Изяслав II Мстиславович (1146—1154)
|
Изяслав II Мстиславович въехал в Киев и сел на столе отца и деда в августе 1146 г. Всю Русь с киевских гор увидеть было нельзя, но она была чудесной. Росшие повсюду города стремились если не уподобиться Киеву, то хотя бы походить на него.
В середине XII в. русские города стали украшаться каменными храмами. Под Смоленском при князе Ростиславе Мстиславовиче возвели каменную четырехстолпную одноглавую церковь Петра и Павла. Храм расположили при княжеской усадьбе. Впоследствии он перешел в веденье городской общины. В Пскове в первой половине XII в. был выстроен собор Ивановского монастыря. Это был шестистолпный трехглавый храм, следующий традициям новгородского зодчества. Но он был ниже новгородских храмов XII в. и украшен скромнее. А скромность эта вылилась в тонкое своеобразие псковской архитектурной традиции — она несколько асимметрична, но трогательно проста, по-северному строга и одновременно по-русски сердечна. В Старой Ладоге в середине XII в. выстроили одноглавую шестистолиную церковь Успения Богородицы. При устье Волхова редко видели южнорусских князей, и строительство велось силами горожан и жителей посадов. Храм получился строгим и крепким, как сама природа, окружающая Старую Ладогу —эти ворота в необозримые просторы севера. Во второй половине XII в. в Старой Ладоге возвели собор св. Георгия. Он во многом походит на храм Успения, но образ его одноглавого силуэта собраннее и строже своего предшественника. Это храмы русской архитектуры. Византийское влияние претерпело на Руси столь сильное преломление, что ставить в один ряд эти две архитектурные традиции едва ли возможно без серьезных оговорок. Однако не забывали на Руси и чисто византийских приемов в возведении храмов. Примером того может служить собор Мирожского монастыря в Пскове, строившийся в 1136—1156 гг. Это бесстолпная крестообразная в плане церковь, отвечающая византийской архитектурной традиции. Широкого распространения данная конструкция храмов на Руси не получила. Русь, несмотря на усобицы князей, в XII в. оставалась в достаточной степени единым государством, объединенным одним славянским этническим типом (хотя и делившимся на отдельные весьма своеобразные союзы), языком, в котором, впрочем, уже намечались местные особенности диалектов, религией, архитектурной традицией в строительстве крепостей, зданий, соборов. Жители Галича, Перемышля или Бреста не воспринимались жителями Пскова, Смоленска или Суздаля как люди нерусские. Напротив, именно Галиция и вышедшие из нее мастера вложили значительную лепту в становление и расцвет архитектурной традиции северовосточной Ростово-Суздальской Руси. Купцы, монахи, воины, путешествуя по Руси, всюду находили благожелательный прием, теплый кров и ласковое слово. Иначе в столь обширной стране было невозможно ни ездить, ни жить. Широта Руси, простор ее полей и подавляющая сознание мощь лесов формировали русский характер — добрый, наполненный теплом ко всякому приходящему, но и диковатый, а подчас буйный и страшный, когда стихия народного выступления, сплотив воедино все вековые обиды рядового человека на власть, запылает подобно пожару в сухой ветренный день и займется багровым заревом на полнебоcклона. Прелесть русских городов можно ощутить, пройдя несколько десятков верст густыми лесами, полями, оврагами и заросшими кустарником пустошами и выйдя наконец к широкой речной долине, где-нибудь в бассейне Оки, в центре России, в сгущающихся сумерках увидеть далекие огоньки стоящего на возвышении, над рекой, города. Сколько тепла, красоты и широты в этой картине. Русское сердце дрогнет, и на глазах выступят слезы при виде широкой панорамы, где поля, леса и небеса сливаются в единое полотно, посреди которого теплятся огоньки какого-нибудь ныне забытого города Оболенска или Дедославля. Это поэзия русского мира — неброская в деталях, но величественная и покоряющая сердце в целом. Но вернемся в Киев 1146 г., к князю Изяславу II Мстиславовичу. Время его правления изобиловало походами, войнами, и каждый год при подробном рассмотрении мог бы составить целый роман о Руси, ее быте, радостях и горе. Первым делом Изяслав II велел позвать Святослава Всеволодовича, сына покойного Всеволода II Ольговича. Князья были «сестричи», ибо супруга Всеволода II доводилась родной теткой Изяславу II. Новый великий князь худого Святославу не сделал, но далеко от себя не отпускал. Вторым делом Изяслава II было поймать бояр, сидевших в Киеве, в лояльности которых новый Великий князь не был уверен. «Изоимаша Данила Великого, и Гюргя Прокопьча, Ивора Гюргевич Мирославля вноука» и многих иных. И «на искоупе поустиша» этих бояр. Спустя четыре дня после занятия Изяславом II Киева в болоте «емше» несчастного Игоря Ольговича. Изяслав II отправил князя в монастырь на Выдобиче. Тут Игоря заковали и повезли в Переяславль, где всадили в поруб в монастыре св. Иоанна. Пока шли события, связанные со сменой власти, киевляне и дружинники Изяслава II творили свой суд. Они грабили имения Ольговичей в Киеве и в окрестных землях. Счастливо избежавший гибели Святослав Ольгович приехал в Чернигов, но, не чувствуя себя в безопасности, оставил в городе посадника «Къстяжка» и уехал подальше от Киева и поближе к степи в Курск, а оттуда в Новгород-Северский. Половцы, узнав о случившемся в Киеве, по обыкновению послали к Изяславу II «мира просяче». Между тем несчастья Святослава Ольговича не закончились, а лишь начались. Из Чернигова от «Коснятко» к князю прислали сказать, что его двоюродные братья Давыдовичи «доумають о тобе хотять яти» и ездить к ним не следует. Святослав Ольгович и ранее догадывался о корыстолюбии родни, и веские доказательства скоро были представлены. По здравому размышлению Святослав понял, что опереться ему можно не на двоюродных братьев, а на дядю великого князя, считавшего, и не без оснований, себя обделенным киевским столом, Юрия Владимировича Долгорукого, потихоньку обживавшего Северо-Восточную Русь. Вскоре из Новгорода Северского в Суздаль помчался гонец с приглашением Долгорукому прийти «в Роускоую землю». Одновременно к Новгороду Северекому стали сходиться все, считавшие себя обделенными на Руси. Из Старой Рязани приехал Владимир Святославович, внук Ярослава Святославовича Рязанского, в свое время изгнанного Всеволодом II из Чернигова. Подошел к Новгороду Северекому с полком и знакомый нам Иван Ростиславович Берладник, изгой галицкого княжеского дома. Отозвались на призыв Святослава Ольговича половцы. Их ханы доводились родственниками по матери Святославу Ольговичу, и взаимопонимание между Ольговичами и степью было полным. Так на берегах Десны и Сейма собралась сила, которой в Южной Руси не было места и с которой Изяславу II пришлось бороться. Для того чтобы число врагов день ото дня не множилось все более, Изяслав II дал Святославу Всеволодовичу «Боужьскыи и Межибожье» и пять иных городов. При этом Владимир-Волынский, столицу края, великий князь у Святослава Всеволодовича отобрал. Не успел Изяслав II уладить дела, как пришлось вспомнить о дяде Вячеславе Владимировиче, сидевшем в Турове. Бояре напомнили Вячеславу, что именно он старший среди Мономашевичей. Князь приободрился и занял все города, которые ранее у него отнял Всеволод II Ольгович. Занял Вячеслав и Владимир Волынский и посадил в нем сына своего покойного брата Андрея Ярополка. Изяслав II не мог мириться с действиями дяди и снарядил в поход на Туров брата Ростислава Мстиславовича и Святослава Всеволодовича. Туров у дяди отняли и увели из города епископа Акима и посадника Жирослава Яванковича, а в городе оставили сына великого князя Ярослава Изяславовича. Вячеславу Владимировичу велели сидеть в волынском городе Пересопнице или Дорогобуже. |
загрузка...