Глава 6. Те, кому было хуже всех, или Сухой шумный остаток
НЕОБРАТИМОСТЬИстория редко позволяет вернуться назад. Необратимость ее событий настраивает на торжественный лад, а то и попросту пугает. После исчезновения Страны ашкенази еврею стало попросту некуда возвращаться. Как в страшной легенде или сказке: обернешься — а обратный путь заваливается огромными камнями. То есть еврей может, конечно, приехать в Витебск, Минск, Винницу, Львов, пройтись по кварталам, где когда-то жили предки. Можно приехать и в местечки, где когда-то ашкенази составляли до 90 % населения. …Ну и что? Евреев-то там все равно нет. Такой поход по родным местам может устроить и русский. Давайте поедем в бывшие русские кварталы Парижа, обнажим головы у православной церкви Сен-Женевьев-де-Буа, на православном русском кладбище. Давайте поедем в когда-то русские, а ныне китайские города: Харбин и Дайрен, который, вообще-то, Дальний. Это китайцы называют его Дайрен. Да что Франция или Китай! Давайте направимся в Киев, в воспетый Булгаковым Киев, чтобы еще раз наполнить свой взор обликом этого старинного русского города. Русского?! Нет, Киев уже давно не русский. В 1981 году мы с матерью поехали в этот город, предали земле сестру бабушки — последнюю, кто остался в Киеве из всей родни. Тогда еще были живы дряхлые старики, осколки того, булгаковского, Киева. Но и тогда они напоминали жалкие ошметки когда-то промчавшейся жизни. А нынешний Киев — это украинский город, и с этим ничего нельзя поделать. Можно засмеяться, можно заплакать, можно побиться головой об стенку, выстрелить в висок, напиться до помрачения ума или прыгнуть с пятого этажа… Но вот исправить ничего уже нельзя. Так и еврей может поехать в Вильно, Краков или Киев… Ну и что? В Киеве есть витрина, где восковые муляжи изображают еврейского портного и его семью. В Кракове остался музейный квартал Казимеж, бывший еврейский город. В нем даже работают еврейские ресторанчики, где подают цимес и фаршированную щуку, а молодежь танцует еврейские танцы… Только вот беда: ресторанчики предназначены для туристов, а у танцоров одновременно черные шапочки-кипы на макушках и тяжелые серебряные кресты на шеях. Это поляки, католики; это они поют еврейские песни, танцуют еврейские танцы. — Зачем вы это делаете, ребята?! — Чтобы народная традиция продолжалась. …Но точно так же и китайцы в Харбине открыли ресторан «Русь», и в нем танцуют в сарафанах и поют русские фольклорные песни. Есть разница? Разумеется, кое-где в бывшей черте оседлости проживают еще старики, говорящие на идиш между собой, — между такими же одинокими, нищими, доживающими свой век. Великолепны грустные и умные заметки Кановича о стариках, доживающих свой век в Литве [223]. Но этот «парк забытых евреев» — заповедник, резервация последних. Воистину, это люди, живущие в нигде, в другой эпохе [224]. Да и немного им осталось. Обсуждая классический миф про английских джентльменов, управляющих Британией, Карен Хьюит писала: «В Британии и сегодня живут джентльмены… но всем им по 70 и по 80 лет» [225, с. 37]. Одна небольшая поправка: столько лет британским джентльменам было в 1992 году, когда писалась книга Карен Хьюит. Теперь британским джентльменам побольше — им по 80 и по 90 лет. Как говорят в Австралии, эти люди «стоят одной ногой в могиле, а другой — на банановой корке». Но ведь живущие сегодня евреи ашкенази ненамного моложе британских джентльменов. Самым юным из них если и меньше 70, то ненамного. Если не считать этих людей — несколько тысяч, может быть, даже несколько сотен стариков, то евреев ашкенази больше нет на Земле. А потомки этих людей стали частью других народов… поляков, русских, литовцев, в меньшей степени украинцев и белорусов. Жизнь со всей возможной беспощадностью поставила перед ними простой выбор: или стать частью больших цивилизованных народов, их образованного слоя… или? ПОСЛЕ КОНЦА ВСЕХ ВРЕМЕНДействительно, а что делать тем, кто не сумел или не захотел войти в образованный слой России или Польши? Кто из местечка уже вышел, а в европейскую цивилизацию так никогда и не пришел? Почему-то до сих пор, обсуждая еврейские проблемы, никто не сомневается, что все евреи хотели эмансипации! Все они стремились из местечек в города! Все пытались стать специалистами, чиновниками, творческими работниками. Но ведь это явно не так. Подхваченные общим течением, почти все евреи неслись к новым историческим горизонтам… Но многим ли хотелось меняться внутренне? Всякий рывок, всякий переход общества из одного состояния в другое обязательно приводит к резкому разделению общества. На тех, кто действительно стремится к переходу, и на тех, кто только имитирует это желание… А часто и не имитирует, просто отказывается изменяться. Известны случаи, когда целые племена в Южной Америке кончали коллективным самоубийством. У них не стало возможностей жить так, как жили предки, — охотой, собиранием съедобных растений в тропическом лесу; да и самого леса не стало. Никто не мешал им, конечно, разводить огороды, пасти скот… Скорее, правительство готово было это всячески поддерживать. А эти люди не хотели заниматься земледелием, не хотели изменять традиционный образ жизни. И десятки, сотни людей садились на площади своего поселка — все вместе. Пока были силы, пели песни, рассказывали легенды, вспоминали славное прошлое. И умирали. Иногда перед тем, как вместе отправиться в последний путь, убивали детей — для того, чтобы не убежали от уже мертвых или обессилевших, не продолжили бы жизнь племени, которое решило умереть. Если и нет стремления всего народа к самоубийству, часть племени или народа обязательно кончает с собой — если не прямо, то ударяясь в наркотики, в мистическое безумие, устраивая заведомо самоубийственную войну (похоже, часть иудеев во время Иудейской войны вела себя именно так). И даже среди искренне стремящихся изменяться всегда находятся те, кто оказывается не способен совершить этот переход. Вот в той же Южной Америке правительство Перу стало проводить широкую кампанию по обучению грамоте индейцев. Причем не первобытных племен, а земледельческих народов кечуа и аймара. И выяснилось: примерно третья часть индейцев не может научиться грамоте. Ни при какой методике — ну не может, и все. Невольно вспоминается, что в XVII веке считалось: обучить грамоте можно только того, кого «умудрил Господь». А кого не «умудрил» — тем и заниматься бесполезно. Водители знают, что примерно 1 % людей физически неспособен научиться управлять автомобилем. Современные компьютерщики так же серьезно говорят о существовании людей, органически не способных овладеть ЭВМ, — даже на уровне включения-выключения и набора-запоминания текстов. Народ ашкенази на протяжении двух поколений перешел от Средневековья (к тому же сильно пронизанного пережитками еще более ранней эпохи — Древнего Востока) к жизни в индустриальном обществе, ему пришлось руководствоваться совершенно другими ценностями и жить по совершенно новым правилам. Было бы крайне удивительно, если бы все его члены смогли соответствовать предъявленным к ним новым требованиям. В СССР жило много евреев, которые так и не заняли какого-то престижного положения, не получили серьезного образования, не накопили богатств. Некоторые из них внешне процветали, порой даже имели ученые степени. Но и этих степеней не ценили, не стремились развивать успех. Для них было что покупка «Жигулей», что защита диссертации. Самой же возможности жить наукой, преподаванием они не ценили, что поделать. Среди евреев очень легко увидеть людей, которые и впрямь не вписались в европейское общество. Формально они занимают какую-то ячеечку современного общества: они предприниматели, специалисты, ученые. Но духовно они живут как будто в другой эпохе… Да и не «как будто», а живут. Такие люди не могут руководствоваться существующими нормами жизни в гражданском обществе, когда не полиция, местком и администрация заставляют тебя жить прилично, а ты сам управляешь собой. Они не могут жить сами по себе, следуя моральным нормам и соблюдая законы, им необходим начальник, обожаемый и ненавидимый, необходим коллектив (он же община) себе подобных, и чтобы впереди шествовал главный во всей красе. Необходимо как-то пометить «своих» (хотя бы и желтыми звездами) и противопоставить самих себя всему остальному человечеству. Да, таким не позавидуешь! И твоего народа больше нет — нет толщи, в которой можно раствориться. И к другому берегу не прибился. Этот тип люмпен-евреев находится в особенно мучительном и странно-унизительном состоянии. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕВРЕИК этому я добавлю еще одно: уже к 1950-м годам, ко времени смерти Сталина, евреи были практически поголовно атеистами. Ходили в синагогу, говорили на идиш, знали какие-то обрывки иврита в основном старики. Те, кому было тогда сорок и меньше и кому сейчас 90, жили уже вне национальной культуры. Этому «помогали» и власти, закрывавшие еврейские школы, не печатавшие ни газет, ни книг на идиш. Мне доводилось беседовать с людьми, которые в 1930-е годы учились в еврейской школе. Их дети в 1950–1960-е уже не могли учиться на идиш, потому что не знали даже основ этого языка. Русские евреи этого периода окончательно стали русскоязычными атеистами. Собственно говоря, этого и хотели их предки, когда чуть ли не толпами бежали из местечек. Давно известно, что своих желаний надо бояться, потому что они порой сбываются. Напомню: в начале века образованные евреи называли идиш нехорошо: «еврейским разговорным жаргоном», а литературу на нем презирали. Теперь и этого не стало. В таком-то ассимилированном состоянии, в двух шагах от полного исчезновения, и застала евреев Советского Союза эпоха национального возрождения, что обрушилась на народы Советского Союза в 1970-е годы. «Недавние добропорядочные комсомольцы с фамилиями на „штейн“ и „берг“, насмотревшись на пятый пункт в собственном паспорте и намаявшись с поступлениями в институты, вдруг осознали себя представителями древнего, великого и вечно живого народа… Пикантность ситуации состояла в том, что борцы с ассимиляцией никак не могли поверить, что уже все, поздно, проехали. Что ассимиляция потомства местечковых ремесленников и торговцев с русско-советскими горожанами произошла вполне необратимо два-три поколения тому назад. И неясно, на что жаловаться. Потому что хедер и талмудическое богословие — в настоящее время не слишком мощный багаж для цивилизованного человека. А другого дано не было. Так что борьба с ассимиляцией сейчас — это шаманизм, попытка выскочить из собственной шкуры неизвестно куда. Занятие вполне бесперспективное. Этнически мы — русские, и дело с концом, обрезай его, не обрезай» [118, с. 315–316]. «Та публика еврейского происхождения, которую я наблюдал в Москве и Ленинграде… по своему языку, быту, мировосприятию великолепно укладывается в рамки русско-советского городского этноса, несмотря на локальные различия вроде акцента бабушек и их местечковых воспоминаний. Отличия эти могут быть гораздо менее выражены, чем, например, разница между россиянами сибирского и, скажем, южнорусского происхождения» [218, с. 317]. Вопрос: зачем люди пытаются «выскочить из собственной шкуры»? Какая сила и куда влечет? Видимо, та же самая, что влекла дедушек-прадедушек прочь из местечек, заставляла выкрещиваться, а при советской власти заставляла переходить на русский язык и получать образование не в иешиве, а в университете. Сила эта — недовольство своим положением. Наивные западные правозащитники, великовозрастные дети цивилизованных стран и народов, искренне считают: если люди своим положением недовольны, значит, их дискриминируют. А сами эти люди хотят быть, «как все», хотят «честной игры» по отношению к ним. Но такой вариант — только один из трех возможных. А возможны и еще два: 1. Люди недовольны утратой привилегированного положения, считают несправедливым быть как раз, «как все». И это — распространенный вариант. Сколько раз слышал я в еврейских компаниях слезливые вопли про отмену статьи в УК, каравшей за антисемитизм! Сколько раз евреи вспоминали, как славный и сладкий сон, те двадцать лет своего абсолютного могущества! Какая страшная обида глодала их! Обида на то, что вот — сперва дали, а потом отняли, негодяи! 2. Люди разочаровались в идеологии… В какой-то данной, конкретной идеологии. Они вовсе не хотят прекратить жить в идеологическом поле. Они хотят сменить идеологию, и только. Идеологию вообще время от времени рекомендуется менять, потому что любая идеология не может ни дать обещанное тем, кто за ней пойдет, ни воплотить в жизнь свои лозунги. Идеология — это ложь по определению, и ничего тут поделать нельзя. Сменить идеологию в 1970-е, а особенно в 1980-е захотели не одни евреи, но многие в СССР. Коммунизм к 1980 году, как не очень трудно заметить, построен не был, и это наводило на размышления даже его самых активных сторонников. Рухнула идеология, рассыпалась, и «вдруг все заметили — когда-то при еврее остерегись, худого слова о советской власти не скажи, а сейчас если еврей — смело катай, не опасайся!» [227, с. 56]. Другой вопрос, что, убедившись в лживости идеологии, можно излечиться от привычки жить лозунгами вообще. Любыми лозунгами. А можно тут же переключиться на какую-нибудь другую идеологию. «Но с 30-х советских годов на смену горделивым, подробным и поименным перечислениям всего и всех, причастных к революции, в историко-политических публикациях возникло какое-то неестественное табу на упоминание численности и роли именно евреев в российском революционном движении, и ссылки на то с тех пор воспринимаются болезненно» [6, с. 236]. С одной стороны, стали все громче заявлять о себе те, в ком не было «…ни крупицы боли за погибший русский народ. А к боли за еврейский, ко внутренней боли за еврейский меня призывают неустанно, неуклонно» [227, с. 62]. Вышел на поверхность и «советский общественный антисемитизм», этот «неосмысленный отзыв на то первое послереволюционное пятнадцатилетие» [227, с. 64]. 
В 1960–1980-е годы возникало множество самых невероятных сект и «учений», и дальше шло только от плохого к еще худшему, вплоть до уже совершенно фантастических бредней Петухова про русов-индоевропейцев и Кандыбы про Новгород — праматерь всего человечества. Почему?! Да потому, что люди искали идеологию взамен той, в которой разочаровались. И еще потому, что чем сильнее замордован, унижен, оскорблен человек — тем выше ему хочется взлететь. Сделать это можно с помощью наркотика. Можно с помощью бутылки с сивухой — особенно если собираются единомышленники и укрепляют друг друга в убеждении: мы-то люди как раз самые правильные, хорошие, это наши мучители — гады. Жены там всякие, правители, предприниматели, святая сила с нами, евреи… Но самый лучший способ воспарить — это, конечно, идеология. Волшебное чтение Гроссмана и Голды Меир, Жаботинского и всей «Библиотечки Алии» превращает его из замученного жизнью глубоко советского неудачника в представителя древнего, единого, неделимого и уникального сверхнарода, создавшего всю западную цивилизацию. С одной стороны, «из советских генетических евреев — тем, что их преследовали, не принимали на работу, сначала разрешили, а потом запретили выезжать — образовали локальную группу, но не этническую, конечно, а идеологическую» [218, с. 317]. С другой стороны, перед носом евреев и тех, кто захотел бы стать евреями, повисла очень сочная идеологическая морковка: превращение из твари дрожащей, изгоя советского общества, в право имеющего, в гениального от рождения побочного владыку Вселенной, создателя всей современной цивилизации. Механизм образования идеологической общности очень напоминает механизм образования новой секты. Действительно, вот выбираются некие постулаты, начинается сплочение вокруг них, образование общины. Члены общины укрепляют друг друга в приверженности идее, формируют общинный быт, дорабатывают идеологию, проверяя ее на пригодность в тех или иных условиях. Они же начинают широкую волну пропаганды… «Как должен вести себя еврей с самосознанием, чтобы его не перепутали с неевреем, ведь очевидных этнографических различий нет, да к тому же он неверующий? Ответы всегда бывали туманными, но в общем сводились к стандартному набору: свинину не есть, праздники соблюдать, субботу, только на своих жениться. Но ведь это все религиозные ритуалы. Теряющие всякий смысл за пределами конфессии. Идеологизированное национальное самосознание вдыхает в них новую, я бы сказал, потустороннюю жизнь. Превращая их в идеологические символы. Соблюдение их всеми желающими в народ, конечно, превратить не может, но может превратить в партию. Религиозный ритуал, отрываясь от религии и не становясь народным, становится партийным» [218, с. 317]. Теоретически евреи должны были отбирать евреев же и вести пропаганду именно среди них. Практически целью борьбы часто становилось нечто весьма и весьма реальное: право выехать из СССР, а потом из Российской Федерации. Как известно, еврейка — это не женщина, а средство передвижения. Так же вот и борьба за права угнетенного, но невероятно древнего народа, обидеть который чести нет никакой, да, никакой, оборачивалась этим правом для гоев… Насколько произвольно выбираются «свои» (не по генетическому принципу!), говорит хотя бы канонизация идеологическими евреями Мейерхольда, который по законам Российской империи уже во втором поколении вовсе не был евреем. Потому что родился Мейерхольд 8 февраля 1874 года в Пензе, в семье богатого выходца из Германии. Эмиль Мейергольд был лютеранин и через всю жизнь пронес лояльность к своей родине. Со своим восьмым сыном, Карлом Теодором Казимиром, Эмиль Мейергольд вел ожесточенные споры, но вовсе не о преимуществах иудаизма, а о том, какая замечательная страна Германия и как чудесно лютеранство. «Я жил среди русских, усвоил обычаи русского народа, полюбил его, воспитывался на Пушкине, Гоголе, Толстом и других русских писателях, молился на русском языке и вдруг называть Германию „нашей страной“?!», — возмущался незадачливый Карл Теодор Казимир. 24 июня 1885 года Карл обратился в православие и изменил в своей фамилии букву «г» на «х» — Мейерхольд. Это не помешало Мейерхольду вступить в КПСС с 1918 года и сделаться рьяным «новатором», создателем студии «Театральный Октябрь», — ни много ни мало. Ученик Немировича-Данченко и Станиславского, он стал яростным врагом системы Станиславского, а что касается его новаций… В написанных в 1924 году «Роковых яйцах» М. Булгаков предположил, какой конец может ожидать Мейерхольда: «Театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского „Бориса Годунова“, когда обрушилась трапеция с голыми боярами…» [228, с. 86]. Жаль, что было не так: трапеция с голыми боярами — это куда поучительнее сталинской пули. А эксперименты были именно в таком вот роде: новаторское искусство, рвущее со всеми традициями. У Мандельштама нет ни умной иронии, ни таланта Булгакова (в очередной раз подвела врожденная гениальность, что тут поделаешь), но оценка принципиально та же: «театр был внутренне пуст и страшен, несмотря на внешний блеск» [144, с. 89]. Что «новациями» Мейерхольда махали, как знаменем, противопоставляя Станиславскому, — особый вопрос. Мейерхольд — это тем более показательно, что множество евреев не удостоились чести быть своими, — даже если они вообще не порывали с иудаизмом или по крайней мере никогда не выкрещивались. Ни Лотмана, ни Баткина, ни Вейнберга, ни Клейна, ни Гуревича в качестве «своих» не признавали — ни в роли вождей, ни в роли мучеников. Даже современников Мейерхольда и Бабеля, ушедших с Белой армией, Пасманика и Ландау — не канонизировали. Никогда не раздавались вопли: «Что большевики сделали с нашим Ландау!!!». Если спросить — вам тут же ответят, что он-де сам попрал религиозные нормы, ел свинину, запивал ее молоком и быть евреем не хотел. А Мейерхольд?! Не менее показательно и еще одно: 40 % выехавших в Израиль даже официально — не евреи. Это собрачники или родственники тех собрачников, кто уезжает. Едет один еврей, а с ним пятеро русских. А сколько людей купили документы, что они евреи? Сделать это не очень трудно. Даже не меняя фамилию, можно изменить только одно: запись в графе «национальность». И все! В 1987 году стоило это счастье от одной до трех тысяч рублей — на кого попадешь. В общем, сделаться евреем — недорого. Если, конечно, идеологическим евреем. Сделаться евреем по национальности — это всей жизни не хватит. КУДА ОНИ ХОТЕЛИ ВЫСКОЧИТЬ?Наблюдая за идеологическими изысканиями еврейских неудачников, я много раз вспоминал поговорку: «У двух евреев по любому поводу три мнения», и еще вспоминал исторический факт. Когда Веспасиана Флавия укорили, почему он не идет на штурм Иерусалима, тот пожал плечами: «А зачем? Они сами перебьют друг друга». Умный и опытный военачальник, Веспасиан Флавий был прав: очень быстро население Иерусалима уменьшилось с 70 тысяч осажденных до 20, и тогда Флавий за три дня взял город. Здесь я попытаюсь привести самые общие представления этих людей: такие представления, с которыми все они согласились бы. Итак… 1. Евреи — это уникальный, исключительный, не находящий аналогий в истории, не превзойденный никем народ. Евреи создали основы современной цивилизации. Нет ни одной сферы деятельности людей, в которой евреи не лидировали бы, не внесли бы выдающегося вклада, не проявили бы своей гениальности. Еврейская история начинается за 2 тысячелетия до Рождества Христова, и с тех пор существует этот древний, единый и неделимый еврейский народ. То, что евреи Эфиопии и Китая, Германии и Грузии говорят на разных языках и даже принадлежат к разным цивилизациям, не имеет никакого значения. Если они исповедуют иудаизм, они тем самым становятся представителями одного народа. Принадлежность к числу евреев определяется просто: генетически. Родился евреем — и ты гений от рождения, наследник веков, человек древнего, единого и неделимого еврейского народа. 2. Израиль — родина этого народа. Всякий еврей чувствует связь с Израилем на генетическом уровне. Стоит ему увидеть соплеменные пустыни — и все, готово, он сразу поймет, что это и есть его родина. Арабы — дикари, поголовные террористы. Они захватили еврейскую землю, данную праотцом Авраамом, и еще чего-то там хотят. 3. Евреи в России хотели только самого хорошего и делали все и всегда правильно. Это свинячий русский народ — грязный, неинтеллигентный, малокультурный, — это он виноват в том, что замечательные идеи евреев так плохо реализовались. Мне Маркса жаль — его наследство
Свалилось в русскую купель.
Там цель оправдывала средства,
А средства обосрали цель.
Этот стишок Губермана довольно типичен, и за ним стоит более глубокий пласт довольно серьезных представлений и установок. Евреи искренне хотели ассимилироваться, хотели стать частью русского народа, хотели помочь ему, чем они в силах. А русские отвергли евреев, стали устраивать погромы и ввели процентную норму. Все время с разделов Польши, как только евреи оказались в Российской империи, их гнали, угнетали, поносили, обзывали, травили, унижали, обижали, держали, не пускали, ограничивали, искореняли. Если какой-то еврей и не достиг успеха в России, то по одной причине — антисемитизма. Некоторые делают из этого вывод, что антисемитизм — явление генетическое, и он неискореним и неизбежен, гои евреев просто должны преследовать… Но с этим согласны не все, некоторые полагают, что все дело в ужасном русском правительстве, а не в генетике народа. То есть, может быть, погромщик и сидит в тайниках и потемках русских душ, но было же отрадное двадцатилетие? То-то и оно: надо сменить глупое русское правительство на умное еврейское — и сразу все станет в порядке. Нехитрый комплекс идеек, согласен. Но он выполнял и выполняет свою роль: замученный проблемами, заеденный комплексами человечек расправляет плечи. Он уже не задрипанный бухгалтер, об которого вытирает ноги всякий, кому не лень! Он не какой-нибудь глубоко рядовой терапевт, невропатолог или инженер на железной дороге! Он — представитель древнего и неделимого, гений от рождения, наследник Всея Израиля! С ним не шути… Мотающийся, как цветочек в проруби, сам уже не очень понимающий, кто он такой, совок постигал — вот он кто! Какие у него корни! Какой он замечательный! Какая у него перспектива! Евреи вообще намного больше склонны к идеологиям, чем русские. Они и в 1970-е, в начале 1980-х куда сильнее нас метались, задыхаясь в идеологическом вакууме. Теперь же они кинулись в идеологию с необычайной рьяностью. Не все, конечно, — только те, у кого была предрасположенность. Когда резко меняется идеология, предшествующая идеология, которую заменила эта, новая, начинает считаться презренной, и поминать ее — глубоко неприлично. В среде идеологизированных людей полагается делать вид, что никто ничего подобного не говорил, а уж тем более не делал. Соответственно, не было более рьяных, более непримиримых антикоммунистов, чем идеологические евреи. Так же, как евреи несколько раз пытались учить меня быть русским, теперь некоторые идеологические евреи пытались научить меня еще и антикоммунизму; это меня-то — старого, заслуженного мракобеса, с многократными публикациями в журнале «Посев» и, смею полагать, с кое-какими заслугами. 
Было интересно и немного жутко наблюдать, как эту новую идеологию несут люди, чьи очень недавние предки столь же рьяно боролись на ниве другой идеологии, еще более жуткой. Папа родственницы моей первой жены, некой Натальи Рабовской, был сотрудником НКВД. Но не было в Москве более законченного либерала, более непримиримого борца за демократию, чем Наташа Рабовская! Мало ли, что папа Н. Эйдельмана был в рядах строителей ГУЛАГа, а Померанц еще в 1960-е годы прошедшего века объявлял себя невероятным ленинцем?! Вспоминать об этом считалось глубоко неприличным. Ведь они уже сменили идеологии! Что еще поражало, так это утробная ненависть к тем, кто не участвовал в идеологических камланиях. А особенно к тем, чьи предки этим тоже не занимались. Читая и Севелу, и Померанца, можно сделать вывод: в России вообще не было никого, кроме толп «строителей светлого будущего». По крайней мере, ни такие люди, ни их потомки не появляются на их страницах. 
Но, конечно же, судить по их книгам о России будет серьезной и опасной ошибкой. ВЕЛИКИЙ ИЗРАИЛЬ И «БЕЛОЕ БРАТСТВО»Шульгину больше всего не нравилось в евреях то, как они реагировали на сам факт: они кому-то не нравятся. От этого они становились буквально невменяемыми и утрачивали способность к человеческой речи. Видимо, Шульгин уже в те времена имел дело в основном с идеологическими евреями, пусть и с носителями совсем иной идеологии, чем современные. Я вынужден сделать такой вывод, потому что, вообще-то, с евреями (как и со всеми остальными людьми) можно говорить о чем угодно, включая любые национальные проблемы. Вот идеологические евреи действительно становятся невменяемыми, стоит коснуться их идеологии. Смысл этой истерики понятен: ведь ни малейшей критики не выдерживает ни одно из положений идеологии. То есть полагается-то считать их сугубо «научными», но что тут поделать… «Приходится» прибегать к трем самым обычным махинациям: 1. Ссылка на выдуманные факты. 2. Ссылка на ложные авторитеты. 3. Отказ слышать аргументы собеседника. То есть собеседник высказывает заведомую чушь: — Евреи — древнейший народ мира! Они плавили металл и познавали Единого Бога, когда вы еще ходили в шкурах!!! — Вовсе он не самый древний. Ашкенази как раз очень молодой народ, ему самое большее лет четыреста. — Нет-нет! Мы имеем в виду древний библейский народ, который… — А какое отношение вы имеете к библейскому народу? Говорите вы на другом языке, обычаи совершенно другие… — А иудаизм?! Религия-то та же самая! Мы сохранили ее! Об этом пишет… (тут называются имена ученых настолько великих, что про них никто и никогда не слышал). — Да вовсе и не та же самая. Если эти… названные, так пишут, то они просто неучи. Иудаизм очень сильно менялся уже в библейские времена. Иудаизм времен пришествия Христа и II века по Рождеству Христову — это почти что разные веры… — А у нас другое мнение! В этом месте собеседник начинал тяжело, напряженно дышать, хвататься за сердце, а физиономия у него приобретала помидорный и редисочный оттенок. Этим все и кончалось: взволнованно-возмущенный собеседник просто не мог вести со мной разговор на соответствующем уровне и делал единственное, что вообще оставалось в его силах: прерывал коммуникацию и нырял в родное мифологическое поле. То есть, попросту говоря, начинал отрицать даже самые очевидные факты и вообще отказывался проверять логикой свои партийные мифы. Или вот еще диалог: — Царская Россия преследовала евреев! Погромы! Ненависть! Царь лично приказывал! — Вы знаете, что в окружении каждого царя из династии Романовых были евреи? И не только крещеные? — Неправда! Таких евреев никогда не существовало! — Уже у Петра были такие приближенные: Шафиров и глава всего Петербурга — Девиер, они оба евреи. А Перетц был одним из ближайших людей при Александре II. — Таких людей не было! — Шафирова не было?! Перетца не было?! Заглянем в учебник истории? — Они все равно не были евреями! Оба диалога я не придумал. Первый из них состоялся у меня с человеком по фамилии Кац, второй — с человеком по фамилии Гендельман. Или вот: — А если завтра начнутся погромы?! — Какие? Русские или еврейские? — Русские… О чем вы?! Как могут быть русские погромы?! — В Одессе евреи стреляли из пулемета, убили несколько русских людей. Вы имеете в виду, что они опять будут в нас стрелять? — Какая чушь! Евреи никогда… Это придумали антисемиты! Кто вам сказал? — Бабель разве антисемит? — ????? — Так ведь про пулеметный огонь у него очень подробно написано… Так он антисемит? Я правильно понял? — Это, наверное, были не евреи… Это стреляли уголовники! — Так ведь евреи имеют право быть и уголовниками. У них нельзя отнимать это право… Или это тоже антисемитизм? — Конечно, антисемитизм! Надо же до такого додуматься… — Жаботинский тоже антисемит? — Что-ооо?! — Так ведь насчет права всякого народа, и евреев тоже, иметь своих уголовников и вообще всяческих подонков он очень даже распространялся… Вас прямо слушать страшно: сначала Бабель, теперь вот Жаботинский… Кого ни затронь, все-то у вас антисемиты… В этом месте собеседник обычно издавал такой звук, как будто наступили на хвост коту, но коту чудовищных размеров — где-то с бенгальского тигра. Наблюдать это само по себе было приятно и увлекательно, а тут еще и невольные аналогии… Точно так же вели себя члены «Белого братства», когда я рассказывал им биографию матери-основательницы секты Марины Цвигун (Мэри Дэви Христос) или просил «святого» «вычудить» хотя бы одно, самое завалящее чудо. Жизнь сложилась так, что в 1992–1993 годах я по просьбе чиновников краевой администрации близко познакомился с так называемыми «тоталитарными сектами» — особенно «Белым братством». Изучение психов совпало по времени с чисто семейными проблемами отъездов евреев в Израиль. У меня были очень большие возможности сравнивать «Белое братство» с политическими евреями: одними я любовался на службе, другими — в те же дни в частной жизни. И чем больше я присматривался к тем и другим, тем яснее просматривался один и тот же уровень зомбирования, — в том числе и самозомбирования. Такие же способы отказа от логики, выдумывания несуществующих «доказательств» своей правоты, та же подтасовка фактов… Та же система переложения ответственности с себя на авторитеты: «Наши святые… Они знают, где находился континент Му…». И с тем же успехом: «Для моих предков это хорошо — значит, и для меня хорошо!». И та же готовность, когда прижмут к стенке, уйти в тупо-глухую оборону: — А у нас все равно другое мнение… Чего стоит любое мнение без аргументации — судите, пожалуйста, сами. В общем, жизнь показала: идеологические евреи — это такая тоталитарная секта. И не на уровне «мнения», а на уровне хорошо аргументированных сопоставлений. Руководители-то секты все-таки хоть в какой-то степени владели кое-какими техниками и не просто выплескивали эмоции, а с разной степенью умелости пытались «зомбировать» собеседника: уже модуляциями голоса давить на психику, заставлять соглашаться с собой, ловко подтасовывая факты, ставили мир с ног на голову, пытались обескуражить собеседника, дезориентировать, смутить. Зачем им это? А чтобы показать: они знают больше вас; чтобы стать лидерами и вести вас, куда надо им, а вовсе и не вам самому. Но точно так же поступали и господа из «Симхона»! СЛОВО УЧАСТНИКА СОБЫТИЙ, ИЛИ ЕЩЕ ОДНА СЕМЕЙНАЯ ИСТОРИЯВообще мне очень повезло с идеологическими евреями — их было вокруг довольно много, и я сумел поставить над ними целый ряд полезных и увлекательных экспериментов. Изучая своих бывших родственников и их друзей — Рабовского со всей семьей, семью Айзенбергов, семью Клейманов и т. д., я сделал много интересных выводов на этом неоднозначном материале. В числе подопытных кроликов, конечно же, были и русские. Сергей Гусев притворялся евреем, чтобы помочь своей карьере в медицинском институте. Анатолий Плескач, муж одной из дочек Файншмидтов, активнее самих Файншмидтов настаивал на отъезде семьи в Израиль. Как известно, жена-еврейка — не женщина, а транспортное средство. Разве не интересно?! Эксперименты были интересные, результаты давали бесценные, но сами были порой довольно жестокие. В семье Айзенбергов я больше всего виноват перед мамой моего знакомого, Светой Айзенберг. Я посыпал пеплом «Беломора» ее любимый ковер, снимал грязные носки в ее вылизанной гостиной, рассказывал ее гостям анекдоты, от которых упал бы в обморок поручик Ржевский. Кроме того, я так чавкал за столом и лез пальцами в подливку, что самому становилось противно… Зато как стало весело, когда гости однажды специально сбежались посмотреть на русскую свинью, а я стал есть ножом и вилкой, рассказывая про свою трудовую деятельность в запасниках Эрмитажа! Когда эта публика засобиралась в Израиль, у нее сначала даже и тени сомнения не было — конечно же, я поеду вместе с ними! Свой же — умник, интеллигент, да еще дети от мамы-еврейки. Но быстро выяснилось, что за жратвой я не поеду, а если придется бежать с Родины — побегу уж, конечно, не в диковатую азиатскую страну. Тогда были избраны более тонкие способы воздействия — например, через детей. Раз ты хороший отец и сыновей любишь — естественно, за это место тебя весьма удобно взять. И вот мне много раз объясняли, что мой священный долг — обеспечить своим детям «конвертируемое» образование и с этой целью выехать в Израиль. Мол, в России же образование дебильное! Горе им! Горе бедным Божьим избранникам, потомкам изобретателей огня! Этот неприличный Буровский… Вы себе представляете, что он только сделал?! Он раздобыл списки рейтингов всех мировых университетов, составляемых в Массачусетсе и Гарварде. Обычно в таком рейтинговом списке перечисляются сто или двести ведущих вузов — по убыванию. Скажем, хочешь ты стать физиком — вот и смотри, какие учебные заведения в этот год считаются ведущими… Такие списки, кстати, очень нетрудно раздобыть, было бы желание; среди всего прочего, в Интернете. 
Так вот, ни одного израильского вуза в этих списках не было. Ни по каким предметам, ни одного. А вот Красноярский университет, и тем более Московский физтех — были. Когда я с милой улыбкой объяснял, каким именно способом намерен обеспечить своим сыновьям это самое, конвертируемое, в ответ начиналась та самая кошачья истерика: раздавались нечленораздельные звуки, какая-то смесь кошачьего воя, рычания и стона. (Кстати, один из сыновей Айзенбергов уже после драпежа в Израиль доучивался в Красноярском медицинском институте. А сколько крику было про плохое образование в СССР и замечательное в Израиле — это же мама родная!) История эта очень поучительна именно как пример того, как создаются самые невероятные мифы. А от людей, что характерно, требуется их неукоснительно принимать. Это все очень напоминало мне историю одной забавной организации, Общества плоской земли. Есть в Британии такое общество, члены которого (их, если не ошибаюсь, около сорока) вполне серьезно считают, что Земля, естественно, вовсе не круглая, а плоская. Что она круглая, придумали злые ученые назло простым людям, а правительства дурачат простых людей из своих каких-то соображений. Но, во всяком случае, учение о шарообразности Земли — великое зло! Земля «на самом деле» плоская… Общество регулярно собирается, зачитывает доклады, ведет протоколы заседаний… А что? Его члены законопослушны, общество не нарушает никаких правил, не приносят явного вреда… А верить во что-то или не верить имеет право каждый свободный гражданин Британии. Чем не Шафиров, который то ли был «истинным арийцем», то ли которого вообще не существовало… Стоило мне рассказать об этом обществе идеологическому еврею — и, ясное дело, истерика только крепчала. Ведь я затрагивал еще один племенной миф: евреи-де необычайно умны, и все их утверждения основаны на логике, здравом смысле и науке. Я же ставил собеседника перед выбором — или наука, или мифы. Он выбирал мифы — и тем самым нарушал очень важную для большинства евреев норму, восходящую к нормам иудаизма. Выбрал бы логику, науку — и тотчас обнажилась бы несостоятельность партийного мифа… О вэй! ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЕВРЕИЗа свои права, как известно, необходимо бороться. Борьба требует организации, привлечения средств, своих вождей, мучеников и героев. Превратить свою национальность в политическую партию пытались многие евреи в самые разные времена. В странах Европы процветающие и богатые евреи боролись за предоставление гражданских прав своим сородичам, за право войти в гражданское общество и стать британцами, французами и немцами. Они добились своего, эти еврейские политические и общественные деятели, и до сих пор их деятельность вызывает уважение. Вообще-то, борьба за право ходить в синагогу, праздновать имеющиеся в иудаистской религии еврейские праздники, изучать иврит и учить детей на идиш сама по себе может вызывать только уважение, — как и мученики и вожди этой борьбы. Но вот беда! Политические евреи в СССР не могли возглавить разумных и достойных людей, борющихся за равные права. Права эти давным-давно получены, а люди разумные и достойные давным-давно полные ассимилянты. Академики, врачи и даже спекулянты с черного рынка вовсе не рвались к тому, чтобы их кто-то возглавлял и вел, потому что не слишком уверенно осознавали себя евреями и потому что их политические интересы лежали в совершенно иных областях, не в национальной и не в религиозной. 
Политические евреи не могли встать во главе союзной республики… Разве что Еврейской автономной области в составе Хабаровского края (где евреев было 4 % населения). Они не могли бороться за то, чтобы их народу и их республике давали больше союзных ресурсов (как это делали армяне и казахи). Они даже не могли бороться за то, чтобы евреям стало лучше жить в Советском Союзе: и не допустил бы никто откровенного разговора, и ответить можно было очень даже мотивированно: что евреи и так имеют больше возможностей, чем все остальные народы Советского Союза. В итоге политические евреи могли возглавлять только тех, кто сам шел «в евреи», — идеологических евреев в первую очередь. А опираться приходилось на люмпен-евреев — серьезные люди в сионисты, как правило, не шли. Идеологией политической борьбы стали идеи «великого и неделимого» библейского народа, а единственным внятным политическим лозунгом стало право на эмиграцию. 
Борьба под такими лозунгами и за такие ценности как-то требует уже совсем других и вождей, и мучеников… не похожих на еврейских общественных деятелей XIX века и не вызывающих большой симпатии. Столкновения народов в ходе распада СССР вызывали борьбу между ними: за территорию, границы, остатки богатств Советского Союза. У евреев же борьба за свои права неизменно приобретала все тот же сладкий привкус эмиграции. Поборюсь — и меня выпустят! Политические евреи могли бороться против Советского Союза на стороне западных правозащитников, антикоммунистов, политических правых или сионистов. Боролись они, может быть, даже идейно, считая самих себя и свой народ жертвами режима, но в перспективе железно имели ту же самую эмиграцию. Вроде бы после 1991 года «бороться» за эмиграцию уже не нужно. Хочешь? Да пожалуйста, вали куда угодно. Так и идеология не нужна?! Нет, идеология по-прежнему необходима! «От ужасов советского быта едут добропорядочные совслужи. Чтобы убедить себя в правильности сделанного шага, им нужна идеология — обидно же признаваться, что едешь за жратвой» [218, с. 322]. Отъезжантам «приходится» включать ту же набившую оскомину пластинку — про антисемитизм, надвигающиеся погромы и злобность русских по отношению к Божьим избранникам. А в газете «За русское дело» развлекались такими стихами: Во стране, большой и славной,
Не спросясь честного люда,
На основе равноправной
Поселилось чудо-юдо.
Юдо курочку любило,
Посещало синагогу.
Юдо денежку копило,
Злато было его богом.
Только юде было мало,
И однажды в ночь, о чудо!
Все чужие капиталы
Реквизировало юдо.
Захватило земли, недра,
А взамен народу дало,
Не скупясь, рукою щедрой,
Том Талмуда-Капитала.
Стало чудище владыкой
Над шестою частью суши.
Тем, кто раньше юде тыкал,
Юдо вытряхнуло душу.
Шли года, менялись люди,
Перестали с юдой знаться.
Отношение к Иуде
Стало резко изменяться.
И с тех пор обижен юдо
На душителей свободы,
Что преследуют повсюду
Иудейскую породу.
Конечно же, это совершенно отвратительное, гадкое, антисемитское стихотворение! Конечно же, я привел его только для того, чтобы еще раз показать «козу» гадким антисемитам, — вот они какие противные! …Но, собственно говоря, что в этом стихотворении неправильно? Примерно так оно все и было, и есть (кроме «основы равноправной» — вот это явные враки). Другой разговор, что от карикатуры не надо ждать того, чего мы ожидаем от портрета. Получилось узнаваемо — и ладно. А эта карикатура узнаваема, и к тому же она еще и смешная. 
|