Глава 14. Бросок игрока
Никогда еще такие крупные таланты и такое количество добрых намерений не подвергались стольким насмешкам. Союзники оказались одинаково обманутыми как своими успехами, так и неудачами. В 1917 году численность их сил в Салониках составляла свыше 600 тысяч, а выйти на поле боя могли только 100 тысяч, и предпринятая в мае генералом Саррелем попытка разрушить этот «концлагерь» потерпела полную неудачу. В августе город Салоники был разрушен сильным пожаром, что подчеркнуло сплошные несчастья этой бесполезной экспедиции. Генерала Таунсенда оставили в Месопотамии, где в конце 1915 года он был осажден в Кут-эль-Имаре; в апреле 1916 года он сдался вместе с 10 тысячами британских и индийских солдат. В декабре в Кут повторно вступил генерал Стэнли Мод со значительно большими силами, в марте 1917 года ему удалось получить приз, который манил Таунсенда и привел его к падению, – знаменитый город Багдад. Это было утешением за обманутые надежды, правда довольно дорогостоящим. К 1 декабря 1917 года в Месопотамии было сосредоточено 413 432 человека; трудности умножились в связи с событиями в России, которые приблизили турецко-немецкие войска к ценным нефтяным месторождениям в Баку и спровоцировали беспорядки в Персии. В Палестине под давлением правительства, не подкрепленным, однако, свежими силами, британский командующий Арчибальд Мюррей предпринял попытку атаки турецких позиций близ Газы. В марте подтвердилось, что здесь, как и в любом другом месте, полууспех опаснее, чем полная неудача; Мюррей был вынужден в апреле продолжить наступление, которое привело только к дальнейшим потерям. За это он был наказан увольнением; расстроенное британское правительство заменило его Эдмундом Алленби. Алленби немедленно подтвердил просьбы Мюррея о необходимости свежих сил и получил их. Ллойд Джордж жаждал «Иерусалима к Рождеству в качестве подарка для британской нации». Для этого он был готов увеличить силы Алленби до 340 тысяч, дав ему свыше 100 тысяч бойцов для нового наступления против 36 тысяч сражавшихся турок. Британский очевидец писал, что «соотношение сил англичан и турок было примерно как у тигра с котом». «Кот» был проглочен. Окружив турецкие позиции у Беершебы, Алленби вступил в Иерусалим9 декабря 1917 года. Британская нация получила свой рождественский подарок, но германские планы сокрушительного удара в Европе в марте 1918-го не изменились, а нехватка солдат в британской экспедиционной армии во Франции была почти близкой к бедствию. Германия еще не столкнулась с будущим крушением своих надежд, когда ее союзники очень сильно подведут ее; это еще в неясном будущем. Но когда пришел нужный день, Алленби, умело используя конницу и авиацию, поддержанный арабским восстанием, организованным полковником Т.Е. Лоуренсом, сумел показать, что генералы Западного фронта не были лишены таланта и воображения. При нужном соотношении сил и благоприятных условиях они могли великолепным образом использовать и то и другое. Победы Алленби 1918 года, как и Франше Д'Эсперэ при Салониках, заняли свое место среди драматических эпизодов войны. Не нужно быть гением, чтобы понять, что беспорядочные действия союзников с их сомнительными результатами вряд ли могли принести успех. Больше всего союзники нуждались в твердом, последовательном руководстве. Наверное, наиболее острая нужда в нем была у британцев. Генри Уилсон годами проповедовал идеи объединенного командования, теперь он нашел горячую поддержку со стороны Ллойд Джорджа. Французы были в этом менее заинтересованы. До ухода Нивелля, когда они составляли большинство в войсках, у них фактически была возможность осуществлять высшее военное руководство без лишних формальностей. Однако теперь ситуация была не похожа на прежнюю; проблемой Франции в конце 1917 года было укрепление своего статуса, поскольку усиливались союзники – Великобритания и Америка. В тот момент инициативу удерживали британцы. К несчастью, среди британцев были серьезные расхождения мнений как по этому вопросу, так и по многим другим. Мотивы Ллойд Джорджа были двоякими. С одной стороны, он искренне поддерживал принцип единого командования, достоинства которого были столь очевидны, что их не нужно было перечислять. С другой, используя этот принцип, он хотел отстранить двоих военных, стоящих во главе британских сил, – Хейга и Робертсона, которых он откровенно не любил и которым не доверял. Мы уже видели печальные итоги его первой интриги против них в Кале в феврале 1917 года; к ноябрю он уже был готов к новой попытке. Сами военачальники полагали, что растущий британский вклад в войну и принятие ведущей роли в боях на Западном фронте дает им право решающего голоса при выборе направления действий. Но по другую сторону пролива это было не так ясно. Робертсон, работавший в Лондоне и ежедневно контактировавший с премьер-министром, лучше, чем Хейг, понимал скрытую опасность, таившуюся в новом взрыве энтузиазма Ллойд Джорджа. Он последовательно возражал против любого организационного предложения, хотя понимал, что это может ослабить британские позиции, поскольку показывает противоречия в собственной политике. Хейг, в большей степени на основании опыта, осознавал, что де-факто он уже подчинился принципу единого командования еще при Жоффре, это могло быть лучшей договоренностью на будущее, если сработает. Но сработает ли? Он был согласен с мыслью Петена, что такое единство было бы возможным у союзников в том случае, когда одна из армий является доминирующей, как в случае центральных держав. Но британская и французская армии, с его точки зрения, в настоящее время сравнялись. Поэтому командование должны осуществлять оба командующих. Если между ними есть разногласия, поставить точку в споре должны правительства. Он возражал и против создания контролирующей организации. Но подобные возражения не могли привести к согласованной линии поведения, Ллойд Джордж отбросил все это без труда. Благоприятная возможность представилась ему на конференции союзников в Рапалло. Там, при поддержке Пенлеве, он предложил организовать Высший военный совет, обязанный постоянно рассматривать действия на фронтах в целом; координировать планы, подготовленные Генеральным штабом, в свете информации, поступающей со всех фронтов, от всех правительств и штабов; при необходимости выдвигать свои собственные предложения для лучшего ведения войны. Представители Франции, Италии, Соединенных Штатов и Великобритании поставили свои подписи под этой договоренностью; пятая сессия конференции в Рапалло 7 ноября трансформировалась в первую сессию Высшего военного совета. Совет должен был состоять из политических представителей заинтересованных правительств, встречающихся по крайней мере один раз в месяц и поддерживаемых постоянным составом военных представителей – технических советников. Местоположением этого единого военного механизма стал Версаль, что стало маленьким триумфом для французов. Отношение к новой организации было различным. Ллойд Джордж какое-то время был весьма доволен своим творением. Довольны были и французы, они намеревались использовать для себя любую возможность работы этого механизма. Итальянцы (после Капоретто) были в таком положении, что не имели возможности о чем-либо спорить; они надеялись, что Высший военный совет сможет спасти их от дальнейшего разгрома. Американцы осторожно присматривались, решив не ловиться на европейские махинации, но требовали права голоса во всех существенных решениях. Уильям Робертсон сказал, что «умывает руки в этом деле». Хейг сказал: «Исходя из прошлого опыта, и мы можем получить в совете ведущий голос. Я, однако, сомневаюсь, что этот голос будет решающим». Несмотря на это, он сделал вывод: «Сама цель – обеспечение общих планов и координация их выполнения, – конечно, замечательная; я полагаю, что поскольку правительство решилось на такую схему действий, то мы должны работать по ней, пока не убедимся, что это невозможно». И тотчас обнаружилась природа возможных трудностей. Все, в общем, зависело от постоянных военных представителей. Но кто должен ими быть? Какую точку зрения они должны формулировать? Ллойд Джордж хотел бы видеть человека, который был бы готов, кроме выражения взглядов Генерального штаба, действовать как критический орган для проверки этих взглядов. Его собственной кандидатурой от Великобритании был Уилсон, который, как он верил, будет проводить линию, резко отличную от Робертсона и Хейга. Но это было основано на личной неприязни и не нашло отклика где-либо в другом месте. Итальянцы сделали рупором своего Генерального штаба прежнего главнокомандующего Кадорну. Соединенные Штаты пошли логичным путем и назначили руководителя своего Генерального штаба генерала Блисса. Французы во главе с новым премьером Клемансо, бывшим одной из наиболее значительных фигур этой войны, заявили, что они тоже хотят выдвинуть начальника Генерального штаба генерала Фоша, и просили, чтобы был представлен также Петен. Ллойд Джордж испугался. Это было для него совсем нежелательным. Он выразил Клемансо свой протест и впервые познакомился с упрямством этого непреклонного старца. Большее, чего он смог добиться, – это замена Фоша Вейганом; но Вейган был офицером штаба Фоша, его тенью и выразителем мыслей. Положение Уилсона, как говорит его биограф, «было исключительным». Он единственный выступал бы, не неся никакой ответственности за свои слова. Второй раз Ллойд Джордж поставил свою страну в неудобное положение; ирония состояла в том, что организация, задуманная им для поддержания единства, в сущности, только узаконила беспорядок. Генерал Чартерис вынес Высшему военному совету приговор: «Это абсолютная чепуха, далекая от военной борьбы». Борьба же в самой критической форме стала теперь неизбежной. После краха России для германского Верховного командования теперь представилась возможность еще раз предпринять решающий удар против западных союзников, как это уже было в 1914 году. Но, как и тогда, большую роль сыграл фактор времени. В начале войны перед ним стояла проблема разгрома Франции до того, как отмобилизуется Россия; теперь это был вопрос: как нанести поражение французам и англичанам, прежде чем прибудут американские силы. Возможно ли это? Людендорф и военная партия настаивали на том, что возможно, отбрасывая в сторону сомнения тех, кто предпочел бы использовать ситуацию с Россией как возможность «торговли с позиции силы» при заключении сепаратного мира. С востока на запад можно было перебросить почти миллион солдат (44 дивизии) с оружием и оснащением. Те формирования, которые слишком устали или пали духом, можно было укрепить или заменить. Тактику, которая сокрушала русских под Ригой и итальянцев под Капоретто, можно было отшлифовать. Это была прекрасная возможность, многообещающая из-за слабости союзников. К 1918 году французы исчерпали до конца свои людские ресурсы: 3 дивизии были расформированы, а штатная численность оставшихся на Западном фронте 100 пехотных дивизий составляла 6 тысяч, половину от численности 1914 года. Британцы были в еще более тяжелом положении. Ллойд Джордж проводил политику отказа Западному фронту в подкреплении, поскольку они в основном поглощались наступательными операциями, которые он так ненавидел. В то время как в Италии оставалось 5 британских дивизий, а в Палестине усиленная армия Алленби поощрялась к действию, во Франции был расформирован 141 батальон, хотя при этом от французов были приняты 28 миль нового фронта, проходящего вдоль Соммы. Свыше 600 тысяч обученных солдат категории «А» находились в Соединенном Королевстве, не считая формирований из доминионов. Кроме того, к середине февраля стало известно, что 59 сократившимся британским дивизиям противостоит 81 германская и силы немцев прибывают неделя за неделей. Мало кто сомневался в том, куда и как будет направлен надвигающийся удар. «Мы должны разбить англичан», – сказал Людендорф, подводя итог обсуждению в германском Генеральном штабе. Относительно этого заключения не было никаких сомнений, высказывались лишь различные мнения по поводу того, как это сделать. Странная неспособность усвоить единый принцип действий в течение всей войны портила германские военные операции, которые благодаря блестящим методам и изобретательности могли бы достичь успеха. Так было и в 1918 году. Людендорф не был способен склониться к твердому выбору из двух мнений, одно из которых основывалось на том, что для уничтожения британской армии нужен не один удар, а другое утверждало, что имеющиеся ресурсы людей и времени позволяют нанести только один удар. Сам Людендорф склонился ко второму варианту. Но его сердце в действительности выбрало первый – кодовое название «Михель». В итоге все свелось к импровизации, которую Хейг позже назовет «неэкономичной и на редкость неудовлетворительной». День сражения неумолимо приближался, и союзных лидеров охватило полное отчаяние. В этой кризисной ситуации проявились все недостатки Высшего военного совета. От верхушки лидеров сейчас нужно было нечто большее, чем изучение положения и совещания. Было ли единство у руководства, или оно отсутствовало? И какие действия ему надо предпринять, каков его реальный вклад? Против стремительной атаки, которую, как было известно, готовили немцы, наиболее насущным действием центрального руководства было бы формирование резервов. С этой целью руководящий комитет, работавший в Версале под председательством Фоша, обязан был определить численность, состав, места размещения и передвижения резервов союзников на французском, британском и итальянском фронтах. Грустно думать, что после почти четырех лет военного конфликта лучшим приемом, до которого додумались союзники, были военные действия с помощью комитета. Полковник Репингтон назвал это формой сумасшествия: «Это чушь, которая происходит перед крупным немецким наступлением». Ему не нужно было тревожиться. Полевые командиры переварить это не могли. Хейг и Петен прямо заявили, что не могут выделить людей для версальского резерва, поскольку единственным резервом союзников является армия Соединенных Штатов, а самое большое, что они могут предложить, – это итальянский контингент их войск: 5 британских и 6 французских дивизий. Что касается непосредственной угрозы немедленного наступления, то на этот случай у них была договоренность, и они предпочитали опираться на нее, а не на медлительное и рискованное вмешательство комитета. Стратегия и тактика, высшее руководство войной и все ее детали, вера, интеллект, сила духа и мужество – мужество прежде всего – были подвергнуты проверке 21 марта 1918 года. В этот день в 4 часа 40 минут утра все было окутано плотным туманом, смешанным с дымом и газом, искусно «организовавшими» завесу, подкрепленную огнем почти 6 тысяч орудий на фронтах 5-й и 3-й британских армий от Соммы до Камбре. Один британский офицер-артиллерист, находившийся позади передовой, отметил: «Я проснулся с неприятным ощущением шума, непрерывного и такого сильного, что мне показалось, будто у меня в мозгу пляшет сотня чертей. Все ходило ходуном: земля, мой блиндаж, моя койка…» Когда орудия сделали свою работу, вперед двинулась пехота 62 германских дивизий (43 против 5-й и 19 против 3-й армии), возглавляемая тщательно обученными «штурмовыми отрядами», которые использовали любую возможность проникновения сквозь британскую оборону. Теоретически это была глубокая оборона, но из-за нехватки живой силы эта глубина едва ли существовала. На фронте 5-й армии тыловые линии были немногим значительнее, чем разметка на местности. Учитывая хроническое отсутствие резервов (только 8 дивизий на все британские экспедиционные войска), это означало, что основная оборона англичан оказалась в зоне сражения; сила обстрела привела к тому, что все соединения в полосе боя были сразу наполовину выбиты. Типичной для многих оказалась судьба одной из бригад 5-й армии – 4-й бригады 14-й дивизии, входившей в правофланговый III корпус армии Гоу. В передовой зоне у бригады был 8-й батальон королевских стрелков; 7-й батальон стрелковой бригады был в зоне боя, и 8-й батальон стрелковой бригады был в резерве. История стрелковой бригады лаконично повествует: «Около 4.40 утра начался вражеский обстрел, включая большое число газовых снарядов. Обстрелу подверглись все тыловые позиции, которые ранее не обстреливались. С этого момента о 7-м батальоне ничего не было известно». Еще до начала штурма бригада потеряла два батальона: королевские стрелки, находившиеся в передовой зоне, также исчезли. Самым тревожным в ситуации была полная потеря связи с передовыми отрядами из-за мощных ударов артиллерии и тумана. При массированной атаке и недостатке резервов (у Гоу было 14 дивизий на 40 миль фронта, из них только 3 в резерве) командование было напряжено до предела. За годы наступательной стратегии британская армия отвыкла от использования оборонительных методов, свою долю их неприятия внес национальный темперамент: «Гибкость отступления была незнакома британским войскам». Атакованные части сражались на своих позициях вслепую, пока не были полностью разбиты. Там происходило много героических местных боев, которые задерживали немцев и причиняли им потери. Но главный удар напирающей волны германской армии был только задержан. К 24 марта исход сражения уже определился, хотя людям, вовлеченным в ужасное действие, это было трудно осознать. Британская 5-я армия была разбита – это было совершенно ясно. Фронт на Сомме был оставлен, контакты с французами на правом фланге едва поддерживались. Французские резервы подходили, но медленно, их присутствие еще не было ощутимо. На левом фланге 5-й армии разбитые соединения отходили с такой скоростью, какую позволяла им усталость, увлекая за собой правое крыло 3-й армии. Оставалась только надежда на устойчивое сопротивление центра и левого крыла 3-й армии, занимавших более сильные позиции. Эта армия выдержала несколько приступов немцев. Ее успешная оборона вызвала характерные для немцев противоречия в исполнении плана. Согласно ему, на 3-ю армию наступали германские 17-я и 2-я армии, которые должны были смять британский фронт. 18-я армия генерала фон Гутиера на фронте Гоу была предназначена для надежной фланговой защиты и поддержки удара, нацеленного на север. Успех Гутиера и связанная с ним блестящая возможность прорвать на правом фланге соединение британских и французских сил соблазнили Людендорфа на изменение плана. «Задача, – заявил он, – состоит теперь в том, чтобы отрезать французов от британцев». Противоречивость стремлений и расходящиеся направления наступления за короткое время разрушили великолепную тактическую победу, одержанную немцами. Ни для кого эта победа не была более убедительной, чем для генерала Петена. Ночью 24 марта Петен прибыл в штаб-квартиру Хейга и сказал ему, что французским армиям на правом фланге британцев он приказал в случае продолжения продвижения немцев отходить на юго-запад к Бове, чтобы прикрыть Париж. Хейг сейчас же спросил Петена, значит ли это, что он хочет оголить его правый фланг. Тот кивнул в знак согласия и добавил: «В случае, если неприятель заставит союзников отходить и дальше, это единственно возможный выход». Хейг был потрясен. В одно мгновение ему открылась перспектива, которая даже не требовала блестящих успехов немцев на поле боя: прорыв фронта союзников и последующий за ним полный разгром. Петен на данном этапе был ключевой фигурой. Из всех союзников только у него был резерв из 40 дивизий, который он сумел создать благодаря расширению Хейгом своего фронта год назад и возрастающей силе армии Соединенных Штатов. Если эти резервы не будут использованы для поддержки фронта союзников, война будет проиграна. Хейг решил, что необходимы безотлагательные действия. Он немедленно телеграфировал в Лондон, прося военного министра и начальника Генерального штаба Уилсона немедленно прибыть, «чтобы подготовить генерала Фоша или другого решительного генерала, намеренного сражаться, к тому, чтобы он взял под свой контроль операцию во Франции. Фош известен как человек большого мужества и решимости…». В небольшом городке Дуллан появилось, наконец, единое командование, которое не складывалось у союзников в течение всей войны. Ранее в критических ситуациях командование всеми армиями сосредоточивалось в руках человека, представляющего нацию, которая располагала резервами. Что особенно иронично, именно Хейг сделал больше всего, чтобы Фош получил должность главнокомандующего. Фош добивался этого (позже он стал и маршалом Франции), но важно было то, что он получил это сейчас. Клемансо сухо заметил: «Ну, вы получили работу, которую так хотели». Фош ответил: «Прекрасный подарок, – вы преподносите мне проигранное сражение и говорите, чтобы я выиграл его». В обоих случаях он был не прав: сражение еще не было проиграно, и не его вмешательство могло его выиграть. Роль сыграли само его присутствие и его система взглядов. Фактически Фош не организовал крупномасштабной французской операции в помощь британцам. Но он аннулировал приказ Петена о предполагавшемся отступлении французов к Парижу и приступил к сосредоточению огромной массы французских войск в районе Амьена. Сражение затихло прежде, чем они смогли предпринять решительные действия. Генерал Бинг, командующий 3-й армией, говорил Хейгу в Дуллане 26 марта: «На юге, близ Соммы, враг очень измотан… Друзья и недруги, кажется, бились насмерть и оказались потрясены друг другом». Последний сильный удар наступательной операции «Михель» был нацелен на фронт 3-й армии, но он закончился неудачей, будучи отражен с огромными потерями. Отчасти это произошло из-за примитивной тактики, отчасти из-за хорошо поставленной британской обороны, существенно подкрепленной авиацией, но также из-за некоторых тревожных симптомов, появившихся в германской армии. В тот день Рудольф Биндинг, ставший теперь штабным офицером, написал: «Сегодня продвижение нашей пехоты внезапно остановилось вблизи Альбера. Никто не мог понять почему. Наши авиаторы не сообщали нам о наличии противника между Альбером и Амьеном. Вражеские орудия стреляли только время от времени на самом краю. Наш путь казался полностью свободным. Я вскочил в автомобиль, получив приказ узнать, почему мы застопорились. Я направил автомобиль в Альбер. Как только я приблизился к городу, то начал наблюдать любопытную картину. Странные фигуры, показавшиеся мне мало похожими на солдат, двигались не вперед, а в обратном направлении… Одни гнали перед собой коров, другие тащили под одной рукой курицу, а под другой – коробку почтовой бумаги. Некоторые зажимали под мышкой бутылку вина, а другую, открытую, несли в руке. Солдаты с оторванными от карниза шелковыми занавесками, тащившие их в тыл как ценные трофеи. Больше всего народу было с писчей бумагой и цветными записными книжками. Очевидно, они сочли необходимым разграбить канцелярский магазин. Солдаты вырядились, как в комическом маскараде. Солдаты с цилиндрами на головах. Шатающиеся солдаты и едва бредущие… Когда я въехал в город, улицы истекали вином. Из подвала, беспомощный и отчаявшийся, вылез лейтенант 2-й морской дивизии. Я спросил его, что здесь происходит. Им было необходимо немедленно двигаться вперед. Он ответил мне решительно и важно: «Я не могу вытащить своих солдат из этого подвала без кровопролития». Когда я стал настаивать, он предложил мне попробовать сделать это самому, но это не входило в мои обязанности. Кроме того, я видел, что вряд ли могу сделать больше, чем он сам. Я отправился в штаб-квартиру с тревожными известиями об этой ситуации». Неудача 28 марта подтолкнула Людендорфа к дальнейшему пересмотру действий. Он решил перенести основные усилия на северное направление, на фронт, проходиший вдоль реки Лис, нацелив главный удар на жизненно важный железнодорожный узел Хазебрук. Эта операция первоначально значилась под кодовым названием «Жорж», а теперь в связи с ограничением возможностей – «Жоржетта». Тем временем наступление на Амьен продолжилось как отвлекающий маневр. В атаках на усиливавшихся французов немецкий успех был невелик; их движение против укрепленного правого крыла британцев, занимаемого 4-й армией под командованием Роулинсона, было остановлено в 9 милях от Амьена. На фронте 3-й армии они вообще не имели успеха. Людендорф признал поражение: «Сопротивление противника было выше наших возможностей». Крупное наступление провалилось; все, что последовало за ним, было случайными стычками и напрасными потерями людей, которыми правило отчаяние. Это и была операция «Михель», бывший высшим выражением германских военных возможностей, и этот «Михель» рухнул. Англичанам он стоил 163 493 погибших за шестнадцать дней – потери, по сравнению с которыми «Пасшандель» выглядит детской забавой. Французы за это время потеряли свыше 77 тысяч. Сами немцы из-за своей безжалостной и часто неуклюжей тактики, не имея преимущества в виде танков, потеряли по меньшей мере столько же. Кроме того, несмотря на успехи, кажущиеся внушительными на карте, они испытывали то же, что французы в 1917 году при Нивелле, – крушение больших надежд. Трещина в их моральном состоянии стала расти и получила свое фатальное отражение в нервозной нерешительности самого Людендорфа. Об этом легко говорить сейчас, но тогда в течение трех с половиной последующих месяцев союзники вновь находились в напряжении, вызванном мартовским кризисом. Наращивание американских сил во Франции шло крайне медленно: 5 дивизий было в начале февраля, к 1 мая их стало только 7. Большинство американцев не были подготовлены к действиям. К тому же целью их командующего генерала Джона Джозефа Першинга было формирование из них отдельной армии или группы армий, что соответствовало достоинству Соединенных Штатов. Помня об этом, он с предубеждением относился к любым попыткам отправлять его солдат на фронт отдельными подразделениями. А ослабленным англичанам и французам приходилось сражаться своими силами. На англичан, еще не оправившихся после сражения в Пикардии, был направлен следующий удар. Наступление 9 апреля, в отличие от 21 марта, происходило на узком фронте, но снова с огромной силой артиллерии и под прикрытием густого тумана. Были другие условия, помогавшие немцам: у португальцев, занимавших один из секторов, боевой дух был низким, и они сломались сразу; многие британские дивизии из 1-й и 2-й армий были очень утомлены и обескровлены после участия в сражении на Сомме. Особенностями сражения на Лисе были его постоянное расширение к северу (пока оно не стало четвертым сражением на Ипре, и британские действия вновь направлял Пламер) и поразительная сопротивляемость, продемонстрированная обескровленными британскими частями. В первый день немцы продвинулись на 3,5 мили, а до конца месяца выиграли еще 7–8 миль, подойдя на 5 миль к Хазебруку. Здесь они остановились. Это было убийственным испытанием для британских солдат и тяжелым тревожным временем для их командиров. Если бы немцы смогли действовать так же, как на Сомме, они прорвались бы к Дюнкерку и города Кале и Булонь оказались бы под огнем их орудий. Положение Хейга было очень сложным, и долгое время оно не облегчалось Фошем, который твердо отказывал в помощи британским дивизиям. Сомневаясь в возможностях восстановления французской армии и ее способности на этом этапе держать оборону, от говорил Хейгу, что британская армия «должна оставаться там, где она стояла». Поэтому Хейг обратился к своей армии с его знаменитым «Приказом дня»: «Победа, – говорил он, – будет на той стороне, которая продержится дольше». Далее он сказал: «Для нас нет другого пути, кроме победы. Каждая позиция должна удерживаться до последнего человека. Отступлений быть не должно. Спиной к стене и с верой в правоту нашего дела каждый из нас должен сражаться до конца». Обращение не было напрасным. Медленно, по мере поступления крошечных подкреплений с других театров (Италия, Палестина, Салоники – финальный иронический аккорд этих кампаний), британцы справлялись с наступлением. 19 апреля Фош разрешил французским войскам выдвинуться на узкий сектор фронта во Фландрии; помогали также бельгийцы, расширившие свой фронт на 3 мили. Важную, все более возрастающую роль играли королевские воздушные силы своими постоянными бомбардировками тыловых сооружений и коммуникаций, обстрелами войск на бреющем полете. В запасе был еще ряд мелких потрясений. Усиление активности на Сомме 24 апреля ознаменовалось первым в истории танковым сражением. Эту маленькую схватку (всего по три танка с каждой стороны) британцы выиграли, но потеряли важный город Вийе-Бретонне, прикрывающий Амьен. В этот день, в третью годовщину «дня австралийского и новозеландского корпуса», австралийцы отбили его. Но французы потеряли возвышенность Мон-Кеммель, точку опоры обороны во Фландрии. Значительные территориальные потери были и 29 апреля, но операция «Жоржет – та» уже закончилась. «Второе большое наступление не принесло желаемого успеха», – говорится в германском отчете. Британская армия выжила, но цена этого была ужасна: 239 793 человека за 40 дней – против 451 тысячи за 141 день на Сомме или 244 897 за 105 дней «Пасшанделя». Это была стоимость обороны против сильного противника. Как писал Людендорф: «Войска с ужасом думали о новых оборонительных сражениях». Ибо британская оборона была такой упорной (и умелой), а атаки немецких командиров такими яростными, что немецкие потери составили 348 300 человек, почти точно совпадая с потерями союзников в целом. Теперь время для высшего германского командования истекало; что было делать? Прямое наступление на британскую армию потерпело неудачу; нужно было попытаться использовать какие-то другие способы. Рассчитав, что в настоящее время французские резервы движутся к северу для поддержки других союзников, Людендорф предложил повернуть их к югу отвлекающим нападением, пока английский фронт вновь не окреп и не приготовился к штурму. А затем был бы предпринят решающий удар: второй натиск во Фландрии. Одновременно, имея в руках 208 дивизий, он в обстановке полной секретности готовил мощное наступление на французскую 6-ю армию в уязвимом секторе Шмэн-де-Дам в Шампани. Война, щедрая на насмешки, готовила самую трагичную из них. В марте, когда все свидетельствовало о скором наступлении на англичан, генерал Петен провозгласил, что встревожен возможной атакой на его собственные армии в Шампани. Это служило для него основанием не ускорять отправку резервов на британский участок фронта. Теперь, спустя два месяца, когда германское наступление в Шампани стало реальностью, французы были захвачены врасплох. Хуже того, несмотря на весь предыдущий опыт, французское командование почти не использовало принципы глубокой обороны: за небольшим исключением вся пехота находилась в зоне боевых действий; ее подразделения получили приказ удерживать фронт любой ценой, а в случае отступления вернуть позиции. Немецкий удар также обрушился на плато Калифорния, которое удерживалось тремя дивизиями британского XI корпуса под командованием генерал-лейтенанта А. Гамильтона Гордона. Эти дивизии были сильно потрепаны мартовскими и апрельскими боями, одна из них (25-я) выходила из боя три раза, была переформирована и снова введена в действие 21 марта. Их послали в Шмэн-де-Дам, чтобы они могли отдохнуть и окрепнуть в «тихом секторе». Там произошло самое неудачное сражение британских войск на Западном фронте. Германская бомбардировка началась в 1.00 пополудни 27 мая; это было торжество силы и точности, которое, по мнению наиболее бывалых солдат, далеко превзошло собой любой другой пережитый ими артобстрел. Передовые позиции были стерты гаубицами и минометами, артиллерия обороняющихся была разбита огневым шквалом, надвигавшимся в глубь позиций. Потом, в 3.40 пополудни, для штурма Шмэн-де-Дам выдвинулись 17 немецких дивизий. Через несколько минут в штаб-квартире одной из британских бригад было получено сообщение: «Видно, как над нашей передовой линией поднимаются вражеские аэростаты». Успех был полным; мосты через Эну, лежащие позади фронта, не были разрушены, так что вечером немцы перешли реку, двинулись через следующую гряду и достигли реки Весле. Их продвижение составило 10 миль. Такого дневного броска не было во Франции с начала траншейной войны. К 3 июня немцы опять были на Марне близ Шато-Тьерри, уже в 56 милях от Парижа. Наиболее впечатляющая, но и наиболее сомнительная победа в этой войне была одержана немцами. В этом сражении союзники понесли большие материальные потери, и моральный удар был ощутимым. Британский контингент потерял 28 703 человека, одна из дивизий (8-я) сократилась до численности 1500 солдат. Три сражения, произошедшие за короткий двухмесячный период, стоили этой дивизии более 17 тысяч человек. Тем не менее оборона англичан была такой же упорной, как и на протяжении всей войны, что вызывало восхищение у французов, которые также понесли тяжелые потери, но у них в запасе была мощная поддержка. 1 июня в обороне Шато-Тьерри принял участие пулеметный батальон 3-й дивизии Соединенных Штатов, а 6-го – их 2-я дивизия контратаковала противника при Белло-Буа. Захват Кантиньи 1-й дивизией Соединенных Штатов на фронте Соммы означал появление на поле боя новой силы. Не будучи особо значительными, первые американские атаки стали зловещим предзнаменованием для высшего германского командования, означавшим конец его попыткам обогнать время. Оцепенение, неизбежно последовавшее за последним поражением союзников, породило некоторые важные тенденции. Репутация французского командования явно упала; стало заметно, что Хейг, державшийся до этого времени в тени из-за предшествующих успехов немцев на его фронте, теперь находился на подъеме и начал оказывать все большее влияние на взгляды Фоша. Петен был почти опозорен, из Салоник был отозван генерал Гюйома, чтобы его заменить; хотя этот важный шаг так и не был сделан, с 26 июня Петен и французская армия были полностью подчинены Фошу. Командующий группой армий Франше Д'Эсперэ, будучи в немилости, был переведен в Салоники, но его кипучая энергия превратила это «наказание» в благоприятную возможность для роста популярности. Генерал Дюшен, командующий понесшей поражение 6-й армией, был отстранен. Начали действовать новые люди с новыми идеями: отважный и опытный Гуро и пламенный Манжен, вышедший из опалы, в которой он находился после смещения Нивелля годом раньше. В стане немцев этот полууспех, продемонстрированный как победа, стал опасным искушением: было принято решение о новом ударе против французов, чтобы попытаться расширить брешь, прорванную в их линии фронта, и истощить их резервы. Эта надежда была тщетной, 1 июня Высший военный совет решил сосредоточить все судоходные ресурсы союзников для транспортировки во Францию в течение этого месяца 250 тысяч американцев, и такое же количество – в июле. Для экономии места перевозилась только пехота, все тяжелое вооружение должны были обеспечить британцы и французы. Конечно, должен был пройти какой-то промежуток времени, прежде чем эти солдаты могли действительно вступить в бои, но все же наличие за спиной усталых союзников полумиллиона свежих сил было решающим. Новое германское наступление, известное как «сражение при Матце», началось 9 июня. Командовал им генерал фон Гутиер, который успешно выступил в марте против 5-й армии Гоу, но на этот раз Гутиер столкнулся с сопротивлением сил не меньших, чем его собственные, к тому же отсутствовал фактор внезапности. Немцы были прекрасными профессионалами боя, способными добиться успеха на его ранних стадиях, но к 11 июня они застопорились, и в тот день (предзнаменование грядущего) Манжен нанес им ответный удар при участии 1-й и 2-й американских дивизий. Немцы потеряли инициативу, и сражение закончилось 14 июня с неопределенным результатом. Это усилило неуверенность Людендорфа, и в течение следующего месяца она только увеличивалась. Постепенно и незаметно инициатива повсюду переходила к союзникам. Американцы захватили Бэло-Буа, а несколькими днями позже – Во. 28 июня Манжен отбил возвышенность близ Суассона, и тот же день принес небольшой успех британской армии. Неудержимые австралийцы на Сомме довели до совершенства свою тактику «спокойного прорыва», блестяще проведя удар по Ле-Амель, в котором принимала участие 33-я американская дивизия. 2-я британская армия успешно атаковала Метеран. В это время как союзники, так и германцы были поражены первой волной эпидемии инфлюэнцы, которая достигла после войны ужасающих размеров; немцы, более уставшие и питавшиеся хуже, пострадали от нее намного серьезнее, чем их противники. Тем не менее Людендорф не унимался. Он все еще цеплялся за свою концепцию последнего удара по англичанам во Фландрии, удерживая большие резервы в секторе группы армий принца Рупрехта, обращенном к Хейгу. Он был также уверен, что у него еще есть достаточные силы, чтобы организовать разгром французов. Для двойного наступления, восточнее и западнее Реймса, вновь поддержанного мощной артиллерией, были собраны 52 дивизии. Но французы были предупреждены и подготовлены. У них были хорошо отработаны планы контратак, к обороне они подготовились очень умело; и в этот раз, в отличие от сражения 27 мая, атака к востоку от Реймса не удалась. В западном секторе немцы добились некоторого успеха, сражаясь против двух итальянских дивизий, которые поддерживались британскими войсками. Немцы сумели пересечь Марну на 3-мильном фронте, несмотря на упорное сопротивление 3-й американской дивизии. У Петена вновь расшатались нервы, но Фош ни на минуту не оставил своего намерения перейти в контратаку. К 18 июля стало очевидно, что немецкое наступление потеряло свою стремительность, а время ушло. Немецкие военные составы уже направлялись во Фландрию для последнего крупного наступления, а на совещании армейских командиров и штаб-офицеров в Монсе Людендорф принялся за разработку его деталей. Но его судьба уже была определена: Фош нанес удар, Германия раз и навсегда потеряла инициативу. |
загрузка...