2. Чартисты

Оплотом чартизма, как и тредюнионизма, являлся промышленный Север, но зародился чартизм среди радикально настроенных ремесленников Лондона. Лондон и близость парламента, относительно благополучное существование ремесленников, многие из которых занимались изготовлением предметов роскоши, и их привычка скорее к политическим дискуссиям, чем к политическим действиям,— все это, возможно, оказалось наиболее благоприятной почвой для того, чтобы росток чартизма пустил корни. Но как только его перенесли на более богатую почву и более живительный воздух Севера, он как-то странно превратился в нечто совершенно непредвиденное. Великолепный Ловетт, снова подпавший под влияние Плейса, был, так же как и другие, приведен в смущение странным видом организации, выращиванию которой он способствовал.

Лондонская ассоциация рабочих была создана в июне 1836 г. как политическая и воспитательная организация, стремящаяся привлечь к себе «разумную и влиятельную часть рабочего класса». Эта ассоциация придерживалась взглядов радикалов и Оуэна и могла бы тихо и спокойно пойти по пути осуществления скромных задач, если бы кризис, наступивший вначале 1837 г., не возродил требования о проведении парламентской реформы. В феврале ассоциация обратилась в парламент с петицией, содержавшей ряд требований; в дальнейшем эта петиция получила название Народной хартии. Петиция содержала шесть следующих пунктов:

равные избирательные округа;
отмена имущественного ценза для депутатов;
всеобщее избирательное право для лиц мужского пола;
ежегодные перевыборы;
тайное голосование;
вознаграждение депутатам.

Эти требования были восторженно поддержаны сотнями тысяч промышленных рабочих, видевших в них способ улучшить свое нестерпимо тяжелое экономическое положение. Энгельс писал: «Эти шесть пунктов... достаточны... для того, чтобы смести с лица земли английскую конституцию вместе с королевой и Верхней палатой». Он писал также: «По существу своему чартизм есть явление социального характера. Для радикального буржуа «шесть пунктов» — все и вся... для пролетария эти «шесть пунктов» — лишь средство. «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель» — таков теперь ясно выраженный девиз чартистов»².

Весной 1838 г. эти шесть пунктов были предложены в качестве парламентского билля, и именно он и стал подлинно исторической Хартией. Билль был одобрен на огромных митингах, происходивших по всей стране: в Глазго собралось 200 тыс., в Ньюкасле — 80 тыс., в Лидсе — 250 тыс. и в Манчестере — 300 тыс. человек. На всех этих митингах хартия была встречена очень восторженно, и скоро была выработана тактика, которая должна была способствовать принятию билля. Она состояла в проведении крупных демонстраций, в подаче массовой петиции в парламент³, в создании национального конвента (это название избрали нарочно из-за его связи с французской революцией) и, в случае если петиция будет отклонена, в организации всеобщей политической забастовки, или «священного месяца».

По мере того как движение начало выходить за пределы Лондона, характер его менялся, и среди его руководителей возникли резкие разногласия. Обычное разделение чартистов на приверженцев «партии моральной силы» и «партии физической силы», хотя в известной степени и правильно — так чартистов и делили в период их движения,— все же не может нас полностью удовлетворить. Правильнее будет разделить их на три группы. Правое крыло состояло из Ловетта и его лондонских сторонников и из отдельной группы, руководимой Атвудом, банкиром-радикалом из Бирмингама. Обе эти группы представляли интересы более или менее преуспевавших ремесленников и мелких производителей соответствующих районов и интересовались главным образом чисто политическим аспектом чартистского движения. По мере того как конфликт между чартистами и правящими классами обострялся, это крыло все более начинало ограничиваться методами воспитания и мирного убеждения.

Кроме того, существовал крупный центр, группирующийся вокруг фигуры Фергюса О'Коннора. С самого начала О'Коннора поддерживало огромное большинство промышленных рабочих, шахтеров, разоренных и умирающих с голоду рабочих Севера. Этой поддержкой он пользовался, несмотря на большое количество совершенных им ошибок и на ряд его слабостей. Но, хотя он призывал рабочих бороться за хартию и лучшую жизнь, само его представление о лучшей жизни было представлением независимого производителя. О'Коннор был ирландцем, племянником одного из вождей восстания 1798 г., воспитанным на ирландских революционных традициях, совершенно отличных от традиций Англии и не всегда применимых к английским условиям. Он был большим индивидуалистом, человеком с неиссякаемой энергией, с мощным, но неуравновешенным интеллектом; в основном он апеллировал к инстинктивной ненависти к индустриальной системе, которой полны были рабочие, — большинство из них было Оторвано от земли только за одно или два поколения до этого. О'Коннор был большим противником социализма, и, хотя он с увлечением говорил о восстании, он не имел ясного представления о том, как его надо проводить или каковы должны быть его цели.

Гораздо менее определенный характер, чем правое крыло или центр, носило левое крыло чартистов. Очень часто оно не занимало ясной позиции, обычно ему приходилось выступать в поддержку О'Коннора против правого крыла. Его вожди, Бронтер О'Брайен в начальный период и позднее Джордж Джулиан Гарни и Эрнест Джонс, никогда не пользовались такой популярностью, как О'Коннор. О'Брайен находился под сильным влиянием идей о социализме и кооперативах Оуэна, но он намного превзошел его в отношении ясного понимания классовой борьбы. К этому пониманию его в основном привели экономические теории Томаса Годскина. Базируя свои идеи на праве рабочего на весь продукт его труда, О'Брайен объявил войну капиталистам, обрекавшим рабочего на нищету, В подтверждение своих теорий он сделал классовый анализ общего исторического развития и природы буржуазных революций, в Англии и Франции в частности. Отсюда недалеко было до заявления о необходимости новой «социалистической» революции. В излагаемых им взглядах проявилось глубокое знание природы буржуазного государства, функций права, новой полиции и армии. Так как в нем признавали теоретика, его прозвали школьным учителем чартистов. Гарни и Джонс были людьми более молодыми, и Джонс включился в движение, только когда оно уже пошло на убыль. Гарни был излишне эмоциональным человеком с сильной склонностью к культу различных героев⁴. Практически он был главным образом полезен как интернационалист, и он успешно поработал над установлением контакта между чартизмом и революционным движением за границей. Как у Гарни, так и у Джонса было много общих взглядов с Марксом, с которым они установили тесную связь, когда Маркс поселился в Англии после 1848 г.

Неясность взглядов и слабости чартизма очевидны. Сила его заключалась в том, что пока в Европе рабочий класс все еще плелся в хвосте у промышленной буржуазии, в Англии рабочие сумели к 1838 г. проявить себя как независимую силу и уже осознали, что промышленная буржуазия была их принципиальным врагом. Даже во Франции к этому пришли только десятью годами позже, и то только рабочие Парижа и нескольких самых Крупных городов.

Выборы в первый чартистский конвент произошли в октябре 1838 г. Зимой началось собирание подписей для петиции, и в феврале в Лондоне собрался конвент, на котором правое крыло было слишком широко представлено. Когда Гарни поднял вопрос о том, что нужно будет делать, если петиция будет отклонена, то большинство отказалось даже разрешить обсуждать такую возможность. Работа затянулась на несколько месяцев, в течение которых часто происходили ссоры между представителями правого и левого крыла; наряду с этим по всей стране, как кажется, велись приготовления к вооруженному восстанию. В июле правительство нанесло удар по чартистам. Митинги были запрещены, много людей было арестовано, и 4 июля отряд полиции, специально вызванный из Лондона, напал на людей, собравшихся в Булл-Ринге в Бирмингаме, проявив при этом исключительную жестокость. Рабочие оказали отпор и выгнали полицию из Булл-Ринга; только через несколько дней в городе восстановилось спокойствие. Известие о событиях в Бирмингаме быстро распространилось и в Глазго, Ньюкасле, Сандерленде, и в ряде ланкаширских городов произошли кровопролитные стычки.

5 июля Ловетт был арестован. 12 июля петиция, под которой стояло 1280 тыс. подписей⁵, была отклонена. Конвенту теперь предстояло решить: признать ли себя побежденным или твердо вступить на путь активных действий. Была сделана нерешительная попытка организовать всеобщую стачку, но, когда обнаружилось отсутствие организации, способной ее провести, воззвания, призывающие к стачке, были изъяты. Конвент был распущен 14 сентября.

Затем последовал еще ряд арестов и начался спад движения, только еще более ускорившийся в связи с восстанием в Южном Уэльсе. Это восстание является событием, менее всего освещенным во всей истории чартизма. До сих пор не установлено, было ли оно частью плана широкого восстания, самопроизвольной местной вспышкой или даже простой попыткой насильственным путем спасти чартистского лидера Генри Винсента из монмаутской тюрьмы. Можно предположить только, что в случае успеха оно сопровождалось бы подобными восстаниями также и в других местах,

Единственно, что с достоверностью известно, это то, что несколько тысяч кое-как вооруженных горняков, руководимых Джоном Фростом, прошли к Ньюпорту под проливным дождем в ночь на воскресенье 3 ноября 1839 г., Остальные группы людей, с которыми они должны были соединиться, не пришли, и, когда промокшая и измученная колонна добралась до Ньюпорта, войска, поджидавшие ее в отеле Уэстгейт, открыли по ней огонь. Десять человек было убито и около пятидесяти ранено. Остальные рассеялись, а Фрост и другие руководители горняков были арестованы и приговорены к смертной казни; позднее смертная казнь была заменена высылкой за океан.

Это событие явилось для правительства предлогом, которого оно ожидало. За несколько месяцев было совершено около 450 арестов; среди пострадавших оказались также О'Коннор, О'Брайен и почти все выдающиеся личности. В течение первой половины 1840 г. движение вынуждено было уйти в подполье, и казалось, что оно уже совсем обезглавлено и уничтожено. Но по мере того как вожди один за другим выходили из тюрьмы, началось постепенное возрождение. Наиболее важным моментом этого возрождения было создание в июле Национальной чартистской ассоциации. В тот период любая общеанглийская партия считалась незаконной и движение осуществлялось только местными организациями, причем не было какого-либо реального центрального руководства, которое могло бы координировать их силы. Несмотря на то, что Национальная чартистская ассоциация считалась нелегальной, она была, таким образом, первой подлинно политической партией в современном смысле слова; у нее был выборный исполнительный комитет, члены партии платили членские взносы, и у нее было около 400 местных отделений. К 1842 г. число ее членов дошло до 40 тыс., и благодаря этой ассоциации движение в целом достигло вершины своего влияния и развития своей деятельности. Правое крыло было дискредитировано провалом первого конвента, и Ловетт вскоре перестал активно участвовать в его работе.

Национальная чартистская ассоциация многого достигла в области искоренения одного из главных недостатков чартизма; теперь делались усилия преодолеть другой — изолированность чартизма от профсоюзов — путем создания чартистских групп внутри профсоюзов. Но эта попытка увенчалась лишь частичным успехом.

О'Коннор был освобожден в августе 1841 г., и тогда началась подготовка второй петиции. Этот документ сильно отличался от первого, который был составлен в очень почтительном тоне и выставлял только чисто политические требования. Во втором документе подчеркивалась роскошь богачей, которая противопоставлялась нищете масс, в нем содержались требования о повышении заработной платы, сокращении рабочего дня и введении фабричного законодательства. Тираж чартистской газеты «Северная звезда» достиг 50 тыс. экземпляров, и движение политически окрепло в борьбе с Лигой против хлебных законов.

Экономический кризис, несколько уменьшившийся после тяжелого 1838 г., внезапно вновь усилился и привел к безработице сотен тысяч людей и к повсеместному сокращению заработной платы рабочих. Чартизм распространялся с быстротой пожара, и вторую петицию подписало не меньше 3315 тыс. человек, что намного превышало половину взрослого мужского населения Великобритании. Тем не менее и эта петиция была пренебрежительно отклонена парламентом в мае 1842 г. Снова возник серьезный вопрос о том, что же предпринять в дальнейшем. Ассоциация была столь же нерешительна, как и конвент, но рабочие взяли на себя решение этого вопроса и приступили к действиям.

По всему Ланкаширу начались стачки, и в августе конференция профсоюзов в Манчестере подавляющим большинством голосов приняла следующее решение:

«Мы твердо и бесповоротно убеждены в том, что причиной всего зла, заставляющего страдать общество и истощающего энергию класса производителей, является классовое законодательство; единственным способом пресечения существующего в настоящее время бедственного положения и нищенского состояния широких масс является немедленное и безоговорочное принятие и проведение в качестве закона документа, известного под названием «Народной хартии».

Это собрание рекомендует людям всех профессий и специальностей немедленно прекратить работу до тех пор, пока вышеупомянутый документ не приобретет силу закона в нашей стране».

Застигнутой врасплох ассоциации оставалось только признать забастовку, быстро охватившую весь Ланкашир, Йоркшир и Центральные графства. Однако Лондон и Юг не откликнулись, В районы, где происходили забастовки, были посланы войска, и к сентябрю репрессии и голод заставили забастовщиков вернуться на работу. Было произведено свыше 1500 арестов, и к концу года снова начался постепенный спад движения. Возрождение торговли между 1843 и 1846 гг. пришло на помощь властям.

Так как чартизм пошел на убыль, О'Коннор, не имевший больше серьезных противников, употребил свою энергию на создание грандиозных, но бредовых проектов организации ряда аграрных колоний. Тысячи рабочих и мелких лавочников внесли деньги на покупку двух имений; эти имения были поделены между отобранными колонистами, причем отбор велся, по-видимому, скорее по принципу их политических убеждений, чем на основании их опытности как земледельцев. Полагали, что из прибылей с первых имений можно будет покупать имения и в дальнейшем, и таким образом предприятие должно было расширяться до бесконечности. В экономическом отношении эта идея была абсурдна и обречена на провал с самого начала и подтачивала энергию, которая могла бы быть лучше применена, но, с другой стороны, благодаря ей движение, хотя и в незначительных размерах, сохранилось до тех пор, пока кризис 1846 г., сопровождавшийся большим голодом в Ирландии, не привел чартизм к третьему периоду деятельности. Первым признаком возрождения было избрание О'Коннора членом парламента от Ноттингема в 1874 г.

С виду это возрождение было таким же жизненным, как и движения 1839 и 1842 гг. Происходили такие же демонстрации, проявлялся тот же энтузиазм, и все это происходило на том же ужасном фоне нищеты и голода. Но по существу было глубокое различие. Рабочие, имеющие работу, не полностью оправились от поражения 1842 г. и временно примирились со своей участью благодаря проведению акта о десятичасовом рабочем дне. Поэтому в движении в основном принимали участие безработные. В Глазго в апреле 1848 г. произошли крупные хлебные мятежи и было много убитых и раненых. Правительство демонстративно сделало ряд военных приготовлений и набрало из числа лиц, принадлежавших к верхним и средним слоям общества, большое количество специальных констеблей.

Механическое принятие старой, изжившей себя тактики петиций и съездов само по себе являлось признанием слабости, и когда съезд состоялся, он уже заранее был убежден в том, что петиция будет отклонена. Более молодые лидеры Джонс и Рейнгольде настаивали на немедленном восстании. Более старые, включая О'Коннора и О'Брайена, у которых было больше возможностей сравнить существовавшее положение с положением прежних лет, считали, и правильно считали, что восстание не получит достаточной поддержки, чтобы можно было рассчитывать хоть на какой-нибудь успех. Даже толчок, данный революциями, происходившими во всей Европе, не смог поднять движение до того уровня, которого оно раньше достигало.

После того как петиция была подана, оказалось, что под ней стоит 1975 тыс. подписей, а не пять миллионов, как утверждал О'Коннор, и, кроме того, многие из них были фальшивыми. 10 апреля после представления петиции должен был состояться огромный митинг, но он оказался не таким многочисленным из-за вмешательства солдат; правительство призвало их расправиться с «революцией», хотя и было уверено в том, что никакой революции не произойдет. На Кеннингтон-Коммон собралось около 30 тыс. человек, и О'Коннор решил отказаться от своих планов похода на Вестминстер.

Начиная с этого времени начался непрерывный упадок, бывший результатом слабости руководства и тактики чартизма. Но сама эта слабость была только отражением того факта, что рабочий класс был еще очень молод и незрел. «Земельная компания» О'Коннора обанкротилась, и ее вынуждены были ликвидировать. В 1852 г. О'Коннор сошел с ума. После 1853 г., прекращение деятельности ассоциации был официально подтверждено решением о прекращении выборов в исполнительный комитет. Национальная чартистская организация продолжала существовать примерно до 1858 г.

В 1848 г., хотя, наверно, не многие люди это осознавали, Англия находилась на пороге длительного периода торговой экспансии и процветания; даже то немногое, что перепадало на долю рабочих из этого процветания, улучшало условия их существования настолько, что отвлекало их от мысли о революции. В политическом отношении двадцать лет, прошедшие после 1848 г., являли собой разительный контраст с периодом упадка чартизма. Попытки создать крупную, независимую партию рабочего класса больше не повторялись: политическая деятельность стала носить более местный характер или ограничивалась каким-нибудь непосредственно практическим вопросом, но, как мы уже отмечали, говоря о викторианском радикализме, такая деятельность никогда не прекращалась.

Мы видим это в настоящее время; в то время это не было столь ясно, и мы можем понять, почему Маркс в 1858 г. написал в настроении, близком к отчаянию, что «английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта наиболее буржуазная из всех наций, по-видимому, хочет, в конце концов, иметь наряду с буржуазией буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат. Для нации, которая эксплоатирует весь мир, это и в самом деле является до известной степени естественным»⁶. Положительный вклад этих промежуточных лет – а это был реальный вклад, значение которого иногда недооценивалось, — был сделан в других областях: в области тредюнионизма и кооперации.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. III, стр. 510 и 516.
³ Политические петиции были издавна признанным методом агитации; к ним неоднократно прибегали сторонники Уилкса и ещё чаще – во время борьбы против законов 1815 г.
⁴ Маркс и Энгельс обычно в частных разговорах называли его «гражданин гип-гип ура».
⁵ Общее количество избирателей в то время равнялось только 839 тыс. человек.
⁶ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 360.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4804

загрузка...

Другие книги по данной тематике