2. Социальная структура Англии времен «Книги страшного суда»
|
Через двадцать лет после завоевания Вильгельм разослал почти во все города, деревни и деревушки Англии специальных посланцев, уполномоченных созвать всех влиятельных людей каждой общины с тем, чтобы опросить их и составить подробный обзор экономической жизни страны. Вопросы задавались самые разнообразные: Сколько земли? Кто ею владеет? Какова ее доходность? Сколько плугов? Сколько держателей? Сколько рогатого скота, овец, свиней? Перепись эта была встречена населением крайне недоброжелательно. «Стыдно и говорить об этом, а он не стыдясь это делал»,— возмущенно сетует монах-летописец. Однако ничто с такой определенностью не свидетельствует о полнейшем покорении страны и о могуществе Вильгельма, как составление этой «Книги страшного суда» всего через двадцать лет после сражения при Сенлаке. Ни одна страна не знала ничего подобного. Это было бы одинаково невозможно в Англии саксонского периода и в феодальной Франции, и тем не менее у нас нет ни малейшего основания предполагать, что мероприятие это встретило сколько-нибудь заметное сопротивление со стороны даже самых могущественных баронов.
Перепись преследовала две цели: во-первых, получить сведения, необходимые для сбора «гельда», поимущественного налога, и, во-вторых, подробно информировать короля о размерах и распределении богатств, земель и доходов его вассалов. Для нас этот документ представляет еще большую ценность — он дает нам исчерпывающую, если и не абсолютно точную картину социальной структуры Англии того времени. Феодальное поместье (манор), наложенное на старинную общину3, являлось единицей сельскохозяйственной экономики. Не следует забывать, разумеется, что Англия еще была почти полностью сельскохозяйственной страной. Некоторые из этих поместий (маноров) были непосредственными владениями короля; остальные он отдавал своим многочисленным светским и церковным вассалам. Те в свою очередь имели большее или меньшее число субвассалов, которые и являлись фактическими держателями поместий. Каждая деревня, какой бы ни была она маленькой и глухой, должна была приспосабливаться к этой схеме социального устройства, и все общество было разделено на ряд групп, поднимающихся от самой низшей ступени общественной лестницы, на которой находились сервы, до самой высокой ее ступени — короля. «Книга страшного суда» подразделяла земледельцев на социальные группы и даже устанавливала их численность; мы, таким образом, имеем возможность привести грубые статистические данные о населении с оговоркой, что речь идет только о взрослых мужчинах, являющихся фактическими держателями наделов. Результаты можно представить в следующей таблице: Социальные группы Отношение к общему населению Численность Рабы......................................9%........................................25 000 Бордарии и коттарии.......... 32 »..........................................89 000 Вилланы............................ 38 »...................................106 000 Свободные........................ 12 »......................................33 000 Если увеличить эти цифры в пять раз, считая за пять среднюю численность крестьянских семей, и принять в расчет невключенные группы (лорды и их непосредственные вассалы, должностные лица манора, священники, монахи и монахини, купцы и ремесленники, безземельные наемные работники и отдельные земледельцы, ускользнувшие от внимания королевских посланцев), получим приблизительную цифру всего населения в 1,75—2 млн. Социальные группы, учтенные в переписи, распределялись по различным частям страны неравномерно. Рабы были особенно многочисленны на Юго-Западе: в Глостершире их процент в общем населении доходил до 24, в Корнуэлле и Гемпшире составлял 21, Шропшире — 17. В Линкольне, Йоркшире и Хантингдоне они не упоминаются вовсе, очень мало их было в Восточной Англии и восточных центральных графствах. Бордарии и коттарии распределялись более равномерно, только немногие графства имели более 40 и менее 20% этой группы населения. Вилланы также размещались по стране равномерно, менее распространены они были только в Восточной Англии и Линкольне, где было много свободных, и в Эссексе и Гемпшире, где особенно многочисленны были бордарии и коттарии. Свободные встречались только на Востоке и в восточных центральных графствах — территории старинной «Области датского права». В Линкольне на них падает 45% всего населения, Суффолке — 40% и Норфолке — 32%. Много свободных жило в Ноттингеме, Лейстере и Нортгемптоне; они почти совсем не встречаются в остальных графствах. Близкая к ним группа сокменов для удобства также причислена к свободным. Рассмотреть эти социальные группы по отдельности и проследить, как изменялась их судьба в последующие поколения,— вот, вероятно, наиболее правильный путь к изучению социальной истории того периода. Рабы во времена составления «Книги страшного суда» были уже быстро исчезающей группой. В основном это были домашние слуги или пастухи и пахари на господской земле. Лорды уже в то время находили, что выгоднее нанимать своих личных слуг, а господскую пашню обрабатывать подневольным трудом сервов. Приблизительно около 1200 г. рабы исчезли — они были поглощены вышестоящими группами вилланов и коттариев. О бордариях и коттариях уже упоминалось. Это, по-видимому, были люди одной группы, записанные в разных частях страны под разными именами. Они имели небольшие наделы, не входившие в общую систему общинных полей. Хотя большинство крестьян этой группы являлось крепостными, некоторых из них относили в разряд свободных, и когда в XIV в. началась волна раскрепощения, эта группа переходит в свободные легче вилланов, которые были слишком тесно связаны с хозяйством манора. Многие из них, владевшие каким-нибудь ремеслом, не работали на домене лорда, а платили оброки продуктами своего производства — холстами, кузнечными или столярными изделиями. Такая повинность считалась менее рабской, и не без оснований, поскольку ремесленники работали самостоятельно, а не под надзором должностных лиц манора. Вилланы, держатели наделов в общинных полях размером в 6 га и в 12 га, были основой всей жизни манора. После норманского завоевания их повинности были точно определены и, как правило, увеличены. Эти повинности были двух родов: барщина и помочи. Барщина выполнялась в течение определенного количества дней каждую неделю — обычно в течение трех дней. Помочи были дополнительной повинностью, которую могли требовать в любое время. Вторая повинность была наиболее тягостной, и от нее труднее всего было освободиться, исполнять ее приходилось в наиболее страдную пору уборки урожая или стрижки овец, когда труд его был особенно дорог и в господском поместье и на своей земле. Ясно, что при таких тяжелых повинностях виллана основную часть работ в его собственном хозяйстве должны были выполнять члены его семьи. Между вилланами и коттариями существовала тесная связь. Нередко наделами коттариев владели члены семей вилланов, у которых не было своей доли в общинных полях; для вилланов наделы коттариев служили как бы земельным резервом в том случае, если они по какой-либо причине пустовали. С течением времени закон все чаще объединяет эти две группы под одним общим именем вилланов или сервов. Группа свободных, подобно группе рабов, в эпоху составления «Книги страшного суда» клонилась к упадку. Уже в 1086 г. многих, кто был свободен до норманского завоевания, после перехода земель в руки новых владельцев стали причислять к несвободным. Общая тенденция времени состояла в том, чтобы считать всякого крестьянина крепостным, если только он не представляет неопровержимых доказательств противного. В период, последовавший за составлением «Книги страшного суда», исчезновение группы свободных пошло быстрыми темпами, и когда в Англии снова появляется большое число лично свободных держателей небольших земельных участков, это уже, как правило, не прямые потомки представителей группы libri homines времен «Книги страшного суда», а вилланы, которые тем или иным путем смогли добиться относительной свободы. Норманы ввели в Англии кодекс писаного сурового феодального права, явившегося отражением усилившейся эксплоатации земледельцев и стремления слить всех земледельцев в одной группе сервов, «не владеющих ничем, кроме своего брюха», как тогда говорилось, и не защищенных никакими законами от произвола лорда манора, кроме предписания о том, что нх нельзя было убить или изувечить без подобающего суда. Это было прогрессом в положении раба, но для остальной части населения это означало шаг назад; это время — свидетель дальнейшего усиления тягот существования и общей нищеты. Все ухищрения законников были направлены на дальнейшее увеличение повинностей, и вилланы не только несли суровую барщину, но и подвергались всякого рода притеснениям. Сельская мельница, например, принадлежала лорду, и все зерно для помола должно было свозиться туда. Это создавало такую благодатную почву для злоупотреблений, что во всей народной литературе средневековья не найти ни одного мельника, который не был бы мошенником. Далее, точно так же как король объявил себя собственником всех лесов страны, лорды Майоров присвоили себе исключительное право пользования деревенскими пустошами. Когда это право строго проводилось в жизнь, вилланы лишались возможности доставать торф и рубить дрова, им негде стало пасти свиней. В это же время начинают выходить и первые из длинного ряда правил об охоте, которые еще много столетий были язвой для сельского населения Англии. И, быть может, самое худшее заключалось в том, что все земли, отвоеванные у пустошей, включались в господский домен, и ими нельзя было увеличить площадь общинных полей. Таково было официально признанное положение вещей, а лорды и их законники стремились провести его повсюду. На практике, впрочем, закон несколько смягчался обычаем, и по большей части в нормальном маноре крепостной был в относительной безопасности. Законы могли утверждать, что крепостному «не должно знать сегодня, что ему прикажут делать завтра». В действительности же все работы были с неизменным однообразием распределены на целый год. Если у виллана и не было других средств, то уже в самом упорстве и консерватизме его, в отказе изменять свои привычки заключалось мощное орудие для защиты старинных обычаев от нападения. Более двух веков в каждом поместье не затухала напряженная борьба между этим крестьянским упорством и хитростью норманского законника. Вначале законнику удалось одержать ряд крупных побед, однако дальше определенного предела дело не пошло. Даже в самые тяжелые моменты в маноре сохранялись какие-то незыблемые права, которые делали серва человеком, а не вещью, остатки свободы, послужившие отправным пунктом для борьбы за достижение дальнейших прав, когда в XIV в. экономические силы начали работать уже в другом направлении, превращая крепостного в свободного наемного работника или хозяина небольшого земельного участка, платившего за свой надел уже не трудом, а рентой. Эту непрестанную скрытую борьбу в деревне надо всегда учитывать при изучении политической истории того периода, ибо эта борьба помогает понять политическую историю, и ни один из этих факторов, взятых изолированно, не дает возможности до конца понять весь ход истории той эпохи. 3 Взгляд, что манор был «наложен сверху» на более раннюю общину, заимствован автором у русского буржуазного историка эмигранта Виноградова. На деле происходило совсем иначе. Сам манор вырос на основе общины (причем границы манора далеко не всегда совпадали с границами общины). В то же время община была опорой крестьян в борьбе с манором.— Прим. ред. |
загрузка...