждой пурпурного цвета с золотом. Но из всех римских правителей за всю историю империи только Ганнибалиан носил титул ЦАРЬ – имя, которое подданные Тиберия ненавидели бы как кощунственное и жестокое оскорбление со стороны тирана. Такой титул даже в царствование Константина выглядит странно и неуместно, и даже подтверждающие его медали времен империи и писатели того времени с трудом заставляют нас поверить в это.

   Вся империя серьезно интересовалась воспитанием этих пятерых юношей, признанных преемниками Константина. Телесные упражнения готовили их к утомительным трудам войны и к требованиям деятельной жизни. Те, кого случай заставлял в рассказе о Констанции упомянуть его воспитание или дарования, утверждают, что он показывал прекрасные результаты в гимнастических прыжках и беге, был умелым стрелком из лука, искусным наездником и мастерски владел всеми видами оружия, которые тогда использовались в конных и пеших войсках. В таких же прилежных и упорных занятиях, хотя, возможно, с меньшим успехом, совершенствовались умы остальных сыновей и племянников Константина. Император пригласил к ним за щедрое вознаграждение самых знаменитых преподавателей христианской религии, греческой философии и римского права и сам взял на себя важную задачу обучать царственных юношей науке управления государством и умению понимать людей. Но характер самого Константина сформировали трудности и опыт. Свободно общаясь с людьми в частной жизни и живя среди опасностей при дворе Галерия, он научился управлять своими страстями, выдерживать удары страстей тех, кто был ему равен, и помнить, что его безопасность сейчас и величие в будущем зависят от его собственных благоразумия и твердости. Намеченные им для себя преемники, к своему несчастью, родились и были воспитаны в императорском пурпуре. Постоянно окруженные льстивой свитой, они проводили свою молодость в наслаждении роскошью и ожидании трона; к тому же их сан не позволял им спуститься с той высоты, откуда все характеры людей, то есть разнообразные оттенки природы человека, выглядят одинаково приглаженными. Константин в очень раннем возрасте допустил их к управлению империей, и они учились искусству царствовать, упражняясь на доверенных им людях. Младшему Константину было указано иметь двор в Галлии, а его брат Констанций сменил эту часть империи, где когда-то был правителем его отец, на более богатые, но менее воинственные страны Востока. Италия, Западный Ил-лирик и Африка привыкли считать представителем великого Константина его третьего сына, Константа. Далматия император поместил на готской границе, отдав ему в управление Фракию, Македонию и Грецию. Ганнибалиану был выбран для жительства город Кесария, и в его новое царство были включены провинции Понт, Каппадокия и Малая Армения.

   Каждому из этих младших государей были даны соответствующие его положению дворцовое хозяйство и штат придворных и выделена такая часть гвардии, легионов и вспомогательных войск, какая была нужна для поддержания его достоинства и защиты. Советниками и военачальниками при них были поставлены люди, в которых Константин мог быть уверен, что они станут помогать молодым правителям и даже руководить ими в осуществлении данной им императором власти. По мере того как юноши становились старше и опытней, их полномочия расширялись, но титул августа император всегда сохранял только за собой. Показывая армиям и провинциям цезарей, он при этом держал все части империи в одинаковом подчинении ее верховному владыке. Покой последних четырнадцати лет его царствования нарушили разве что жалкий бунт на острове Кипр во главе с погонщиком верблюдов и военные действия против готов и сарматов, которые Константин вел активно по политическим соображениям.

   В последние годы своей жизни Константин воевал против готов и сарматов, но не довел эти войны до конца.

Смерть Константина
   Покарав готов за гордость и приняв вассальную клятву от народа, который умолял его об этом, Константин укрепил величие Римской империи, и послы Эфиопии, Персии и самых дальних государств Индии поздравляли императора с миром и процветанием империи под его властью. Если он считал смерть старшего сына, племянника и, возможно, жены счастливыми дарами судьбы, то непрерывно наслаждался счастьем и в семейной жизни, и в государственных делах до тридцатого года своего царствования – даты, которую не удавалось отпраздновать никому из его предшественников после Августа. Константин после этого торжественного праздника прожил еще около десяти месяцев и в зрелом возрасте шестидесяти четырех лет после короткой болезни закончил свою достопамятную жизнь во дворце Ахирион, в окрестностях Никомедии, куда он удалился из-за полезных свойств тамошнего воздуха и в надежде восстановить свои истощившиеся силы купанием в целебных горячих источниках. Горе или по меньшей мере траур по нему проявлялся сильнее, чем когда умирал любой из предыдущих императоров. Несмотря на то что о своих правах заявили сенат и народ старого Рима, тело скончавшегося императора, согласно его последней воле, было перевезено в город, которому было предназначено носить имя и хранить память своего основателя. Труп Константина, одетый в суетные символы величия – пурпур и императорский венец, – был уложен на золотое ложе в одном из залов дворца, который для этого был великолепно украшен и освещен. Строго соблюдая правила придворного этикета, первые лица государства, армии и дворцового хозяйства каждый день в назначенное время в смиренной позе подходили, преклоняя колена, к высочайшей особе своего государя, оказывая ему почет, как если бы он был жив. По политическим соображениям это театральное представление продолжалось достаточно долго, и льстецы не упустили случая отметить, что один лишь Константин по особому соизволению Неба царствовал и после смерти.

   Но это посмертное правление было лишь пустой видимостью, и вскоре выяснилось, что воля даже самого абсолютного монарха редко выполняется, когда его подданным уже не на что надеяться от его милости и незачем бояться его гнева. Те самые советники и военачальники, которые с таким благоговением кланялись телу своего умершего государя, тайно сговаривались о том, как лишить его племянников Далматия и Ганнибалиана той доли империи, которую он оставил им в наследство. Мы не так хорошо знаем, каким был двор Константина, чтобы судить об истинных побуждениях руководителей этого заговора, и можем лишь предположить, что ими руководили зависть к префекту Аблавию и желание отомстить этому гордому любимцу императора, который долгое время управлял советами покойного и злоупотреблял его доверием. Легче представить себе, какие доводы они использовали, чтобы добиться поддержки солдат и народа. Заговорщики могли, сохраняя свое достоинство и оставаясь верными истине, настаивать на том, что сыновья Константина выше по сану, что увеличивать число верховных правителей опасно и что государству грозит в будущем беда из-за раздоров между столькими государями-соперниками, которые не чувствуют друг к другу ни нежной дружбы, ни братской любви. Эта интрига старательно и скрытно велась до тех пор, пока войска не заявили громко и единодушно, что не позволят править империей никому, кроме сыновей монарха, которого оплакивают. Младший Далматий, которого связывали с его родней дружба и общие интересы, смог унаследовать значительную часть дарований великого Константина, но похоже, что в этом случае он не принял никаких мер к тому, чтобы поддержать силой оружия законные права, которые он и его царственный брат получили благодаря щедрости своего дяди. Изумленные, опрокинутые волной народного гнева, братья, видимо, были не в силах ни бежать, ни сопротивляться и остались в руках своих неумолимых врагов. Решение их судьбы было отложено до приезда Констанция – второго и, возможно, самого любимого сына Константина.

   Император, умирая, посоветовал поручить организацию его похорон благочестивому Констанцию, и этот правитель, живший поблизости, на Востоке, легко мог помешать братьям, которые находились в своих дальних областях – Италии и Галлии, если бы те решили проявить сыновнее усердие и похоронить отца сами. Вступив во владение константинопольским дворцом, он прежде всего успокоил своих встревоженных родственников торжественной клятвой, что они будут в безопасности. Следующим его делом было найти подходящий предлог, который облегчил бы его совесть и избавил от необходимости выполнять это неосторожно данное обещание. Хитрый обман был поставлен на службу жестокости, и носитель самого священного сана подтвердил подлинность того, что явно было подлогом. Из рук епископа Никомедии Констанций получил губительный свиток – как было сказано, подлинное завещание своего отца, где император писал о своих подозрениях, что его отравили братья, и заклинал сыновей отомстить за его смерть и обеспечить собственную безопасность наказанием виновных. Какие бы доводы ни приводили несчастные родственники императора, защищая свою жизнь и честь от совершенно невероятного обвинения, их заставили замолчать яростные крики солдат, объявивших себя сразу врагами, судьями и палачами обвиняемых. За этим последовала кровавая бойня, в которой много раз подряд были нарушены и дух закона, и даже установленная законом форма ведения судебного процесса. В этой резне погибли оба дяди Констанция, семь его двоюродных братьев, из которых больше всех прославились Далматий и Ганнибалиан, патриций Оптат, муж одной из сестер покойного императора, и префект Аблавий, которому огромная власть и богатство давали некоторые надежды на императорский пурпур. Если нужно сделать это кровавое зрелище еще ужаснее, то можно добавить, что Констанций сам был женат на дочери своего дяди Юлия, а свою сестру отдал замуж за своего двоюродного брата Ганнибалиана. Эти брачные союзы, которыми Константин, не обращая внимания на предрассудки общества, соединил между собой ветви императорского дома, смогли лишь показать человечеству, что правители из этой семьи были так же чужды супружеской любви, как равнодушны к узам кровного родства и глухи к трогательным мольбам юности и невинности. Из столь многочисленной семьи только Галл и Юлиан, два младших сына Юлия Констанция, были спасены от рук убийц и укрыты в безопасном месте до тех пор, пока ярость, утоленная кровью, не ослабла. Император Констанций, который, в отсутствие своих братьев, должен был нести на себе основную тяжесть вины и угрызений совести, позже в нескольких случаях проявлял слабое и быстро проходившее чувство раскаяния в тех жестокостях, которые коварные рекомендации его советников и непреодолимая грубая сила войск вынудили его совершить в годы неопытной юности.

   За избиением семьи Флавиев последовал новый раздел провинций, утвержденный тремя братьями при их личной встрече. Константин, старший из цезарей по возрасту, был признан старшим по сану и получил во владение новую столицу, которая носила его имя и имя его отца. Констанцию были отданы под управление Фракия и страны Востока, а Констант был признан законным правителем Италии, Африки и Западного Иллирика. Армии подчинились братьям, признав их наследственные права, и после небольшой отсрочки они милостиво приняли от римского сената титул августа. Когда эти государи взяли в руки бразды правления, старшему из них был двадцать один год, среднему двадцать, а младшему всего семнадцать.

Усиление Персии при Шапуре II
   Констанций во главе изнеженных азиатских войск, без воинственных европейцев, которые служили под знаменами его братьев, должен был нести на себе основную тяжесть войны с Персией.

   В то время, когда умер Константин, на троне Персии находился Шапур, сын Хормуза, иначе Хормисдаса, и внук того Нарсеса, который, потерпев поражение от Галерия, смиренно признал главенство Рима над Персией. Хотя это был тридцатый год долгого царствования Шапура, он был в расцвете молодости и силы, поскольку по очень странной прихоти судьбы вступил на престол раньше, чем родился. Жена Хор-муза после смерти своего мужа осталась беременной; то, что и пол будущего ребенка, и исход родов были неизвестны, возбуждало честолюбивые надежды в принцах из рода Сасана. В конце концов надвигавшуюся угрозу гражданской войны устранило твердое заявление магов, что вдова Хормуза зачала сына и благополучно произведет его на свет. Подчиняясь голосу суеверия, персы сразу же стали готовить коронацию этого сына. Посередине дворца была поставлена царская постель, на которую легла царица в церемониальном наряде. Корону опустили на то место тела царицы, под которым предположительно находился будущий наследник державы, и сатрапы распростерлись на полу, склоняясь перед величием своего невидимого и неощутимого верховного владыки. Если этой сказочной истории вообще можно верить, – а похоже, что она подтверждается нравами этого народа и необычной длительностью правления этого государя, – то мы должны восхититься не только удачливостью, но и гением Шапура. Царственный мальчик, которого воспитывали в неге и уединении персидского гарема, смог понять, как ему важно упражнять свои ум и тело, чтобы сделать их сильными, и своими достоинствами заслужил тот трон, на который его посадили, когда он еще не знал ничего об обязанностях и соблазнах абсолютной власти. Годы его малолетства были отмечены раздорами внутри страны – бедствием, почти неизбежным в таких случаях; его столица была внезапно захвачена и разграблена Таиром, могущественным царем Йемена, или Аравии, а величие шахской семьи унижено захватом в плен принцессы, сестры покойного государя. Но как только Шапур возмужал, самонадеянный Таир, его народ и его страна пали под первым ударом этого молодого воина. Шапур, пожиная плоды своей победы, так умно сочетал строгость с милосердием, что получил от испуганных и благодарных одновременно арабов прозвище Дульакнаф, что означает защитник народа.



   Константин II в 340 году потерпел поражение при Аквилее от Константа, который стал правителем Запада. Констанций, управлявший Востоком, был вынужден противостоять нападениям персов, которыми правил Шапур II. Вторжение персов в Армению стало угрозой для распространения христианства на Востоке. В 348 году в сражении у Сингары победа из-за беспечности превратилась в полный разгром. Крепость Нисибис выдержала три осады. В 350 году был заключен мир. В том же году Магненций сверг с престола Константа, а Ветранион надел императорский пурпур, соперничая с Констанцием. В итоге в 351 году Констанций победил Магненция при Мурсе в долине реки Савы и в 353 году наконец стал править всей империей.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

В. М. Духопельников.
Ярослав Мудрый

Сабатино Москати.
Древние семитские цивилизации

Хильда Кинк.
Восточное средиземноморье в древнейшую эпоху

Генри Бэзил, Лиддел Гарт.
Решающие войны в истории

Дмитрий Зубов.
Стратегические операции люфтваффе. От Варшавы до Москвы. 1939-1941
e-mail: historylib@yandex.ru