Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Антонин Бартонек.   Златообильные Микены

Глава 17. Путь к шахтовым гробницам

Итак, цивилизации раннего бронзового века Эгеиды были созданы населением, относительно языковой принадлежности которого существуют лишь смутные догадки. Лишь где-то на рубеже III-II тысячелетий до н. э. на территории Греции появились новые пришельцы, которые, бесспорно, говорили на языке (или же на языках), относившемся к индоевропейской семье.147) Понятие этой языковой общности возникло в первые десятилетия XIX в., и с того времени лингвистам удалось с помощью сравнительного метода убедительно доказать генетическое родство большинства современных европейских и целого ряда неевропейских языков. В достаточной степени можно уже начертать схему отделения тех или иных языков от существовавшей некогда индоевропейской праязыковой общности.

Установление ряда праиндоевропейских слов, обозначающих растения (например, бук и др.) и животных (например, волк, лосось и др.), равным образом как и определение ареала распространения этих растений и животных в евразийском регионе привели к выводу, что индоевропейская праязыковая общность до того, как приобрела облик единого племенного образования с одним общим языком, проходила, по всей вероятности, процесс формирования в восточноевропейских степях между Вислой и Волгой. Эта языковая общность всегда отличалась в зависимости от занимаемой территории определенной неоднородностью, и внутри ее регулярно происходили те или иные изменения языкового характера. Только когда в IV—III тысячелетиях до н. э. отдельные составные части индоевропейской общности начали передвигаться в различных направлениях, в результате их постепенно растущей изоляции друг от друга стали проявляться более выраженные различия языкового плана. Однако при этом территориально близкие группы оказывали весьма сильное влияние друг на друга, поэтому существовавшие некогда представления о механическом разветвлении индоевропейских языков, пользовавшиеся особой популярностью в XIX в., [233] очень и очень далеки вследствие своей схематичности от реально протекавшего процесса. Этот процесс, безусловно, был чрезвычайно сложным и запутанным настолько, что определить его протекание можно только с весьма малой степенью достоверности. Исключительную роль в нем играли постоянные внешние воздействия языкового плана, оказывавшие влияние на отдельные группы индоевропейцев. Прежде всего это имело место в более развитой в культурном отношении средиземноморской и переднеазиатской среде, где индоевропейские языки вступали в тесный контакт с местными языками, значительно отличающимися от них грамматическим строем и намного более богатыми лексически. Так, в течение II—I тысячелетий до н. э. образовался целый ряд самостоятельных индоевропейских языков, ставших уже непонятными для носителей других языков той же семьи, а за последние два тысячелетия тенденции к расхождению еще более усилились.

Современную классификацию индоевропейских языков можно упрощенно представить следующим образом.

А. Языковые группы и языки, существующие вплоть до настоящего времени:

1) Индоиранская группа, подразделяющаяся на две подгруппы: индийскую (древнейшие письменные памятники относятся к XIV в. до н. э.) и иранскую (памятники с VII в. до н. э.).

2) Армянский язык (с V в. н. э.).

3) Греческий язык (с XV в. до н. э.).

4) Албанский язык (с XVI в. н. э.) — вероятно, рудимент так называемых иллирийских языков (древние иллирийцы обитали приблизительно на территории современных Югославии и Албании).

5) Латинский язык (с VI в. до н. э.)148) — основа романских языков.

6) Кельтская группа — в настоящее время языки этой группы сохранились только в Ирландии (с VI в. н. э.), Шотландии, а также в Уэльсе и французской Бретани.

7) Германская группа (с IV в. н. э.).

8) Балтийская группа (литовский и латышский языки, оба с XVI в., а также мертвый прусский язык, засвидетельствованный памятниками XIV—XVI вв.).

9) Славянская группа (с IX в.). [234]

Б. Мертвые языковые группы и языки:149)

10) Анатолийская группа — мертвые индоевропейские языки Малой Азии. Во II тысячелетии до н. э. к ним относились хеттский клинописный (XVII—XII вв. до н. э.), лувийский и палайский, а в I тысячелетии до н. э. засвидетельствованы «хеттский иероглифический», лидийский и ликийский языки — по всей вероятности, продолжатели лувийского языка.150)

11) Фракийская группа. Фракийцы населяли территорию современной Северо-Восточной Греции и Болгарии. Их языку были родственны языки даков и гетов, обитавших на территории современной Румынии, и, возможно, языки некоторых древних народов северо-запада и севера Малой Азии — такие, как фригийский и вифинский. Некоторые исследователи включают в эту группу и армянский язык, но, по-видимому, ошибочно. Представляется, что сюда же относился и древний македонский язык.151)

12) Оскско-умбрская группа (мертвые языки осков, умбров и некоторых других индоевропейских племен, обитавших главным образом в гористых областях Средней Италии).

13) Венетский (мертвый язык венетов, населявших в древности Северо-Восточную Италию).

14) Тохарские языки (мертвая языковая группа с письменными памятниками V—VII вв. н. э., найденными в китайской провинции Синьцзян).

Конечно, четыре тысячи лет назад различия между этими языками были значительно менее существенными. Поэтому не исключено, что в формировании греческого этноса принял участие целый ряд пришлых индоевропейских племенных групп. Считается, однако, общепринятым, что основная масса индоевропейских пришельцев, ставшая впоследствии ядром более поздних греков, прибыла в элладский регион с севера и в самом начале бронзового века, т.е. около 2000 г. до н. э. Теория А. Эванса, относящего появление греков только к 1200 г. до н. э., в настоящее время опровергнута в связи с осуществленной М. Вентрисом дешифровкой линейного письма Б. Для периода около 1600 г. до н. э., также рассматривавшегося в качестве приблизительной даты прихода греков, какие-либо признаки [235] культурного разрыва отсутствуют. При этом напрашивается вопрос: нельзя ли отодвинуть дату прихода греков (или вообще индоевропейцев) еще далее в прошлое? Часть исследователей отрицает такую возможность, однако в последнее время все большее число ученых допускает возможность того, что еще до греков на элладские земли пришла какая-то другая, «догреческая» группа индоевропейцев. Выше уже упоминалось, что «Дом черепиц» в Лерне был уничтожен в результате какого-то нашествия еще около 2200 г. до н. э. и что почти повсеместно в Арголиде и Коринфии, а в отдельных случаях и на Кикладах имел место значительный культурный разрыв на 200 лет ранее, чем на прочих землях континентальной Греции. Это заставило Дж. Л. Кескея выдвинуть предположение, что в течение раннего бронзового века индоевропейское население появлялось на территории Арголиды и, очевидно, также в районе Коринфа и на Кикладских островах в общей сложности дважды.152)

Впервые это произошло около 2200 г. до н. э. В Арголиде, где находились основные центры всего Эгейского мира, пришельцы встретили тогда решительный отпор со стороны большей части населения и вынуждены были прибегнуть к насилию, следствием чего явились многочисленные разрушения арголидских поселений. Только в весьма редких случаях здешние селения, по-видимому, покорились пришельцам и тем самым избежали уничтожения. Поскольку в то время аналогичные процессы имели место также и в области Коринфа и на Кикладах, возможно, что это вторжение в Эгеиду осуществлялось через море в направлении с востока на запад и, по всей вероятности, было вызвано миграцией индоевропейских лувийцев — близких родственников хеттов, которые проникли на юг и юго-запад Малой Азии предположительно еще где-то около 2300 г. до н. э. Само собой разумеется, что это только гипотеза, умозрительно объясняющая некоторые объективно существующие археологические открытия. Поскольку уничтожение отдельных поселений около 2200 г. до н. э. является достоверным фактом и предположения о приходе нового населения носят характер вполне приемлемой теории, отождествление этого населения с индоевропейцами, и в особенности с лувийцами, представляется одной из вероятных гипотез.

Некоторое время спустя в элладско-кикладском регионе появились новые пришельцы (по мнению Дж. Л. Кескея, этнически близкие тем, кто совершил первое нашествие) — [236] ядро будущего собственно греческого населения. В Арголиде, Коринфии и на Кикладах они встретили уже население, схожего с ними образа жизни и говорящее на родственном им языке. Поэтому их закрепление на новых местах проходило в большинстве случаев мирным путем, результатом чего явились не уничтожение ранее существующих селений, а лишь некоторые частичные изменения, довольно хорошо засвидетельствованные археологически. Так, в Лерне приход нового населения датируется, согласно данным радиоуглеродного анализа, временем незадолго до 1948 г. до н. э. ± 117 лет. И наоборот, в прочих областях греческого мира — там, где пришельцы встретили более древнее население иной этнической принадлежности, — они беспощадно убивали, грабили и разрушали их селения. Эта гипотеза о двух волнах индоевропейских пришельцев имеет интересную параллель в греческой мифологии о племени «божественных» пеласгов. Ко времени прихода греков пеласги будто бы населяли многие районы Эгеиды, и греческие легенды исполнены самого искреннего восхищения ими, в чем действительно можно усматривать отражение воспоминаний о древнем этническом родстве.

И еще несколько слов о второй волне пришельцев. Согласно традиционной точке зрения они прибыли с севера через Фессалию. Существует, однако, и гипотеза о приходе греков из-за моря с востока,153) т.е. из Малой Азии, где после разрушения Трои V в конце XIX в. до н. э. появилось новое население, некоторые стороны материальной культуры которого обнаруживают сходство со второй волной пришельцев, появившихся в материковой Греции (сходство керамики, а также разведение лошадей, ранее не известных в Эгеиде). Большинство ученых выступает против этой гипотезы, указывая на трудности, связанные с перевозкой лошадей через море, причем некоторые предлагают следующее объяснение упомянутых аналогий. От массива индоевропейского населения, двигавшегося в течение III тысячелетия до н. э. на юг вдоль западного побережья Черного моря, где-то к северу от устья Дуная отделилась часть племен, которая двинулась далее вдоль северного, восточного и южного берегов Черного моря и в конце XIX в. до н. э. достигла северо-западного побережья Малой Азии, где и явилась причиной разрушения Трои V эпохи ранней бронзы.

Но и те ученые, которые не принимают этой довольно смелой гипотезы, все же считают возможным, что по своему происхождению греки и троянцы были «родными» (или [237] в крайнем случае «двоюродными») «братьями», что, однако, не помешало им впоследствии вести между собой на редкость упорную и ожесточенную войну. При этом движение предков будущих греков вдоль западного побережья Черного моря во Фракию и Македонию и далее на юг мимо Олимпа представляется сегодня в значительно более ясном свете благодаря как новейшим археологическим исследованиям, проведенным в этих областях, так и результатам анализа различных мифологических традиций.

Однако культура, которую принесли с собой эти новые пришельцы, настолько уступала достижениям раннего бронзового века, что должно было пройти целых триста лет, прежде чем материковая Греция смогла воспринять от нее что-либо положительное. Среднеэлладский период (СЭ, 2000—1550 гг. до н. э.) был, в сущности, лишь длительной подготовкой предков будущих греков к небывалому культурному подъему позднеэлладского или микенского периода (ПЭ, 1550—1050 гг. до н. э.). За исключением высококачественной минийской керамики, изготовлявшейся уже на гончарном круге, и матово-расписных керамических изделий, выполнявшихся еще вручную и напоминавших старые эгейские и кикладские полуглянцевые образцы, памятники материальной культуры, сохранившиеся от среднеэлладского времени, не заслуживают большого внимания.

Жилища этого времени были тесными и оканчивались с одной стороны полукруглым завершением — так называемой абсидой (в Лерне этот тип встречается еще в период РЭ III). При этом главное помещение и далее остается прямоугольным, с круглым очагом и прихожей — здесь снова выступает архитектонический принцип мегарона. Большинство поселений не имели стен. Выразительное исключение представляет собой укрепленное поселение, открытое в Мальфи на севере Мессении. Все среднеэлладские гробницы очень бедные. Покойников зачастую хоронили внутри ограды или же в фундаменте домов, а в ряде случаев их укладывали в простые ящиковые могилы, облицованные каменными плитами. Только памятники завершающего периода этой эпохи, и в особенности первые настоящие шахтовые гробницы в Микенах, относящиеся уже к самому ее концу, указывают на возросшую степень имущественного накопления и стремительный подъем уровня культуры.

Сходную картину представляют и находки, сделанные [238] на Кикладских островах. После самого блестящего периода в истории кикладской культуры, завершившегося около 2200 г. до н. э., в последующие века здесь тоже имел место упадок, и после этого кризиса Киклады как самостоятельный культурный регион так уже больше никогда и не оправились. Скудность археологического материала, датируемого началом среднего бронзового века, вынуждала даже предполагать, что Киклады в этот период вообще не были заселены. Эта точка зрения в настоящее время опровергнута новыми находками, однако некоторые из Кикладских островов все же, по-видимому, оставались в переходный период без населения. Во время нового культурного подъема значительно усиливается влияние Крита, некоторые острова вскоре становятся зависимыми от него если не в политическом, то во всяком случае в экономическом отношении. Это относится, в частности, к Кифере, Мелосу, Фере и Кеосу. Следы критских колонистов появляются уже около 1700 г. до н. э. и на побережье Малой Азии (в Милете), и на острове Родос. Зато на северо-западе Малой Азии в районе Трои и далее продолжает развиваться культура, чем-то напоминающая элладскую. Здесь изготовляется керамика, родственная среднеэлладской минийской, поддерживаются тесные торговые контакты с материковой Грецией.

Средний бронзовый век явился, таким образом, для элладско-кикладско-троянского региона эпохой относительного упадка и подлинного культурного застоя. Только изредка в том или ином месте проблескивает слабый свет археологических находок, частично освещающих некоторые стороны жизни того времени, которая представляется значительно более убогой в сравнении со вторым этаном раннего бронзового века. И почти ничто не указывает здесь на то, что еще до окончания бронзового века мы сможем с изумлением заглянуть в первые шахтовые гробницы Микен, которые будут знаменовать собой приближение новой эпохи зрелой культуры на материке. Подчеркнем, что древнейшие из этих гробниц относятся ко второй половине XVII в. до н. э., т.е. еще к среднеэлладскому периоду. Но прежде чем мы уделим им более пристальное внимание, остановимся на некоторое время на острове Крит, который именно в период упадка элладской и кикладской культур в начале II тысячелетия до н. э. начинает поступательное движение к высотам своего небывалого расцвета среднеминойской эпохи.

Развитие Крита в начале бронзового века неясно. Представляется, [239] что в ряде наиболее важных критских местностей ранние минойские слои полностью отсутствовали. Ученые, как правило, объясняют это тем, что перед постройкой мощных среднеминойских дворцов раннеминойские слои удалялись, и указывают на открытие памятников ранней бронзы в недавно исследованной местности Като-Закро на востоке Крита, где достаточно хорошо представлены слои как раннего, так и среднего бронзового века.

На рубеже III—II тысячелетий до н. э. на Крите начинается строительство поселений определенно городского типа. Их центрами становятся дворцы, архитектура которых вскоре достигает уровня, заслуживающего восхищения. Эти дворцы не имели укреплений, поскольку критские властители чувствовали себя на своем острове в полной безопасности. Главные дворцы этой эпохи возникают в центральной части Крита — в Кноссе, Маллии и Фесте. Все три дворца существовали вплоть до XV в. до н. э. На протяжении их длительной эволюции мы можем четко выделить два этапа в истории дворцов — периоды древних и новых дворцов, причем хронологический рубеж между ними проходит приблизительно около 1700 г. до н. э. Мы не располагаем сколько-нибудь подробными данными об эволюции строительства древних дворцов, однако известно, что с самого начала своего существования это были обширные сооружения, возводившиеся вокруг центрального прямоугольного двора.154

Богатства критских владык и блеск их дворцов, почти полное отсутствие угрозы вражеского вторжения, безопасные морские пути, открытые для иноземной торговли, исключительная творческая одаренность населения Крита — все это заметно отличает Крит среднего бронзового века как от соседнего с ним убогого мира остальной Эгеиды, так и от мира великой славы и великой культуры, но вместе с тем мира непрерывных войн, каковыми были страны Ближнего Востока (Передняя Азия, Египет). Однако произошел ряд землетрясений, и около 1700 г. до н. э. критские дворцы внезапно оказались лежащими в развалинах.

Впрочем, возможности критской цивилизации тогда были еще далеко не исчерпаны. Спустя несколько десятилетий в Кноссе, Фесте и Маллии уже возводятся новые дворцы, а со временем к их числу присоединяются и другие, из которых к настоящему времени наиболее обстоятельно раскопан дворец в Закро на востоке Крита, а на западе острова археологическими исследованиями надежно [240] установлено существование дворцового комплекса в древней Кидонии (современная Хания). Все эти дворцовые сооружения получают в XVII—XVI вв. до н. э. ту планировку, которая сохранилась фактически вплоть до их окончательного разрушения. На развалинах, в которые превратились дворцы после крупного землетрясения, около 1700 г. до н. э. возникает критский художественный натурализм, основу которого составляет изображение сцен живой природы как на керамических и прочих изделиях прикладного искусства малых форм, так и на фресках, украшающих стены дворцов.

Но около 1580 г. до н. э. снова содрогнулась земля и дворцовые сооружения вновь оказались повергнутыми в руины. И вновь из разрушенного старого рождается еще более замечательное новое. Как показывает произведенная на основании данных археологии реконструкция, Кносский дворец приобретает вскоре в той или иной степени свой окончательный облик.

Непрерывное многовековое развитие, хотя и нарушаемое время от времени естественными катастрофами, позволило Криту превратиться в процветающую в культурном, экономическом и политическом отношениях средиземноморскую державу первостепенного значения, соперничавшую в культурном и экономическом плане с обоими главными центрами цивилизации того времени — Египтом и Месопотамией. При этом создается впечатление, что общественной структуре Крита в значительно большей степени было присуще чувство гражданственности, чем современным ей крупным государственным образованиям Ближнего Востока. Властитель как высший представитель государственной власти никогда не выступает в критском изобразительном искусстве на первом плане. Не встречаем мы здесь и военной тематики, а религиозное чувство передается главным образом посредством изображения культовых отправлений или символики, но никогда — изображением божеств. Все это было следствием длительной истории, не знающей войн и притязаний на великие завоевания. Не следует упускать из виду и того обстоятельства, что на Крите не существовало монументальных храмов. Представляется, что их функции выполняли дворцы (а при случае и иные сооружения) и находящиеся в них святилища. Вспомним при этом, что дворец в Кноссе назывался «Лабиринтом», что первоначально означало «Дом двойной секиры», а двойная секира играла важную роль в культовой символике Крита. [241]

Естественная катастрофа, происшедшая около 1580 г. до н. э. и ставшая концом среднеминойской (СМ I-II, около 2000—1580 гг. до н. э.) и началом позднеминойской (ПМ I-II, около 1580—1050 гг. до н. э.) эпох, привела к тяжелым последствиям на Крите и отрицательным образом сказалась на его внешней торговле. Например, в Египте следы ввоза позднеминойской керамики отсутствуют примерно с 1580 до 1510 г. до н. э. (ПМ I А), причем именно в это время в Египте появляется микенская керамика из материковой Греции. Крит окончательно преодолел этот застой только в конце XVI в. до н. э. Кроме находок собственно критских изделий этот перелом подтверждается и тем фактом, что первой третью XV в. до н. э. датируются фрески из гробниц в Фивах Египетских с изображениями критских посланцев, подносящих дары. При этом на фресках отмечается определенное противоречие, которое заслуживает более подробного освещения. Речь идет о фресках из четырех гробниц, из которых две более ранние (одна датируется временем около 1490 г. до н. э., а вторая почти на пятнадцать лет младше), несомненно, указывают, учитывая время их возникновения, на минойский, доахейский Крит. Третья гробница сооружена около 1470 г. до н. э. Находящаяся в ней фреска первоначально представляла критских посланников в таких же одеждах, какие изображены в предыдущих гробницах, т.е. в типично минойских передниках, спускающихся сзади на ноги, в то время как спереди с пояса свисает только какой-то привесок. Но спустя некоторое время эта одежда на фреске в третьей гробнице была перерисована таким образом, что получила вид передника, охватывающего весь корпус и ниспадающего спереди длинным углом, чем обнаруживает сходство с мужской одеждой материковой Греции. Часть исследователей считает, что перерисовка одежды связана с политическими изменениями на Крите, когда после происшедшей в Эгеиде крупной катастрофы, вызванной извержением вулкана на острове Фера около 1470 г. до н. э., власть в Кноссе захватили микенские ахейцы. Хорошо согласуется с этим предположением и тот факт, что фреска из четвертой гробницы, датируемая третьей четвертью XV в. до н. э., представляет уже именно те одеяния, с которыми мы встречаемся в перерисованном варианте в третьей гробнице и которые можно считать типичными для тогдашнего населения материковой Греции.

Однако это не единственное любопытное [242] обстоятельство, указывающее на возможную смену власти и установление ахейского влияния в Кноссе. Как мы уже упоминали, во второй половине XV в. до н. э. (ПМ II) в памятниках изобразительного искусства в Кноссе начинает прослеживаться ярко выраженная тенденция к орнаментированной схематизации художественных элементов, в частности в керамике, на фресках и печатях. Отмеченная особенность обнаруживает весьма показательное сходство с аналогичными предметами элладского региона, особенно с микенской керамикой того времени, и является важным аргументом в пользу той точки зрения, что на рубеже XV—XIV вв. до н. э. в восстановленном Кноссе господствовали греки.

Впрочем, оставим Крит, который после разрушительной вулканической катастрофы утрачивает свою прежнюю роль ведущей культурной и экономической силы Эгеиды и становится всего лишь одной из частей Микенского мира, центральное место в культуре которого теперь уже полностью принадлежит материку. Мы снова возвратимся на несколько веков назад — во времена шахтовых гробниц, когда микенские ахейцы впервые оказались стоящими ко главе культурного развития Эгеиды. На Крит мы еще вернемся, но уже в то время, когда под влиянием критской культуры ахейцы достигнут такого уровня, что их можно будет с полным на то основанием называть законными наследниками критских традиций.


147) Об индоевропейских языках см.: Crossland R. А. — САН, I, 2. (См. также, например: Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 1980; Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Индоевропейский язык... Т. I, с. 371-428. — Примеч. пер.)

148) Правильнее было бы говорить об италийской группе, которая подразделялась на латино-фалискскую и оскско-умбрскую ветви. Кроме италийских на территории Италии в древности имели место распространение и другие языки, как индоевропейские, так и неиндоевропейские — этрусский, мессапский, венетский, лигурийский, кельтский. Учитывая последующее развитие из латинского романских языков, можно также говорить об италийско-романской группе (не путать с итало-романской группой современных романских языков! — Примеч. пер.)

149) Кроме упомянутых здесь языков существовал еще целый ряд мертвых индоевропейских языков и даже языковых групп. Таковыми были, например, иллирийские (некоторые ученые относят сюда, в частности, мессапский или гипотетически реконструируемый пеласгский). Унифицированная общепринятая классификация индоевропейских языков (в частности, мертвых) еще не создана. (Примеч. пер.)

150) Языки анатолийской группы (хеттский, лувийский, палайский, «язык хеттских иероглифов» и исторически продолжающие их «новые» языки I тысячелетия до н. э. — лидийский, ликийский и, возможно, карийский) представляют особый интерес для исследования этнокультурных процессов, происходивших в Эгеиде в эпоху бронзы, поскольку они являются не только родственными греческому (и гипотетическому пеласгскому), но и вступали с ним в непосредственный контакт. (Примеч. пер.)

151) Языки этой группы представлены памятниками письменности крайне скудно, поэтому их исследование сопряжено с целым рядом трудностей. Однако не исключено, что фракийский элемент играл существенную роль в древнейшей истории Эгеиды. Краткое описание языков фракийской группы см.: Нерознак В. П. Палеобалканские языки. М., 1978. (Примеч. пер.)

152) Caskey J. L. — САН, II, 1, с. 135 и сл.

153) Взгляда о приходе протогреческих племен из Малой Азии придерживаются, в частности, Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов (Индоевропейский язык... Т. I, с. 898-908). Дискуссию по поводу их индоевропейской теории см.: ВДИ, 1960, № 3, с. 3-27; 1981, № 2, с. 11-33; 1982, № 3, с. 3-30, № 4, с. 11-25; 1983, № 3, с. 31-37. (Примеч. пер.)

154) О Крите эпохи бронзы см.: Press L., 1972; Platon N., 1966; Hood M. S. F., 1971; Faure Р., 1978, а также литературу, указанную в примечаниях к главам 3, 7, 16.

загрузка...
Другие книги по данной тематике

Ю. К. Колосовская.
Паннония в I-III веках

Глеб Благовещенский.
Юлий Цезарь

А. В. Махлаюк.
Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

А. Кравчук.
Закат Птолемеев

Р. В. Гордезиани.
Проблемы гомеровского эпоса
e-mail: historylib@yandex.ru