Глава 15. «Победа будет за тем, кто продержится дольше»

   Я вижу, что мы должны подвести итоги. Мы почти достигли предела наших возможностей для сопротивления. Войну нужно заканчивать.

Кайзер Вильгельм II, 11 августа 1918 г.

   Риск, подвергаться которому месяц назад было бы преступным, теперь должен быть признан необходимым.

Хейг, 22 августа 1918 г.

   Незначительный успех, которого генерал Манжен добился 28 и 29 июня, дал ему идею. Боевой опыт отточил его военную интуицию. Он почувствовал возможность нанесения решающего удара против открытого западного фланга немецких позиций на выступе между Суассоном и Реймсом. Эта идея в целом соответствовала замыслам Фоша, поэтому проводились приготовления для такого контрнаступления, в котором 10-я армия Манжена была бы поддержана соседними, находящимися на обоих его флангах: 6-й армией Жана Дегута и 5-й армией Анри Вертело. 15 июля, когда развивалось последнее немецкое наступление напротив Марны, некоторое время казалось, что Манжену не удастся взять реванш; Петен отменил подготовку к атаке, но его приказ был немедленно отменен Фошем. Таким образом, два дня спустя, когда немцы уже остановились, все было готово, ожидали только сигнала. Немецкие войска и их командование не имели представления о нависшей опасности.

   В 4 часа 35 минут утра французский артобстрел сокрушил западный фланг немецкой обороны; он сменился заградительным огнем, под прикрытием которого армия Дегута сразу пошла вперед. Три четверти часа спустя 18 дивизий первого эшелона армии Манжена и 321 танк «рено» вместе с 1-й и 2-й дивизиями американской армии и замечательной Марокканской дивизией рванулись вперед в стремительном порыве, который позволил им проникнуть на 4 мили в глубину вражеских позиций. К вечеру сопротивление возросло, но положение немцев было критическим. Манжен захватил 15 тысяч пленных и 400 орудий. Успехов, хотя и не таких впечатляющих, добились и другие армии союзников. Весь выступ линии германского фронта, изломанный последовательными попытками прорыва, находился в большой опасности. В эту ночь германское Верховное командование приняло решение эвакуировать предмостные укрепления на Марне; откат начался. В эту же ночь двое французских командующих вновь продемонстрировали несходство своих характеров. Манжен доложил Петену о том, чего он достиг, и убеждал его рискнуть и поддержать успешное наступление. Петен ответил, что для такого броска у него нет резервов, и отказал в поддержке. Когда он удалился, Манжен сказал своему начальнику штаба: «Генерал Петен сказал, что ничего мне не даст, но он не отдал мне приказ остановить наступление; так что мы будем продолжать своими силами и завтра поведем наступление дальше».

   В этот день продвижение всем союзным войскам далось трудно; Манжен и Дегут прошли 2–3 мили; в других местах бои были тяжелее. Но победа была достигнута: произошла первая из серии отсрочек немецкого наступления во Фландрии, которые погубили осуществление германского плана. Медленно, день за днем немцы отступали; союзники методично теснили их. Немцы оставили Суассон. К 4 августа они отошли за реку Вель: суассонский выступ был уничтожен. В этом сражении немцы потеряли 168 тысяч человек, в том числе 30 тысяч взятых в плен, а также 793 орудия. Потери союзников также были тяжелыми, но немцы уже не могли восполнить свои. За эту серию их наступлений, начиная с 21 марта, они потеряли почти миллион солдат. Людендорф с неохотой был вынужден расформировать 10 дивизий, распад немецкой армии начался и вскоре значительно ускорился.

   В то время как развивалось это крупное сражение («вторая битва на Марне»), Фош собрал трех главнокомандующих союзных армий: Петена, Першинга и Хейга в своей штаб-квартире в Шато-де-Бомбон. Там он сказал им: «Настал момент отказаться от оборонительной стратегии, к которой нас до сих пор принуждало общее соотношение сил, и перейти в наступление». Они обсудили предложения для четкого начала этого наступления. Фош очень хотел предпринять действия, которые должны освободить от угрозы три железнодорожные линии: Париж-Верден, находящуюся под угрозой немецкого наступления в Шампани, Париж-Амьен, которой угрожало продвижение в Пикардии, и Верден-Аврикур на востоке, уязвимую со стороны выступа Сен-Мийель. Два дня спустя была выполнена первая из этих операций, под Амьеном. Еще через два дня Фош передал 1-ю французскую армию (Эжен Дебени) под командование Хейга, объединив ее для проведения наступления с 4-й британской армией (Роулинсон).

   Это решение было не случайным. Фактически оно проистекало из более раннего (16 мая) соглашения Фоша и Хейга, заключенного еще до того, как началась серия германских наступлений. 17 мая Хейг отдал Роулинсону распоряжение начать совместно с генералом Дебени разработку наступления в восточном направлении от Вийе-Бретонне. Он привел ему детали общей схемы. Несмотря на все превратности, последовавшие за этим, когда многочисленные заботы заставляли Фоша отвлекаться от этого замысла, Хейг твердо держался за него, решительно отвергая другие варианты, поскольку это наступление самое важное для получения важных результатов. Теперь, когда июль подходил к концу и с ним уходили разбитые надежды германцев, он почувствовал, что его армия способна перейти в наступление. Хейг вспоминал: «Дух солдат был выше, чем когда-либо; успех, полученный ими в локальных боях, дал прекрасный результат. Под моей командой вновь были действенные ударные силы, способные провести наступление, когда наступит надлежащий момент, с большими шансами на успех».

   Момент наступил 8 августа. Во второй раз 4-я британская армия, возглавляемая генералом Генри Роулинсоном, должна была идти «преодолевать высоты» на Сомме, но это было единственной общей чертой с тем, что произошло в 1916 году. Критерием сражения 1918 года была внезапность, что было обусловлено абсолютной секретностью, окружавшей всю подготовку к нему. Детальное и четкое планирование, проведенное штабом 4-й армии, сотворило чудо: на голых и открытых возвышенностях Соммы Роулинсон сконцентрировал свыше 2 тысяч орудий, более 500 танков, почти 800 самолетов и два больших соединения – Канадский корпус (4 дивизии) и Кавалерийский корпус (3 дивизии). Было понятно, что если бы их обнаружили, то замысел был бы раскрыт. Но немцы не подозревали о наступлении, пока не стало слишком поздно.

   4-я армия выступила в 4 часа 20 минут утра. 1-я французская армия, нуждавшаяся в короткой артиллерийской поддержке из-за отсутствия танков, начала действовать 45 минут спустя. Как и 21 марта, утро было пасмурное, с плотным туманом; и это теперь помогало англичанам так же, как в марте помогло немцам. Английские танки и пехота, следуя сразу за огневой завесой, выступили из мглы прежде, чем обороняющиеся сумели правильно оценить происходящее. К 7 часам утра австралийцы, двигавшиеся в центре, были на их первой позиции, к 10.30 – на второй вместе с канадцами; к половине второго основная позиция была взята. В центре наступления, где рядом шли австралийский и канадский корпуса, победа была полной. Канадцы прошли вперед почти 8 миль, захватив в плен 114 офицеров, 4919 солдат и 161 орудие, потеряв при этом около 3500 человек; австралийцы взяли 183 офицера, 7742 солдата и 173 орудия при потерях менее 3 тысяч человек. Хотя III британский корпус на левом фланге и французы на правом не могли похвастаться такими достижениями, относительно успеха этого дня сомнений не было. Немцы потеряли около 27 тысяч человек; их официальная монография так описывает случившееся: «Когда 8 августа солнце перестало освещать поле боя, самое крупное поражение, понесенное германской армией с самого начала войны, стало бесспорным фактом». Людендорф писал: «8 августа стало черным днем для германской армии в истории этой войны. Это было худшим испытанием, через которое я должен был пройти… 8 августа прояснило положение для командования обеих армий, германской и армии противника». Это было чистой правдой, и Хейг записал в своем дневнике: «…ситуация развивается для нас еще благоприятнее, чем мог надеяться даже такой оптимист, как я». Он начал ощущать окончательную победу, которая так долго оставалась неуловимой.

   И все же впереди были опасности и разочарования. В течение следующих трех дней продвижение союзников ощутимо замедлилось; из 415 танков, развернутых 8 августа, только 145 сохранили боеспособность к 9-му. Каждая отвоеванная миля приближала союзников к территории, опустошенной боями 1916 года, где положение танков станет невыгодным, а пулеметные гнезда немцев получат прекрасные возможности. 10 августа Фош двинул в бой 3-ю французскую армию на правом фланге медленно продвигавшегося Дебени; ее первые успехи убедили его в том, что немцы начинают терять силу духа; он настаивал на том, чтобы Роулинсон нажимал на них со всей возможной силой. Однако Роулинсон и многие из его подчиненных по-другому видели события, поскольку были в непосредственном контакте с усиливающими сопротивление германскими резервами, которые спешили к зоне прорыва.

   Британские генералы сообщили свою точку зрения Хейгу, наблюдения которого ей соответствовали. Но Фош был непреклонен. «Кто, собственно, командует британской армией, вы или Фош?» – спросил Роулинсон. Вскоре последовал ответ: Хейг приказал 3-й армии Бинга готовиться к вступлению в бой для прикрытия флангов Роулинсона и Дебени. До того как это будет сделано, их армии должны ограничиться действиями патрулей. Фош немедленно и резко отреагировал на эти меры. Со своего более высокого положения он не мог видеть причины для приостановки наступления в центре; 15 августа между двумя маршалами^[21] имел место энергичный разговор. Этот диалог имел важное значение, поскольку определил характер их взаимоотношений до конца войны.

   Встреча состоялась в Саркю, и Хейг полностью ее выиграл. Если Фош в тот момент с неохотой отступил, позже он подтвердил, что сделал это. «Я определенно изменил мнение после разговора с фельдмаршалом Дугласом Хейгом…» – писал он. И хорошо, что он это сделал. Ничто не было бы более катастрофичным на том этапе, чем тупить хорошо заточенное лезвие британской армии лобовым ударом на немцев, хорошо укрепившихся на старых оборонительных линиях 1916 года. Во время войны было много случаев, когда лобовой удар был единственной возможностью, но всякий раз большинство генералов предпочитали воспользоваться альтернативным вариантом, если он был; среди них не последним был Хейг. Таким образом, Амьенское сражение подошло к концу, подготовив путь для постепенного расширения наступления союзников на севере и юге, которое превратило германскую армию в руину.

   На самом деле это крушение уже началось. 11 августа Людендорф предложил кайзеру свою отставку. Она не была принята, но Вильгельм II, наконец, прямо взглянул в будущее и произнес роковые слова: «Я вижу, что мы должны подвести итоги. Мы почти достигли предела наших возможностей для сопротивления. Войну нужно заканчивать». Эти чувства разделялись и его войсками. Резервные пополнения, вступающие в бой, приветствовали криками: «Вы что, хотите продолжать войну? Если бы противник подошел к Рейну – война бы закончилась!» В другом полку говорили: «Мы думали, что устроили все как надо; а теперь вы, дураки, заткнете дыру снова». Наконец, дух великой германской армии был сломлен; наконец, жертвы Вердена, Соммы и Пасшанделя стали оправданными. Из этого вытекало, что крах Германии начался не на флоте, не на родине, а после поражения на Западном фронте.

   Через три месяца крах стал очевидным фактом. Темп событий привел в замешательство их участников и сбил с толку наблюдателей. Казалось невероятным, что после четырех долгих, изнуряющих лет сильный противник может рухнуть так стремительно. Чтобы объяснить себе происходящее, люди шли по ложному пути, пытаясь объяснить это факторами, которые были новыми, но незначительными. В качестве причины называлось и американское вмешательство, но фактически в нанесении поражения Германии лидировала британская армия, участвовавшая в самых напряженных сражениях. Хотя моральный эффект американского присутствия был огромен, американская армия до самого конца не внесла значительного вклада в реальную борьбу. Победоносную мощь, далекую от их фактических возможностей, в 1918 году приписывали танкам, они действительно сыграли большую роль в продвижении Манжена 18 июля и творили чудеса в Амьене 8 августа, но ни во Франции, ни в Великобритании не производилось танков, способных выдержать темп крупных сражений. Хотя англичане и французы расширяли их радиус действия, танки применялись только в виде тактического оружия. Чаще всего поворот фортуны в сторону союзников приписывали Фошу и единому командованию, которое он возглавлял. Это тоже несерьезно. Мы уже видели, что в самом начале контрнаступления на взгляды Фоша существенное влияние оказал Хейг. Он продолжал использовать свои убедительные аргументы в критические моменты последующих недель. На самом деле поражение Германии было обусловлено факторами, в некотором смысле не связанными напрямую со стратегическим успехом союзников. Джон Монеш, чей австралийский корпус продолжал действовать как острие британского наступления, преуспевая в смелых предприятиях, позже написал:

   «Это произошло в момент уверенности в том, что для всех последовательных стадий крупного заключительного наступления войны было точно выбрано время, и они были точно подготовлены высшим командованием союзников и нашей собственной ставкой. Большинство хвалебных статей было посвящено анализу всесторонних и далеко идущих планов, результатом которых было нанесение удара за ударом, идущих в установленной временной последовательности для достижения определенных тактических и стратегических целей. Все, кто играл какую-либо роль в этих великих событиях, знают, что ничего подобного не было…»

   Фактически поражение Германии было вызвано тремя элементами. Во-первых, это был возрастающий темп морального краха германской армии, который начался еще в период ее побед в марте. Очевидно, это произошло из-за ожидания событий, уже происходивших ранее, перед крупным наступлением с его ужасными возможными потерями. Это фактор продолжительного истощения, тянувшегося 1916-й и 1917 годы. Во-вторых, британская армия после трех месяцев отдыха и переоснащения окрепла, получила артиллерию более мощную, чем ранее (несмотря на потери при отступлении), и была среди всех сил союзников наиболее готовой предпринять решающее наступление. В-третьих, это были убежденность британского главнокомандующего в том, что немцы должны быть разбиты в 1918 году, и его твердое намерение добиться этого результата. Сочетание этих элементов означало, что наступление союзников примет форму постоянного фронтального давления на немецкую оборону, осуществляемого британцами, теснящего ее шаг за шагом, в то время как другие армии вступали в бои по мере готовности. Лозунгом Фоша было: «Tout le monde a la bataillef»^[22] Пока все двигались вперед, он был удовлетворен, в этом было не так много тонкости, но большую часть времени все действительно шли твердо.

   Когда после 15 августа бои на фронте под Амьеном утихли, Фош попытался их продолжить, выдвинув 10-ю французскую армию (Манжен) на правом фланге 3-й, и в районе Суассона были сделаны небольшие продвижения. В бой вступила 3-я британская армия, возвестив о начале следующего крупного наступления. Сам Фош насчитывал не менее девяти британских этапов в ходе общего наступления; он добавлял при этом: «Никогда за время своего существования британская армия не достигала более крупных результатов в атаке, чем в ходе этого непрекращающегося движения вперед, длившегося 116 дней – с 18 июля по 11 ноября».

   Каждый из этих девяти рывков сопровождался упорным сопротивлением; если от стойкости старой германской пехоты остались лишь воспоминания, то боевой дух их некоторых специальных формирований вызывал уважение. В частности, пулеметчики, а также артиллеристы упорно вели арьергардные бои. Когда боевая дорога британцев приблизилась к знаменитой и полной опасностей линии Гинденбурга, их потери возросли. К тому времени, когда они ее достигли, это было 26 сентября, в преддверии самого мощного броска, их потери составили 189 976 человек с начала наступления 8 августа. Отмечая увеличивающиеся потери и не будучи способно вникнуть в суть, британское правительство встревожилось. В начале сентября Хейг получил сообщение от начальника Генерального штаба, которое гласило: «Теперь несколько слов по поводу тяжелых потерь, понесенных при наступлении на линию Гинденбурга… Я уверен, что Военное министерство будет очень озабочено, если мы будем жестоко наказаны потерями при атаке на линию Гинденбурга и не добьемся при этом успеха».

   Но Хейг не колеблясь взвалил себе на плечи эту ответственность, поскольку он и прежде поступал точно так же. В данном случае его поддерживала уверенность в том, что наступление, в которое он посылает свою армию, является частью общего плана действий союзников, где свою роль будут играть французы, американцы и бельгийцы. Американцы, теперь сформированные в отдельную армию, показали, на что они способны при необходимости. 12 сентября, во взаимодействии с французским корпусом и поддержанные 267 легкими французскими танками и многочисленными британскими и французскими самолетами, 1-я армия Соединенных Штатов под командованием Першинга ловко поймала немцев во время их медленного отхода с позиций выступа у Сен-Мийеля. За 36 часов американских атак немцы потеряли 15 тысяч пленными и 450 орудий, американцы же – только 7 тысяч человек. Сен-Мийель был тактическим триумфом, но стратегическое значение его не было существенным; поэтому Хейг еще раз предложил Фошу передислоцировать американскую армию, чтобы она смогла применить свои силы в решающем бою, который должен был разгореться.

   Действия, начавшиеся 26 сентября, центральной частью которых был штурм линии Гинденбурга британской армией, представляли собой почти единственное свидетельство крупномасштабной координации между союзниками во время их походного марша к победе. Только теперь осуществились последовательные удары одного соединения союзных армий вслед за другим^[23], выполняя необходимые задачи сковывания обороны, раскалывания ее резервов и создания одной кризисной ситуации за другой, пока не будет достигнуто критическое состояние.

   Первой в 5 часов 25 минут 26 сентября выступила 4-я французская армия (Гуро), 1-я армия Соединенных Штатов – пятью минутами позже. Это было наступление в Аргоннах – трудной лесистой местности, очень удобной для обороны; американцы наткнулись на четыре подготовленные позиции, углубленные на 14 миль в тыл. Тем не менее и они, и французы сначала продвигались быстро, благодаря превосходству в воздухе и поддержке 500 легких танков. Позже сопротивление возросло, поскольку немцы изо всех сил старались восстановить равновесие. Американские войска на своем опыте познакомились со всеми ошибками, с которыми их союзники боролись во многих сражениях начиная с 1915 года. Связь прервалась, транспорт был блокирован, некоторые части в течение четырех дней не получали снабжение; были тяжелые потери из-за горячности и неопытности, а проблема эвакуации раненых превратилась в кошмар. К 1 октября все наступление замедлилось и остановилось, продвинувшись на глубину от 7 до 10 миль. Французы и американцы вместе взяли 18 тысяч пленных, но это сражение было всеохватным, не зависящим от успеха одной из его частей. Второе его действие началось далее к северу, между Перонне и Лансом, где 3-я и 5-я британские армии двинулись вперед к предместьям Камбре, преодолевая жесткую оборону. В этот день бои пошли дальше к северу при участии группы армий под командованием короля Бельгии Альберта, которая включала в себя его собственную армию (12 дивизий), 2-ю британскую армию (Пламер, 10 дивизий) и 6-ю французскую армию (Дегут, 6 дивизий). Вся гряда Пасшандель, с таким трудом завоеванная в 1917 году и оставленная без боя в тяжелые дни апреля, была занята за один день, и это открывало блестящие возможности. Но и здесь, как в Аргоннах, ждали разочарования: теперь это касалось не солдат, которые в 1917 году тонули в трясине Ипрской равнины, а возникли проблемы с транспортом. В 1917 году жизненно необходимый август был утоплен в дождях; теперь был сентябрь, и, хотя у немцев были видны признаки отступления, союзники были вынуждены приостановить действия из-за перебоев в снабжении.

   В 6.00 пополудни 28 сентября, когда было открыто большое наступление во Фландрии, Людендорф доложил Гинденбургу, что нужно добиваться перемирия. Гинденбург повторил это заявление на военном совете: «…ситуация требует немедленного перемирия, чтобы спасти нас от катастрофы». И действительно, события этого дня предвещали катастрофу для Германии. 29 сентября к комбинации союзников был добавлен финальный элемент: прямой удар по линии Гинденбурга 4-й британской армией, поддерживаемой на правом фланге 1-й французской армией.

   Это был день поразительных успехов, но также и день неожиданностей. Наибольший результат ожидался в центре, где II американский корпус (генерал Г.В. Рид, вместе с 27-й и 30-й дивизиями австралий-ского корпуса) должен был возглавить наступление, проводимое 2, 3 и 5-й дивизиями австралийцев под командой генерала Монета. Неопытность вновь подвела американские части, энтузиазм которых увеличил их потери. Они блестяще преодолели значительные трудности первого броска, но не проверили занятую ими территорию. Группы немцев, вооруженные пулеметами, появились из окопов и укрытий позади наступающих, и американцы оказались взятыми в огненное кольцо. Австралийцы, которые должны были пойти вслед за ними во второй волне наступления, вынуждены были повторно брать участок и потом идти на выручку союзников. Это было нелегким делом, поскольку точное положение многих американских соединений не было известно. К тому же генерал Монеш не мог свободно использовать свою артиллерию из-за возможных неприятных последствий для его солдат.

   Но на участке, где трудности местности и существенная сила немецких позиций делали успех наименее вероятным, – в секторе, где IX британский корпус стоял лицом к каналу Сен-Кантен, победа была полной. Используя спасательные круги, собранные с пароходов, стоящих на канале, плоты и переносные мосты, вновь под прикрытием благожелательного тумана, 46-я (территориальная) дивизия форсировала канал близ Белленглиза и проникла в глубь территории на 3,5 мили, взяв при этом 4200 пленных и 70 орудий, потеряв только 800 человек. Это существенно облегчило продвижение правого крыла австралийского корпуса, располагавшегося слева от нее. Важность успеха трудно переоценить. В течение последующих нескольких дней продвижение продолжалось до тех пор, пока Хейг не отрапортовал: «Оборона врага на самой последней и наиболее сильно подготовленной позиции была разрушена и уничтожена. Все основные оборонительные позиции Гинденбурга перешли к нам… Влияние победы на все последующее течение кампании было решающим». Конец был близок.

   Как некогда могущественная немецкая армия шла от поражения к поражению, так и явно рушилась вся основанная на ней система. Австрийцы, лишенные поддержки Германии, в июне предприняли свой последний бросок против Италии и потерпели полную неудачу. В середине августа, когда результаты Амьена становились очевидными, они предупредили своих союзников, что их армия не продержится зиму ни при каких условиях. Теперь они с растущим беспокойством наблюдали подготовку воспрянувшей итальянской армии под началом нового главнокомандующего генерала Диаза, готовясь сдаться на милость победителя. Болгары были в еще худшем положении. Имея в своем составе только три немецких батальона, оставленные им для усиления их армии, болгары потерпели поражение от Франше Д'Эсперэ, наступавшего из Салоник. Через две недели их войска были окончательно разгромлены, и 29 сентября, в то время, когда немцы отходили с линии Гинденбурга, Болгария подписала перемирие. 4 октября новое правительство Германии под руководством принца Макса Баденского после повторных настойчивых запросов деморализованного Верховного командования послало президенту Вильсону послание с просьбой о перемирии.

   Стремительное падение центральных держав застало государственных мужей союзников неподготовленными. Историк Кратвелл писал: «Какое грустное отражение событий. В свое время одна сумасшедшая неделя разрушила мир, а теперь потребовалось в пять раз больше времени, чтобы оговорить условия приостановки военных действий. За время, посвященное обмену нотами, по крайней мере полмиллиона человек было убито или ранено…» На всем протяжении октября на Западном фронте продолжались тяжелые бои, в ночь с 23-го на 24-е итальянцы начали сражение на Пьяви. Турки, полностью разбитые Алленби в Мегиддо, отступали сначала до Дамаска (1 октября), затем до Алеппо (26 октября). Теснимые союзниками в Македонии, 30 октября турки обратилисьс просьбой о перемирии. 3 ноября так поступили и разбитые австрийцы.

   Теперь Германия осталась одна ожидать решения своей судьбы. Во время последнего кризиса храбрость и решимость ее солдат превысили все, что имели право ожидать ее бездеятельные лидеры. Война подходила к концу. Но у союзников возникли ошибки в планировании. Так, самые решительные успехи были достигнуты на британском фронте. Тем не менее Фош, хотя его резервы возросли с прибытием американской армии и сокращением фронта, нечего не предпринял для поддержки Хейга. Кроме того, повсеместно союзники сталкивались теперь с неприятными проблемами связи и транспорта на территории, разоренной за четыре года войны. Вдобавок позиционный характер, который война приняла за последние годы, лишил их элемента мобильности, без которого ни одна армия не является полноценной. Конные войска в значительной степени изжили себя; их и осталось очень немного. Танки, с их невысокой скоростью и незначительной дальностью хода, еще не стали бронированным вариантом кавалерии, каким сделались позже. Были бронированные машины; были пулеметчики-мотоциклисты, были даже велосипедисты, но не в том количестве, чтобы составить подвижный элемент армии. Короче, союзники не были оснащены для преследования при отступлении. И наконец, огромное упорство и немалое мастерство численно превосходящих немецких частей арьергарда с раздражающим постоянством повсюду отнимали у союзников полную победу. Один этот октябрь стоил британской армии потери 5438 офицеров и 115 608 нижних чинов.

   И все же это была победа. Продвижение союзников было медленным, но неотвратимым. Новая атака американцев началась 1 ноября, в движении были французы, британцы вообще не останавливались. Под проливным дождем, превратившим дороги в слякоть и сделавшим невозможным движение по ним (самолеты тоже едва могли работать), длинная линия фронта ползла вперед. 9 ноября Фош выдвинул требование к войскам: «Наше движение должно быть сохранено и ускорено. Я обращаюсь к энергии и инициативе командующих войсками, которые следует направить на то, чтобы добиться решительных результатов». Но дело было не в «энергии и инициативе», дело было только в физической выносливости войск. К счастью, Германия уже достигла предела своей выносливости: Людендорф уже ушел в отставку, флот пережил мятеж 29 октября, похожие симптомы нарастали и в армии. Фатерланду угрожала революция; 9 ноября кайзер вынужден был отречься от престола, и на следующий день германская делегация парламентеров, которая пересекла линию фронта в ночь с 7 на 8 ноября, была уполномочена подписать перемирие на любых условиях.

   На рассвете 11 ноября войска 3-й канадской дивизии, входящей в 5-ю британскую армию, повторно вошли в Монс. В тот день в 6 часов 50 минут утра всем армиям союзников было разослано сообщение, открывавшееся словами: «Военные действия будут прекращены сегодня, 11 ноября, в 11 часов».

   Понимание значения этих слов происходило медленно; для большинства солдат, когда наступил назначенный час, главным ощущением стало недоверчивое удивление наступившей тишиной. После пятидесяти одного месяца войны казалось странным не слышать хотя бы где-то орудийный огонь. Многие чувствовали себя неподготовленными, недоумевающими. Но позже, привыкнув к тишине, они испытали огромное, глубокое чувство облегчения. Для некоторых наступило ликование, для всех – подсчет.

   Выше всего был счет человеческих жизней, кровавый уничтожающий счет, который война вела до последнего момента. Одна только британская армия в течение своего победоносного продвижения, начавшегося 8 августа, понесла потери примерно в 350 тысяч человек. Это была цена ее замечательных свершений, давших не менее 188 700 пленных и 2840 орудий, в то время как Франция, Америка и Бельгия взяли вместе 196 700 пленных и 3755 орудий. Медленно собиравшие свои силы, всегда не готовые к тому, как их лучше использовать, британцы четко проделали это в самом конце, так же отважно и эффективно, как тогда, когда противостояли своим могучим противникам в ненавистных им сражениях на истощение.

   Окончательное количество жертв этой войны никогда не станет известно; оно примерно оценивается в 12 миллионов человек, но это почти наверняка заниженное число. Наибольшие жертвы, несомненно, были понесены Россией. Неполные российские данные говорят примерно об 1 миллионе 700 тысячах убитых и 5 миллионах раненых, но число погибших, конечно, было больше – возможно, более 3 миллионов, не считая жертв голода и последующей Гражданской войны.

   Следующей в этом скорбном списке, по-видимому, идет Австро-Венгерская империя. Снова данные отчасти сомнительны: они дают 1 миллион 200 тысяч убитыми и 3 миллиона 620 тысяч ранеными. В сравнении с общим числом австро-венгерских войск, сдавшихся в плен (официально известно о 2 миллионах 200 тысячах пленных), эти данные кажутся заниженными, если учесть многочисленные военные неудачи, разрушившие империю Габсбургов.

   Сомнительны также и германские данные. В послевоенное время было мало стимулов для того, чтобы исправлять неточности, которые имели место. Сами они представили довольно печальные цифры: 1 808 545 убитых, 4 247 143 раненых и 617 922 пленных. Известно, что для последней категории число занижено на треть (официально подсчитано 924 тысячи пленных); очень возможно, что в такой же степени занижены и две другие категории.

   Следующей идет Франция, с общим количеством потерь (опять же неполным) почти в 5 миллионов, из которых 1 385 300 – убитые и пропавшие без вести. След от этой раны до сих пор не зажил во французском обществе и в национальном сознании.



   Британская империя от первого до последнего дня войны принесла в жертву 3 260 581 человека, из которых 947 023 были убиты или пропали без вести. Большинство из них (744 702) были жителями самой Британии. Когда английский народ полностью осознал количество жертв, это вызвало в нем чувство волнения и протеста, выразившееся сильнее, чем в других странах; но нужно учесть, что Британия по сравнению с другими странами пострадала все же меньше.

   Это видно на примере Италии. Она вступила в войну на девять месяцев позже Великобритании, и ее боевые действия, не считая чисто символических контингентов в Салониках, а позже и во Франции, происходили на ее собственных фронтах. Тем не менее они стоили ей 460 тысяч убитых – это почти половина списка убитых всей Британской империи на всех фронтах, на земле и на море.

   Потери Турции невозможно определить точно; сами турки оценивали общие потери в 2 миллиона 290 тысяч, но при этом откровенно признавали, что 1 миллион 565 тысяч «не вошли в списки». Общее число очень сомнительно, учитывая беспорядки в Османской империи в последние дни ее существования.

   Соединенные Штаты потеряли 325 876 человек; из них погибли 115 660 (включая умерших уже на родине от ран), 205 690 были ранены и 4526 – попали в плен или пропали без вести.

   Такова была, насколько мы знаем, стоимость Первой мировой войны, оцененная в человеческих жизнях. Уинстон Черчилль таким образом подвел общий итог войны, отражающий ее характер: «Никакие перемирия или переговоры не снижали борьбы между армиями. Раненые умирали между рубежами, мертвые гнили в земле. Торговые, нейтральные и даже госпитальные суда погибали в море, и все, находившиеся на борту, разделяли их судьбу или добивались в воде. Было затрачено столько всевозможных усилий, чтобы морить голодом целые нации, без различия пола и возраста. Города и памятники были разбиты артиллерией. Бомбы сыпались с воздуха без разбора. Ядовитый газ разных видов душил и обжигал солдат. Жидкий огонь бросался на их тела. Люди гибли в вихре пламени или задыхались, зачастую умирая медленной смертью в темном уединении моря. Сила борьбы между армиями была ограничена только количеством мужчин в их странах. Европа, а также крупные районы Азии и Африки превратились в огромное поле боя, на котором после стольких лет войны уже не армии, а нации разрушались и обращались в бегство. Когда все было кончено, пожалуй, оставались только два приема, которые не использовались цивилизованными, образованными христианскими государствами, – пытки и каннибализм; и то потому, что польза их была бы сомнительной».

   Эти упущения были исправлены следующим поколением, когда озлобленные нации погрузились в пучину второй войны с Германией (всего через двадцать один год мирной жизни), которая стала Второй мировой войной.