И. Б. Греков. О характере ордыно-русских отношений второй половины XIII - начала XIV в.

Вопрос о том, как реально складывались отношения ордынских завоевателей с русскими землями во второй половине XIII—XIV в., неоднократно привлекал внимание исследователей.
Одни историки считали, что ордынские ханы почти не вмешивались в политическую жизнь русских княжеств, плохо ее знали и проявляли ту или иную активность на территории Руси лишь в тех случаях, когда их приглашала одна княжеская группировка для расправы с другой или когда возникала необходимость «арбитражного» рассмотрения острых споров между ними¹.
Другие историки утверждали, что Орда была не только хорошо информирована о политической жизни «русской земли», но и постоянно воздействовала на ее ход, правда, воздействовала дифференцированно по отношению к различным ее частям: так, ордынская дипломатия будто бы проявляла весьма повышенный интерес к историческим судьбам Северо-Восточной Руси, и в то же время не обращала большого внимания на тогдашнюю историческую жизнь юго-западных русских земель². Подобный дифференцированный подход к ордынской политике в Восточной Европе как бы подготовлял почву для утверждения концепции «азиатского» пути развития Московской Руси и «европейского» пути развития тех русских земель, которые на протяжении XIV—XV вв. оказались в составе Великого княжества Литовского и Русского, а потом Польско-литовского государства³. Сторонники этой концепции большое значение придавали периоду 60—90-х годов XIII в. в историческом развитии русских земель, когда действительно наметилась тенденция политического обособления Северо-Восточной Руси от юго-западных русских территорий. Данное обстоятельство стало важным аргументом для тех историков, которые выдвигали концепцию «извечной» расщепленности восточного славянства на украинцев, белорусов и великорусов.

Если говорить об отмеченных тенденциях политической жизни русской земли 1260—1290-х годов, то они легко обнаруживаются при сопоставлении их с магистральными историческими процессами феодальной Руси предшествующего периода. Эти процессы настолько значительные, что завоеватели не только не смогли их ликвидировать, но и вынуждены были с ними считаться и даже к ним приспосабливаться, чтобы облегчить тем самым утверждение своей власти в восточноевропейском регионе.
Специфика эпохи феодальной раздробленности состояла не в том, что в первой половине XII в. рядом с Киевом и Новгородом оказались почти столь же экономически развитые и политически влиятельные центры, как Чернигов, Полоцк, Смоленск, Галич, Суздаль и т. д., и не в том, что между ними развернулась тогда борьба за лидерство в системе русских княжеств (эти закономерные явления наблюдались и в других феодальных странах того времени), а в том, что эта борьба сопровождалась постоянным их соперничеством за утверждение политического контроля над одной из важнейших территорий страны—над землей Великого Новгорода. В XI в. Новгород находился под контролем киевских великих князей, посылавших на Волхов своих старших сыновей-наследников. Тогда, в XI в., была предпринята одна явная попытка нарушить эту устойчивую традицию политической жизни «русской земли», которая оказалась связанной с энергичной деятельностью полоцкого князя Всеслава (накануне своего появления в качестве главы всего древнерусского государства в Киеве в 1068 г. он занял на короткое время Новгород)⁴. Появление на берегах Волхова князя Мстислава, сына Владимира Мономаха, а также князя Давида Святославича (1093—1095) формально также было нарушением упомянутой традиции: они не были сыновьями киевских великих князей. Однако они были ближайшими родственниками князей-триумвиров — черниговского Святослава и переяславского Всеволода, олицетворявших какое-то время вместе с Изяславом верховную власть в «русской земле», что, разумеется, облегчило их проникновение на Волховские берега. После бурных новгородских событий 1136 г. возникла практика «приглашения» на берега Волхова князей-наместников не только из Киева, как это было раньше, но также из других крупных центров русской земли. Произошедшая тогда замена в Новгороде киевского князя-наместника представителем черниговского правящего дома действительно стала переломным моментом в политическом развитии всей русской земли, а потом превратилась в норму взаимоотношений Новгорода с великими княжениями.
Если те или иные князья видели теперь в перспективе своего утверждения на берегах Волхова признание уже достигнутого ими перевеса над другими великими князьями, то новгородцы, имея возможность «выбора» князей-наместников, получали шанс не только в чем-то ограничить власть этих князей-наместников и тем самым несколько расширить политическую автономию Новгородской земли, но и упрочить экономические контакты Новгорода с тем великим княжением, которое направляло тогда своих князей-эмиссаров на Волховские берега.
При этом следует иметь в виду, что происходившая во второй половине XII — первой трети XIII в. напряженная борьба центробежных и центростремительных сил была так или иначе связана с частыми переходами лидерства к тому или иному княжескому дому русской земли и каждый раз с утверждением представителя такого преуспевающего дома на берегах Волхова.
Появление монголо-татарских завоевателей в Восточной Европе не изменило этого положения. Сохранив данную систему отношений, Орда сразу приступила к умелому ее использованию в своих корыстных целях — в целях взаимоослабления русских князей, сталкивания их друг с другом, а в конечном счете в целях укрепления своей политической и экономической власти над русскими землями.

Весьма показательной в этом смысле была политика Орды на завоеванной ею части русской земли в середине XIII в. Опираясь на сохранявшуюся относительную стабильность политической жизни самой Монгольской империи⁵, ордынская дипломатия восстановила на рубеже 40— 50-х годов два великих княжения — одно во Владимире, передав его князю Андрею Ярославичу, другое в Киеве, закрепив его за Александром Ярославичем Невским и предоставив ему при этом право распоряжаться судьбой Новгорода⁶. Видимо, создание двух параллельных «великих княжений» на подвластной Орде русской территории было не результатом якобы возникшего тогда двоевластия в Монгольской империи (в действительности такого явления тогда еще не было)⁷, а следствием принятия Ордой на вооружение особой системы организации своей власти над русскими землями, системы, основанной на использовании политических противоречий между русскими великими князьями, на сталкивании их друг с другом, между прочим и на почве их борьбы за обладание Новгородом⁸.
Обладание киевским столом позволяло Александру Невскому появляться на берегах Волхова не в качестве вассала Владимирского великого князя Андрея, а в качестве «великого киевского князя», вполне равноправного «великому князю Владимирскому». Кроме того, данное обстоятельство давало Александру Ярославичу соответствующую политическую основу для «спора» с галицким князем Даниилом, все еще находившегося тогда вне сферы Ордынского влияния⁹. Однако на протяжении 50-х годов XIII в. в эту систему организации ордынской власти над русскими землями были внесены некоторые коррективы: сближение владимирского князя Андрея с галицким князем Даниилом (князь Андрей женился в 1251 г. на дочери кн. Даниила)¹⁰ заставило Орду, с одной стороны, отказаться от сохранения двух великих княжений на территории подвластной Руси, а с другой — принять меры к тому, чтобы подчинить себе военным путем западно-русские земли Даниила Галицкого (это было осуществлено, как известно, в результате походов хана Куремсы, Бурундая и других ордынских военачальников)¹¹.
Казалось, дипломатия Волжской Орды могла теперь торжествовать полную победу, организовать свою власть, сталкивая «великих князей» в масштабах всей «русской земли». Однако этому помешали серьезные сдвиги в политической жизни Монгольской империи, а вместе с тем и в развитии ордыно-русских отношений.

В 60-е годы XIII в. политическая расстановка сил на международной арене во многом изменилась. Тенденция распада империи Чингисхана стала брать верх над тенденцией сохранения ее единства, правители Каракорума перебрались в Пекин, а сформировавшиеся к этому времени ордынские улусы встали на путь открытого соперничества и даже вооруженной борьбы друг с другом. Так, именно в 60-е годы улус Джучи оказался втянутым в затяжной конфликт с возникшим на иранской территории улусом хана Хулагчу, именно тогда хан Берке (1258—1266) должен был дать этому своему противнику ряд сражений на Кавказе¹². И хотя Волжский улус хана Берке добился в указанных вооруженных схватках некоторых успехов, как раз этот улус вскоре сам стал объектом воздействия центральных сил, оказался перед фактом «расщепления» своей государственной структуры, а следовательно, и перед реальной перспективой ослабления своего политического потенциала. Эсе эдч* процессы возникли в связи с образованием нового улуса в Северной Причерноморье между Дунаем и Днепром¹³.
В середине 60-х годов XIII в. темник Ногай закрепился в устье Дуная и, располагая значительными военными силами, обособился от волжских ханов¹⁴. Он начал проводить свою сепаратную политику во взаимоотношениях с соседями и особенно с русскими княжествами. Летописи его называли ханом и даже царем¹⁵. В 70—80-х годах Ногай сумел создать свою сферу влияния не только на Балканах, но и на территории Юго-Западной Руси¹⁶. Он ревниво охранял эту область от влияния ханов Волжской Орды и тем самым вынудил их тогда отказаться от общерусских масштабов ордынской политики. Сарай теперь мог распоряжаться судьбами княжеских домов лишь в Северо-Восточной Руси. В то же время темник Ногай распоряжался судьбами Галицко-Волынского княжества, не имея возможности влиять на ход событий в Великом Новгороде.
Создавшаяся таким образом новая политическая конъюнктура в Восточной Европе (образование двух соперничающих друг с другом ордынских улусов, возникновение двух зон их влияния на русских землях) обусловила появление ряда новых тенденций всей международной жизни региона.

Военно-политическая активность Ногая и сарайских ханов часто оформлялась не как серия карательных экспедиций ордынских войск на те или иные русские земли, а как результат «приглашения» этих войск одной княжеской группировкой для подавления другой. Напротив, Ногай, идя навстречу пожеланиям южнорусских князей, не только позволял себе время от времени санкционировать их походы на Литовскую Русь, но и разрешал подчиненным ему татарским войскам в них участвовать¹⁷. То же самое можно было наблюдать и в поведении ханов Волжской Орды. Так, например, после удаления из Владимира в 1270 г. Тверского князя Ярослава и начавшейся в связи с этим борьбы за Новгород, а следовательно, и за Владимир двух княжеских домов — переяславского и костромского, правители Волжской Орды поддержали обладателя Костромы — князя Василия, но объяснили отправку своих войск на Русь следствием приглашения их этим князем. Летопись утверждала, что виновником появления ордынских войск на Руси в 1273 г. был костромской князь Василий Ярославич¹⁸. В действительности же инициатива этой политической и военной акции исходила от хана Менгу-Темиря, а костромской князь Василий был лишь прикрытием действий ордынского правителя. Поставив князя Василия с помощью своих войск во главе Владимирского княжения, Орда позаботилась и о том, чтобы противопоставить ему энергичного и честолюбивого соперника. Им стал тверской князь Святослав (сын убитого в 1271 г. кн. Ярослава). Обоим князьям была предоставлена возможность вести длительный спор за Новгород.
Считая, что позиции Орды в Северо-Восточной Руси таким образом были обеспечены, сарайский правитель попытался в 1274—1275 гг. осуществить прорыв на литовско-русские земли. Ему удалось тогда собрать большую группировку западнорусских князей во главе с Львом Даниловичем Галицким и двинуться на территорию Литовско-Русского княжества. Для этого он вынужден был пойти на какой-то тактический компромисс с Ногаем. Видимо, в силу достигнутого тогда соглашения Менгу-Темирь смог включить в собранную им для вторжения в Литву армию значительные силы Юго-Западной Руси. В свою очередь Ногай, женившийся в 1273 г. на побочной дочери византийского императора Михаила Палеолога, пожелал как-то усилить свое влияние на церковно- политическую жизнь Северо-Восточной Руси. Не без участия Ногая зависимый от него киевский митрополит Кирилл добился на Владимирском церковном соборе в 1274 г. назначения иерарха южнорусского происхождения архимандрита Печерского Серапиона епископом Владимира, Ростова и Нижнего Новгорода. Хотя обе стороны достигли какого-то компромисса накануне похода 1274—1275 гг., тем не менее Ногай оказался лучше подготовленным к использованию этого компромиссного соглашения в своих интересах.
По-видимому, Ногай, хотя и не мог предотвратить самого «совместного» похода Менгу-Темиря с его русскими вассалами, тем не менее, используя свои связи с западнорусскими князьями, он сделал все, чтобы дезорганизовать ход операций сарайского хана в Литовской Руси (некоторые русские князья отказались участвовать в совместных с татарами военных действиях против Литвы — как выражалась летопись, «не притягли» к татарским силам, «не идеша» на Новгородок и тако возвратишася восвояси»¹⁹. Столкнувшись с разладом в лагере русских князей, Менгу-Темирь отступил, но, отступая, он разорил многие районы не только Юго-Западной, но и Северо-Восточной Руси, ликвидировал ставленника митрополита Кирилла во Владимире — епископа Серапиона, поставил на его место игумена Константиноеленинского монастыря Федора (монастырь был расположен около Владимира).
В 1276 г. Менгу-Темирь заменяет двух соперничавших друг с другом князей — Василия Костромского и Святослава Тверского — сыном Александра Невского, переяславским князем Дмитрием, который казался тогда правителю Сарая более надежной фигурой для упрочения ордынского влияния в Северо-Восточной Руси. Однако фиксация Менгу-Темирем главного своего интереса на политической жизни Северо-Восточной Руси означала, что сарайский хан не добился сколько-нибудь заметных результатов в Литовско-Русском княжестве во время кампании 1274— 1275 гг.: Ногай в 1277 г. организует большой поход западнорусских князей в пределы Литовско-Русского княжества, который закончился более успешно, чем предшествующая кампания Менгу-Темиря. Этот поход закрепил позиции правителя Причерноморского улуса в Литовско-русских землях.

Соперничество двух ордынских улусов продолжалось, принимая все новые формы. Стремясь к дальнейшему расширению сферы своего влияния в Восточной Европе, Ногай организовал на протяжении 80-х годов ряд походов против Польши. Если поход 1280 г. не дал больших результатов, то военная кампания против Польши и Венгрии 1287 г., проведенная силами его западнорусских вассалов, а также татарских войск, принесла ему успех. Осуществляя военные операции против Польши и Венгрии, Ногай пригласил в них участвовать и сарайского хана Телебугуг однако с таким условием, чтобы войска каждого улуса действовали самостоятельно. В результате этот поход кончился для Ногая вполне благополучно, а для Телебуги он обернулся катастрофой: его армия, заблудившаяся в заснеженных Карпатах (заблудившаяся, возможно, не без дезориентирующей «подсказки» самого Ногая) полностью погибла²⁰. «Про се,— писала летопись,— межю ими (возникло) большее нелюбиег зане боястася оба: сий сего, а сей сего»²¹.
Ногай мог считать себя победителем в споре с властями Волжской орды, а также их вассалами — курскими князьями. Он использовал, видимо, в своих интересах и киевскую митрополию. Так, в 1289 г. митрополит Максим, находясь в Киеве, и, следовательно, сотрудничая с Ногаем, поставил в Тверь епископом иерарха Андрея, который «бяше родом литвин, сын Ерденев, литовского князя»²². Этим Ногай подготовлял почву для дальнейшего расширения сферы своего влияния за счет тверского княжества.
Наметившееся к концу 80-х годов преобладание Дунайского улуса над Волжским позволило Ногаю устранить Телебугу с помощью хана Тохты²³, который был его тайным союзником в Волжской орде. Однако, став во главе Волжской орды, хан Тохта очень скоро из союзника Ногая превратился в его врага²⁴. Тохта вступил с ним в борьбу по всем линиям, стремясь устранить самого Ногая, а также ликвидировать сферу его влияния на западнорусских землях. Не исключено, что хан Тохта не мог простить и переяславскому князю Дмитрию Александровичу — тогда обладателю Владимирского стола — его политических контактов с Ногаем в прошлом. В 1293 г. с согласия хана Тохты против князя Дмитрия еще раз неожиданно выступил старый претендент на Владимирское княжение — городецкий князь Андрей Александрович. В том же 1293 г. хан Тохта санкционировал крупномасштабное вторжение татарских войск на Северо-Восточную Русь. Это была печально знаменитая «Дедюнева рать»²⁵. Тогда же Тохта санкционировал и передачу князю Андрею Новгорода: «Тое же зимы, — записано в летописи под 1293 г., — князь Андрей поиде в Новгород Великий»²⁶.

Казалось, что на этот раз князь Андрей одержал окончательную победу над князем Дмитрием, вынудив его бежать в Псков. Однако такой победы все же не было. Уже в 1294 г. Орда возвращает князя Дмитрия из Пскова в Тверь, а потом и в его родной Переяславль²⁷. Похоже на то, что Орда хотела вновь его противопоставить городецкому князю Андрею. Но в 1294 г. Дмитрий умер. Тогда хан Тохта выдвигает план ослабления князя Андрея с помощью целой коалиции князей Северо-Восточной Руси — в составе Ивана Дмитриевича переяславского, Даниила Александровича московского и Михаила Ярославича тверского²⁸.
Характер дальнейших взаимоотношений всех князей Северо-Восточной Руси свидетельствовал о том, что развитием этих отношений по-прежнему управляла отнюдь не Причерноморская, а Волжская Орда. Осуществлявшаяся ею политика изоляции князя Андрея от Новгорода и в то же время ее содействие сближению с Новгородом князей из враждебного ему лагеря свидетельствовали о том, что хан Тохта подготовлял новый конфликт между князьями Северо-Восточной Руси.
Внешнеполитический курс Волжской орды стал еще более последовательным, еще более масштабным после полного торжества хана Тохты над темником Ногаем, что произошло в 1300 г.²⁹

Владимирское княжение при поддержке Сарая получило возможность для восстановления своей политики общерусского масштаба. Борьба между князем Андреем Городецким и его противниками московско-тверскими князьями приобретала теперь иной характер. Программа князя Андрея становилась политическим анахронизмом, хотя он и пытался вместе с митрополитом Максимом в течение 3—4 лет осуществлять новую ордынскую стратегию в Восточной Европе (в 1304 г. он умер, в декабре того же года умер и Максим). На передний план теперь выходили противники князя Андрея — тверские и московские князья, правда, очень скоро превратившиеся (разумеется, не без содействия Волжской Орды) из политических партнеров по борьбе с кн. Андреем в непримиримых соперников за лидерство в системе русских княжеств.
В истории русской земли наступил новый важный этап, ознаменованный не только длительным противоборством Московского и Тверского княжеств, но и выходом их противоборства на общерусскую политическую арену.
Ликвидировав своего соперника темника Ногая, сарайский хан Тохта теперь делал главную ставку не на тех русских князей, родовые «гнезда» которых находились в максимальном приближении к ордынским рубежам (Кострома, Городец), а на тех князей, города которых располагались ближе к западнорусским землям, еще недавно находившимся под контролем Ногая. Этими городами стали Тверь и Москва, их политическими лидерами — князь Михаил Ярославич и Юрий Данилович.

Расположенные на западных окраинах Северо-Восточной Руси, максимально приближенные к западнорусским землям, Тверь и Москва оказывались весьма удобными плацдармами для распространения политического влияния Сарая на те части древнерусской территории, которые еще недавно находились под опекой Ногая. Таким образом, перемещение интереса Волжской Орды к Москве и Твери было, видимо, связано с ее стремлением еще теснее увязать свою политическую игру в Северо-Восточной Руси с политической жизнью западнорусских земель, с желанием лучше обеспечить реализацию своих новых стратегических замыслов в Восточной Европе, носивших теперь общерусский характер.
Верная своей тактике сталкивания ведущих княжеских домов русской земли, Волжская Орда уже в начале XIV в. разрушила союз московских и тверских князей, встав на путь параллельного поощрения их честолюбивых планов.
Можно сказать больше: первым фаворитом Сарая среди русских князей после ликвидации улуса Ногая оказался тверской князь Михаил Ярославич. Это видно не только из того факта, что именно ему, тверскому князю, в 1305 г. был передан Ордой Владимирский стол³⁰, что ему, Михаилу Ярославичу, первому из русских князей было разрешено называть себя «великим князем всея Руси», а константинопольскому патриарху предложено принять эту титул ату ру³¹. Видимо, не случайно
в 1305 г. при дворе тверского и владимирского князя Михаила создавался знаменитый общерусский летописный свод³².

В этих условиях московский князь Юрий Данилович, прежний союзник тверского князя в борьбе против князя Андрея, теперь становился его политическим противником, который нужен был Орде для сдерживания князя Михаила, для предотвращения его «максималистских» планов — стать реальным хозяином всей русской земли. Верная своей тактике сталкивания русских князей друг с другом, Волжская Орда на протяжении первой четверти XIV в. действительно поддерживала московского князя в его попытках сначала ослабить позиции тверского князя, а потом и занять место на Владимирском столе.
Однако попытки ордынской дипломатии передать всю полноту власти над Русью одному из владимирских князей (тверскому или московскому) уже в третьем десятилетии XIV в. были оставлены. Это произошло, видимо, по той причине, что ставка на одного главу Владимирского княжения создала угрозу чрезмерного его усиления, а вместе с тем и перспективу потери Ордой своего влияния в Восточной Европе.
Существование в период соперничества темника Ногая с сарайскими ханами двух зон ордынского хозяйничания в русских землях подсказало правителям Волжской Орды иной путь упрочения своей власти в Восточной Европе. Вернувшись к общерусским масштабам властвования, хан Узбек счел для себя полезным сохранить «инерцию» существования двух обособленных комплексов русских земель, правда, на этот раз не в связи с противоборством двух ордынских улусов, а в связи с восстановлением Сараем политики сталкивания «великих княжений», возникшей еще в 50-х годах XIII в., политики поощрения их параллельного роста, соперничества, их взаимоослабления, а следовательно, упрочения власти самой Орды в Восточной Европе. Если одним из этих сталкиваемых политических организмов было Владимирское княжение, то другим оказалось Литовско-Русское княжество, бурно разраставшееся тогда за счет юго-западных древнерусских земель.
Ничего удивительного не было поэтому в том, что если в первой четверти XIV в. Орда скрыто провоцировала борьбу за Новгород прежде всего между Тверью и Москвой, то начиная с рубежа 20—30-х годов этого столетия она санкционировала соперничество за контроль над Волховскими берегами между Владимирским княжением и Литовско-Русским княжеством. Тверское княжество оказалось тогда в составе тех пограничных между двумя княжениями русских земель, на которых происходило сталкивание политических интересов Владимира и Вильно, разворачивалась напряженная борьба между ними.

¹Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957. Т. 2, ч. 2. С. 43; Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 151. Примеч. 1.
²Любавский М. К. История Литовско-русского государства. М., 1910. С. 24, 28, 32 и др.; Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. М., 1939'. Т. 2, вып. 1: Западная Русь и Литовско-русское государство. С. 52.
³Такие взгляды развивали в своих работах М. С. Грушевский, Г. Пашкевич, О. Галецкий и др.
⁴Новгородская Первая летопись. М.; Л., 1950. С. 186; Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 95-96; Он же. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1982. С. 440.
⁵Тизенгаузен В. К. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941. Т. 2. С. 15-16, 19 и др.
⁶ПСРЛ. Т. 1. С. 472.
⁷Насонов А. Н. Монголы и Русь. М., 1940. С. 32-33 и след.
⁸Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975. С. 28-31 и след.
⁹Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. С. 234-274 и др.
¹⁰ПСРЛ. Т. 1. С. 472.
¹¹ПСРЛ. Т. 2. С. 846, 849 и др.; Пашуто В. Т. Очерки... С. 282-285. В этом походе участвовал и темник Ногай. См.: Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды Ногай и его время // Зап. Рос. по отд-нию ист. наук и филологии. Пг., 1922. Т. 13, № 6. С. 23.
¹²Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды ... С. 6-20.
¹³Егоров В. Л. Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. М., 1985. С. 34 и след.
¹⁴Пахимер Г. Византийские историки. СПб., 1862. С. 211; Насонов А. И. Монголы и Русь. С. 42-43.
¹⁵ПСРЛ. Т. 8. С. 241.
¹⁶Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды ... С. 40—42, 50—54.
¹⁷ПСРЛ. Т. 2. С. 872; Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды ... С. 53.
¹⁸Новгородская Первая летопись. С. 89-90.
¹⁹ПСРЛ. Т. 2. С. 873-874.
²⁰Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды... С. 30-37.
²¹ПСРЛ. Т. 2. С. 589.
²²Троицкая летопись. С. 345.
²³Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды... С. 38.
²⁴Там же. С. 44-46.
²⁵Троицкая летопись. С. 345-346.
²⁶Там же. С. 347.
²⁷Там же.
²⁸ПСРЛ. Т. 23. С. 94.
²⁹Веселовский Н. И. Хан из темников Золотой Орды ... С. 48-49.
³⁰ПСРЛ. Т. 1. С. 528.
³¹Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974. С. 261.
³²Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 106-110

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 7357

загрузка...

Другие книги по данной тематике