Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Аскольд Иванчик.   Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII-VII вв. до н.э.

1.1.7. Полемика Страбона с его предшественниками

Пересказав точку зрения Посидония, Страбон возражает ему, в частности, в вопросе о толковании термина άβιοι, приводя многочисленные примеры, противоречащие тезису о безбрачии фракийцев и, соответственно, мисийцев — в частности, свидетельства о многоженстве гетов. Нимало не сомневаясь в правоте Посидония по поводу того, что жизнь без женщин — не совсем жизнь, он критикует его толкование с другой точки зрения. По мнению Страбона, именно женщины являются носителями благочестия — они побуждают мужей приносить жертвы и соблюдать праздники, а одинокие мужчины редко бывают благочестивы. Поэтому в толковании Посидония он находит противоречие — невозможно жить без женщин и быть благочестивым. Взамен посидониевскому толкованию он предлагает понимать άβιοι как άμάξοικοι в соответствии с, очевидно, весьма распространенным к его времени толкованием.

Наконец, и само отождествление гомеровских коневодов с фракийцами и мисийцами отвергается, хотя Страбон не акцентирует свое несогласие с Посидонием, а взамен предлагается отождествление с άμάξοικοι Σκύθαι και Σαρμάται. В подтверждение приводится сходство этнографического облика и уже упоминавшиеся эсхиловские цитаты. Здесь же Страбон резко критикует Эратосфена и Аполлодора за их сомнения в познаниях Гомера, солидаризуясь при этом с Посидонием (VII, 3, 7), сочувственно цитирует Эфора и излагает собственную точку зрения на вопрос.

Из всех изложенных построений Страбону ближе всего, пожалуй, Эфор, но имеются и значительные различия с его теорией. Прежде всего, он отличается от читателей Гомера доэфоровского времени и от самого Эфора тем, что усматривает в гомеровском тексте не два образа, а один — все эпитеты, имеющиеся в строках 5—6 после καί, он относит к одному народу, который без обиняков называет скифами и сарматами. Таким образом, он также невольно подпадает под влияние александрийской школы, поскольку такое толкование принадлежит именно ее представителям, хотя и ведет полемику в первую очередь как раз с ними. Второе важное отличие от Эфора состоит в том, что его идеализацию части скифов, а именно некого специально придуманного племени галактофагов (само описание идеальных скифов, очевидно, целиком зависит именно от Эфора), он переносит на всех скифов и сарматов (Эфор включал савроматов в число «злых» скифов). Обычное же возражение против идеализации скифов, состоящее в простой ссылке на реальные факты, которое заставило в свое время Эфора говорить о «плохих» и «хороших» скифах и служило главным аргументом для Эратосфена, Аполлодора и, возможно, других представителей александрийской школы, Страбон снимает достаточно изящно. Он говорит, что скифские нравы испортились под влиянием цивилизованных греков, которые внесли в среду неиспорченных скифов корыстолюбие и несправедливость, причем эта порча нравов началась у приморских скифов, которые первыми вступили в контакт с чужеземцами. Таким образом, те первые греки, которые вступили в контакт со скифами, сразу начали портить их нравы, и сами виноваты, что их потом убивали и поедали. Древние же скифы, которые были еще незнакомы с чужеземцами (а следовательно, по логике Страбона, им некого было убивать и грабить), были добродетельны, в точности, как их описал Гомер. Таким образом, Страбон заменяет изобретенный Эфором некий скифский народ, живущий неизвестно где, на всех скифов и сарматов, но живших неизвестно когда, а лучше сказать, во времена Гомера.

Трудно сказать, насколько оригинальна излагаемая Страбоном конструкция. Сходное построение до него предлагалось учеником Аристотеля Клеархом из Сол. Соответствующий фрагмент его сочинения сохранился в пересказе Афинея (fr. 46 Wehrli = Athen. XII, 524с), видимо, несколько искажающем оригинал. В начале этого рассказа говорится: ό Κλέαρχος τάδε ιστορεί· μόνον δέ νόμοις κοινοΐς πρώτον έθνος έχρήσατο τό Σκυθών είτα πάλιν έγένοντο πάντων άθλιώτατοι βροτών (Eur. Antig. fr. 158 Nauck) διά τήν ύβριν. В первых словах этого отрывка можно увидеть намек на «коммунизм» древних скифов, нравы которых впоследствии испортились вследствие их наглости и высокомерия (ύβρις) и роскоши. Однако этот рассказ, вероятно, отражающий знакомство как с идеализирующей скифов эфоровской традицией, так и с традицией об их жестокости и необузданности, существенно отличается от страбоновского. Здесь нет речи о том, что нравы скифов испортили цивилизованные греки, так что вряд ли можно предполагать зависимость Страбона от Клеарха. Впрочем, идея о том, что близость к морю ведет к порче нравов, которую использует Страбон, высказывалась еще Платоном (Plat. Legg. 704d— 705а), и она не чужда и ранним перипатетикам (Dicaearch. fr. 20 Wehrli). Отражение той же теории можно найти и у Арата (110—114), который в своем описании Золотого века противопоставляет мореплавание и земледелие и связывает господство олицетворенной справедливости (Δίκη) с тем временем, когда люди не знали мореплавания и торговли и кормились дарами земли70.

Следует особо отметить разницу в подходе к гомеровскому тексту между рассмотренными авторами от Эфора до Посидония и Страбоном. Если для первых их теории были первичны, а к гомеровскому тексту они обращались в поисках аргументов для подтверждения этих теорий, причем были готовы при случае и исказить его, и придумать подходящую им интерпретацию, пусть и не вполне убедительную, то для Страбона главной целью является, пожалуй, именно спасение репутации Гомера. Он создает собственные теории или излагает подходящие к случаю чужие для того, чтобы показать, что Гомер всегда был прав, причем следует привычному для себя пониманию его текста. Именно поэтому он резко возражает Эратосфену и Аполлодору, хотя их понимание текста наиболее близко к его собственному, с той лишь разницей, что они приписывают гомеровской фантазии то, что он считает реальностью, и солидаризуется с Посидонием, который понимает текст совсем иначе и дает совершенно иную его интерпретацию, но признает осведомленность Гомера.

Следует отметить в связи с этим появление у Страбона (кажется, впервые) названия сарматов рядом с именем скифов в качестве «расшифровки» гомеровских названий. Это очевидно анахронистическое толкование текста Гомера не могло появиться ранее III в. до н. э., когда сарматы сильно потеснили скифов в причерноморских степях, вскоре окончательно заняв их место на большей части этих пространств. Сарматы, таким образом, заменили собой скифов в качестве привычного современного названия степных кочевников, что и отразилось в страбоновском их отождествлений с гомеровским образом. Подобное отождествление в позднее время, весьма вероятно, стало своеобразным литературным штампом. Так, в стихотворной надписи, описывающей торжественное возвращение Герода Аттика в Афины в 176г. н.э. после встречи с императором Марком Аврелием в Сирмии (Паннония), говорится, что он вернулся άβίων άπό Σαυροματάων γαίης (v. 3-4)71. Марк Аврелий как раз в это время одержал ряд побед над северными соседями империи, благодаря чему и получил прозвище Sarmaticus. В этой надписи, очевидно, нет речи ни о какой идеализации северных варваров и упоминание абиев служит лишь своеобразной литературной орнаментации текста. Данная надпись показывает, однако, что соответствующая интерпретация этого пассажа Гомера ко II в. н. э. была уже настолько распространена, что стала своеобразным литературным топосом, а сам пассаж, как и комментарии на него, входил в число общеизвестных литературных образцов, и, возможно, включался и в школьные хрестоматии.



70 Несмотря на свое название, книга Hodren, Purcell, 2000 не имеет никакого отношения к данной проблеме.

71 Graindor 1912, 69-90; IG II/III2, 3606.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

А. И. Тереножкин.
Киммерийцы

Э. А. Томпсон.
Гунны. Грозные воины степей

Тамара Т. Райс.
Скифы. Строители степных пирамид

Валерий Гуляев.
Скифы: расцвет и падение великого царства

Герман Алексеевич Федоров-Давыдов.
Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов
e-mail: historylib@yandex.ru