Глава 4. Стереотип интеллектуальности
ПРЕДАТЕЛЬСКОЕ УТВЕРЖДЕНИЕЭту главу я осмелюсь начать с возмутительного утверждения: я искренне считаю, что евреи действительно умнее нас. Нас — это в смысле любых гоев. Именно поэтому они и составляют заметную часть элиты в любой стране, где евреи есть, а преследование евреев — не очень сильное. Поэтому — а не в силу деятельности масонских лож или тайного мирового правительства. Ну вот — написал, и сам же написанного испугался… Мало того, что за эту книгу меня обязательно зашибут евреи, теперь мне уже и от гоев нет спасения! …Хотя, с другой стороны, есть стойкая народная традиция — считать евреев исключительными умниками. Может быть, еще и не сразу меня зашибут… Насколько сильна эта традиция, я убедился на собственном примере, и при обстоятельствах совершенно фантастических. Дело было в 1988 году; я ехал на работу в автобусе № 42. Автобус неспешно полз в гору, а я с интересом прислушивался к разговорам студентов в набитом до отказа автобусе. И слышу такой диалог: — Буровский, он кто? Он русский? — Какое там, русский! Он у нас в универе работает. — А-а-аа… Вот тут я почувствовал, как тесно связаны в массовом сознании интеллект, вообще занятие любым умственным делом, и еврейство. Эта связь в нынешней России так сильна, что вообще всякого умника, всякого интеллектуала начинают считать «как бы евреем». Наверное, теперь-то, после выхода нескольких моих книг, эти ребята окончательно убедились — еврей! Это очень напоминает мне ситуацию в Бразилии. Там вроде бы и нет расовой дискриминации, но как-то так всегда получается, что богатый или образованный человек, занимающий престижное положение в обществе, — белый. А если негры или мулаты поднимаются по общественной лестнице, они «становятся в глазах общества белыми» [65, с. 19]. Внешне они негры — но по положению белые, и к ним так и относятся. Евреи тоже считают самих себя чуть ли не гениями от рождения. Мой знакомый кавказско-петербургского происхождения рассказывал, как однажды участвовал в семинаре некой еврейской организации. Семинар плавно перешел в банкет, особо стойкие участники банкета устроили танцы, и продолжалось это чуть ли не до утра. Часа в три мой знакомый вышел покурить; на улице стояла миловидная женщина, тоже курила. Слово за слово, и молодые люди ощутили все нарастающий интерес друг к другу. Дама рассказала, что одинока, сын-подросток уехал в лагерь, она переводчик, вот хорошо, подруга затащила сюда, а то еще сто лет никуда бы не вырвалась… — У меня предложение… Может быть, убежим отсюда и пойдем гулять? Или прямо поедем к вам, а? — А, давайте! Что нам, евреям, терять! — Но я не еврей. — Ха-ха-ха, ловко вы это придумали! — Да нет, я правда не еврей. У меня папа грузин, мама армянка, а вырос я в Петербурге. — Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ну как он гениально врет! Ну надо же! Отар рассердился, стал совать новой знакомой свой паспорт. Дальнейшее могло произойти, наверное, только в предутренний час, когда выпито уже очень много, сознание смещено, и туман поднялся над Невой, закрывая стрелку Васильевского острова, окутывая Заячий остров. Женщина посмотрела в упор на Отара, ухмыльнулась: — Надо же… А ведь у вас такое умное, интеллигентное лицо… К чести дамы будь сказано, интереса к Отару она не потеряла, роман состоялся. Но представления еврея о других народах, полагаю, обнажились предельно отчетливо. В современной России нет никакой официальной дискриминации русских. Но услышать во время концерта что-то в духе: «Споем нашу, русскую, крестьянскую песню» — это пожалуйста! И никто не задает вопрос: почему, собственно, ставится знак равенства между всем «русским» и «крестьянским»? Почему русское — это посконные рубахи и лапти? А любой образованный человек становится как бы немножко евреем? ВО ВСЕ ВРЕМЕНАДалеко не в такой степени, но традиция считать евреев нацией умников существует, по крайней мере, с эллинистического времени, красной нитью проходит через историю Рима и Средневековья, вспыхивает в Новое время в Голландии, Англии и Германии. Относятся к этому по-разному, и, что характерно, в этом чисто эмоциональном восприятии народы процветающие, активные, интеллектуальные, скорее, восхищаются умом и образованностью евреев. Народы угнетенные и отсталые по этому поводу, скорее всего, склонны возмущаться, считая ум как бы неким хитрым приемом, которым евреи оттесняют их в сторону. Эллинам было интересно спорить с «народом философов» — они, наконец-то, нашли себе достойных оппонентов. До какой степени утвердилась в сознании современников именно эта пара вечных оппонентов и спорщиков, говорит хотя бы знаменитое: «Несть ни эллина, ни иудея пред ликом Моим». Почему не сказано: «Ни ромея, ни вавилонянина»? Или: «Несть ни галла, ни египтянина пред ликом Моим»? Ведь смысл как будто был бы такой же. По-видимому, потому что эти двое, эллин и иудей, очень уж на слуху у всех, и именно как противоположности, как оппоненты. Но при этом оппоненты равные по силе, по значимости. Это пара оппонентов, которые интеллектуально лидируют в Древнем мире, и потому такое противопоставление очень уж многозначительно. Намного многозначительнее, чем упоминание «галла и вавилонянина». Так вот, эллины скорее склонны восхищаться еврейским умом, а египтяне, судя по Манефону, склонны отрицать его, сердиться на него, а очень может быть, что и завидовать ему. В их представлении евреи интеллектуально лидируют в Египте ровно потому, что они хитрые, поступают всегда нечестно и проталкивают друг друга на хлебные должности. Но это мнение неверно сразу по множеству причин, и вот самая простая из них: с помощью поддержки «своих», с помощью «блата» можно хорошо устроиться на какой-то чиновничьей работе или в Мусейоне. Правда, даже в Мусейоне «по блату» проще устроиться подметальщиком, нежели научным работником: если там числиться и не выдавать никакого результата, то и уважение коллег и благодеяния очередного Птолемея быстро иссякнут. «Устроиться» в торговой компании еще труднее, потому что в ней надо все время что-то делать, доказывать свою полезность. А если ты вообще полезен не будешь, владелец фирмы рано или поздно тебя турнет, потому что никакая лояльность к «родному человечку» не должна мешать предпринимателю зарабатывать деньги. Если лояльность будет намного сильнее эффективности, то ему ведь, предпринимателю, скоро будет не из чего быть и «лояльным», и для «сестриных, своячициных деток» тоже настанут плохие времена: ведь от разорившейся фирмы невозможно получить ни одного сестерция или обола. Так что даже возможности «устройства на хлебное место» все же ограничены личными качествами претендующего. А уж тем более никак нельзя стать «по блату» Филоном Александрийским, переводчиком Библии, которого послал в Александрию первосвященник Элиазар, или Иосифом Флавием. Стать выдающейся личностью пока что никому не удавалось с помощью богатого дядюшки или влиятельного дедушки. Тем более, стать представителем интеллектуальной элиты: тем, чьи идеи интересны другим людям, чьи книги читают, на чьи картины смотрят. И вот как раз интеллектуальную элиту общества евреи формируют никак не в соответствии с процентной нормой. В Египте живет около восьми миллионов египтян, около миллиона евреев и несколько сотен тысяч греков. Среди интеллектуалов, определяющих культуру эллинистического Египта, греков очень много; еврейские имена постоянно мелькают в числе философов, поэтов и ученых. Но это все «египетские умники» только по месту жительства, а не по этническому происхождению. Если Эвклид — египетский математик, то ведь тогда и Баруха Спинозу можно назвать голландским философом. А египтян в блестящей плеяде интеллектуалов, собравшихся в Александрии, практически нет. Манефон и то наполовину грек, что тут поделать! Римлян иудеи несколько недолюбливали и входили в их культуру с откровенной неохотой, но по-гречески писали много и в римское время… не говоря уже о распространении и иудаизма, и христианства. А мусульманский мир, и не только в Испании, сразу же взрывается множеством еврейских интеллектуалов: врачей, философов, писателей, реформаторов, организаторов государственной жизни. В конце концов, Авиценна ведь тоже не таджикский и не афганский, а именно еврейский ученый, как и Маймонид, что тут поделать, этнический еврей. Сделанное Авиценной (Ибн-Синой, Бенционом, если угодно) или Маймонидом сделано не в рамках еврейской культуры, а в рамках мусульманской. Но были-то они евреи, и я могу только констатировать этот факт, пока оставив его без объяснения. Даже еврейские ростовщики и банкиры средневековой Англии и Франции укладываются в эту закономерность: они делают то же, что христиане. Но «почему-то» делают это лучше. «Придворные евреи» германских княжеств вызывают колоссальное раздражение своего общества. Но, в конце концов, ну кто же мешает самим этническим немцам пробиваться наверх? Надо думать, немецкие князья готовы оказать предпочтение скорее уж «своим». Немцы, организующие хозяйство и общественную жизнь, не хуже известны, но их «почему-то» очень мало. Почти всегда евреи оказываются эффективнее, и этому тоже трудно найти объяснение в групповщине или в хитром подставлении каких-то подножек христианам. Впрочем, это все примеры того, как евреи ухитряются проявить свои таланты вопреки общественному мнению, политическому строю, давлению «коренного» населения. Только в Испании Омейядов евреи пользуются такой же свободой, такими же возможностями, как в Александрии Птолемеев. И тут же, буквально с нуля, расцветает культура сефардов! В Италии даже не уравнивают евреев в правах… Скорее закрывают глаза на решения Латеранского собора 1215 года, не больше. И тут же в итальянской культуре проявляется мощная еврейская струя! Начинается период эмансипации европейских евреев… И Европа XVIII–XIX веков оказывается перед явлением удивительным, неприятным, раздражающим: евреи мгновенно выпускают облачко интеллектуалов, играющих огромную роль в культурной, деловой и политической жизни «своих» стран. В XVIII веке европейский город жил еще по средневековым традициям. Все производство и вся торговля находились в руках гильдий и корпораций… Внедриться в эти области производства «чужакам» не было ни малейшей возможности. Евреи получают равные права… Но реализовать их можно только там, где рынок еще не поделен. Торговля «колониальными» товарами — сахаром, кофе, табаком, какао — как раз такая область, и евреи устремляются в нее. Даже когда возникают большие торговые компании, евреи и входят в состав акционеров этих компаний, и торгуют в розницу колониальными товарами. Эти товары нуждаются в системе сбыта. А существующие цеха плохо умеют налаживать систему торговли новыми товарами, они чересчур неповоротливы. Именно евреи налаживают эту систему. Евреи занимают важные позиции в торговле шелком, монопольные — в торговле алмазами и их огранке. Никто не мешал христианам их обогнать — просто евреи действовали быстрее и активнее. В 1748 году рабочие-христиане обратились в муниципалитет города Амстердама с просьбой ограничить деятельность евреев-огранщиков. Но времена вытеснения евреев из городских ремесел кончились вместе со Средневековьем. Муниципалитет резонно рассудил, что ведь это евреи основали такое производство, а раз так, никто не будет их ограничивать по закону. Пусть работают. Шелковую промышленность в Голландии и Италии основали именно евреи. Из Голландии их потом вытеснили христиане — ведь закон вовсе не предоставлял евреям каких-то преимуществ, он был совершенно нейтрален к национальности предпринимателя и работника, и только. Из области огранки алмазов христиане не смогли вытеснить евреев, а из шелкового производства — смогли. И вся мораль. Но в Италии шелковая промышленность осталась в еврейских руках, и в середине XIX века ее основали и в Германии. Хлопчатобумажные ткани в Германии тоже начали производить евреи. Поистине «основание новых отраслей промышленности, сбыт новых товаров и модернизация коммерческой системы произвели гораздо больший переворот в экономической деятельности евреев, чем среди городского сословия христиан, еще не вышедшего из общественных и экономических рамок, унаследованных от Средневековья. Поэтому неудивительно, что методы еврейских купцов воспринимались горожанами как нарушение традиций и подрыв освященных веками устоев» [39, с. 414]. Говоря попросту — евреи оказываются неизмеримо динамичнее, они меньше связаны традициями, условностями, предрассудками. Кроме того, они попросту двигаются быстрее. А дальше — больше: корпоративная система в странах Европы рушится весь XIX век, и к его концу уже ничто не мешает евреям развивать активность решительно везде, где им хочется. В результате получается как… Вовсе не евреи разводили виноградники в долине Рейна — но минимум полбвина всей винной торговли оказывается в их руках. Совсем не евреи основывали в Германии производство фарфора; более того — к нему немцы относились сентиментально, как к достижению своего народа. Но к 1920-м годам, по одним данным, 65 % акций этого производства, по другим — даже 80 % оказалось в руках у евреев и выкрестов. Поразительно, но сами евреи вовсе не видели в этом никакой опасности для себя. С их точки зрения, все происходило вполне справедливо, а что на справедливость могут быть разные точки зрения, их не интересовало. Мало ли что болтают всякие там туземцы-гои, и чем там они недовольны?! В XIX и XX веках поле интеллектуальной деятельности во всех странах Европы, где произошла эмансипация евреев, заполняется этими умными (а с другой точки зрения — хитрыми и юркими) людьми. Действительно, вот кто появился в эти два века в Германии: Гейне, Анна Зегерс, Фейхтвангер, Кафка, Цвейг. Этих писателей можно любить и не любить, это дело вкуса, но попробуйте представить себе германскую (если хотите — германоязычную) литературу без этих имен. Получается? У меня — нет. Полагаю, уже можно вывести то, что Владимир Иванович Вернадский называл «эмпирическим обобщением», — то есть такой систематизацией фактов, которая позволяет их наилучшим образом если и не объяснить, но описать. Так вот, не подводя теоретической базы, констатирую: 1. Во все времена евреи очень эффективно конкурируют с христианами и мусульманами. В равных условиях конкуренции они почти всегда выигрывают у христиан и мусульман. 2. Во всех странах, где снимается дискриминация евреев, начинается бурная и массовая ассимиляция евреев. 3. Во всех странах, где правительство снимает ограничения на деятельность евреев и ставит евреев и остальное население в равные условия, евреи занимают в экономике и в общественной жизни очень важные позиции. В самых развитых странах эти позиции сравнимы с позициями государствообразующего народа. В странах хотя бы незначительно более отсталых евреи занимают господствующие позиции. 4. Во всех таких странах евреи составляют очень большой, непропорциональный их численности, отряд творческой интеллигенции. В сущности, что происходит в Европе XIX — первой половины XX века? Нет ничего нового под луной! Там происходит то же самое, что происходило уже и в эллинистическом Египте, и в Испании Омейядов. И это вызывает не самую лучшую реакцию окружающих народов. АНТИСЕМИТИЗМ СТРАХА«Приобщение евреев к европейской среде производило на горожанина и на интеллигента в большинстве стран Европы впечатление головокружительного успеха. Выяснилось, что если евреям предоставляется возможность свободно — в более или менее равных условиях — конкурировать с окружающей средой, их шансы на успех значительно более высоки. Лишь на этом фоне можно найти объяснение тому поразительному явлению, что во многих европейских странах в конце XIX века послышались голоса, грозно усилившиеся с течением времени, призывающие к защите бедного европейца от всемогущего еврея» [39, с. 403]. Кивнем головой, соглашаясь с умными авторами «Очерка истории еврейского народа», и пожалеем лишь об одном — что эти элементарные истины обсуждаются в еврейской среде через пятьдесят лет после Холокоста, а не за сто лет до него. Хотя, конечно, есть такая поговорка: «Если бы я была такая умная до, как моя бабушка после, я бы никогда не делала глупостей». У самых развитых народов лидерство евреев вызывает, скорее, восхищение. Они могут себе это позволить, потому что у них евреи контролируют значительные, но не определяющие сектора в экономике. Еврейских интеллектуалов много, но они не оттесняют на второй план интеллектуалов других народов. Еврейская тематика в искусстве и литературе заметна, но не выходит на первый план. Народы менее развитые испытывают перед евреями настоящий тяжелый страх. Эллины евреев не боялись, а вот египтяне — боялись, и Манефон изо всех сил пытался изобразить евреев так, чтобы с ними просто невозможно было иметь дело — чисто психологически. В XIX и XX веках евреев не боялись англосаксы. Но в Германии, Австро-Венгрии, в славянских странах, особенно в Польше и России, страх перед евреями только нарастал. Ведь что получается? Вдруг оказывается, что евреи — это не просто какая-то то забавная, то неприятная разновидность туземцев. Это, «как выясняется», очень-опасные люди. Они «вдруг» на протяжении считанных десятилетий, даже считанных лет подминают под себя экономику страны, ее культурную и интеллектуальную жизнь. Возможность общественной карьеры, накопления богатств, приобретения недвижимости, организации какого-то производства оказывается в зависимости от этих юрких инородцев. При этом евреи вовсе не обязательно должны быть враждебны людям из других народов или сознательно ограничивать их в чем-то. Вовсе нет! Евреи могут быть как раз очень даже благожелательны к гоям, особенно к умным. Я бы даже сказал, что к умникам любого племени евреи решительно неравнодушны и очень часто стараются приблизить их к себе. В конце XIX и начале XX века Европу охватила особая форма антисемитизма. Если антисемитизм во Франции и Англии XIII–XIV веков был «антисемитизмом конкуренции», то этот антисемитизм — в чистейшем виде «антисемитизм страха». Это, конечно, и страх перед тем, что тебе лично может не оказаться места в экономике, общественной жизни и культуре собственной страны. Но не только! Это и страх перед тем, что ты окажешься «последним из могикан». Это и сложность смотреть в глаза соплеменникам, которым повезло меньше, чем тебе самому. Это страх перед тем, что твоя страна уже меняется и вскоре изменится до неузнаваемости. Это страх перед очень милыми, благоволящими к тебе инородцами, потому что они вездесущи, могущественны и явно понимают, что происходит. А ты не понимаешь и во всем зависишь от них. Они тебя вознесли? Значит, могут и погубить! А логику их поведения ты понимаешь хуже, чем хотелось бы… Такой страх в чем-то сродни страху перед неведомой, необъяснимой стихией. Перед землетрясением, например, или громадной молчаливой тенью, мелькнувшей вдруг наперерез тебе в сине-зеленой морской воде. Антисемитизм страха встречается и в наши дни, например в США, когда публикуется статистика: по числу молодежи, получающей высшее образование, лидируют шотландцы, итальянцы и евреи. Шотландцы для англосаксов — это «свои»; отношение к ним примерно такое же, как у русских к украинцам и белорусам. Итальянцы — это уже посерьезнее… Но Бог с ними, христиане, как-никак. А вот евреи вызывают самое сильное опасение — потому что страшно лет через 30 оказаться в стране, в которой элита будет еврейской не на 5, а на все 50 %. Но эти страхи современных людей — детские игрушки по сравнению со страхами, замучившими европейца в Новое время, особенно в Германии и России XIX и начала XX веков. ПОЧЕМУ?!Действительно — если есть эмпирическое обобщение, то неплохо бы попытаться его понять. Л. H. Гумилев объясняет с присущим ему пассионарным апломбом: «Евреи-рахдонихиты представляли суперэтнос, искусственно законсервированный на высокой фазе пассионарности» [3, с. 146]. Вот, начали евреи жить в городе, оторвались от кормящего и вмещающего ландшафта, а главное — перестали с кем бы то ни было скрещиваться. И генофонд их не менялся тысячелетиями… Если читатель внимательно читал эту книгу, говорить ему о сохранении неизменного еврейского генофонда уже ничего не надо, и я этого делать не буду. Более серьезное объяснение состоит в том, что евреи — народ более ученый, чем любой другой. Дело как бы даже не в биологическом уме, а в учености, в гибкости интеллекта. Эта позиция более реалистична, потому что если в наше время превосходство евреев в образовании сказывается слабо, то в течение очень длительного исторического времени разрыв между иудеями и гоями был огромен. Действительно, со времен вавилонского плена религиозный еврей попросту не мог, не имел права не учиться. Знать грамоту хотя бы настолько, чтобы самому прочитать священные книги; разбираться в религиозных вопросах хотя бы настолько, чтобы понимать, о чем и почему спорят книжники, — это стало религиозной нормой. Иудаизм после вавилонского плена оказался отделен от племенной земли, но «зато» прочно прикреплен к целой библиотеке священных текстов. Можно сколько угодно забавляться, обсуждая бесплодный характер такого учения: мол, евреи обсуждали надуманные, ненужные в практической жизни, не подтверждаемые практикой постулаты. Кому и зачем-де нужно бесплодное умствование по поводу того, какой пророк и когда, по какому поводу и что изрек? Какой смысл в комментариях этих священных текстов, в комментариях на комментарии и в комментариях на комментарии комментариев?! Сам тип этой учености породил не очень уважаемое в русской культуре словечко «талмудизм». От словечка веет скукой и пылью, и представляется невольно эдакий старый дурак, который сидит в пыльной скучной комнате и сам весь скучный и пыльный. Сопя и кряхтя, старик с безумно горящими фанатическими глазами скрипит пером, пишет никому и ни за чем не нужный трактат «О погублении души всех, употреблявших в пищу козий сыр»… или какую-нибудь еще злую нелепую чушь. В общем, как у Соловьева: «И все также наглухо были заперты ворота знаменитой медресе Мир-Араб, где под тяжелыми сводами келий ученые улемы и мударрисы, давно позабывшие цвет весенней листвы, запах солнца и говор воды, сочиняют с горящими мрачным пламенем глазами толстые книги во славу Аллаха, доказывая необходимость уничтожения до седьмого колена всех, не исповедующих ислама» [66, с. 17–18]. Талмудизм — это символ косности, узости, недоброй неприязни к «не своим», отрешенности от живой правды жизни, от реальности, от любви и уважения к миру. Словечко «талмудизм» пустили в русский язык евреи… Действительно, ведь не очень легко объяснить, какой смысл в том, чтобы выяснить, «почему в Экклезиасте сказано: „и муха смерти воздух отравляет“ — в единственном числе, а не „и мухи смерти воздух отравляют“ — во множественном числе». Или зачем помнить наизусть, где это сказано: «и ходили они от народа к народу»? [67, с. 377]. Что проку в такой учености? Но тут следует отметить два очень важных обстоятельства: 1. Хедер, еврейская начальная школа, возник еще на Древнем Востоке, в эпоху вавилонского пленения; В застывшей, словно в заколдованном сне, жизни еврейской общины поразительно многое даже в XIX, если не в XX веке, оставалось таким же или почти таким же, как на Древнем Востоке. Поколения, жившие в этих столетиях, уже очень ко многому относились не так, как их предки. 2. Талмудическая ученость действительно мало помогала в практической жизни. Но, во-первых, даже в хедере учили ведь и чтению, письму и счету, а чтение, письмо и счет — весьма практические науки и основы всякого образования вообще. Во-вторых, знание какой-то батареи текстов, умение помнить, какой текст или фрагмент текста откуда взят, умение понимать и комментировать эти тексты — это же основа всякой гуманитарной образованности! И русской в том числе. Если вы прочитаете… ну, допустим, что-то из «Евгения Онегина» или, например: «И стал княжить он сильно // Княжил семнадцать лет», а ваши собеседники со смехом закончат: «Земля была обильна // Порядка только нет» [68, с. 386], — чем отличается эта гимнастика для мозгов, эта веселая игра ученых людей, наконец, эта демонстрация хорошего образования от выяснения талмудически образованного еврея — где и почему сказано «и ходили они от народа к народу»? Да ничем! Скажу даже больше. Знание таких текстов, образование в области литературы, истории, культуры, богословия было основой основ и в средневековой Европе, и во всех странах Востока вплоть до появления современной системы дифференцированного, научно обоснованного образования, основанного на компетентности, на знании фактов в самых разных областях. А ведь многие в еврейских общинах учились не только в начальной школе, хедере, но и в высшей школе, в иешиве. Обучение в иешиве вполне можно сравнить с обучением в грамматической школе Древнего Рима, в школе законников-легистов Византии, а образованного еврея — с ученым монахом Европы или ученым чиновником Китая, шэньши. Такое учение тоже совсем неплохо тренирует мозги. Для него нужно и знание грамоты, и память, и интерес к отвлеченному, и умение оперировать абстрактными понятиями, и способность применять то, что узнал в одном месте, в каких-то совсем иных сферах… То есть такое образование помогает выявить внутренний интеллектуальный потенциал человека. То есть учение, став религиозной нормой, потянуло за собой, сделало религиозной нормой другое — выявление интеллектуального потенциала. То есть более угодным Богу, более важным и ценным для Него становился тот, кто учился лучше; то есть тот, кто был умнее, обучаемее, обладал более гибким умом и более емкой памятью, умёл связать между собой больше причин и следствий. Нелепо ставить знак равенства между умом и образованностью, но связь между этими качествами, конечно же, очень даже имеется: образованность не прибавляет ума, но помогает реализовать тот ум, который у человека есть. К тому же образование приучает совершать умственные усилия, напрягать интеллект, волю, растормаживать воображение и фантазию. Ведь «способности без трудоспособности вообще не заключают в себе существенной ценности» [69, с. 11]. Религиозной нормой для евреев сделалась реализация своих способностей. Чем биологически умнее был еврей, чем он был образованнее, тем он был религиозно совершеннее. Даже в такой сложной и мудрой религии, как христианство, возможен идеал святости без идеала образованности. В том же XX веке граф Лев Николаевич Толстой выводил типы святых, которые потому и святы, что неучены и дики. В одном из его рассказов ходить по водам оказывается способен только монах-отшельник, который и молиться Богу-то не способен — рот у него зарос волосом, потому что монах жил в скиту и разучился говорить. Или описанный И. С. Шмелевым поразительный случай, когда люди всерьез завидуют матери маленького дебила: он ведь угоден Богу, этот юрод…[70, с. 283]. Далеко не все христиане согласятся с идеями Льва Николаевича; современному россиянину как-то дико читать это место у Ивана Шмелева, но ведь само по себе разлучение двух идеалов — образованности и святости — позволяет сделать и такого рода выводы. А в иудаизме такой возможности нет. В иудаизме свят тот и только тот, кто образован. Есть такое словечко на идиш: «шлемазл»; это что-то вроде еврейского юродивого. Это человек, совершенно отрешенный от реальной жизни, не способный ни заработать на жизнь, ни постоять за себя… Но «зато» посвятивший себя книжному учению, ушедший в толкования Талмуда или писание очередных комментариев на комментарии комментариев комментариев. Такой шлемазл вовсе не уходит от мира, он продолжает жить в семье, а очень часто и заводит собственную семью. Содержать шлемазла — не всегда легкая экономически, но всегда почетная задача. Семьи со своими шлемазлами даже гордились тем, что вырастили такое сокровище. Достаточно сравнить два типа юродов — грязного, полусумасшедшего русского юродивого и еврейского шлемазла — и будет очень легко понять, почему при равных условиях евреи достаточно легко конкурируют с русскими. Религиозной ценностью очень давно, по-видимому тоже с Вавилона, стало дать образование как можно большему числу людей; по возможности — всем вообще евреям. Есть разные мнения о том, когда именно евреи достигли практически поголовной грамотности, — по крайней мере, поголовной грамотности мужского населения. Самые горячие головы утверждают даже, что эта поголовная или почти поголовная грамотность народа достигнута уже в эпоху вавилонского плена или в эллинистическое время. Скорее всего, это не совсем точно, но, в конце концов, какая разница, две тысячи лет назад или «всего» восемнадцать веков назад практически вся иудейская цивилизация сделалась поголовно грамотной. В любом случае это произошло на тысячелетия раньше, чем появились поголовно грамотные народы, относящиеся к другим цивилизациям. Вторым по времени, если не поголовно, то массово грамотным народом на Земле стали японцы, но произошло это не ранее XVI века. А европейцы стали грамотными в большинстве только в XIX–XX веках, с появлением массовой школы. В большинстве, но, как правило, и тогда в меньшем проценте, чем евреи. Наверное, в разных концах мира в разное время иудеи стали грамотны поголовно до последнего человека — кроме физически не способных освоить элементарную грамоту. Скорее всего, в Вавилоне или в Риме, Александрии или даже какой-нибудь диковатой Паризии сделать это было легче, чем в общинах, заброшенных волею судьбы в Грузию или Эфиопию. Но идеал был, и евреи старались приблизиться к нему по мере сил. Уже в Средние века «грамотность мужчин была почти поголовной. Большая часть еврейского общества занималась духовными вопросами и, во всяком случае, была в состоянии следить за ними. Ученость была идеалом, ученый — наиболее уважаемой личностью. Успехи в учении служили основой повышения в общественном положении… Средний уровень образования в еврейских общинах равнялся только тому, на котором находились монастыри и школы при соборах (если не считать некоторых городов Италии)» [9, с. 271]. Общины евреев ашкенази, обитателей Польши и Западной Руси, за свой счет содержали иешиву и юношей «бахурим», которые учились в иешиве. К каждому такому бахурим приставляли не менее двух мальчиков «неарим», которых он должен был учить, дабы упражняться в преподавании Талмуда и в научных прениях. «Каждый юноша со своими двумя учениками кормился в доме одного из состоятельных обывателей и почитался в этой семье, как родной сын… И не было почти ни одного еврейского дома, в котором сам хозяин, либо его сын, либо зять, либо, наконец, столующийся у него ешиботник не был бы ученым; часто же все они встречались в одном доме». В результате «нет такой страны, где бы святое учение было бы так распространено между нашими братьями, как в Государстве Польском» [25, с. 519]. Забота об учении была важным общественным делом, которое и финансировалось не «по остаточному принципу» и занимало немало времени и силу руководителей общины. «При начальнике иешивы состоял особый служитель, который ежедневно обходил начальные школы (хедеры) и наблюдал, чтобы дети учились в них усердно и не шатались без дела. Раз в неделю… ученики хедеров обязательно собирались в дом „школьного попечителя“, который экзаменовал их в том, что они прошли за неделю, и если кто-нибудь ошибался в ответах, то служитель его крепко бил плетьми, по приказанию попечителя, и также подвергал его великому осрамлению перед прочими мальчиками, дабы он помнил и в следующую неделю учился лучше… Оттого-то и был страх в детях, и учились они усердно… Люди ученые были в большом почете, и народ слушался их во всем; это поощряло многих домогаться ученых степеней, и таким образом земля была наполнена знанием» [25, с. 520]. «В иешиботах польско-литовских городов учащаяся молодежь пользовалась всеобщим уважением. Даже после того, как эти молодые люди оставляли иешиботы и становились купцами или арендаторами, они продолжали заниматься изучением Талмуда и дискуссиями о нем. Богатые члены общин, даже те, кто сам не отличался ученостью, старались заполучить в качестве женихов для своих дочерей выдающихся учеников иешибот, невзирая на их материальное положение. Таким образом, создалось еврейское руководство, состоящее из богатых и ученых» [9, с. 358]. Как видно, для участия в руководстве общиной мало было быть, и даже не всегда было обязательно быть богатым. И мало того… Образование было почти недоступно основной массе русского и украинского народов еще в начале XX века, но оно вполне было доступно «миллионам жителей гнилых местечек, старьевщикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда» [3, с. 44]. Доступно не потому, что кто-то создавал им особые условия. Совершенно очевидно, что особых условий для учения никто продавцам сельтерской воды не создавал, это они тратили на учение свое время — кровное время, свободное от мелочной торговли. Что делать? Евреи в этом вопросе обогнали нас на несколько веков. Мы — отсталый народ, а вот евреи — передовой. Можно сердиться по этому поводу. А можно догонять… Догонять гораздо интереснее! ИУДАИЗМ И МЫШЛЕНИЕОпасаясь вызвать недовольство, а то и ярость единоверцев, отмечу еще один важнейший фактор: это сам по себе иудаизм. К одному из самых сильных сторон христианства относится то, что христианство создает тип активного, деятельного человека. Действительно — идеал находится вне мира. Идеал — только у Бога. Материальный мир и в том числе сам человек весьма далеки от совершенства. Сравнивая мир с идеалом, христианин стремится если и не привести его к полному совершенству (что невозможно), то хотя бы приблизить к идеалу. Сравнивая с идеалом самого себя, христианин вынужден делать вывод о своей греховности, и делать принципиально то же самое — приводить самого себя к идеалу. Ведь в человеке, как мы верим, сталкивается высшее, божественное, и тварное — то есть животная, природная сущность. Тварное и божественное борются, и свободная воля человека определяет, что же именно в нем победит. Христианство формирует в человеке некую тревожную черту, которой, похоже, начисто лишен язычник. Если мир — арена вечной схватки дьявола и Бога, то ведь никто заранее не сказал, что добро непременно победит. И уж, конечно, оно не победит без участия людей… В том числе и без твоего лично участия. Мир требует постоянного внимания, постоянных усилий, постоянного усовершенствования. Христианин просто обречен принимать постоянное участие в созидательной работе и озираться вокруг в постоянной тревоге: а не происходит ли вокруг чего-нибудь неподходящего?! Чего-то, что требует его вмешательства, чтобы устроить Божий мир хотя бы чуть более разумно? Но если сравнить христианина с иудаистом, тут же выясняется: христианин — типаж все-таки более спокойный. Ведь в мире присутствует Бог. Дух Святой разлит в мире, и мир хоть в какой-то степени, но свят. Этот мир никак не оставлен Богом: в мире уже был мессия, и он недвусмысленно сказал, что еще придет в мир перед концом. Причем концом, который ничего особенно плохого не сулит ни уже умершим, ни дожившим до конца времен. Грядет суд, и каждый из нас получит по заслугам… Так что же мешает вести себя так, чтобы не вызвать Божьего гнева? Кроме того, Господь милостив. Мы — Его творения, Его дети. А кто же, если сын попросит у него хлеба, даст ему вместо хлеба камень? И если попросит рыбы, кто же даст сыну вместо рыбы змею? Но ведь иудаист вовсе не считает, что в мире разлита божественная благодать! Мир не благой, хотя с тем же успехом и не отвратительный. Он просто есть — никак особенно не окрашенный, как и мир язычника. С этим неблагодатным миром, данным иудею для прокормления, можно поступать по-свойски, изменяя и преобразовывая. Но, с другой стороны, ведь и не помогает никто… Еврей гораздо больше предоставлен самому себе в этом мире, чем христианин. Его Отец гораздо меньше опекает его, и потому ему жить куда страшнее. Но, с другой стороны, и сыновняя позиция у еврея слабее. Волей-неволей еврей сам принимает решения, без оглядки на Бога. Это даже не «на Бога надейся, а сам не плошай», это вынужденная взрослая жизнь в мире, где тебя никто не защитит. КАББАЛАХристианство приучает своих приверженцев к рациональному мышлению; наверное, это одна из самых рациональных религий, и это великий воспитатель. Самые принципы рационального познания были выработаны церковью. В конце концов, на чем основывается все учение христианской церкви и ее миссия в мире? Да на том, что в годы правления императора Тиберия в одной из самых глухих римских провинций произошло нечто. Сплелся целый клубок событий, которые могут иметь множество самых различных объяснений. Можно было верить или не верить в то, что Бог сошел к людям в своем Сыне; можно было не верить и в самого Бога, а верить в Ашторет, Ваала или золотого тельца Аписа. И даже поверив в Бога и в его Сына, люди могли распространять самые фантастические слухи о том, что же все-таки произошло. Многие жители Иерусалима и всей Иудеи что-то видели, что-то слышали и как-то это все для себя поняли… уж как сумели, так и поняли. Можно себе представить, какие фантастические и нелепые слухи ходили вокруг Богоявления, если невероятнейшими сплетнями сопровождается каждое вообще значительное событие? Как волна самых фантастических слухов захлестывает такое событие, прекрасно показал М. Булгаков в своей «Белой гвардии». Тем более, во времена Христа фантазия людей не умерялась никаким образованием — даже таким скверным, какое получаем мы сейчас. А произошедшее событие было даже важнее, судьбоноснее для современников, чем вход в Киев Петлюры или свержение Украинской Директории. Семь вселенских соборов IV–VII веков стали рассматривать все эти слухи, мнения, отголоски, рассказы. Соборы постарались привести в систему все, что известно о Христе, и отделить достоверные сведения от явно недостоверных. Изучили более двадцати одних только Евангелий, и лишь четыре из них были признаны заслуживающими доверия; эти Евангелия: от Луки, от Марка, от Иоанна и от Матфея, церковь считает каноническими, то есть удостоверяет своим авторитетом — это истина. Остальные Евангелия названы апокрифическими — то есть за их подлинность и достоверность сообщаемого в них церковь не может поручиться. Там, на соборах, и были заложены принципы того, что мы называем сейчас «научным аппаратом» и «доказательностью». Применяют эти принципы вовсе не одни ученые, но и врачи, и следователи, и агрономы, и писатели: все, кому по долгу службы надо добираться до истины сквозь нагромождения случайных сведений, а порой и сознательных попыток лгать. Но в том-то и дело, что иудаизм требует еще более рационального, еще более критического отношения к жизни. Тот уровень обработки информации, который типичен только для интеллигентных гоев, стал обычен практически для всех или почти всех евреев. В мире ведь нет Бога. Бог не пронизывает этот мир, как Дух Святой. А раз так, нет никаких причин не познать этот мир полностью и до конца, не разложить его на части, не изучить его механику… Более того — это изучение тоже ведь богоданная задача; ведь книжное учение и задачу понимания священных текстов так легко приложить и к задаче изучения природы. Читателю может показаться это дикостью — но ведь и идея Каббалы тоже очень рациональная в своей основе. Для человека в древности, в Средневековье, было несомненно, что в основе мироздания лежат какие-то скрытые от него, но несомненно идеальные законы: порядки связанных между собой чисел, геометрические фигуры, словесные формулы. На этом основана магия: если знать тайные связи между явлениями, если уметь управлять ими, можно творить добро и зло, стать могущественным, как античный бог типа Гефеста или Аполлона. А Каббала — это очень еврейское учение, и христиане тут только ученики [71]. Для христианина в Каббале и в магии есть нечто еретическое, — уже вторжением в области, которые Бог по разумению своему скрыл от человека. Скрыл? Значит, знал, что делал, и нечего в них лезть слабыми человеческими ручонками, извращенным человеческим умишком. А вот для еврея нет греха, нет ереси в познании этих тайных законов. Сама религия подталкивает его к такому занятию. Много ли может познать еврей из такого рода изысканий — это уже второй вопрос. Главное — путь открыт, и ряды каббалистов не убывали с древности до XX века, а временами число их резко возрастало. ОЖИДАНИЕ МЕССИИДля иудеев мессия в наш мир еще не пришел. Он может прийти в любой момент, но ведь никто не знает, когда именно и где… Мессии в еврейской жизни появлялись постоянно, только в одни периоды от «мессии» до другого «мессии» проходили века, а то они шатались просто толпами, почти как пророки в VII–IV веках до Р. Х. по Иудее. Около трехсот раз являлись разного рода жулики, объявлявшие себя мессиями. Как хотя бы Саббатай Цви в Турции XVIII века. Султан отнесся с юмором к попытке сесть на его трон и велел отделить голову Саббатая от тела: с той лишь целью, объяснил султан, чтобы увидеть своими глазами чудо воскрешения. Заливаясь слезами, сознался Саббатай, что он не мессия, а только лишь мелкий мошенник, и был приставлен привратником к одному из дворцов султана. Чтобы всем все было очевиднее, султан даже поощрял общение с «мессией» и приставил к нему охрану: обманутые евреи часто порывались намять Саббатаю бока. Или вот красочная история еще одного прихода еврейского «мессии». Польский парень и еврейская девушка тайно встречались, и стал у девушки расти животик (ну, не было контрацептивов в XVII веке, что тут поделаешь). — Не плачь, моя ненаглядная, я помогу беде. — Замуж возьмешь?! Я выкрещусь. Но парень придумал, по его мнению, получше. Вечером, когда вся семья грешницы сидела за ужином, в окно влетел здоровенный булыжник, и замогильный голос возгласил: — Радуйся, Соломон! На тебе почиет благословение Авраама, Исаака и Якова и лично пана Бога! Твоя дочь вскоре родит мессию! Слышали это многие, а во что хочется, в то и верится. Иудеи как-то не обратили внимания, что говорил-то голос почему-то по-польски, и что Господу Богу зачем-то понадобился булыжник. Они стали окружать девицу всяческой заботой, в местечко стали стекаться паломники… Все бы хорошо, но вот родила она дочь… Это единственное, чего не мог, конечно же, предусмотреть бедный парень. Смешно? Не очень, потому что мне как-то и не хочется думать о судьбе девушки. А в чем она виновата, если подумать? В том, что любила своего парня? Да, это страшное преступление! А ведь община будет травить и ребенка — страшно подумать! Незаконнорожденного! Прививая ему комплекс неполноценности и идиотское чувство вины неизвестно перед кем. В общем, все это гнусно, господа. А перед евреями открывается не очень веселая перспектива: постоянно сталкиваться с новыми «мессиями» и выяснять, подлинные они или очередная подделка. Каждый может оказаться и подлинным, вот ведь в чем дело! И расслабляться еврею не приходится. Вот и получается: мало того, что религия делает еврея образованным, она еще и заставляет его быть самостоятельным и ответственным. И недоверчивым. И критичным. И думать, думать, думать… ДРУГИЕ ПРИЧИНЫОчень легко заметить, что, по крайней мере, еще два обстоятельства делают еврея более активным и более умным, чем окружающие. Во-первых, это сама по себе жизнь в диаспоре, за которой стоит жесткое давление окружающего мира, постоянная и беспощадная борьба за жизнь. Еврей совершенно точно знает, что он должен быть не просто умным и хорошо помнить Талмуд. Он должен уметь делать что-то такое, за что ему заплатят деньги. Причем он должен уметь делать это так хорошо, чтобы деньги платили именно ему. Мало работать так же хорошо, как все окружающие. Евреи в средневековой Англии и Франции работали не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем ломбардские купцы и банкиры. Но ламбардцы были «свои», христиане, и как только без евреев смогли обойтись, так сразу же их и выгнали. Еврей внутренне, на уровне подсознания убежден: он должен работать не просто лучше других, а с большим отрывом от других. Иначе от него быстро избавятся. К этому добавляется естественное человеческое стремление делать свое дело хорошо, подспудное стремление к совершенству. Такое стремление есть у всех людей, но у евреев с их страхом изгнания, уничтожения, насилия желание работать хорошо приобретает особенно рафинированные, порой какие-то судорожные формы. Могу дать читателю вполне серьезный совет: если вы попали в чужой город, вы никого не знаете в этом городе и вам срочно надо выдернуть зуб, из двух кабинетов с надписями «Гершензон» и «Иванов» выбирайте тот, на дверях которого написано «Гершензон». Гарантию, разумеется, дает только страховой полис (а в наше время и он гарантий не дает), но при прочих равных обстоятельствах лучше пойти к еврею. Ученые степени врут, их можно купить или присвоить безо всякого на то основания. Никакая новая техника не заменит профессионального мастерства. А шансов на то, что еврей — хороший специалист, больше. Евреи чаще и острее, чем люди других народов, считают, что плохо работать — это стыдно. И еще они считают, что плохо работать — опасно. Во-вторых, еврей волей-неволей знает несколько языков. Живя среди других народов, он вынужден говорить на языках тех, кто вокруг. Женщины еще могли не учить языков гоев, особенно если община большая и все необходимое можно купить-починить-заказать внутри общины. Да и еврейки часто вынуждены были знать языки. А уж мужчины были просто обречены на знание нескольких языков. Сефарды говорили на спаньоль… Но ведь и знание испанского оставалось необходимым. И арабского. На каком, по-вашему, языке говорил Маймонид с другими придворными и с самим калифом? На иврите? Но и иврит многие знали, писали на нем стихи и философские трактаты. Переводили Аристотеля с греческого на латынь и на латыни беседовали с европейскими книжниками про Цельса, Авиценну и Феофраста. То есть я не утверждаю, что каждый из евреев Испании знал все эти языки в полном совершенстве, но даже самый низкопоставленный, коснеющий в полном убожестве иудей вынужденно знал два-три языка — хотя бы на уровне бытового, повседневного общения. А еврейская интеллигенция была, и тоже поневоле, полиглотной. В странах Европы — местный язык, иврит, а для образованных еще и латынь. Если заниматься торговлей, то местный язык нужен не один. Если торговля международная, то нужны языки еще и восточные. Ашкеназский еврей говорил на идиш, знал иврит, польский и западнорусский (много позже назовут его украинским). Желательно было знать и немецкий, а после вхождения Польши в состав Российской империи — и литературный русский язык, на котором объяснялась администрация, который стал официальным языком делопроизводства. Язык — это ведь тоже верное средство для тренировки мозгов. Даже не выученный до конца или плохо выученный язык открывает человеку новую систему представлений о мире ценностей, взглядов, сравнений, образов. Это и само по себе будит мысль, пришпоривает воображение, толкает ввысь и вперед. А тут еще включается сравнение… У нас вот так… У испанцев вот так… А у поляков — вон оно как… А у русских… Еврей поневоле оказывался всю свою историю в межкультурном пространстве. Волей-неволей он должен был объясняться с людьми разных народов, разных культур и языков. От этого растет неуверенность в «единственно правильных» способах реагировать на окружающее, понимание, что каждую проблему можно увидеть по-разному. И предложить много решений… То есть происходит расширение сознания, растет умение смотреть на явление со стороны. Я много раз убеждался в том, что мои еврейские коллеги лучше умеют видеть ситуацию «извне». То есть у нас, европейских интеллектуалов, это тоже неплохо получается, но видеть столкновения народов с «птичьего полета», понимать, кому и что надо друг от друга, евреи в целом умеют гораздо лучше. Случайно ли лучшие культурологи России, да, пожалуй, и всей Европы — Лотман и Гуревич? Я совсем не уверен, что это случайно. НА ГЕНЕТИЧЕСКОМ УРОВНЕЧарльз Дарвин вполне серьезно считал, что качества, приобретенные при жизни организма, передаются потомству. Немецкий врач Роберт Кох в 1865 году доказал, что это не так. Роберт Кох отрезал мышам хвосты. Бесхвостые мыши размножались, у них рождались хвостатые мышата. Роберт Кох им тоже отчекрыживал хвосты, и, лишенные своих розовых хвостов, белые мыши производили новое, тоже хвостатое поколение. Когда на свет появилось 22-е поколение хвостатых мышей, Роберт Кох перестал уродовать бедных зверюшек и сел писать статью о том, что приобретенные при жизни признаки не передаются по наследству. Современная наука считает, что все намного сложнее, чем думали в XIX веке. Каждый сыновний организм чем-то отличается от родительских, и эти мутации не зависят от опыта родителей. Но от удачности мутации зависит и выживание организма, и число его детенышей. То есть организмы нового поколения порождают в большем числе те, кто является мутацией получше. Если в популяции есть требование — быть умным и обучаемым, то и выживать умные и обучаемые будут чаще, и рождаться детей у них будет больше. Но если так — то и рождаться у таких людей умные и обучаемые будут чаще. А к ним ведь тоже будут предъявляться те же требования: быть умными и обучаемыми… Благоприятные признаки будут закрепляться намного быстрее, если передавать их будут по обеим родительским линиям. А ведь в еврейской среде века, тысячелетия был нормой отбор умников и умниц для брака. Жениха уж наверняка экзаменовали на знание Торы и Талмуда. Да и ум женщины был важен, и если невеста получала хоть какое-то образование, это ценилось. Шел половой отбор, потому что умники выбирали умниц и наоборот. «Происхождение человека и половой отбор» — название знаменитой книги Ч. Дарвина, и в этом, что называется, «что-то есть». На женщин в еврейском обществе тоже действовал интеллектуальный отбор, хотя и гораздо слабее, чем на мужчин. На протяжении жизни многих поколений у евреев шло закрепление признаков интеллекта и обучаемости. К этому можно относиться с завистью, можно — истерично, но факты мало меняются от того, как мы к ним относимся. Следствия понятны, и их два. Во-первых, мужчинам приходится еще тянуться, стараться быть еще умнее и сильнее. Раз жена ученая и умная — надо дотягивать! Надо соответствовать ее уровню, чтобы оставаться лидером в семье. Из-за этого, кстати, многие мужичонки послабее и поглупее не любят и боятся умных женщин. А во-вторых, образованная мать никогда не позволит, чтобы ее дети остались без образования. ПОСЛЕДСТВИЯИудейская цивилизация — единственная из известных, которая утвердила идеал грамотности и образованности, как религиозный идеал. И она в самой большой степени этот идеал реализовала. Даже поголовно грамотные сегодня народы Земли еще вчера были неграмотны. Единственное исключение из этого — народы и этнографические группы, входящие в иудейскую цивилизацию. Вероятно, сефарды были первым в истории Земли поголовно грамотным народом. Ашкенази — это единственный пока существующий народ, который поголовно грамотен на протяжении всей своей истории. Очень многие черты еврейской культуры свидетельствуют о таком эмоциональном отношении к книге, грамоте, образованию во всех сферах, которые свойственны лишь культурному меньшинству других народов. Средневековый равви Симха из Витри оставил нам описание обряда начала учения: «Когда человек приводит в школу сына, то для него пишут буквы на доске… и умывают его, и одевают в чистые одежды, и взбивают для него три яйца, и приносят ему яблоки и другие плоды, и всячески ухаживают за большим мудрецом, который отправился в школу. И берут его под руки. И ведут в синагогу, и кормят халами с медом, яйцами и фруктами, и читают ему буквы. А потом намазывают их медом на доске, и велят слизывать, и возвращают его матери» [16, с. 116]. Замечу, что описание это не только очень подробное, но и очень эмоционально насыщенное, какое-то «вкусное», прямо как «яблоки и другие плоды». Автор буквально упивается этой сценой, наслаждается тем, как ребенка трех лет приводят в школу. И ведь, заметьте, очень верно с точки зрения психологии: старшие показывают ребенку, что учиться вкусно и приятно. Даже сами буквы, и те намазаны медом в самом буквальном смысле слова! Как хорошо… Такая сцена очень близка не одним евреям, а человеку всякого вообще образованного слоя. Сама сцена того, как ухаживают за «большим мудрецом» трех лет, радует родительское сердце. Просто приятно представлять себе и этого ребенка, и взрослых людей, делающих праздник из его первого школьного дня. Лицо расплывается в улыбке, стоит вообразить себе этих людей, умерших тысячу лет назад. Разница в том, что образованный слой в любом европейском народе до середины — конца XIX века оставался окружен превосходящими его численно и совершенно темными сородичами. Большинство народа осталось бы как раз совершенно равнодушным к такому описанию. А евреи полностью входили в этот самый образованный слой. И получается, что эмоции российского или немецкого интеллигента, жителя торговой республики Флоренция или средневекового монаха хорошо понятны даже еврею, занимающему самое скромное положение в своем обществе. Но не всегда так уж хорошо понятны соотечественникам этих людей. ПЕРЕДОВОЙ НАРОДВ истории постоянны ситуации, когда один народ научается делать что-то, чего другие еще отнюдь не умеют. Тогда этот народ становится передовым, а другие — отсталыми. Слова эти можно брать или не брать в кавычки — дело вкуса, но догонять передовые народы всегда приходится. Современные европейцы еще не до конца отвыкли от роли авангарда человечества. Но задолго до того, как Британия, Франция и Германия заставили все человечество у них учиться, жителям самих этих стран пришлось учиться у Великого Рима. Римляне учились у эллинов, эллины учились на Востоке… А чаще всего народы учатся друг у друга, в том числе передовые учатся у отсталых. Ведь и слова «тайга», «анорак» и «ураган», умение делать каноэ и умение есть сырую печень белого медведя европейцы заимствовали не у самых цивилизованных народов Земли. Так вот, евреи — это передовой народ на протяжении огромного периода истории. И передовой не по умению жить на побережье Северного Ледовитого океана или проникать вглубь тропического леса. То есть все это — тоже дело-то полезное, но для человечества куда менее важное, чем умение работать с информацией. Евреи своей поголовной полуторатысячелетней грамотностью, своей привычкой к книжному, теоретическому, отвлеченному обогнали все народы ровно настолько, сколько времени они будут идти к этой поголовной грамотности. Второй в мире народ массовой грамотности мужского населения — японцы. У них этот уровень был достигнут в конце XVI века, и получается — они отстали от евреев всего на тысячу лет. В Европе первый закон об обязательном всеобщем обучении приняла Норвегия в 1814 году. Значит, время отставания — порядка полутора тысячелетий. Франция, Британия, Германия догнали евреев меньше ста лет назад. Россия, насколько можно наблюдать, евреев еще не догнала. То есть умные люди есть везде, в том числе среди эскимосов и бушменов. Вопрос заключается в том, как может реализоваться их ум, пока человек сидит над лункой во льду и ждет нерпу с гарпуном в руках или собирает в пустыне съедобные дыни. Ученые люди есть у всех народов с того момента, как появляется письменность. Но практически у всех до самого последнего времени образована только верхушка, самый незначительный по числу людей слой. У древних египтян или жителей Вавилонии элементарно грамотных было от силы 1–2 % всего населения, а образованные люди в каждом поколении исчислялись чуть ли не десятками. В России XVIII века было почти как в Египте времен фараонов — кучка ученых людей, почти полностью сконцентрированная в Москве и в Петербурге, а под ними и вокруг них — колоссальная и почти необразованная страна. На протяжении веков и тысячелетий повторялась эта картина, из страны в страну, из эпохи в эпоху: столкновение большого народа, 1–2 процента которого грамотно, и кучки евреев, в рядах которых неграмотных нет. Большой народ привык к своей мощи, влиянию, да и быть умным, ученым. Он очень нервно реагирует, когда его представителей вытесняют из каких-то привычных ниш, когда оказывается — юркие пришельцы необходимы для организации чего-то важного для этого народа. Все очень просто: интеллектуальная элита большого и могучего народа очень и очень малочисленна. Именно эта элита должна организовывать международную торговлю, становиться высшими чиновниками, преподавать в университетах и писать книги. Именно она сталкивается с обществом, которое способно выставить столько же грамотных, образованных, сколько их в этой элите. Да евреи к тому же динамичнее, активнее и опираются на вековой опыт. Не думаю, что имеет смысл говорить о «заговоре» и ловить под кроватью зеленых жидомасончиков, когда существует очень простое, вполне материалистическое объяснение причин, в силу которых евреи побеждают в конкурентной борьбе (при равных условиях, конечно). Но, как правило, большой и сильный народ не понимает, каким способом его побеждают. Так, дикари на картине Василия Сурикова «Покорение Сибири Ермаком» не могут понять — как русские казаки убивают их на расстоянии трех полетов стрелы? Так, индейцы в ужасе разбегаются при виде испанца, спрыгивающего с седла: одно существо вдруг раздвоилось. Отсталый народ просто не понимает, каким образом он терпит поражение. А тут еще евреи с типичной усмешечкой колонизатора отталкивают своей нагловатой повадкой. Так смотрели на черных голых дикарей британские мореплаватели, обменивая железные ножи и стеклянные бусы на золото и слоновую кость. Так же смотрят евреи: ну почему эти дикие не понимают — совершенно не важны размеры государства, не принципиальна военная мощь, тем более смешны всякие побрякушки в виде сверкающих эполет, оркестров, играющих бравурную музыку, и тронов из чистого золота?! Важны ум и деньги, образование и умение работать. Тому, кто умеет работать и учиться, всегда будет хорошо, а тот, кто не умеет, всегда будет жить плохо, некрасиво и неинтересно. Как «они» не понимают этого? Почему?! Так шкипер, прохаживающийся по палубе полупиратского судна, вовсе не враждебен черным диким созданиям. Он, конечно же, считает себя и своих людей в тысячу раз выше этих «бесхвостых павианов», но в конце концов он же либерал, и он знает: в любом народе попадаются достойные. Вот этот вроде бы даже поймет, если объяснить ему, как ходит бриг в открытом море. Надо будет подарить этому дикарю старые трусы и поломанный бинокль. А в будущем сезоне сделаем его своим представителем на берегу… Снисходительное пренебрежение ранит, тем более ранит людей, привыкших смотреть на евреев не как на передовой народ, а как на туземцев. Европейцы быстро объяснили индусам и африканцам, что они тут главные, — орудийными залпами. Европейцы не получили аналогичного урока от евреев: евреи не имеют своей армии, и вообще витает поверье, что они слабаки и воевать в принципе не умеют. В результате европейские народы оказываются не способны увидеть — они столкнулись с народом передовым. С народом, по сравнению с которым сами они — многочисленное и сильное, но вместе с тем и жалкое туземное племя. Это мешает делать самое главное — учиться. Для того, чтобы стереть с еврейских физиономий ухмылочку превосходства, можно сделать только одно — достигнуть такого же уровня развития. Русские были для многих французов почти тем же самым, что персы или индусы. Но рев пушек под Бородином и Ватерлоо заставил их кое-что заметить. Тем более, стали переводиться русские романы, появились русские художники… не хуже французских. Так же и здесь: единственное, что может остановить победное шествие колонизаторов, стереть наглые ухмылки с их высокомерных физиономий, — это поголовная грамотность другого народа. Пока только крохотная элита может конкурировать с евреями — ничего не изменится, а попытки запрещать евреям занимать какие-то должности или работать в каких-то сферах от конкуренции не спасут, а вот раздражение вызовут непременно. Беда в том, что народы никак не могли распознать в евреях передового народа. Так и не начали у него учиться. И евреи виновны в этом ничуть не меньше… ну, пусть будет это поганое слово, — не меньше гоев. ВЫВОДЫ И ЭМОЦИИЕвреи действительно интеллектуальнее остального населения Земли, и очень многие явления их истории порождены именно этим. Догнать их — это единственный способ действительно победить евреев, стать «не хуже». К сожалению, чаще всего христиане выбирали другой путь — путь фиктивной победы. То есть изгоняли, ритуально презирали, игнорировали их превосходство. И придумывали самые невероятные объяснения того, почему «они» успешно конкурируют с «нами». Ведь если «они» — хитрые заговорщики, подлецы, обманщики… Тогда они вовсе и не превосходят нас ни в чем! У них не только можно не учиться, у них нельзя учиться! Ни в коем случае! История взаимоотношений евреев и христиан — это история векового непонимания друг друга. Виноваты в нем, как всегда, обе стороны, но зададимся вопросом все-таки о своей половинке вины. Почему гои веками не желали ничего слышать о том, что евреи их хоть в чем-то превосходят? Почему так упорно отыскиваются самые невероятные признаки заговора, групповщины, сговора, глобального обмана… одним словом, какой-то нечестной игры? А потому, что так приятнее думать. Гоям, видите ли, обидно. «Кричат им вослед… а это им очень обидно». Ишь, ходют тут всякие носатые, да еще носы задирают, будто шибко умные! От такой логики только плечами пожмешь: мало ли кто ничего не хочет слышать о чем-то или о ком-то. Скажем, английские леди очень возмущались теорией Дарвина: «Как?! Моя бабушка похожа на обезьяну?!». Ну и что изменилось от их обид? Виды все равно изменяются, и предки человека были обезьяноподобны, кто бы и что бы ни думал по этому поводу. А эти леди как дурами были, так дурами и помрут. Впрочем, есть примеры совершенно фантастической слепоты людей, которых кем угодно можно назвать, но только не дураками. Вот, например, живший в прошлом столетии уважаемый профессор Пфеффенкоффер не хотел ничего слышать о микробах. С точки зрения профессора Пфеффенкоффера, микробов придумали французские ученые, чтобы получать денежки на свои исследования и обижать немецких ученых. В чем именно видел он личное оскорбление, сказать трудно. Но факт остается фактом — видел. Раз так, то ведь и никакой «культуры бактерий холеры» быть не может. Эту чепуху придумал Луи Пастер и другие разложившиеся французики! — Да вы посмотрите, профессор! Вот она, в этих пробирках! — В пробирках? Ну-ка, ну-ка… И профессор с невероятной ловкостью выпил содержимое одной из пробирок. — Что вы делаете?! Тут же хватит на сто заболеваний холерой! Вы обречены! А профессор, сверкая стеклами очков, поглаживает себя по длинной, до пояса, совершенно седой бороде: — Вот и проверим, умру я от холеры или нет… Не умер! Профессору Пфеффенкофферу невероятно повезло: в среднем один человек на тысячу совершенно невосприимчив к холерным микроорганизмам, и волею судеб именно профессор Пфеффенкоффер, лютый враг микробов, оказался этим тысячным. Но для самого Пфеффенкоффера, конечно же, эта история была доказательством — никаких микробов не существует! С тем он и помер в возрасте 95 лет, в 1900 году. Последнюю лекцию он прочитал за несколько часов до смерти; естественно, в этой лекции он тоже рассказывал студентам, что никаких микробов нет, их выдумал злодей Луи Пастер. Другой великий ученый, Рудольф Вирхов, «не хотел ничего слышать» про человека — современника Великого оледенения. Выдающийся врач и физиолог, создатель патологической анатомии и представления о социальных болезнях, он занимался изучением почти всех известных в те времена болезней. Он объяснил механизм развития опухолей, туберкулеза, воспаления и прочих патологий нашего организма. Он основал журнал «Архив Вирхова», который издается и поныне в Германии. Он был членом почти всех академий и научных сообществ, какие только существуют в мире. Стоит ли удивляться, что при упоминании Вирхова лица у большинства врачей становятся очень уважительными? Но вот существования человека, современника мамонта, Вирхов категорически не признавал. Никакие открытия не были для него доказательствами. Найдены кострища, обгорелые кости, каменные орудия? — Чепуха! — уверенно говорит Вирхов. — Это пировали современные пастухи, а расколотые камни сами упали с потолка пещеры и побились друг об друга. В пещере Неандерталь находят знаменитого неандертальца — кости человека в одном слое с костями животных ледникового времени и каменными орудиями. — Какой там неандерталец! — заявляет Вирхов с апломбом. — Это же монгол! К тому же голова большая, видите? Значит, еще и дегенерат. А ноги кривые — сразу видно, привык ездить верхом. Это казак, всякому ясно. Во время зарубежных походов русской армии в 1813 или 1814 году он отстал от своих, был ранен и забился в пещеру. Так всегда делают раненые казаки, вы не знали? В пещере он умер и оказался погребенным из-за движения горных пород. А может, его на скорую руку закопали другие казаки. Между прочим, яростная борьба Рудольфа Вирхова с археологией палеолита принесла невероятное количество вреда — именно потому, что был Рудольф Вирхов человеком очень ученым, уважаемым всеми и влиятельным. Так что при упоминании Р. Вирхова лицо всякого археолога-палеолитчика принимает совсем другое выражение, чем у говорящих о нем врачей, — задумчивое такое выражение. Откуда такое бешеное сопротивление даже очевидным фактам? Что поделать! С детства, со времен, когда маленький Руди носил коротенькие штанишки и сидел на горшке, привык Рудольф Вирхов считать, что Земля сотворена совсем недавно. Ему так сильно не хотелось расставаться с этими представлениями, так неприятна была ему мысль, что человек мог жить в какую-то «добиблейскую» пору, что он готов был выдумать любую чушь — лишь бы даже не думать о большей древности Земли и человека. И Пфеффенкоффер, и Вирхов — это примеры заблуждений людей очень умных, интеллигентных ученых. Тех, кто без критического отношения к собственным идеям и мнениям просто не сможет работать. Тем более, целые народы нежно лелеют свои мифы и стереотипы и могут, что называется, в упор «не желать ничего видеть и слышать». У большинства представителей всякого народа (и евреев тоже) и рефлексии, и ума поменьше, чем у ученых. К тому же массы людей поддерживают друг друга в самых фантастических представлениях — лишь бы утвердиться в своих привычных предрассудках. Евреи не замечают, что отвратительное национальное самохвальство разрушает их собственную психику, формирует вместо умников самовлюбленных идиотов, вместо порядочных людей — мелких врунишек и поганцев. Ну и что?! Видят — не видят, хотят замечать или нет, а это все равно происходит. Нежелание же видеть реальность такой, какова она есть, только делает бедолаг еще хуже, чем они могли бы стать. Так же и гои могут «не замечать» или «не хотеть об этом слышать», но евреи-то все равно умнее! Гои могут выдумывать самые фантастические причины, по которым евреи, вовсе не имея больших способностей, вытесняют их из тех или иных сфер. Они попросту не желают смотреть правде в лицо. Им, видите ли, это обидно… А быть глупее — это им не обидно, вот ведь что самое удивительное! Что можно поделать с такой логикой?! И если продолжать этого «не замечать», не пытаться сократить разрыв, не думать и не учиться — то евреи и будут при прочих равных возможностях обгонять гоев при свободной интеллектуальной конкуренции. При том положении, которое занимают в мире эти 15 миллионов, мне таки просто неясно, какую еще роль в будущем мироздании смогут сыграть эти люди… Как-то фантазия начинает нехорошо буксовать. Впрочем, я, кажется, начинаю уже рассуждать в стиле Князева про роль сионизма в глобальной эволюции всего космического пространства… Изыди, Сатано! Тьфу, тьфу, тьфу!!! |