Психоз хулиганов?
|
Еще один миф, связанный с революцией, можно назвать одним словом— «психоз». Историографическая мода сегодняшнего дня — оставить в сторонке исследование социальных процессов и обратиться к массовой психологии. Правда, такие авторы редко предварительно изучают психологическую науку и проводят конкретные психологические исследования. При взгляде на революцию результат исследования известен мифотворцам заранее. Во время революции люди ведут себя не так, как положено добропорядочным и стопроцентно нормальным мещанам. Так что налицо явное буйное помешательство, истерия или психоз.
Псевдопсихологический подход, изображающий революцию как психоз, уходит корнями в высокомерное восприятие действительности как борьбы либерально-западнических принципов (разумеется, воспринимаемых автором как истина в последней инстанции) и архаики, куда относится та часть общества, которая не постигла всей мудрости либерализма. Попытка помыслить и тем более воплотить в жизнь какое-либо новое общество, отличное от либерального, характеризуется в качестве утопии и бунтующей архаики, анархии (безграмотно перепутанной с хаосом) и массового психоза. Эта схема применительно к Российской революции была выдвинута ее активным участником П. Н. Милюковым1 и несет на себе следы явного разочарования в народе, который «не оправдал высокого доверия партии» — в данном случае либеральной. Забавно, что еще эмигрантский историк С.П. Мельгунов, всуе упоминавший об этом «психозе», в доказательство приводил факт снижения уровня преступности во время революции2. Убивают людей в Кронштадте — психоз. Не убивают и не грабят — тоже психоз. Просто психозомания какая-то. Вот современный историк И.Л. Архипов, рассматривающий события как некий психоз, объясняет причины всплеска митинговой активности в феврале 1917 г. как «эмоциональный стресс, связанный с недостаточным пониманием происходящего»3. Остается только определить «достаточное» понимание. Скромное обаяние псевдопсихологического подхода к истории улетучивается, стоит вспомнить о значении терминов. «Стресс» — это всего лишь психологическое напряжение, вызванное внешним воздействием. Какое уж тут «недостаточное понимание», когда людям есть нечего. Понятно — у них стресс. Но высокомудрые аналитики убеждают, что если бы петроградцы все «достаточно понимали», то у них никакого стресса бы не возникло и они этим пониманием как святым духом бы питались. «Психоз» — другое дело, это — психическая болезнь, приводящая к нарушениям восприятия и поведения. То есть люди, вышедшие на улицу с лозунгами «Хлеба!» и «Долой самодержавие!» — это психически больные субъекты. Болезнь их заключается в том, что они воспринимают реальность не так, как верноподданные мещане и нынешние благовоспитанные либералы. И поведение у них какое-то странное. И взгляд голодный. В общем — всех в психушку. Там и накормят. А люди, в общем, требовали, чтобы была создана власть, не относящаяся к ним как к скоту. С точки зрения элитарного сознания — это явный «психоз». *** Огромные демонстрации, обрастая по дороге все новыми и новыми толпами, двинулись к центру города, громя (но не грабя) дорогие булочные. Императрица информировала супруга: «Это «хулиганское движение», юноши и девушки только для подстрекательства бегают с криками, что у них нет хлеба, а рабочие не дают другим работать»4. Писатель А. Солженицын не может не согласиться с будущей святой и презрительно называет демонстрантов «уличными забияками, бьющими магазинные стекла, оттого что к этому болоту не сумели завезти взаваль хлеба». Под «болотом» подразумевается Петроград. Ссылаясь на министра земледелия Риттиха, Солженицын утверждает, что в Петрограде оставалось 700 тыс. пудов хлеба для гражданского населения. «Это, на потребляющих ржаной, по фунту хлеба в день на человека»5. Но на сколько дней? Делим 700 тыс. пудов на указанное Солженицыным количество жителей Петрограда (2,5 млн.) и получаем, что по фунту в день на человека (а это — две ленинградские блокадные нормы) можно раздавать в течение 11 дней при жесточайшей дисциплине распределения — которой требовало городское самоуправление вопреки воле градоначальника, но которой в столице не было. А была спекуляция. Но и 11 дней по фунту в день можно было бы теоретически обеспечить при условии, если все 700 тыс. пудов — только ржаной хлеб. Но в том-то все и дело, что при жесточайшем дефиците дешевой «черняшки» за витринами лежал дорогой белый хлеб и кондитерские изделия. В этих условиях негодование рабочих было вполне объяснимо. Особенно раздражали рабочих случаи, когда хлеб укрывался продавцами с целью спекуляции. Так, 24 февраля рабочие стали громить булочную на Каменоостровском проспекте, где, несмотря на заверения служащих, обнаружился запас. Чтобы остановить погром, полиция принудила распродать его немедленно6. 24 февраля командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. Хабалов срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но это уже не остановило волнений. Людей нельзя было просто успокоить подачками, потому что это были люди, а не животные. Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Демонстранты несли лозунги «Долой самодержавие!». Тем временем «хулиганы» самоопределялись политически. Они не собирались просто громить булочные. Среди митингующих появились активисты и сторонники парламентских партий, которые стали призывать демонстрантов идти к Таврическому дворцу «с требованиями к Государственной Думе об устранении настоящего правительства»7. Попытки полиции рассеивать митинги встречали сопротивление. 23 — 24 февраля было избито 28 городовых. Иногда рабочим помогали в этом казаки, которые до сих пор считались опорой порядка. Вот такие «уличные забияки». Прозвучали первые выстрелы. Власти уверяли, что стреляли из толпы. Погибла женщина, был ранен демонстрант, который утверждал, что стрелял городовой8. Влияние правящего режима в столице таяло на глазах. «Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти нескольких сотен людей, которые сочувствовали власти...Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала», — вспоминал депутат В.Шульгин9. «Я вспоминал атмосферу Московского восстания 1905 г., — писал Н. Суханов. — Все штатское население чувствовало себя единым лагерем, сплоченным против военно-полицейского врага. Незнакомые прохожие заговаривали друг с другом, спрашивая и рассказывая о новостях, о столкновениях и о диверсиях противника. Но замечалось и то, чего не было в Московском восстании: стена между двумя лагерями — населением и властью — не казалась такой непроницаемой: между ними чувствовалась диффузия. Полицейские и казачьи части разъезжали и расхаживали по улицам, медленно пробираясь среди толп. Но никаких активных действий не предпринимали, чрезвычайно поднимая этим настроение манифестантов»10. «Силовые структуры» режима разлагались. То, что царице и нынешним монархистам кажется хулиганством, на деле было стремлением большинства изменить опостылевшую жизнь. 1 См., например: Милюков П. Н. История Второй русской революции. С. 18-20. 2 Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 96. 3 Архипов Я. Л. Указ. соч. С. 98. 4 Мейлунас А, Мироненко С. Указ. соч. С. 531. 5 Солженицын А. И. Красное колесо. Узел III. Т. 1. Вермонт-Париж, 1986. С. 42,111. 6 Февральская революция. С 35. 7 Февральская революция. Сборник документов и материалов. С 28. 8 Там же. 9 Шульгин В. В. Дни. 1920. M.1990. С 173. 10 Суханов Н.Н. Указ. соч. С 57-59. |
загрузка...