Глава 5. Военные операции на море и окраинах

   …слишком много британских историков и самозваных экспертов по стратегии… предъявляют абсурдные требования к морским силам, требования, противоречащие здравому смыслу и основанные на искажении истории.

Сирил Фоллс. Первая мировая война

   На протяжении ста одиннадцати лет мировое господство королевского флота на морях не подвергалось серьезным испытаниям; за этот длинный промежуток времени между битвой при Трафальгаре (21 октября 1805 г.) и Ютландским боем (31 мая 1916 г.) британцы не участвовали ни в одном из крупных морских сражений. К 1914 году следствия такого не вызывающего возражений господства считались само собой разумеющимися; но в мире уже существовали три силы, повлекшие за собой его окончание. Одна из них была политическая: кайзер планомерно создавал имперский германский флот, который не мог иметь другого назначения, кроме угрозы британской военной мощи. Охлаждение англо-германских отношений в течение предвоенного десятилетия было вызвано этим фактором в большей степени, чем другими. Ллойд Джордж (в то время министр финансов) рассказывал, что в июле 1908 года, когда он и Эдвард Грей, министр иностранных дел, завтракали с германским послом в Лондоне князем Меттернихом и обсуждали возможность улучшения отношений между странами путем взаимного сокращения военно-морских расходов, Меттерних давал британским министрам весьма уклончивые ответы. Даже при таких условиях его доклад возмутил кайзера, который заметил: «Посол совсем забыл о том, что он не был уполномочен обсуждать наглые требования английских министров и добиваться их благосклонности, если это связано с ограничением нашей военно-морской мощи… Ему следует указать, что я не желаю хороших отношений с Англией ценой ослабления германского флота». Вдохновляемый адмиралом фон Тирпицем, кайзер ухватился за его программу расширения военно-морского флота, теряя последний шанс на то, что Англия выйдет из «сердечного союза» с Францией и останется в стороне от европейской войны. Второй и третьей силами, работавшими против королевского флота, были, как можно догадаться, исходя из характера той эпохи, факторы технического свойства. В 1906 году Британия спустила на воду новый линейный корабль, построенный по технически революционному проекту, соединявшему огневую мощь, броню и скорость в неизвестных ранее пропорциях. Это был «Дредноут» – судно, чье появление сравнимо с выходом «Мерримака» на Хэмптонский рейд в 1862 году. «Дредноут» делал все уже существующие линейные корабли устаревшими, что угрожало нарушению паритета между странами, имевшими флоты. Строительство современного боевого флота первой линии, таким образом, должно было начаться на пустом месте. В то же время ценность линейных кораблей подвергалась сомнению. Это и был третий фактор. Они оставались высшим выражением морской мощи, но никто не мог предсказать, как повлияют на их боевые действия подводные лодки, торпедные катера, мины и летательные аппараты. В официальных морских кругах всюду было распространено любопытное противоречие: с одной стороны, было желание иметь современные линейные корабли (у Англии к 1914 году их было 29,у Германии 17, у Франции 10), с другой – нежелание подвергать их неведомой опасности со стороны новых видов вооружения. Несколько адмиралов готовились к тому, чтобы повторить возглас Фаррагута в заливе Мобайл: «Проклятые мины!.. Вперед!.. Полный ход!!»

   Так было в августе 1914 года, когда лишь неясные предзнаменования говорили о том, что морские силы могут найти себе применение. Некоторые предшествовавшие этому события были довольно зловещими. Спустя всего два дня после начала войны на мине погиб британский легкий крейсер. 11 августа германский линейный крейсер «Гебен» и тяжелый крейсер «Бреслау»^[5] покинули Средиземное море через Дарданеллы и ушли в Константинополь, где сыграли существенную роль в ускорении процесса вступления в войну Турции на стороне центральных держав. При обсуждении этого инцидента на Средиземном море многие критики обрушились на британских адмиралов. Печальным фактом было то, что 4 августа британские и германские корабли находились в видимости друг друга; немцы только что обстреляли французские порты Бон и Филиппвиль на побережье Северной Африки. Их можно было захватить на месте преступления, но Британия и Германия до полуночи того дня еще не были в состоянии войны. Такие возможности повторяются редко; это был еще один пункт обвинения британскому правительству в нерешительности натиска.

   Морские силы действуют в большинстве случаев на больших расстояниях, будучи незаметными; их внешние проявления могут ввести в заблуждение. Действия королевского флота в начале войны были быстрыми и уверенными, однако в целом оценивались негативно. Его быстрая мобилизация и сосредоточение на военных базах создали преимущество во времени, которое немцы не сумели оценить, – в этом была их первая ошибка, причем очень существенная. Следующая вытекала из первой: вопреки сомнениям лорда Китченера, других членов британского правительства и опасениям британского адмиралтейства, вопрос о германском вторжении в Англию не подвергался сомнению. Опасность вторжения существовала на протяжении всей войны и оттянула много ресурсов оттуда, где они были более необходимы, но важным было сохранение морского превосходства: наземные британские экспедиционные силы могли добираться до Франции без помех; вообще за все время войны ни один британский войсковой транспорт не был потерян в Ла-Манше. Также при помощи военно-морских сил союзников мобилизация сил империи шла непрерывно: австралийцев и новозеландцев отправляли на Ближний Восток, индийцев во Францию, а канадцев через Атлантику в Англию (3 октября залив Святого Лаврентия покинуло 31 200 человек и 7 тысяч лошадей). Как сказал Фоллс, «с позволения критиков, флот все же кое-что сделал».

   Легкий крейсер «Эмден» под командованием блестящего капитана фон Мюллера, который добился замечательных успехов в Индийском океане, был потоплен австралийским крейсером «Сидней». Следует отметить, что британская торговля по всему миру велась практически беспрепятственно. Германская торговля, напротив, с моря была блокирована. Что не менее важно, германский флот открытого моря^[6], нацеливший свои мощные клыки на жизненно важные участки английских берегов, оказался запертым в своих гаванях за своими же минными заграждениями, где и закончил свое существование, несмотря на несколько бравых авантюр, в мятеже и разрухе.

   Пассивность флота открытого моря приводила англичан в изумление. Отчасти в этом было виновато приводящее в заблуждение преимущество германских позиций: хорошая защищенность их короткой береговой линии в Северном море, прикрытой экраном островов и мелей и обладающей тремя крупными портами – Эмден, Вильгельмсхафен и Гамбург, имеющими все средства для обслуживания и поддержания флота. Британские военно-морские базы были размещены неудачно, располагаясь так, чтобы противодействовать угрозе со стороны Бискайского залива и Атлантики и обеспечивать королевскому флоту беспрепятственный выход в тех направлениях; фактически это было наследием столетиями длившейся борьбы с Францией и Испанией. Новые базы к началу столкновения с Германией еще не были полностью оборудованы. Наиболее важными из них были Скапа-Флоу на Оркнейских островах к северу от Шотландии, Розайт в заливе Ферт-оф-Форт близ Эдинбурга и Гарвич в Восточной Англии, блокирующий Ла-Манш. Ни одна из них в начале войны не могла служить безопасным убежищем для наиболее ценных кораблей и обеспечивать их полное обслуживание всеми портовыми средствами. Адмирал сэр Джон Джеллико, командующий британским Гранд-Флитом^[7], осознавал это с тревогой. Это угнетало его методичную, осторожную натуру, особенно в связи с основной задачей вверенного ему флота – внести свой вклад в общие военные усилия союзников.

   Частично, чтобы компенсировать это чувство, разделяемое многими флотскими офицерами, частично из-за мысли, что в море флот находится в большей безопасности, чем в слабо защищенных гаванях, Джеллико сделал много выходов в Северное море всем своим составом. Но никаких встреч с противником не произошло. Необходимо было сделать еще что-нибудь. Этот шанс вскоре появился в связи с предложением, сделанным Уинстону Черчиллю коммодором Торвиттом, командующим Гарвичской ударной группой (легкие крейсера и эсминцы) и коммодором Роджером Кейсом, командующим подводными лодками, также размещавшимися в Гарвиче. Они предлагали совершить неожиданную атаку на германские легкие силы, которые обычно патрулировали район севернее острова Гельголанд. Это подразумевало глубокое проникновение в защищенные немцами воды, с риском встретить тяжелые корабли флота открытого моря. Это была смелая идея, но в этой ситуации смелость и требовалась. Адмирал Джеллико, когда узнал об этом, предложил для усиления атакующих сил поддержку со стороны легких крейсеров Гранд-Флита и трех линейных крейсеров. Командовать операцией он послал Дэвида Битти. Вице-адмирал Дэвид Битти участвовал вместе с Черчиллем в сражении при Омдурмане в 1898 году и был одним из наиболее смелых и агрессивных британских флагманов во время всей войны. Именно такой человек и был нужен для командования этим мероприятием. Бой в Гельголандской бухте произошел 28 августа и вызвал далеко идущие последствия для всего последующего хода войны на море. Погода стояла пасмурная и туманная. Британское адмиралтейство продемонстрировало свое неумение в обмене сигналами. Высокая скорость маневрирования кораблей выявила недостаточность предвоенных тренировок. Наличие британских субмарин оказалось помехой для собственных военных кораблей, но смелость Битти и следование наступательной тактике преодолели все препятствия: немцы были поражены внезапностью и не смогли обрести равновесие. Три немецких легких крейсера и эсминец были потоплены, еще три крейсера – сильно повреждены, были большие потери в личном составе. Из британских крейсеров только один получил серьезные повреждения, потери составили 35 убитых и около 40 раненых. Это было выдающееся действие. «Немцы ничего не знали о плохой работе нашего штаба и о риске, на который мы шли, – писал позже Черчилль, – все, что они могли видеть: британцы не боятся рисковать своими большими и легкими судами в смелом наступательном бою и то, что они ушли почти невредимыми». Адмирал фон Тирпиц так сообщает о реакции Германии: «Император не желает потерь такого рода… Был издан приказ императора… ограничить инициативу главнокомандующего флотом на Северном море: избегать потерь кораблей при вылазках, а любые крупные действия должны быть согласованы с его величеством…»

   Моральная победа британцев значительно превышала арифметическую разницу выигрыша и потерь, особенно в те месяцы, когда такой подъем духа был просто необходим. Уже через три недели после Гельголанда британская общественность была в шоке от потопления в один день пытавшихся оказать помощь друг другу трех старых крейсеров: «Хога», «Кресси» и «Абукира». Все они стали жертвой подводной лодки «U-9», которой командовал способный и удачливый командир Веддиген; такой ряд стоячих мишеней редко попадается подводнику. 27 октября на мине подорвался современный линейный корабль «Одейшиос». Худшее было впереди. 1 ноября германская Китайская эскадра, действовавшая у западного побережья Южной Америки, под умелым руководством адмирала фон Шпее встретила и уничтожила британскую эскадру крейсеров вице-адмирала Кристофера Крэдока. Германские корабли обладали таким тактическим и численным превосходством, что до сих пор непонятно, зачем Крэдок искал встречи с ними. Два тяжелых крейсера (по квалификации того времени броненосные) «Шарнхорст» и «Гнейзенау», оба призовые артиллеристы, накрыли корабли Крэдока «Гуд Хоуп» и «Монмут», хорошо видимые на светлом после захода солнца фоне неба у чилийского побережья, недалеко от мыса Коронель. Три немецких легких крейсера «Лейпциг», «Дрезден» и «Нюрнберг» полностью превосходили британский легкий крейсер «Глазго» и вооруженный пароход «Отранто». По прошествии часа все было кончено: «Гуд Хоуп» и «Монмут» были потоплены со всей командой, сам Крэдок пошел на дно вместе со своим флагманским кораблем; «Глазго» с трудом ушел, «Отранто» был отослан до начала боя. Победа фон Шпее была полной, что нанесло удар по британской гордости и престижу.

   Реакция британского адмиралтейства была мгновенной. Принц Луи Баттенберг, бывший первым морским лордом в начале войны, был заменен беспощадным Джоном Фишером. Он и Черчилль были похожи на «две молнии войны» в необъятности и скорости согласованных действий. Вице-адмирал Доветон Старди получил задание уничтожить фон Шпее. Для выполнения этой задачи он взял эскадру, так же превосходящую Шпее, как немецкий адмирал превосходил Крэдока в роковом бою: линейные крейсера «Инвинсибл» и «Инфлексибл», броненосные крейсера «Карнарвон» и «Кент» и легкие крейсера «Глазго» и «Бристоль». Старди обнаружил врага, или, точнее сказать, фон Шпее обнаружил его, к своему большому испугу, 7 декабря близ радиостанции Фолклендских островов. Вид трехногих мачт британских линейных крейсеров в гавани был равнозначен зачитыванию смертного приговора. Англичане потратили на бой больше времени, чем фон Шпее у мыса Коронель, потому что Старди не хотел рисковать своими большими кораблями, взятыми из состава Гранд-Флита, а также из-за угрожающих неисправностей своих орудий и снарядов (этот фактор еще заявит о себе). После пяти часов боя «Шарнхорст» и «Гнейзенау» пошли ко дну с развевающимися флагами, храбро сражаясь до самого конца. Фон Шпее, два его сына и еще 1800 германских моряков погибли вместе с кораблями; лишь около 200 человек из обоих экипажей спаслись. Немного позже были потоплены «Нюрнберг» и «Лейпциг», уцелел только «Дрезден». Британская эскадра почти не пострадала. Длинная рука морской мощи протянулась, неся драматичное возмездие.

   Внутренняя динамика мирового конфликта не претерпела изменений. «Так расширялся круг войны, – писал британский историк Кейт Фейлинг, – которая была развязана убийством в Боснии, а заканчивалась британскими солдатами, воевавшими в Сирии, на Каспии, в Архангельске, в Восточной Африке, в Альпах и на Кавказе». Был один путь – наносить удары; альтернатива этому – наблюдение за тем, как нации одна за другой втягиваются в войну. Вступление в войну Японии, состоявшееся 23 августа, означало участие в ней не только ее собственного народа, но и множества несчастных китайцев. Жители тихоокеанских островов вскоре получили новых хозяев. Турецкая империя посылала в сражения не только жителей европейской Турции, но и анатолийцев, иракцев, палестинцев, арабские племена. Все воинственные народы Индии откликнулись на зов барабанов. По всей Африке народы с разным цветом кожи были в боях под разными флагами: африканеры из Южно-Африканского Союза, родезийцы, нигерийцы, сенегальцы, конголезцы, кикуйю, вплоть до маленьких, жалких, угнетенных племен, которых презрительно называли выродками.

   Необходимость использовать морскую мощь союзников, в первую очередь британскую, была вызвана не только поддержкой престижа, но и практическими соображениями: она должна быть немедленно брошена против возрастающего могущества Германии на заморских территориях. Разрушение радиостанций, складов, баз, гаваней, угольных складов для коммерческих плаваний – это были цели, привлекающие первые экспедиции. Некоторые были захвачены быстро: Того пал 27 августа, Самоа – 29 августа, Новая Гвинея – 17 сентября. Другие организовали серьезную, изнуряющую оборону: германский контингент в Восточной Африке сражался вплоть до 23 ноября 1918 года, даже спустя двенадцать дней после перемирия. В целом кампания против германских колоний и война на второстепенных фронтах (от первого до последнего дня войны) велась 3 576 391 солдатом Британской империи, не говоря о французах, русских, бельгийцах и других войсках союзников. Это число – более 3,5 миллиона – вполне сравнимо с количеством британских солдат, сражавшихся на Западном фронте: 5 399 563. В дальнейшем будет видно, что отвлечение сил было значительным; неудивительно, что это спровоцирует одно из самых горьких противоречий войны, не утихающее до сих пор. Если признать необходимость «боев на стороне», то нужно также признать, что проведение некоторых не было нужным для хода войны в целом. Самое строгое суждение было высказано британским историком, писавшим, что «они создавали отток ресурсов Британской империи, не создавая соответствующих им трудностей для Германии, от них не было пользы в ходе ведения и окончания войны».

   Цели воюющей Японии были ограниченны и конкретны. Ее предполагаемой областью расширения был Китай; ее наиболее опасным потенциальным противником – Россия, с которой она теперь была связана непонятным союзом. Наиболее активные действия Японии были направлены против немецкой военно-морской базы в Циндао, в китайской провинции Шаньдунь. Атаки на нее начались в сентябре, а 7 ноября крепость сдалась после осады, проведенной в классическом стиле прошлого, в которой японская тяжелая артиллерия играла ту же роль, что и немецкие гаубицы при осаде Намюра, Льежа, Антверпена. Немцы взыскали с осаждавших высокую цену за эту победу (по отношению к затраченным силам), но японцы остались довольны. Они решительно отказывались от ведения войны на Европейском театре, хотя в 1917 году, когда Россия была охвачена революцией, приняли все меры, чтобы защитить свои интересы на азиатском материке. Что до остального, то союзники благодарны им за охрану своего флота, плававшего в Тихом океане; за их помощь в сопровождении конвоев из Австралии и Новой Зеландии на Ближний Восток, когда весь королевский флот был задействован в боях; и даже за помощь в подавлении почти забытого, но все же опасного мятежа индийских частей в Сингапуре в феврале 1915 года.

   Волнения и вероломство имели место и в Южной Африке, причем такого масштаба, что могли значительно снизить эффективность сил Южно-Африканского Союза (ЮАС) в военных действиях. Корни этого процесса лежали на поверхности, они шли от Англо-бурской войны, закончившейся только в 1902 году, итог которой так и не был признан некоторыми африканерами. Премьер-министр ЮАС генерал Луис Бота и его главный сторонник генерал Ян Сматс были прославленными участниками войны с Англией. Теперь, в 1914 году, они были убеждены в том, что развитие ЮАС должно идти в сотрудничестве с Англией, с участием в военных действиях империи. Часть общественности африканеров, которая уже называла себя националистами, выступила против политики Бота-Сматса. Более 1000 мятежников с оружием в руках выступили против правительства. Хотя восстание не имело ни малейшего шанса на успех, оно продолжалось до февраля 1915 года, когда было подавлено. Только после этого ЮАС смог начать свои активные военные действия. Уже в жестких мерах, принятых против мятежников, проявилась ведущая роль двух крупных государственных деятелей империи – Бота и Сматса, чей пример сыграл большую роль в изменении британской политики по отношению к своим доминионам.

   Задержка в Южной Африке была компенсирована быстрыми победами союзников в Западной Африке (Того и Камеруне). Однако на восточном побережье британцы столкнулись с трудностями. Защита колоний Германской Восточной Африки, теперь известной как Танганьика, была поручена подполковнику Паулю фон Леттов-Форбеку, который показал себя одним из наиболее выдающихся солдат этой войны. Командуя силами, которые, по сообщениям Германии, не превышали 3500 белых и 12 тысяч африканцев (народности аскари), фон Леттов-Форбек за период военных действий отвлек на себя 372 950 британских солдат, белых и черных. По общему мнению, причиной большинства потерь в этом нездоровом тропическом климате стали болезни; боевые британские потери за все время военных действий в Восточной Африке составили 10 717 человек, а число больных достигло 336 540 человек. Но болезни не различают флагов; то, что Леттов-Форбек сумел противостоять им, а также намного превосходящим силам, направленным против него, доказывает то, что он был командиром самого высокого класса. Леттов-Форбек заявил о себе, когда уже 5 декабря дал отпор десанту, отправленному из Индии в порт Танга. Этот успех стал для Германии своевременной поддержкой.

   Несмотря на пользу от участия в войне германских колоний, большую помощь в отвлечении союзников от Западного фронта оказала Германии Турция. Непосредственным инициатором вступления Турции в войну был адмирал Вильгельм Сушон, командующий кораблями «Гебен» и «Бреслау». Прибытие этих кораблей в Константинополь 11 августа произвело эффект более внушительный, чем прибытие любого военного корабля со времен «Алабамы» конфедератов. Фиктивно эти корабли были включены в состав турецкого флота, которым стал командовать сам Сушон. Другой немецкий адмирал отвечал за береговую охрану. Начальником штаба турецкой армии был немецкий офицер; ее обучение было в руках другого немца, чья репутация возрастала в ходе войны, – Лимана фон Сандерса. Все это соответствовало политике военного министра Турции Энвера-паши и руководства партии «Младотурок». Энвер и Сушон составили заговор, направленный на создание германо-турецкого альянса, желательного для обоих. 29 октября турецкий флот (включая «Гебен» и «Бреслау») под необоснованным предлогом начал бомбардировку Одессы, Севастополя, Феодосии и Новороссийска и потопил несколько русских кораблей в Черном море. Судьба Турции была поставлена на карту. Направленное прежде всего против России, турецкое выступление привело в ужас и ярость Великобританию, обеспокоенную его воздействием на мусульманское население Британской империи.

   В результате действий Турции появились три новых фронта. Стремления Энвера были направлены прежде всего к Кавказу, он планировал высадиться в Грузии и поднять восстание народов Закавказья против российского правления. Игнорируя тот факт, что войска должны будут находиться зимой в стране, где ночные температуры опускаются на 20 градусов ниже точки замерзания воды, дуют жестокие ветры, переходящие в бураны, где недостаточно 50-процентного превосходства в пехоте для такого предприятия, он окунулся в полную бедствий зимнюю кампанию в горах. В четырехдневном сражении при Сарыкамыше, начавшемся в первый день нового года, русские одержали победу: из 95 тысяч турок, начавших битву, уцелели только 18 тысяч. «Остальные замерзли насмерть, но некоторые выжившие бойцы нашли убежище в жилищах на склонах гор».

   Продвижение на восток потерпело неудачу, но перед турками открывались великолепные перспективы для пути войск на юг, по направлению к Суэцкому каналу. Учитывая огромное значение этой цели, поразительно то, как медленно и слабо турки продвигались к ней. В этом также была вина Энвера, его грандиозные кавказские планы истощили военные ресурсы Турции. В ноябре 1914 года британский гарнизон в Египте был слабым, регулярные войска ушли оттуда, их место заняли частично обученные территориальные силы и индийские подразделения. Беспокойство было острым. Даже активные действия «Эмдена» в Индийском океане не помешали сосредоточению в зоне канала войск, быстро переброшенных из Австралии и Новой Зеландии. Защищенным канал стал лишь после прибытия туда в декабре корпуса АНЗАК (австралийско-новозеландский армейский корпус) в составе 38 835 военных всех званий в дополнение к укомплектованным дивизиям из Индии. Когда турки в феврале 1915 года атаковали небольшими силами, они были немедленно отброшены. Но это означало возникновение египетско-палестинского фронта, где сражались 1 192 511 британцев.

   У Турции была ахиллесова пята: фланг, который она выставила на юго-западе от Персидского залива. К этим территориям у британцев был значительный интерес, поскольку в Абадане были сосредоточены англо-персидские нефтедобывающие установки. Отчасти для их защиты, отчасти для поощрения восстания арабов против владычества Турции, из Индии была организована небольшая военная экспедиция в направлении Шатт-эль-Араба, района общего эстуария рек Тигр, Евфрат и Карун. Она прибыла на место даже раньше, чем Турция вступила в войну, но ничего не предпринимала до 6 ноября, когда высадились англо-индийские части. 17 ноября контратака турок была отбита, а 22-го британцы продвинулись на 20 миль вглубь в сторону Басры, где создали базу. Затем в качестве меры предосторожности они продвинулись на 55 миль дальше, до Курны. Все мысли относительно движения на Багдад были отвергнуты, но в итоге, хотя и со многими трудностями, британцы пришли к этому важному городу. Кампания «Месопотамия» оттянула 889 702 человека. Если говорить о войне в целом, то Турция потребовала участия почти 2,5 миллиона только британских солдат, не говоря о французах и русских, также воевавших с ней.

   Подошло Рождество, а война, которая, как предполагалось, должна была закончиться к этому сроку, только набирала силы. Обеим сторонам и всем участникам войны это не принесло ничего, кроме ужаса, нищеты и крушения надежд, несмотря на безграничные высоты выносливости и храбрости, которые продемонстрировали солдаты всех наций. Оглядываясь вокруг во время краткой паузы этой первой военной зимы, каждый мыслящий человек мог «почувствовать какой-то яд, расползающийся по его миру». Так писал Рудольф Биндинг.

   Но этот яд еще полностью не разлился. В день Рождества 1914 года было замечено любопытное явление. Один британский офицер вспоминает: «Рождественским утром я проснулся очень рано и прошел из землянки в траншею. День был превосходный. Прекрасное, безоблачное синее небо… Этим утром все выглядело праздничным и ярким: казалось, что лишений стало меньше; о них напоминал только сильный мороз. Это был словно образ дня мира, который нужно объявить. Идя по траншее немного позже, мы вдруг увидели несколько германцев. Головы поднимались над их бруствером самым опрометчивым образом, и, пока мы смотрели на них, их становилось все больше… Прошло меньше времени, чем я рассказываю, с полдюжины или больше делегатов были уже за пределами траншеи и направлялись к полосе «ничейной земли»… Я вскарабкался на наш бруствер и двинулся через поле, чтобы посмотреть на них… Это казалось очень странным: перед нами были негодяи-колбасники, начавшие проклятый европейский скандал, который привел в эту грязь нас и их самих. Впервые я столкнулся с ними лицом к лицу. Это были они – живые, реальные солдаты германской армии. В тот день не было и крупицы ненависти с обеих сторон; но в нас ни на момент не пропало желание воевать и победить их. Это было как в перерыве между раундами в дружеском боксерском поединке… Я прогуливался среди них и впитывал впечатления, сколько мог… Вдруг один из бошей сбегал к своей траншее и появился вновь с большой камерой. Я позировал в смешанной группе нескольким фотографам и до сих пор жалею, что не договорился о том, чтобы получить отпечатки… Постепенно собравшиеся начали рассеиваться; казалось, над людьми витало опасение, что начальство с обеих сторон вряд ли будет довольно таким братанием. Мы расстались, но было чувство, что Рождество пройдет дружелюбно и спокойно».

   Спокойствие было частью той цены, которую заплатил бы мир. Но добрые чувства не могли бы одержать победу над возрастающими потоками ненависти, поддерживаемой всемирными страданиями от войны.