4. Монархия Тюдоров
|
Генрих VII, основатель новой монархии5, был в полном смысле слова символической фигурой. Королевство он завоевал с помощью оружия, а укрепил свою власть скаредностью, хитростью, дипломатией и двурушничеством. У него были способности полководца, но войны он ненавидел и избегал их, потому что война стоила денег. У него были способности коммерсанта, и он управлял своим королевством и эксплоатировал его так же рационально и всесторонне, как новые землевладельцы-капиталисты эксплоатировали свои поместья. Этот человек был живым воплощением всех добродетелей и пороков возвышающейся буржуазии, которая процветала под защитой тюдоровского режима и чьей поддержке его режим был обязан своею прочностью.
Правление Генриха VII началось при целом ряде неблагоприятных для него обстоятельств — сильная оппозиционная партия, довольно незначительные права на престол, которые к тому же открыто оспаривались, и непрекращающиеся беспорядки в стране, обычные для всего периода войны Роз. Однако эти обстоятельства компенсировались некоторыми положительными факторами. Соотношение сил между короной и знатью очень изменилось в пользу короны не только потому, что многие знатные фамилии были физически истреблены в период войны и земли многих пэров Англии перешли в руки более мелких владельцев, но еще и потому, что многочисленные конфискации земель побежденных существенно увеличили имения и доходы короны. Но прежде всего стоит сказать, что Генриху оказывали поддержку купцы, суконщики, городские ремесленники, т. е. все те, кто ценил порядок и мир и больше всего боялся возобновления гражданской войны. Важно отметить, что поддержку короне наряду со средним городским сословием оказывали и те, кого мы сможем называть теперь сельской буржуазией. Благодаря этой поддержке Генрих мог неуклонно искоренять всякую возможность возникновения оппозиции и заложил фундамент деспотизма, просуществовавшего целое столетие. Сила монархии Тюдоров заключалась в том, что буржуазия — купечество городов и более прогрессивная часть мелкого джентри в деревне — была в XVI в. достаточно сильна, чтобы обеспечить господство любому правительству, которое дало бы ей возможность богатеть, и в то же время не была еще настолько окрепшей, чтобы стремиться к установлению своей непосредственной политической власти, как это было в XVII в. Перед Генрихом встали две коренные проблемы: во-первых, подорвать военную мощь старой знати и, во-вторых, произвести такие накопления, которые сделали бы корону независимой в финансовом отношении. О том, насколько успешно разрешил он вторую проблему, можно судить по тому факту, что за двадцать четыре года своего правления ему пришлось созвать парламент только семь раз, причем в последние тринадцать лет — только два раза. Его первым шагом, направленным к ослаблению знати, явилось издание закона о запрещении свит. Это было подкреплено монопольным правом короны на использование артиллерийских орудий, которые были значительно усовершенствованы во второй половине XV в. и теперь могли сокрушить любую средневековую крепость. Он расширил также юрисдикцию Королевского совета, создав учреждение, ставшее впоследствии известным под именем «Звездной палаты»; оно было правомочно привлекать к своему суду преступников, которые были слишком могущественны и не признавали юрисдикции местных судов. А благодаря созданию Северного и Уэльского советов компетенция королевского бюрократического аппарата распространялась и на самые непокорные области страны. Эти суды, имевшие дело главным образом со знатью, были очень популярны, и благодаря их влиянию стали постепенно восстанавливаться обычные местные судебные органы, пришедшие почтив полный упадок за время анархии предыдущих десятилетий. Генрих не только ослабил старую знать, но и начал создавать новую, непосредственно зависящую от короны аристократию из представителей верхушки средних сословий. Такие фамилии, как Сесили, Кавендиши, Рассели, Бэконы и Сеймуры, были креатурами Тюдоров. Отцом того самого герцога Нортумберленда, который, как мы видели, явился палачом повстанцев в Норфолке, был юрист Дадли, один из проводников финансовой политики Генриха. На Дадли, так же как и на канцлера, архиепископа Мортона, возложена была главная ответственность по сбору денег, которые Генриху были нужнее, чем все остальное. Для этой цели применялись самые разнообразные средства. Парламенты заставляли вотировать налоги на нужды войн, вести которые Генрих не имел ни малейшего намерения; разорительными штрафами облагались правонарушители из знати, восстанавливались старые законы, купечество платило за королевское покровительство тяжелыми принудительными займами и пожертвованиями. Благодаря всем этим мерам, а также строжайшей экономии Генрих оставил после своей смерти почти 2 млн. ф. ст. — колоссальная цифра, равняющаяся, по крайней мере, сумме обычных для того времени поступлений в казну за пятнадцать лет. Генрих тратил деньги несколько щедрее только на строительство кораблей. Он, как говорит Бэкон, «любил богатство и не мог допустить, чтобы торговля захирела». О значении, которое он придавал развитию мореходства в Англии, свидетельствует тот факт, что он чрезвычайно редко продавал изъятия из правил Навигационных актов, хотя это и могло бы служить хорошим источником дохода. Политика выдачи субсидий на строительство судов, начатая Генрихом VII, продолжалась и при остальных Тюдорах; постепенно установился твердый размер этих субсидий: 5 шиллингов на каждую тонну для всех новых кораблей водоизмещением в 100 и выше тонн. Именно этот худощавый расчетливый человек, а не его любящие показной блеск преемники, основал на прочном фундаменте монархию Тюдоров и поставил Англию в один ряд с централизованными национальными государствами Европы. Франция, Испания и непрочное объединение южногерманских государств, группирующихся вокруг Габсбургов, начали постепенно принимать близкие к современным формы. Можно сказать, что с их подъемом возникает и европейская политика, в отличие от политики феодальной. Новые государства заботились прежде всего уже не о сохранении внутренней прочности, не о том, чтобы приостановить центробежные силы, носителем которых была феодальная знать; они начали бороться друг с другом за преобладание в Европе. И если Англия в средние века стояла несколько особняком в Европе, только время от времени нанося удары на континенте, то теперь она стала частью Европы и в более прямом смысле была вовлечена в общий водоворот политической борьбы между европейскими странами. Первые годы XVI в. были заполнены разнообразными военными конфликтами, однако в основе всех их лежала борьба между Францией и Испанией за власть над богатыми территориями Италии и Фландрии. Англия значительно уступала этим двум соперникам по богатству и численности населения и постепенно усвоила политику сохранения равновесия сил, которая в дальнейшем стала для английских политиков установившейся традицией. Сущность этой политики заключалась в том, чтобы не дать возможности особенно усилиться ни одному государству в Европе и создавать и поддерживать для этой цели два приблизительно равных по силе лагеря, становясь попеременно на сторону то одного, то другого и не давая в то же время повода ни той, ни другой стороне рассчитывать на длительную и твердую поддержку Англии. Первым и одним из самых тонких проводников этой политической игры был кардинал Уолси, глава правительства в первой половине правления Генриха VIII. Начиная с 1509 г., с момента вступления Генриха на престол, Англия обычно поддерживала Испанию и вела войну с Францией. В этих войнах мало было сколько-нибудь значительных событий, но побочным продуктом их явился страшный разгром шотландцев при Флоддене в 1513 г. После битвы при Павии (1525), утвердившей господство Испании над Италией, положение в Европе изменилось. Испания, объединившаяся теперь с Габсбургами, полностью подчинила себе Европу, и было очевидно, что Англия, в услугах которой теперь не нуждались, не будет участвовать в дележе добычи. Уолси и Генрих поэтому начали тяготеть к Франции, ускорив тем самым создание такой политической ситуации внутри страны, которая определила направление и характер английской реформации. Прежде чем рассматривать ход реформации, следует сказать несколько слов о характере аппарата, с помощью которого монархия Тюдоров правила страной. Хотя Тюдоры и опирались на буржуазию, как на своего главного союзника, услугами парламента они пользовались мало. Парламенты созывались время от времени, для того чтобы вотировать налоги, и в особых случаях, когда в них нуждались (например, для легализации разрыва с Римом). Но парламенты не проявляли большой независимости, не выказывали живого интереса к чему-либо, и против долгих промежутков между их сессиями не было никаких протестов. Тем не менее конституционные парламентские формы должным образом соблюдались, и именно потому, что со стороны парламента Тюдорам нечего было опасаться, теоретически его власть даже возросла. В 1589 г. сэр Томас Смит заявил: «Наивысшая и абсолютная власть в английском королевстве заключена в парламенте... Парламент отменяет старые законы, издает новые, отдает приказы о том, что уже произошло, и о том, что еще должно произойти, меняет права и собственность отдельных людей, узаконивает незаконнорожденных6, устанавливает формы религии... осуждает или оправдывает тех, кого государь привлекает к суду. Одним словом все, что когда-либо могли совершать римляне в комициях по центуриям или трибам, все это может совершаться и в английском парламенте, который представляет все королевство и имеет силу во всем королевстве, как в главе его, так и в членах». Парламент при Тюдорах как бы набирал сил для больших битв английской революции. Непосредственная власть буржуазии осуществлялась значительно более решительно горожанами Лондона, расположение которых Тюдоры неизменно старались сохранить. Лондон, большой и непокорный город, всегда представлял силу, с которой правительству, не имеющему постоянной армии, нельзя было не считаться. Разрешение вопросов текущего управления возложено было на королевских советников. Феодальный «Великий совет» по мере развития парламента был отодвинут на задний план и после Генриха VII не созывался. Рабочий совет продолжал существовать в форме небольшого круга избранных королем советников, а иногда и собрания крупных баронов. Право короны назначать советников по своему выбору встречало в XV в. противодействие со стороны знати, добившейся права участия в совете, однако Генрих утвердил за собой право самому избирать своих советников. Он набирал их из широкого круга правительственных чиновников, избегая представителей крупной знати, и не устанавливал при этом постоянного состава совета. При Генрихе VIII наиболее близкими поверенными короля были сначала Уолси, а затем Кромвель, но в 1540 г. формально утвержден был тайный совет, состоящий из высших должностных лиц правительства. Этот совет несколько напоминал современный кабинет министров, но только ответственен он был не перед парламентом, а перед королем, сам же король не обязан был ни советоваться с этим органом, ни исполнять его советы. Совет имел ряд комитетов для специальных целей, некоторые из них постоянно работали в Вестминстере, другие разъезжали по стране. Комитеты охватывали своей деятельностью все детали управления, и, таким образом, совет со всеми его ответвлениями не только являлся зародышем кабинета министров, но и содержал в себе первые элементы бюрократии. Мировые судьи были также тесно связаны с советом, который направлял и тщательно контролировал их деятельность. Институт мировых судей, избиравшихся из числа мелких землевладельцев, существовал, по крайней мере, со времен Эдуарда III; влияние их росло по мере ослабления знати, которая теперь лишена была возможности выступать с политической оппозицией королевской власти. Мировые судьи имели силу, потому что они были представителями поднимающегося класса и потому, что совет с готовностью оказывал им всяческую поддержку. Их называли «тюдоровскими слугами для всех дел», их функции были гораздо шире, чем теперь. Помимо руководства на судебных заседаниях они должны были устанавливать размеры заработной платы, собирать налог в пользу бедных, следить за проведением в жизнь закона о бедных, проводить ремонт дорог и регулировать торговлю и промышленность. Совет не переставал засыпать их всевозможными директивами, и они, по существу, превратились в исполнительный орган государственного аппарата, неоплачиваемых государственных гражданских служащих с широкими, хотя и довольно расплывчатыми, полномочиями и обязанностями. Ответственность, возложенная на судей, сильно увеличила политический вес сквайров на местах и обогатила их опытом, который они в недалеком будущем использовали уже в своих собственных интересах. По современным масштабам тюдоровское правительство было дешевым. У него, по существу, не было постоянной армии, если не считать гарнизоны за пределами Англии или на шотландской границе, а бюрократия оплачивалась невысоко. Однако по масштабам средневековья оно было весьма дорогостоящим учреждением, и скоро ему уже стало не хватать прежних источников дохода, мало изменившихся со времен средневековья. Генрих VIII в начале своего правления располагал колоссальными денежными суммами, которые оставил ему отец, однако он скоро их растратил. Расточительность, которой он славился, не была просто его личной слабостью, а обусловливалась еще и политическими соображениями. Европейские короли этого периода стремились привлечь феодалов ко двору и, превратив их в придворных, ослабить тем самым как политических соперников. Для этой цели необходимо было щедро тратить деньги, и короли и вельможи состязались в расточительности, становившейся день ото дня все безудержней. Если могущество феодальной знати измерялось численностью их вооруженной свиты, то о потомках их судили по великолепию одежды и роскоши жилищ. Хотя такая линия действия и была политически оправдана, она все же обходилась очень дорого, и Генриху, у которого всякая политическая необходимость превращалась обычно в подлинную манию, казалось, доставляло удовольствие расточать богатства короны. Вдобавок войны, к которым приводила политика равновесия сил, требовали больших затрат, не принося в то же время никаких выгод. И, наконец, в более поздний период этого века благодаря наплыву золота и серебра из Америки начали расти цены, доходы же не увеличивались пропорционально этому росту. Вскоре Генриху стал угрожать финансовый кризис. Он не мог сократить свои расходы и поэтому должен был изыскивать новые источники дохода. Первым таким источником явился грабеж монастырских земель (1536—1539), но эти земли рассматривались скорее как доход, а не как капитал, и значительная часть их была распродана в несколько лет. Последним и самым гибельным средством, к которому прибегнул Генрих, была порча денег. Средство это каждый раз давало казне временную прибыль, однако следовавший затем подъем цен еще более ухудшал положение, и всю операцию приходилось повторять. В 1527 г. из 11 1/2 унций серебра и 11 1/2 унций примеси чеканилось 37 шиллингов. К 1551 г. из 3 унций серебра и 9 унций примесей недрагоценного металла чеканилось 72 шиллинга. За время жизни одного поколения ценность денег снижена была в семь раз. Это тормозило развитие торговли, цены быстро росли, и реальная заработная плата понижалась. Новые монеты стали притчей во языцех. Латимер в 1549 г., читая проповедь, даже в присутствии короля и совета не смог удержаться, чтобы открыто не сделать иронического замечания, что шиллинг едва можно променять на старый грот. «Чистоты серебра я не могу видеть...». К середине века практика порчи денег окончательно разорила широкие слои народа и все менее устраивала купечество и землевладельцев. Одним из первых актов правительства Елизаветы было изъятие из обращения всех денег в 1560 г. Приблизительную стоимость серебра в них оплачивали новыми монетами, и правительство получило даже прибыль от этой операции. Мероприятие это не понизило цен, но стабилизировало их на существующем высоком уровне. Эта стабилизация, имевшая место в конце периода огораживаний и ограбления церквей, отмечает определенную ступень в консолидации позиций английской буржуазии к началу эры вооруженной борьбы с Испанией за более интенсивную эксплоатацию мирового рынка. 5 См. выше, стр. 131. 6 И Мария, и Елизавета были признаны незаконнорожденными, а затем узаконены парламентским актом. |
загрузка...