1.1.5. Александрийские филологи и их последователи о «млекоедах» и «абиях»

Позиция александрийских филологов по поводу толкования гомеровского текста выясняется не только из прямого, но весьма лаконичного свидетельства Аполлония Софиста и схолий, но и из косвенных данных. Такие данные обнаруживаются в том же страбоновском пассаже, излагающем полемику по поводу понимания гомеровского текста (VII, 3, 2 — 10). Главными оппонентами Страбона, которым он противопоставляет мнение Эфора, Посидония и свое собственное, являются Эратосфен и Аполлодор. Единство их взглядов не случайно — оба они принадлежали к александрийской школе, причем первый сам возглавлял александрийскую библиотеку, а второй был учеником и ближайшим сотрудником Аристарха в течение последних десяти лет его деятельности в Александрии (около 156 —145 гг. до н. э.)⁶⁵. Можно поэтому заключить, что высказываемые по гомеровскому вопросу мнения Эратосфена и Аполлодора были не только их личными суждениями, но и выражали господствующие в александрийской школе взгляды и, в частности, что Аполлодор разделял мнение своего учителя Аристарха, а не только его предшественника Эратосфена.

Аполлодор поддерживает мнение Эратосфена по поводу того, что Гомер не имел сведений об отдаленных странах, в подтверждение чего говорит, что он не называет скифов, а изобретает άγαούς τινας Ίππημολγούς και Γλακτοφάγους Αβίους τε — «каких-то дивных гиппемолгов и глактофагов с абиями (или млекоедов с абиями)». Парафраз Гомера здесь очевиден, и он для нас ценнее, чем простая цитата, поскольку позволяет выяснить, как Аполлодор понимал данное место. Он показывает, что Аполлодор отделяет первые два слова άγαυών Ιππημολγών от двух следующих γλακτοφάγων άβίων τε, между которыми, по его мнению имеется более тесная связь (разница в значении союзов καί и τε вполне ощутима и в эллинистической прозе).

Аполлодор, видимо, считает, что речь идет о трех народах, из которых два последних тесно связаны друг с другом. Эта трактовка очень близка точке зрения Аристарха как она изложена Аполлонием Софистом. Оба автора считают слово Άβιοι этнонимом, к которому относится эпитет «справедливейшие» и с которым тесно связано слово γλακτοφάγοι. Разница между их взглядами состоит в том, что первый считает γλακτοφάγων этнонимом, а второй — эпитетом к абиям. Впрочем, парафраз Аполлодора также может быть истолкован и как совпадающий с пониманием Аристарха. В таком случае здесь нужно будет видеть хотя и более редкое, но встречающееся соединение двух объектов по модели M₁ καί М₂ τε («дивных гиппемолгов и доителей кобылиц абиев»). В любом случае Аристарх и Аполлодор сходятся в том, что считают слово γλακτοφάγων теснее связанным со словом άβίων, чем с предыдущими словами.

Аполлодор говорит затем о дикости и жестокости скифов, убивавших чужеземцев и пожиравших их. Очевидно, этот пассаж полемически заострен против Эфора и его последователей, идеализировавших скифов, с которыми александрийцы спорили и по поводу конституции текста Гомера. Таким образом, Аполлодор и, видимо, его предшественники, отказываются как от традиционного понимания текста Гомера, которое кажется мне естественным, так и от традиционного отождествления гомеровских народов со скифами, подчеркивая жестокость и дикость последних.

Что же заставило александрийских филологов отвергнуть эти традиционные взгляды? Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, тот же, что и в случае с Эфором — теория, для которой требовалось найти подтверждение в текстах Гомера и которой обычное их понимание не соответствовало. Если Эфору нужно было подтвердить свою теорию о том, что, несмотря на общеизвестную дикость и жестокость большинства скифов, среди них есть некий идеальный народ, который был известен Гомеру, то александрийцы пытались доказать отчасти обратное. Их теория состояла в том, что Гомер и его современники не знали удаленных народов, в частности, живущих на побережье Черного моря далее фракийцев на севере и пафлагонцев на востоке. Апеллируя к известиям о дикости и людоедстве скифов, они стремились доказать, что старая традиция об идентичности «млекоедов-доителей кобылиц» со скифами (при одновременном восприятии абиев как идеального, видимо, северного, народа, отличного от скифов), как и ее модификация Эфором (галактофаги — «добрые» скифы, в отличие от остальных, злых), неправильна. Для этого надо было показать, что слово «справедливейшие» относится не только к абиям, как думали древние, а ко всем названным Гомером народам, или хотя бы к одному, название которого напоминало бы о реальных скифах. Поэтому, в общем-то, было неважно, какие слова из предшествующих названию абиев толковать как этнонимы, а какие как эпитеты — важно было хотя бы одно из них связать с названием абиев (возможно, этим и объясняется разница в изложении позиций Аристарха Аполлонием Софистом и Аполлодора Страбоном). Поскольку же смысловая связь, даже при отрицании грамматической, между словами ιππημολγών и γλακτοφάγων очевидна, то даже при отнесении лишь последнего эпитета к справедливым абиям, позитивная характеристика переходила и на первый народ. Смысловой связи между двумя словами не отрицал, кстати, и Эфор, также разделявший их грамматически — для него оба слова характеризуют быт скифов, как «плохих», так и «хороших» (понимаемые как этнонимы, они относятся к этим двум частям скифов), но эпитет «справедливейшие» относится лишь к последним.

Далее, сделав вывод, что Гомер оценивает своих номадов как «справедливейших», предлагалось сравнить это определение с реальными нравами скифов, из чего делался вывод — Гомер говорит не о них. На вопрос же, о ком говорит Гомер, Эратосфен и Аполлодор (возможно, и Аристарх, но информация об этом отсутствует) отвечали — Гомер их просто выдумал, а добродетельных кочевников не было и нет. Полемика с Эфором по этому вопросу облегчалась, вероятно, еще тем, что он предлагал изменить гомеровский текст, внеся в него дополнительный союз τε, так что александрийцы могли выступить с выгодных позиций защитников традиционного текста.

По существу, точку зрения александрийцев, хотя, пожалуй, и в несколько ином варианте, чем у Аристарха, излагает Никанор, фрагмент сочинения которого сохранился в схолиях рукописи А, причем он прямо ссылается на александрийского схоларха: πολλών εΐρημένων περί τούτων πολλοίς, βέλτιον, ώς Αριστάρχω έδόκει, και χωρίς τού συνδέσμου προφέρεσθαι τον στίχον καί διαστέλλειν βραχύ μετά τε τήν πρώτην λέξιν καί μετά τήν δευτέραν, ίνα τά έθνη πολλά καί τό δικαιοτάτων κοινόν έπί πάντων νοούμενον μείζονα τήν ιστορίαν έμφαίνη. Никанор, таким образом, относит слова δικαιο-τάτων άνθρώπων не только к Αβίων (как и Аристарх он считает это слово этнонимом), но и «ко всем народам». Он говорит к тому же έθνη πολλά, то есть «многие народы», явно имея в виду, что их больше двух. Следовательно, по меньшей мере два, а возможно и все три предшествующих слова, он также считает не эпитетами, а этнонимами. Отличие его трактовки от аристарховой в изложении Аполлония Софиста состоит, прежде всего, в том, что он разделяет запятой слова γλακτοφάγων и άβίων и, следовательно, не может связывать их друг с другом. Первое слово он может считать только эпитетом к предыдущему или самостоятельным этнонимом⁶⁶. Трактовка Никанора, таким образом, практически совпадает с трактовкой текста Аполлодором (в первом из двух упомянутых вариантов). Кроме того, содержащееся в начале его фрагмента указание «как считает Аристарх» вполне можно относить не только к написанию стиха без второго τε, но и к расстановке запятых. При таком понимании надо будет, правда, предполагать неточность в справке Аполлония Софиста, а согласованное мнение Аполлодора и Никанора приписывать также и учителю первого из них Аристарху. Принятое современными комментаторами толкование этого фрагмента как содержащего несогласие с Аристархом базируется лишь на его сравнении со свидетельством Аполлония Софиста.

Еще один вариант, по существу близкий к разобранному, но существенно отличающийся от него по форме, также излагается Аполлонием Софистом в соответствующей статье его словаря: οί δέ κατά τών όνοματικώς λεγομένων Αγαυών πάντα έπίθετα λέγεσθαι, τούς Ιππημολγούς, τούς δικαιοτάτους καί άβίους γλακτοφάγους. Таким образом, безымянные комментаторы, которых имеет в виду Аполлоний, считают, что Гомер называет здесь лишь один народ по имени агавы, а все остальные слова являются эпитетами к нему, причем эпитеты γλακτοφάγοι и άβιοι между собой тесно связаны (например, один поясняет другой). То же толкование текста можно найти и у Стефана Византийского (s.v. Αβιοι): οί πλείους δέ τών ύπομνηματιστών έπίθετά φασι τών Αγαυών τό γλακτοφάγων καί τό άβίων. Следовательно, весь ряд слов после άγαυών считается эпитетами к нему. Речь идет, таким образом, об «агавах, доителях кобылиц, млекоедах и ненасильниках (или другое толкование слова άβιοι), справедливейших из людей». Авторство этой версии толкования текста неизвестно, ясно лишь, что она находится вне рамок и эфоровской традиции, и, скорее всего, александрийской школы. Вряд ли она имела большое влияние, хотя к нему присоединился, например, Дионисий Периэгет (298), также считавший слово Αγαυοί этнонимом.

Очевидно, наряду с приверженцами новых, эфоровских и александрийских, толкований текста сохранялись и сторонники его старого понимания, о чем можно найти свидетельства в схолиях. Подобное понимание текста сохранилось в схолиях А и Τ: Αγαυοί όνομα έθνους· ίππους δέ άμέλγον-τες ούτοι τώ γάλακτι έτρέφοντο — «Агавы, название народа. Они доят лошадей и питаются молоком», ср. Ge: άγαυούς δέ τινες μέν λαμπρούς, τινές δέ όνομα έθνους ίππους άμέλγοντος καί τώ γάλακτι τούτων τρεφομένου — «άγαυούς некоторые (переводят) ‘славные’, а некоторые — как имя народа, доящего лошадей и питающегося их молоком» (ср. Apol. Soph. s.v. άγαυόν; Hesych. s.v. άγαυοί). Последние слова не оставляют сомнения в том, что авторитет схолиастов считает слова ιππημολγών γλακτοφάγων эпитетами этнонима Αγαυοί. Наряду с этим этнонимом во всех схолиях этнонимом считается также Αβίων, что фактически соответствует гесиодовскому и эсхиловскому пониманию текста.

Того же традиционного взгляда придерживался и другой знаменитый александриец — Каллимах, который, вероятно, возглавлял александрийскую библиотеку до Эратосфена. В своем «Гимне к Артемиде» (III, 251-258) он упоминает широко известный в эллинистической Малой Азии эпизод (ср. ниже, 2.1.4 об его использовании в качестве исторического аргумента в земельной тяжбе между Самосом и Приеной в 283/2 г. до н. э.): набег киммерийского царя Лигдамиса, который, среди прочего, угрожал разрушить храм Артемиды Эфесской. Демонстрируя свою эрудицию, ученый поэт объединяет здесь в одном рассказе элементы различного происхождения. Это, прежде всего, малоазийская, а возможно и эфесская храмовая традиция, согласно которой Лигдамис захватил значительную часть Ионии и угрожал эфесскому святилищу, однако вскоре погиб, причем его гибель приписывалась мести Артемиды. Кроме упомянутого письма Лисимаха самосцам⁶⁷ эту традицию отражает и Страбон (I, 3, 21). Сопоставление с данными аккадских текстов доказывает высокую достоверность этой традиции, которой, среди прочего, было известно и место смерти Лигдамиса — Киликия⁶⁸. Каллимах использовал эту традицию и в другой своей поэме Αίτια, от которой сохранились лишь фрагменты (fr. 75, 23 Pfeiffer). В «Гимне к Артемиде» Каллимах комбинирует ее с геродотовским (IV, 11 — 12) или подобным ему рассказом о том, что киммерийцы пришли в Азию из нынешней Скифии, с берегов Боспора Киммерийского. При этом он не отказывает себе в удовольствии попутно дать ученое толкование названия Боспора, называя его βοός πόρον Ίναχιώνης — «брод Коровы, дочери Инаха», т. е. Но. Кроме того, Каллимах использует и гомеровский пассаж: киммерийцы получают гомеровский эпитет ίππημολγοί, причем в той же метрической позиции, что в «Илиаде». Такое употребление свидетельствует о том, что Каллимах понимал гомеровский текст на традиционный манер, как автор «Каталога» и Эсхил. В самом деле, у Каллимаха и речи нет об идеализации киммерийцев: их царь Лигдамис характеризуется как υβριστής и δειλός βασιλέων, да и само намерение разрушить храм Артемиды говорит за себя. Все это совсем не вяжется со «справедливейшими из людей». Можно полагать, следовательно, что Каллимах, как и другие ранние авторы, разделял в гомеровском пассаже доителей кобылиц-млекоедов и справедливейших абиев. Нельзя исключать и того, что Каллимах в данном случае имел в виду также и упоминавшийся пассаж «Каталога женщин», и трагедию «Прометей Закованный» Эсхила, или один из этих текстов. То, что автор «Каталога» относит гомеровский эпитет к скифам, а Каллимах — к киммерийцам, не препятствует этому предположению. Как это нередко случалось у эллинистических и более поздних авторов, Каллимах явно воспринимает киммерийцев как один из скифских народов и, в отличие от Геродота, вовсе не считает их противниками скифов. В самом деле, киммерийцы Лигдамиса, по его мнению, собирались возвращаться «в Скифию» (что невозможно, если следовать версии Геродота), и лишь месть Артемиды помешала им сделать это. В обоих текстах, гесиодическом (fr. 151 Merkelbach — West) и эсхиловском (Prom. 709-710), в качестве важного этнографического признака скифов упоминается то, что их жилища расположены на повозках. Очевидно, именно они подразумеваются под упомянутыми в строке 257 повозками киммерийцев, стоявшими в долине Каистра. Наконец, именно в эсхиловской трагедии (Prom. 729 — 734) впервые в известной нам литературе название киммерийского Боспора возводится к легенде о его пересечении Ио. Предположение, что эта этимология заимствована Каллимахом именно у Эсхила, не будет слишком смелым. Итак, рассмотренная выше «александрийская» интерпретация гомеровского текста по-видимому еще неизвестна Каллимаху, который воспринимает гомеровский текст так же, как ранние авторы⁶⁹. Не соблазняется он и эфоровской интерпретацией. Таким образом, можно предполагать, что «александрийская» интерпретация была впервые предложена Эратосфеном, принадлежавшим к более младшему, чем Каллимах, поколению.

Наконец, здесь следует процитировать комментарий к «Илиаде» Евстафия (916, 9), который излагает две разных точки зрения на понимание соответствующего текста: και άγαυών 'Ιππημολγών, έφ’ ών, ώς φασιν οί παλαιοί, άδηλον είτε τό άγαυών έθνους έστίν όνομα, τό δέ ιππημολγών έπιθέτως λέγεται, ή καί έμπαλιν τό μέν άγαυών έπίθετον, ίσον τώ ευειδών, τό δέ ιππημολγών κλήσις έθνική — «и благородных гиппемолгов, из которых, как говорят древние, неясно, άγαυών ли название народа, а (слово) ιππημολγών сказано как эпитет, или же наоборот άγαυών — эпитет, однозначный ευειδών, а ιππημολγών — этническое название».

⁶⁵ См. Pfeiffer 1978, 191 ff, 306ff.

⁶⁶ Ср. Friedlaender 1857, 224.

⁶⁷ Welles 1966, 46-51, № 7; IG XII, 6, pars 1 (2000), 115-119, № 155.

⁶⁸ Ivantchik 1993, 114-124; Иванчик 1996, 119-122.

⁶⁹ Ср. Rengakos 1993, 146.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 6927

загрузка...

Другие книги по данной тематике