Глава первая. Некоторые существенные проблемы истории крестьянства в Германии VIII-XII вв.

I

Изучение судеб свободного крестьянства в Германии VIII— XII вв. требует предварительного выяснения особенностей германского феодализма. Германский феодализм еще в X в. отличается незавершенностью. Для того чтобы понять, в чем заключается незавершенность германского феодализма и каковы ее причины, нужно предварительно представить себе, что такое развитой феодализм как общественная формация.

Общеизвестно, что феодальная общественная формация (в частности, на ранней стадии ее развития) характеризуется: по уровню производительных сил — преобладанием натурального хозяйства и простого воспроизводства с элементами развивающихся в недрах феодализма товарно-денежных отношений, по способу производства — сочетанием крупной поземельной собственности с целым рядом мелких зависимых хозяйств, а по классовой структуре — наличием двух основных антагонистических классов — крупных землевладельцев и эксплуатируемого ими зависимого крестьянства.

Основным условием производства и при развитом феодализме продолжает оставаться земля. Необходимо пристальнее всмотреться в некоторые из этих признаков феодализма.

«Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям...,— говорит Маркс,— ...вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя...»¹.

Каково же это взаимоотношение при феодализме? Характеризуя первую форму феодальной ренты — ренту отработочную, Маркс следующим образом отвечает на этот вопрос: «...во всех формах, при которых непосредственный работник остается «владельцем» (в оригинале: «Besitzer».— A. Н.) средств производства и условий труда, необходимых для производства средств его собственного существования, отношение собственности должно в то же время выступать как непосредственное отношение господства и порабощения (в оригинале: «Knechtschaflsverhaltnis», что было бы точнее перевести словом «подчинение».— А. Н.), следовательно, непосредственный производитель — как несвободный; несвобода, которая от крепостничества с барщинным трудом может смягчаться до простого оброчного обязательства»². Имея в виду отношение непосредственного производителя феодального общества к средствам производства, Маркс поясняет его следующим образом (говоря об общих чертах, свойственных отработочной и продуктовой ренте): «...только земля и противостоит ему (непосредственному производителю.— А. Н.) как находящееся в чужой собственности условие труда, обособившееся по отношению к нему и олицетворенное в земельном собственнике»³.

Другую часть своего ответа на поставленный выше вопрос, касающуюся самого взаимоотношения собственников условий производства с непосредственными производителями, Маркс развивает в следующих словах: «Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд (речь идет здесь о стадии отработочной ренты.— А. Н.) выкачивается из непосредственных производителей, определяет отношение господства и порабощения (подчинения — Knechtschaftverhaltnis.— А. Н.), каким оно вырастает непосредственно из самого производства, и, в свою очередь, оказывает на последнее определяющее обратное воздействие»⁴.

Сопоставляя обе эти мысли, Маркс говорит: «...непосредственный производитель владеет здесь своими собственными средствами производства, предметными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств ого существования; он самостоятельно занят своим земледелием, как и связанной с ним сельской домашней промышленностью»⁵.

«При таких условиях прибавочный труд для номинального земельного собственника можно выжать из них (из мелких крестьян.— А. Н.) только внеэкономическим принуждением, какую бы форму ни принимало последнее. Данная форма тем и отличается от рабовладельческого или плантаторского хозяйства, что раб работает при помощи чужих условий производства и не самостоятельно. Итак, необходимы отношения личной зависимости, личная несвобода в какой бы то ни было степени и прикрепление к земле в качестве придатка последней, необходима крепостная зависимость (в оригинале: Horigkeit. — А. Н.) в подлинном смысле этих слов»⁶. Но это полное прикрепление крестьянина к земле, характерное для сложившегося феодализма, само является результатом длительного процесса полной или частичной утраты бывшими свободными общинниками-аллодистами их земельных аллодов. Но эта утрата происходит в виде лишения их собственности на свои аллоды, в силу чего они вынуждены отдавать верховному номинальному собственнику земли, т. е. вотчиннику, значительную часть своего прибавочного труда или прибавочного продукта. Этот процесс, являющийся основной причиной превращения свободных аллодистов в держателей вотчинных наделов, в свою очередь может идти двумя путями: либо только что отмеченным путем утери ими аллодов, либо путем наделения безземельных или малоземельных крестьян участками вотчинной земли, которые становятся их держаниями. Второй путь принимает в эпоху генезиса феодализма либо форму предоставления крестьянам precaria data на условии уплаты вотчиннику продуктовой или денежной ренты, либо форму испомещения на землю дворовых, а также полусвободных литов или несвободных сервов. Однако предоставление precaria data уже предполагает в качестве своей предпосылки полную или частичную утерю аллодов теми крестьянами, которые вынуждены добиваться этого; в значительной мере и испомещение на землю сервов — в особенности в Германии — тоже является следствием того же процесса, так как многие сервы, а также и дворовые люди (опять-таки особенно часто в Германии) происходили из бывших свободных и еще в течение IX—X вв. продолжают происходить из их среды (конкретные примеры см. в главе III); литы еще на более ранней стадии расслоения произошли, по-видимому, из обедневших свободных общинников, что явствует из текстов некоторых варварских правд⁷. К тому же наделение сервов землей не является основным путем генезиса феодальных отношений в Германии. Таким образом, и само наделение крестьян вотчинной землей предполагает в Германии раннефеодального периода их отделение от бывших аллодов⁸. Аллодисты-крестьяне в ходе этого процесса лишаются земли, как собственности, но не как необходимого условия хозяйствования, ибо они и в качестве зависимых держателей продолжают вести собственное мелкое трудовое хозяйство,— либо на своем прежнем наделе, либо на полученном от вотчинника земельном участке. Поэтому отмечаемый Марксом факт прикрепления крестьянина к земле при развитом феодализме можно рассматривать в основном как результат отделения бывших общинников-аллодистов от собственности на землю как основного условия их труда, отделения, которое, однако, носит противоречивый и двойственный характер, особенно если обратиться к происхождению этого прикрепления.

В знаменитой 24-й главе I тома «Капитала», посвященной первоначальному накоплению, Маркс кратко формулирует тот же ход мыслей: «Во всех странах Европы феодальное производство характеризуется разделением земли между возможно большим количеством вассально зависимых людей⁹. Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство. Поэтому, хотя земля в Англии была разделена после норманского завоевания на гигантские баронства..., тем не менее она была усеяна мелкими крестьянскими хозяйствами и лишь в отдельных местах между этими последними находились крупные господские поместья»¹⁰.

Таким образом, изложенные мысли Маркса содержат два ряда весьма ценных соображений относительно феодального способа производства: один ряд подчеркивает своеобразное отношение непосредственных производителей феодального общества к основному условию их производства — земле, выражающееся в том, что они и прикреплены к ней, и в то же время ведут на своих участках собственное хозяйство, являясь не собственниками (Eigenthumer), а лишь владельцами (Besitzer) своих наделов; другой вскрывает характер взаимоотношений между собственниками земли как основного условия производства и непосредственными производителями.

Постараемся использовать ход мыслей Маркса при изучении интересующего нас вопроса о конкретном ходе феодализационного процесса в Германии в эпоху раннего средневековья.

В классовых общественных формациях непосредственные производители никогда не являются (да и не могут являться) собственниками средств и орудий производства, ибо они лишены собственности на них в силу самого классового антагонистического характера общественной структуры: «Капиталистическое отношение предполагает, что собственность на условия осуществления труда отделена от рабочих»¹¹; в рабовладельческом обществе «...раб работает при помощи чужих условий производства и не самостоятельно»¹². И в феодальной общественной формации, которая отнюдь не составляет исключения из этой общей закономерности, непосредственные производители не являются собственниками основного условия их производства — земли; но в отличие и от рабовладельческой и от капиталистической общественной формации они являются его владельцами, а это выражается в том, что они ведут собственное хозяйство на чужой земле, которая «противостоит» им «как находящееся в чужой собственности условие труда» (см. выше). Другими словами: тот факт, что они лишены возможности полностью распоряжаться средствами и орудиями производства, проявляется здесь в отделении собственности от владения, причем это отделение относится к одному и тому же реальному объекту, например к участкам зависимых держателей-крестьян: те же самые участки, которые составляют их владение, являются собственностью феодальных господ тех крестьян, которые ведут на них самостоятельное хозяйство¹³; отсюда и характерное для феодального строя отношение земельного держания (tenementum, tenure и пр.). Поэтому недостаточно сказать о феодальном крестьянине, что он — в какой бы то ни было форме — лишен собственности на основные условия и орудия производства; надо при этом еще подчеркнуть, что он тесно связан с ними,— настолько тесно, что эта связь часто доходит до полного или частичного прикрепления к земле, этому основному условию производства. Это отсутствие у зависимого крестьянина собственности на орудия его производства принимает при феодализме форму такого отделения его от основного условия производства — земли, которое отличается отмеченной выше внутренней противоречивостью и двойственностью и которое поэтому может быть условно названо «неполным отделением» (в разъясненном ниже смысле), т. е. является отделением крестьянина от собственности на землю. Ибо то, что здесь выступает в качестве неполного отделения, имеет своей оборотной стороною тесную связанность зависимого крестьянина с его земельным участком,— столь тесную, что она превращается со временем в прикрепление к земле. Эта неполнота заключается в том, что крестьянин прилагает свой труд к тому самому земельному участку, на котором ведет свое хозяйство, но вместе с тем вынужден прилагать его (при наличии отработочной ренты) и к земле верховного собственника всех входящих в данную вотчину крестьянских участков, т. е. к барской запашке верховного земельного собственника. Так как его держание принадлежит в качестве собственности этому последнему, то он отдает ему либо прибавочный труд (в виде барщины), либо прибавочный продукт (в качестве продуктовой ренты или ее простого метаморфоза — денежной ренты). Феодальный крестьянин трудится на своем участке, ему не принадлежащем, а потому работает не только на себя, но и на верховного собственника. В этом и состоит феодальная эксплуатация крестьянина, которая протекает так, что рабочая сила крестьянина полностью не отделяется от его надела, как места ее приложения, а отделяется от него лишь частично — постольку, поскольку распределяется между работой на собственника — на его барской запашке — и на себя, на своем участке. И барская запашка — земля верховного собственника, на которой он ведет собственное хозяйство,— и крестьянское держание являются (в разной, в различных условиях меняющейся, пропорции) объектами приложения рабочей силы непосредственного производителя¹⁴.

В этом — огромное отличие феодального способа производства и от рабовладельческого, и от капиталистического (между которыми он стоит и исторически и стадиально): ибо и при том и при другом непосредственный производитель прилагает свою рабочую силу только к чужим условиям производства, которые находятся только в полной и безраздельной собственности их обладателя (рабовладельца-плантатора или капиталиста-фабриканта), в то время как непосредственные производители не имеют ничего, кроме самой этой рабочей силы, которая в рабовладельческом обществе используется как труд несвободного, превращенного в instrumentum vocale, т. е. раба, а в капиталистическом обществе — как труд «поставленных вне закона пролетариев»¹⁵.

То обстоятельство, что в феодальном обществе непосредственный производитель остается «владельцем» средств производства, и привело Маркса к его знаменитому тезису: «так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства»¹⁶. Ибо процесс первоначального накопления есть полное отделение производителей от основного условия производства — земли; он означает экспроприацию массы непосредственных производителей — крестьян, которые были раньше (при развитом феодализме) держателями земельных наделов, а к началу XVI в. уже начали превращаться в некоторых странах (в особенности в Англии) в собственников этих наделов (полностью или частично). Здесь это отделение приводило к частичной ликвидации феодальных отношений в деревне и было переходом от феодальных к капиталистическим отношениям. Следовательно, это — процесс, прямо противоположный тому двойственному, в известном смысле неполному, отделению от земли свободных общинников-аллодистов, которое имело место при возникновении феодального строя, заключалось в их отделении от собственности на землю, т. е. в превращении крестьянских аллодов в держания, и привело к прикреплению крестьян к земле. Превращение крестьянских аллодов в держания стоит в начале процесса феодализации, а лишение крестьян-собственников земли путем их полной экспроприации относится к заключительному этапу феодального развития.

II

В чем же заключаются особенности положения непосредственных производителей раннефеодального общества именно в Германии в IX—XI вв.? Ответ на этот вопрос требует выяснения того, в какой мере в Германии указанного периода произошло отделение собственности на земельный участок от владения, другими словами — как далеко зашло то специфическое, условно названное нами неполным, отделение непосредственных производителей, т. е. бывших свободных общинников-аллодистов, от основного условия их производства — земли, которое является главным признаком положения зависимых крестьян при развитом феодализме.

Совершенно очевидно, что в Германии вплоть до XI в. (при всех локальных различиях, которые будут указаны ниже) далеко не все земельные аллоды свободных общинников превратились в держания, хотя феодальный способ производства восторжествовал в некоторых районах этой страны (например, во Франконии, Алеманнии и Баварии) уже в VIII в.

Основное своеобразие процесса возникновения зависимого крестьянства в Германии заключается именно в том, что в этой стране растянулся на ряд столетий не только первый, но и второй этап этого процесса. Если мы определяли в свое время¹⁷ первый этап возникновения зависимого крестьянства как переходный период от земледельческой общины к соседской, в течение которого происходило сначала имущественное, а потом и социальное расслоение внутри общины, в среде самих общинников, то вторым этапом того же процесса следует считать разложение соседской общины как коллектива свободных независимых аллодистов (при ее сохранения как производственной организации) под ударами крупного (церковного, светского и королевского) землевладения. Если на первом этапе изучаемого процесса свободные общинники превращаются в самостоятельных аллодистов, имеющих уже неравные земельные наделы, которые, однако, только в конце указанного выше переходного периода становятся их свободно отчуждаемой собственностью (т. е. полным аллодом), то на втором этапе этого процесса значительная часть этих аллодистов попадает в положение держателей вотчинной земли (на весьма различных основаниях). Если на первом этапе, в начале переходного периода от первобытнообщинного строя к феодальному, свободные общинники - члены земледельческой общины — в массе своей еще не подвергаются эксплуатации со стороны какого-либо господствующего класса и потому, строго говоря, не могут быть названы непосредственными производителями-крестьянами, а скорее являются «трудящимися субъектами» (по крайней мере до роста и торжества крупной феодальной собственности), то на втором этапе они начинают превращаться в зависимых непосредственных производителей, в членов складывающегося класса феодально зависимого крестьянства, хотя еще далеко не полностью превратились в них.

Особенностью развития крестьянства как класса в Германии на этом втором этапе (кроме длительности самого этого процесса) является то обстоятельство, что не все аллодисты теряют свои наделы и что даже те из них, которые попадают в экономическую зависимость от вотчинников, утрачивают нередко свои аллоды лишь частично.

Между тем как во Франции превращение «трудящихся субъектов» в самостоятельных аллодистов сопровождалось сравнительно очень быстрым превращением этих последних в зависимых держателей (хотя остатки свободных крестьян были в некоторых районах Франции еще в начале IX в.), и тем самым существование свободного крестьянства, как значительного социального слоя было в этой стране кратковременным, в Германии еще долго после торжества феодализма сохранялась исключительная пестрота состава крестьянства как класса. При этом отмеченная пестрота является результатом не только новых процессов феодализации, но и продолжающегося расслоения внутри сначала земледельческой, а потом соседской общины, начавшегося еще на первом этапе возникновения крестьянства. Поэтому хотя в некоторых областях Германии уже в VIII в. начинается превращение свободных общинников-аллодистов в зависимых крестьян (например, в Прирейнской области, Франконии и Баварии)¹⁸, тем не менее даже и в этих областях (не говоря уже о других, как, например, о Саксонии или Фрисландии) оно завершается лишь в XI в., а до этих пор состав крестьянства продолжает отличаться отмеченной выше значительной пестротой.

Она отнюдь не ограничивается имущественным неравенством в среде общинников и не исчерпывается простым противопоставлением свободного и зависимого крестьянства. Различные слои и прослойки крестьянства в Германии VIII—XI вв. можно разбить на следующие группы: 1) совершенно свободные аллодисты, т. е. общинники, сохранившие еще в неприкосновенности и свои аллоды и свою личную свободу и не впавшие ни в экономическую, ни в личную зависимость от вотчинников в какой бы то ни было форме; 2) аллодисты, вынужденные согласиться на превращение части их аллода в держание (на тех или иных основаниях), но сохранившие другую часть своего аллода в качестве такового (в эти группы входят некоторые прекаристы крестьянского типа, передавшие вотчиннику лишь часть своих владений); 3) аллодисты, владения коих целиком превратились в держания, но при этом не в тяглые мансы, а в прекарии (т. е. в оброчные держания с невысокой дополнительной барщиной и с сохранением личной свободы на время действия прекарной сделки — пожизненно или наследственно, иногда вплоть до третьего поколения); 4) аллодисты, общинные наделы которых целиком или частично превратились в тяглые мансы и которые сами полностью или частично утеряли свою личную свободу; 5) общинники, разными путями (например, посредством коммендации) впавшие в личную зависимость, но временно сохранившие части своих аллодов, которые они впоследствии утратят; 6) наконец, бывшие свободные крестьяне, подвергшиеся личному закабалению и превратившиеся в дворовых холопов. Этот перечень еще далеко не полностью отражает пестроту состава крестьянства в Германии раннефеодального периода.

Упомянутая выше неполнота отделения собственности от владения на крестьянском наделе в странах с недоразвитыми феодальными отношениями состоит не только в том, что крестьянин всегда является лишь владельцем своего участка, так как некоторые слои крестьян продолжают еще полностью или частично сохранять и собственность на свои наделы. Другими словами, двойственный характер отделения непосредственного производителя от земли, как основного условия его производства, проявляется здесь не в виде резкого разграничения собственности и владения, а как бы проходит через самую собственность некоторых слоев впадающих в зависимость аллодистов. Как ясно из предыдущего, эта особенность есть показатель незавершенности феодализма. Однако и при развитом феодализме крестьянин все же остается держателем своего участка, продолжающим вести на нем трудовое хозяйство. Крестьянское хозяйство как производственный комплекс сохраняется, потому что совокупность таких хозяйств и составляет экономическую производственную основу крупного феодального землевладения. Таким образом, отделение собственности от владения проходит через самое крестьянское хозяйство, не разрушая, однако, его как производственную ячейку¹⁹.

Если мы попытаемся свести все намеченные выше группы крестьянства в Германии VIII—XII вв. (за исключением последней — дворовых холопов) к трем основным слоям по признаку степени их отделения от собственности на землю как на основное условие производства (или, иначе говоря, в зависимости от того, в какой мере они являются собственниками или владельцами), то мы получим следующий результат: одни крестьяне выступают частично как собственники, а частично как владельцы; другие являются только собственниками (это еще совершенно независимые аллодисты), а остальные становятся держателями, т. е. лишь владельцами (но на разных основаниях — либо в качестве прекаристов, либо в качестве держателей тяглых мансов).

Конечно, количественное соотношение этих трех слоев крестьянства установить трудно за отсутствием точных данных в наших источниках, но можно попытаться хотя бы приблизительно определить удельный вес каждого из них путем исследования реального положения представителей каждого слоя и взаимоотношения крестьян разных групп друг с другом, а также и с вотчинниками разных категорий.

Задачи такого исследования совершенно естественно связаны с проблемой сосуществования и взаимоотношений общины и вотчины, свободной деревни и барского двора крупного феодального землевладельца. Более того, характер взаимоотношений общины и вотчины является до известной степени основой отмеченной выше пестроты социального состава крестьянства и в то же время— другой стороной идущих в недрах крестьянства процессов социального расслоения. Несомненно, что в Германии VIII—X вв. свободная деревня продолжает существовать наряду с феодальной вотчиной. Поэтому необходимо разобраться в структуре общины и разных видов вотчины раннефеодального периода, а также и в различном характере взаимоотношений между ними в разные столетия и в различных районах Германии.

В германской общине и в раннефеодальный период продолжает сохраняться прежнее деление на три слоя общинников — зажиточных, средних рядовых свободных и малосостоятельных крестьян,— деление, подготовленное ходом предшествующего развития²⁰, причем община обнаруживает значительную устойчивость в качестве производственной организации.

Однако одновременно с этим происходит вторжение феодального вотчинника в общину, которое приводит к принципиально новым явлениям и передвигает, перемещает, перегруппировывает прежние слои общинников.

Вотчина феодала представляет собой, как уже было отмечено, сочетание крупного землевладения с рядом мелких крестьянских хозяйств, находящихся в разной степени зависимости от вотчины. Структура крупной феодальной вотчины характеризуется следующими основными чертами: вотчинник является верховным собственником весьма значительных по размерам земельных комплексов; однако они не составляют сплошной замкнутой территории, а, наоборот, расположены чрезвычайно разбросанно, часто на довольно далеком расстоянии друг от друга. Каждый такой комплекс составляет отдельное имение, внутренняя структура которого в свою очередь отличается значительной сложностью и пестротой. Во главе каждого имения стоит барский двор с непосредственно принадлежащими ему земельными территориями барского домена; в состав территории домена входит прежде всего пахотная земля, но, кроме того, и виноградники, а также и леса (последние в тех случаях, когда они уже не являются общинной собственностью или совместной собственностью какого-либо вотчинника и еще сохранившейся по соседству свободной общины-марки). От барского двора каждого имения зависит целый ряд крестьянских держаний, которые, однако, отнюдь не обязательно расположены в одной и той же деревне, а весьма часто размещены в различных населенных пунктах, иногда отстоящих друг от друга на десятки километров; бывают и такие имения, от которых в каждой из нескольких различных деревень зависят иногда 2—3, а иногда 5—6 мелких крестьянских хозяйств. Вполне понятно, что — при такой внутренней разбросанности земельных владений каждого отдельного имения — и самый барский домен, обрабатываемый главным образом трудом зависимых держателей (и лишь отчасти подсобной рабочей силой дворовых) тоже расположен разбросанно и лежит различными кусками на территории тех деревень, в которых имеются зависимые от данного вотчинника крестьянские хозяйства (домен зачастую размещен чересполосно, вперемежку с участками зависимых крестьян, происшедших из общинников); ибо в противном случае — при разбросанности самих крестьянских держаний по различным деревням — невозможно было бы реально осуществить отбывание крестьянами барщины на домене, если бы он был расположен в виде сплошной территории в одном месте (близко от барского двора, но далеко от крестьянских дворов, несущих барщину). Так как крупная вотчина раннефеодального периода, состоящая из совокупности таких имений, возглавляемых единым хозяйственно-административным центром, ведет главным образом потребительское хозяйство (несмотря на наличие отдельных элементов простого товарного производства), то размеры отработочной ренты зависимых крестьян фиксированы традицией и составляют обычно 2—3 дня в неделю²¹.

В соответствии с такой нормой эксплуатации барщинного труда зависимых крестьян находятся и относительные размеры барской запашки: ее площадь всегда меньше площади пахотной земли всех зависимых крестьянских держаний в их совокупности; в отдельных имениях соотношение площади барской и держательской пахотной земли колеблется: иногда размеры первой в два, а иногда в три раза меньше второй, но само отмеченное здесь явление всегда имеет место. Кратко резюмируя изложенное, мы можем заметить следующие основные признаки внутренней структуры крупной вотчины; 1) разбросанность и иногда значительную удаленность друг от друга принадлежащих крупному вотчиннику земельных владений, организованных в виде отдельных имений; 2) разбросанность самих крестьянских держаний, зависящих от каждого имения; 3) чересполосное размещение домена в различных населенных пунктах; 4) фиксированностъ отработочной ренты на определенном уровне, высота которого такова, что поглощает не более половины рабочего времени зависимого крестьянина; 5) факт превышения в 2—3 раза площади пахотной земли совокупности держаний над площадью барской запашки.

Как из предыдущего изложения, так и из данной нами характеристики структуры крупной вотчины легко усмотреть, что отмеченные ее особенности объясняются ее происхождением: ее земельные владения (как бы обширны они ни были) сложились в значительной мере из частичного или полного поглощения вотчинником отдельных земельных участков свободных общинников-аллодистов. Конечно, часто бывали случаи приобретения крупными феодальными вотчинниками — в особенности церковными — значительных земельных комплексов в виде территорий целых деревень, полученных от светских вотчинников; немалую роль играли и королевские пожалования светским и церковным феодалам; однако весьма существенно, что и эти приобретаемые таким образом земельные владения тоже составились в свое время путем поглощения отдельных крестьянских хозяйств и что, следовательно, их приобретение само по себе не могло изменить описанную нами структуру вотчины. Однако если своеобразие этой последней объясняется ее генезисом, то отсюда следует, что характерные ее особенности присущи лишь крупной вотчине раннефеодального периода. Этот вывод в значительной мере подтверждается фактами, хотя и не полностью, ибо эти структурные особенности крупной феодальной вотчины продолжают сохраняться во многих областях и районах средневековой Западной Европы и после завершения процесса феодализации; да это и понятно: они будут удерживаться до тех пор, пока развитие товарно-денежных отношений и городского строя в соответствующих областях не начнет оказывать глубокое воздействие на характер производства как в крестьянских хозяйствах, так и в самом барском хозяйстве, все более и более ослабляя потребительский характер хозяйства крупной вотчины²². До тех пор, пока этот процесс не проникает достаточно глубоко в вотчинное и крестьянское хозяйство, средневековая вотчина все еще будет носить на себе следы своего происхождения, восходящего к самому генезису феодальных производственных отношений²³. Возвращаясь к той эпохе, когда этот процесс генезиса феодализма еще не окончательно завершился, мы считаем необходимым прежде всего подчеркнуть, что крупное феодальное землевладение, обладающее всеми структурными признаками вотчины, преобладало еще в IX в. не только в Германии, но и в такой стране с более ранним и быстрым развитием феодализма, как Франция. Достаточно вспомнить, что все отмеченные нами выше характерные признаки внутренней структуры вотчины особенно ярко выражены в описях политика Сен-Жерменского аббатства (начало IX в.), которому принадлежало, по-видимому, от 75 до 100 различных имений, разбросанных по обширной территории между Сеной (с ее притоками) и Луарой. Те же признаки присущи и структуре земельных владений Реймсского аббатства в Шампани и Прюмского аббатства в Лотарингии (середина и конец IX в.). В Германии вотчинная структура была свойственна в VIII—XI вв. земельным владениям таких крупных аббатств, как, например, Лоршское, Фульдское, Вейссенбургское, Сен-Галенское, Корвейское, Верденское и мн. др.; так, отдельные имения Лоршского монастыря были разбросаны по огромной территории от Эльзаса на юге до Фландрии на севере; Фульдский монастырь имел различные владения в Прирейнской области, Тюрингии и Франконии; то же относится и к другим крупным церковным феодальным собственникам Германии указанного периода. Как можно судить на основании дарственных грамот крупных светских феодалов перечисленным германским аббатствам, и светская крупная вотчина отличалась той же структурой²⁴. Будучи результатом процесса феодализации, крупное вотчинное землевладение продолжало оказывать мощное воздействие на дальнейший ход этого процесса.

Однако вторжение вотчинника в общину в свою очередь могло принимать весьма различный характер: оно могло быть разрозненным и спорадическим, частичным и не приводящим к подчинению вотчиннику целых деревень, но могло иногда приводить и к этому результату.

В первом случае отдельные крестьянские домохозяйства в данной деревне могли впадать в разную степень зависимости от вотчинника, в то время как другие домохозяйства в той же деревне могли сохранять свои свободные аллоды в неприкосновенности. В результате такого частичного вторжения вотчинника в общину возникает так называемая «смешанная деревня», т. е. такая деревня, которая отличается значительной пестротой своей социально-экономической структуры²⁵. В такой смешанной деревне некоторые аллодисты превратились в прекаристов, другие — в держателей тяглых мансов, а третьи остались свободными аллодистами. Весьма существенным является при этом то обстоятельство, что в число зависимых держателей тяглых мансов и в число прекаристов могли попадать представители различных слоев прежней свободной общины,— не только беднейшие крестьяне, но и средние рядовые аллодисты. Однако и то и другое в равной мере приводило к указанной перегруппировке прежних слоев свободных общинников. Нетрудно видеть, что пестрота социально-экономического состава «смешанной» деревни есть не что иное, как другое проявление отмеченного выше наличия разных групп в составе раннефеодального германского крестьянства. Разница здесь не в существе явления, а только в способе его рассмотрения: выше мы рассматривали это явление, временно отвлекаясь от структуры общины и вотчины, а теперь фиксируем внимание именно на ней. При конкретном изучении германского крестьянства необходимо сочетать оба подхода: необходимость такого сочетания диктуется именно тем, что в зависимость от вотчинника часто втягивались как раз отдельные домохозяйства (а не целые деревни), а поэтому нужно изучать не только социальный состав той или иной «смешанной» деревни, но и положение отдельных живущих в ней аллодистов, впавших в ту или иную степень зависимости от вотчинника.

Так или иначе, но территория пахотной земли такой «смешанной» деревни представляет собой совокупность различных полос свободных аллодистов, лежащих вперемежку с полосами уже впавших в зависимость крестьян, а наделы этих последних являются уже земельной собственностью вотчинника, т. е. феодальной собственностью в пределах такой деревни, которая целиком не принадлежит вотчиннику. Мало того: значительное вторжение вотчинника в «смешанную» деревню, т. е. приобретение им большого количества крестьянских аллодов в данной деревне, может привести к превращению части территории деревенской пашни (составленной из наделов полностью закрепощенных крестьян или вновь освоенной в результате распашки новины) в кусок барского домена; тем самым «смешанная» деревня превращается в полусвободную. Наконец, в том случае, когда в зависимость от вотчинника впадает население целой деревни, возникает несвободная деревня. Следует отметить, что — независимо от того, как часто это происходит,— состав населения такой деревни продолжает оставаться социально пестрым, ибо наряду с тяглыми держателями разных степеней зависимости в ней имеются и прекаристы (тоже с весьма различными условиями прекарного держания). Но это — уже другая пестрота — пестрота разных степеней зависимости внутри феодальной вотчины (хотя она, несомненно, произошла из первой).

Однако даже в этом последнем случае, когда в вотчине начинает осуществляться тенденция к территориальному округлению владений, в некоторых областях Германии наряду с этим продолжают сохраняться не только «смешанные», но и совершенно свободные деревни. Самый яркий тому пример — Саксония середины IX в., где наличие свободных деревень (как это видно из хода восстания Стеллинга 841—843 гг.) уживается с бурным ростом земельных владений таких крупных церковных вотчинников, как, например, Корвейское и Верденское аббатства, так же как и других церковных и светских феодалов, утвердившихся в Саксонии после франкского завоевания.

III

Между крупными феодальными вотчинниками и той частью крестьянства, которая еще не подверглась закрепощению, т. е. между вотчинниками и рядовыми свободными общинниками-аллодистами, в Германии VIII—XI вв. существовал довольно широкий промежуточный слой разного рода мелких земельных собственников²⁶. Социально-экономический состав того промежуточного слоя тоже отличается значительной сложностью и пестротой. В его составе можно констатировать по крайней мере три различные группы мелких собственников; каждая из них характеризуется специфическими чертами в структуре земельных владений и существенными особенностями в способе эксплуатации чужой рабочей силы.

1. Ближе всего к основной массе рядовых свободных общинников стоят те мелкие земельные собственники, которые обладают более чем одним земельным наделом и частично используют в качестве подсобной рабочей силы труд дворовых холопов или сервов, причем разные наделы собственника такого типа могут быть расположены в различных населенных пунктах, не слишком удаленных друг от друга.

2. Более заметно возвышаются над массой рядовых свободных общинников те мелкие земельные собственники, которые, имея два (а иногда и несколько) земельных надела в разных близлежащих или соседних деревнях, частично эксплуатируют труд сервов, посаженных на некоторые из этих наделов, но эксплуатируют его исключительно путем взимания небольшой продуктовой ренты; к тому же они делают это в такой форме и в таких размерах, что этот прибавочный продукт составляет лишь незначительную дополнительную часть общей продукции хозяйства данных земельных собственников. Таких мелких собственников следует считать зажиточными крестьянами, ибо основным источником их существования является та часть продукции их хозяйства, которая воспроизводится за счет их собственного труда (а не труда зависимых держателей-сервов).

3. Труднее всего точно определить социально-экономическую физиономию высшей прослойки внутри вышеуказанного широкого промежуточного слоя, ибо она сама распадается на две категории мелких собственников:

а) мелкие земельные собственники, структура владений которых такая же, как у собственников предыдущей из намеченных нами основных групп, но которые уже переходят к эксплуатации своих зависимых держателей-сервов также и при помощи частичного привлечения их к несению отработочных повинностей, продолжая в то же время частично прилагать и свой личный труд к обработке своего собственного надела (мы предлагали в свое время считать и их зажиточными крестьянами)²⁷. Однако, несмотря на этот последний, весьма важный, признак, переход таких мелких земельных собственников хотя бы к частичному использованию барщинного труда их немногочисленных держателей-сервов все же является решающим шагом в сторону изменения социально-экономического облика этой категории мелких собственников. Ибо этот переход означает превращение того манса, который обрабатывает мелкий земельный собственник, имеющий держателей, отчасти и собственным трудом, в господский манс; к этому мансу начинают тянуть, как к хозяйственному центру, зависимые держания сервов (т. е. остальные 2—3 манса, входящие в состав владений такого мелкого земельного собственника); тем самым структура его владений приближается к мелковотчинной структуре.

б) Мелкие земельные собственники, составляющие вторую категорию внутри последней (третьей) из намеченных нами основных групп, существенно отличаются от собственников предыдущей категории тем, что в числе их зависимых держателей имеются не только сервы, но и колоны, а иногда и бывшие свободные крестьяне, впавшие в зависимость от них. Это отличие — в соединении с прочими признаками, характерными для предыдущей группы (частичное присвоение мелким земельным собственником не только прибавочного продукта, но и прибавочного труда держателей) — вынуждает нас констатировать, что структура владений этой категории мелких земельных собственников уже приобрела мелковотчинный характер. Но значит ли это, что собственники этой категории могут быть всецело и без всяких оговорок начислены в разряд мелких вотчинников как низшего слоя господствующего класса? Достаточен ли признак мелковотчинной структуры владений для того, чтобы иметь основания считать всех мелких земельных собственников с такой структурой владений мелкими феодалами? Не требуются ли для этого какие-либо дополнительные признаки?

При попытке дать посильный ответ на эти вопросы существенное значение имеет, очевидно, то, как мы подходим к определению самого понятия «мелкая вотчина». Если основным признаком мелкого вотчинника — в отличие от крестьянина — считать не размеры его владений, а наличие вотчинной их структуры (сочетание барского двора и нескольких, хотя бы и очень немногих, зависимых держаний) в соединении с фактом эксплуатации собственником этого барского двора рабочей силы держателей (хотя бы немногих и в небольших размерах) путем частичного присвоения их прибавочного труда и прибавочного продукта, то станет совершенно очевидным, что мелкая вотчина в таком ее понимании обладает многими — и притом существенными — признаками феодальной собственности. Но в самих источниках, т. е. в картуляриях, мелких вотчинников иногда очень трудно отличить от зажиточных крестьян, и это вряд ли можно удовлетворительно объяснить только скудостью данных этих источников,— например отсутствием точных сведений о степени использования тем или иным мелким собственником, выступающим в качестве дарителя, чужой рабочей силы и т. д. Ибо даже если бы нам удалось каким-нибудь способом преодолеть эти трудности, коренящиеся в самом характере источников, то все же остался бы в силе тот неоспоримый факт, что в VIII— XI вв. в разных районах Германии происходит массовый приток земельных владений мелких собственников в руки церковных вотчинников путем так называемых дарений. С другой стороны, над этой массой мелких дарителей, которые — независимо от степени их зажиточности и структуры их земельных владений — выступают все же как мелкие собственники, совершенно явственно возвышается сравнительно немногочисленный слой дарителей — крупных феодалов, которых чрезвычайно легко выделить из общего числа дарителей. Эта массовость и даже прямое количественное преобладание мелких собственников (мелковотчинного и крестьянского типа вместе) в числе дарителей, а также их явное противопоставление крупным вотчинникам-феодалам, с одной стороны, и трудность выделения действительных свободных крестьян-аллодистов из состава дарителей (по признаку трудового ведения собственного хозяйства и отсутствия эксплуатации чужой рабочей силы), с другой стороны,— все это вместе взятое наводит на мысль, что не все те дарители, которых мы по вышеуказанным признакам относим к категории мелких вотчинников, были феодалами в полном смысле этого слова. Для того чтобы с полным основанием признать таких дарителей (выше включенных нами в последнюю категорию третьей группы в составе промежуточного слоя) феодалами,— хотя бы и мелкими,— нельзя ограничиваться только установлением мелковотчинной структуры их владений в сочетании с частичной эксплуатацией ими рабочей силы даже лично свободных держателей. Для этого нужно, кроме того, поставить вопрос о том, какую социально-экономическую и политическую организацию представляет собой такая «мелкая вотчина» в целом. Е. А. Косминский называет в своих работах типичную феодальную вотчину организационной формой присвоения феодальной ренты²⁸. Таковой может быть лишь такой комплекс земельных владений, который состоит из сравнительно большого числа зависимых крестьянских держаний, эксплуатируемых одним верховным собственником; ибо только при наличии значительного количества таких держаний роль верховного собственника всецело сводится лишь к взиманию феодальной ренты (отработочной или продуктовой). Всякая феодальная вотчина,— крупная, средняя или сравнительно небольшая по своим размерам — всегда эксплуатирует труд держателей целого ряда зависимых крестьянских наделов и присваивает продукцию многих разрозненных мелких крестьянских хозяйств. В этом смысле крупная церковная феодальная вотчина, от которой зависит около трех тысяч крестьянских хозяйств (например, Лоршское аббатство), принципиально не отличается от какой-либо сравнительно небольшой светской вотчины, имеющей в своем распоряжении не более 20—15 хозяйств зависимых держателей²⁹. Ибо и в той и в другой барское хозяйство вотчинника, как верховного собственника, ведется почти исключительно за счет приложения к господскому домену рабочей силы держателей (лишь с дополнительным использованием труда дворовых). Между тем господский манс даже тех мелких земельных собственников (входящих в состав намеченного нами выше промежуточного слоя), владения которых имеют мелковотчинную структуру (т. е. собственников третьей группы представителей этого слоя), обрабатывается не только трудом зависимых держателей, а отчасти и личным трудом самих этих собственников; во всяком случае такая возможность никогда не может быть нами полностью исключена, так как она обусловлена, с одной стороны, относительно небольшим числом держателей (от 2—3 до 5), а с другой стороны — менее интенсивным характером их эксплуатации. По этой линии и проходит основная грань между небольшой феодальной вотчиной и комплексом земельных владений с мелковотчинной структурой, принадлежащих разбогатевшим общинникам. Небольшая феодальная вотчина отличается наличием всей совокупности признаков всякой феодальной вотчины; между тем комплексу земельных владений общинника, даже отличающемуся мелковотчинной структурой, не хватает одного из решающих признаков феодальной вотчины, а именно: обладатель такого комплекса не является только верховным номинальным собственником³⁰. Можно и к той и к другой прилагать обозначение «мелкая вотчина», но следует при этом помнить, что первая есть сложившаяся феодальная вотчина, между тем как вторая является своеобразным типом земельного владения, составляющим переход от дофеодальных форм эксплуатации зависимых держателей³¹ в недрах хозяйства зажиточного общинника к феодальным формам их эксплуатации в составе феодального землевладения. Из изложенного следует, что для отчетливого представления о различии между мелкой вотчиной представителя господствующего класса и мелкой вотчиной разбогатевшего общинника нужно принять во внимание не только структуру владений того и другого, но и их абсолютную величину, их размеры; ибо в процессе увеличения размеров владений мелкого вотчинника второй категории на каком-то этапе их роста должен произойти скачок, приводящий к переходу количества в качество и превращающий земельное владение такого мелкого вотчинника в типичную феодальную вотчину.

Мелковотчинную структуру несомненно имеют владения дарителя Фрейзингенскому монастырю Изангарта, который в 776 г. располагал земельными владениями в четырех деревнях с несвободными держателями и дворовыми; однако через 60 лет после совершения этого дарения у внуков Изангарта осталось лишь три зависимых от них держания (colonicae), да и то их право на эти держания оспаривалось епископом. Вряд ли можно считать, что даже Изангарт (не говоря уже о его внуках) был обладателем небольшой по размерам феодальной вотчины. Хотя у нас нет прямых данных о том, в какой мере он сам участвовал в обработке собственного земельного надела, составлявшего его господский манс, тем не менее есть основания полагать, что он производил ее главным образом при помощи дворовых, а не путем эксплуатации барщинного труда посаженных на землю держателей. (Во всяком случае если таковая и имела место, то она вряд ли играла главную роль.) В пользу этого предположения говорят следующие обстоятельства: сравнительная немногочисленность зависимых держателей Изангарта, а также дальнейшая судьба его земельных владений, которые сильно уменьшились уже в третьем поколении его потомков, превратившихся в наследственных прекаристов монастыря. Изангарт — либо зажиточный общинник с мелковотчинной структурой владений, либо мелкий вотчинник второй из намеченных нами выше категорий (т. е. мелкий вотчинник, не являющийся феодалом, иначе говоря — верховным номинальным земельным собственником)³².

Сказанное относится и к другому фрейзингенскому дарителю, Пильгриму, который передал монастырю часть своих владений, приобретенную у других лиц: мельницу и три зависимых держания (colonicae). Состав и структура владений Пильгрима носят мелковотчинный характер, но условия дарения указывают на то, что Пильгрим никоим образом не мог быть феодалом, хотя бы и мелким, так как он сделал это дарение с целью материального обеспечения своей жены, получившей переданные им владения в пожизненный прекарий³³; к тому же Пильгрим приобрел их в свое время у своих соседей, таких же собственников, как он сам.

По структуре владений, казалось бы, более всего приближается к обладателю небольшой феодальной вотчины даритель Тениль, который передал в 821 и 823 гг. Фрейзингенскому монастырю церковь, господский двор (locum ad curtem) в одной деревне и половину своих владений в другой (в том числе лес, оставив другой лес за собой). Однако, как указывают условия его дарения, Тениль совершил этот акт для того, чтобы выкупить у епископа Гиттона несвободную женщину, с которой он хотел вступить в брак, стремясь при этом обеспечить свободу своему сыну. Факт отказа Тениля от половины своих владений для достижения этой скромной цели говорит против возможности зачисления Тениля в состав феодалов (хотя бы и самых мелких)³⁴. Подобные примеры встречаются и в Сен-Галленском картулярии. Дарение Гильтиберта от 830 г. состояло из целых пяти гуф с сидящими на них зависимыми держателями; кроме того, он передал монастырю еще 13 несвободных (mancipia); его владения были расположены в трех различных населенных пунктах³⁵. Несмотря на столь резко выраженную мелковотчинную структуру его владений, и этого дарителя никоим образом нельзя считать мелким феодалом. Вряд ли он вел свое собственное хозяйство главным образом за счет прибавочного труда держателей пяти зависевших от него гуф: против такого предположения говорит то обстоятельство, что у него были, кроме того, и такие несвободные, которые не были испомещены ни на одну из этих гуф; весьма вероятно, что именно с помощью этих дворовых он и обрабатывал свою собственную гуфу, лишь частично эксплуатируя своих зависимых держателей (может быть, лишь взимая с них оброк). Гильтиберт получил свое дарение в прекарий, который имели право унаследовать его жена и дочь, но лишь в том случае, если они «приобретут свободу»; несомненно, что этот «мелкий вотчинник», женатый на несвободной, был и по происхождению и по своему социально-экономическому облику зажиточным общинником³⁶. Весьма любопытные данные содержатся в грамотах Пассауского и Фрейзингенского картуляриев о тех дарителях, в составе объектов дарения которых находились зависимые держания не только несвободных, но и свободных людей³⁷. Так, даритель Мадальгоз передает Пассауской церкви все свое владение целиком и притом в одной деревне³⁸; он является обладателем двух зависящих от него держаний (coloniae); весьма возможно, что эти держатели — лично свободные люди, так как Мадальгоз дарит два надела с сидящими на них держателями и, кроме того, еще несвободных (colonias et manentes duo et alias mancipias); впрочем, не исключена и другая возможность, а именно, что эти два держателя были и несвободными, так как в тексте оказано: «дарит два надела (coloniae) с сидящими на них людьми и других несвободных (alias mancipias)». Однако независимо от этого, и в том и в другом случае, владения Мадальгоза имеют мелковотчинную структуру; и тем не менее Мадальгоз — типичный зажиточный общинник: ведь в грамоте даже не указано, что у него мог быть свой собственный господский манс, а это очень странно, если принять во внимание то обстоятельство, что он передал все свое владение и ничего не оставил за собой. Остается предположить, что он вел свое хозяйство на одном из упомянутых в грамоте наделов совместно с одним из своих держателей³⁹.

Один из фрейзингенских дарителей передает два зависимых надела (II colonias), причем на одном из них сидит серв, а на другом — свободный; оба несут servitium⁴⁰, но второй держатель выполняет повинности свободного человека (liberum servitium).

Л. Т. Мильская совершенно правильно относит дарителей, подобных последнему, на основании мелковотчинной структуры их владений к мелким вотчинникам. Однако это, конечно, не мелкие вотчинники феодального типа. Эти последние суть члены господствующего класса феодалов, между тем как первые вышли из рядов зажиточных общинников.

Изложенный ход мыслей возвращает нас к выдвинутому выше тезису, что мелкие вотчинники того типа, примеры которого мы только что приводили, входят в состав промежуточного слоя между рядовыми свободными общинниками-аллодистами и крупными вотчинниками. Будучи выходцами из рядов разбогатевших общинников-аллодистов, некоторые из них имеют тенденцию со временем — путем накопления новых земельных владений — превратиться в мелких феодалов и войти в состав низшего слоя господствующего класса, но пока они — еще не феодалы, хотя уже не крестьяне; в отличие от этих «преуспевающих» мелких вотчинников указанного типа другие представители этой категории, а также и прочие члены промежуточного слоя нередко разоряются и постепенно впадают в зависимость от светских и церковных феодалов (этот процесс изображен в использованной нами выше монографии Л. Т. Мильской). Но независимо от их судьбы все они — такой же продукт разложения соседской общины, в качестве социального коллектива свободных аллодистов, кристаллизующийся в виде особого промежуточного слоя на верхнем полюсе этой общины, как закрепощаемые общинники и промежуточные слои полусвободных (литы) на низшем ее полюсе.

Однако при разграничении мелких вотчинников, входящих в состав промежуточного слоя, и обладателей небольших по размерам феодальных вотчин следует иметь в виду еще одно очень важное явление, а именно внеэкономическое принуждение. И Маркс, и Ленин неоднократно подчеркивали, что формы и степени этого принуждения могут быть весьма различны. Постараемся выяснить, в чем их различие в типичной феодальной вотчине (независимо от ее размеров), с одной стороны, и в мелкой вотчине, выросшей из земельных владений бывших общинников,— с другой. Характеризуя положение непосредственного производителя — крестьянина — в типичной феодальной вотчине на стадии отработочной ренты, Маркс указывает, в чем надо усматривать «естественные условия и границы прибавочного труда вообще». Он подчеркивает, что необходимо наличие особых условий, при которых «...естественная производительность его труда (т. е. труда непосредственного производителя.— А. Н.) должна быть достаточно велика для того, чтобы у него оставалась возможность производить избыточный труд сверх труда, необходимого для удовлетворения его собственных необходимых потребностей. Эта возможность не создает ренты, ее создает лишь принуждение, превращающее возможность в действительность»⁴¹.

В типичной феодальной вотчине, которая выступает перед нами как организация для взимания феодальной ренты с ее многочисленных держателей, находящихся к тому же в разной степени зависимости от вотчинника, внеэкономическое принуждение естественным образом должно приобретать характер политической власти или политического господства и принимать определенные юридические формы. Юридической формой внеэкономического принуждения в типичной феодальной вотчине был, как известно, иммунитет, оформлявший власть вотчинника над его держателями в сфере их судебной, податной и военной зависимости от него. Оказывая обратное воздействие на породивший его базис, иммунитет не только юридически оформлял внеэкономическое принуждение, но и сильно содействовал дальнейшему росту и округлению крупного феодального землевладения. Именно такая форма внеэкономического принуждения была совершенно неизбежна как орудие превращения указанной Марксом возможности в действительность именно в типичной феодальной вотчине, верховному собственнику которой нужно было обеспечить использование прибавочного труда и прибавочного продукта многочисленных зависевших от него мелких крестьянских хозяйств, разбросанных по разным деревням и зачастую расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Сказанное относится и к феодальной вотчине сравнительно небольших размеров, ибо и с 15—20 зависимых хозяйств нелегко взимать ренту без юридического оформления внеэкономического принуждения. Правда, в такой небольшой феодальной вотчине оно не принимает форму королевского иммунитетного пожалования (подобные королевские привилегии предоставлялись лишь крупным феодальным вотчинам); однако реальное содержание судебной власти такого вотчинника над eго крестьянами заключало в себе те же элементы политического господства,— хотя бы в форме низшей юрисдикции, которая могла осуществляться явочным порядком и была особенно важна вотчиннику для обеспечения выполнения барщины его крестьянами и получения с них оброка; ибо как раз низшая юрисдикция давала вотчиннику возможность решать в своих интересах тяжбы и судебные дела, касавшиеся исправного несения повинностей. Но, в отличие от этого, мелкий вотчинник, вышедший из среды свободных общинников и имевший в своем распоряжении от двух до пяти мансов, вряд ли всегда нуждался даже в такой сравнительно слабо развитой судебной власти для осуществления своих хозяйственных интересов: ведь его земельная собственность, как это выяснено выше, не была только организацией для получения ренты, поскольку его собственное хозяйство на его мансе, который он мог обрабатывать частично и сам — лишь с привлечением подсобной рабочей силы,— не строилось всецело на эксплуатации барщинного труда его держателей; некоторые из них (а иногда и все) ограничивались лишь уплатой оброка. Правда, Маркс указывает, что «несвобода... от крепостничества с барщинным трудом (т. е. несвобода как внеэкономическое принуждение.— А. Н.) может смягчаться до простого оброчного обязательства»⁴². Однако уже из самой формулировки этой мысли у Маркса («смягчаться») явствует, что он имеет здесь в виду переход от отработочной ренты к продуктовой («от крепостничества с барщинным трудом... до оброчного обязательства»), который происходил на определенной стадии развития феодального способа производства, а не те формы оброка, которые были распространены еще в дофеодальный период и прямым продолжением которых является взимание оброка в мелкой вотчине разбогатевших общинников. Такое взимание подобного оброка могло происходить иногда и без применения целой системы юридически оформленного внеэкономического принуждения. Для того, чтобы ясно представить себе реальное правдоподобие этой возможности, достаточно лишь вспомнить, что внеэкономическое принуждение в типичной феодальной вотчине есть средство и орудие получения прибавочного продукта и прибавочного труда, но не самый процесс производства, в силу коего (при наличии крупной феодальной собственности) порождается возможность присвоения того и другого. Если мы отбросим совершенно неправомерное отождествление внеэкономического принуждения с самим экономическим процессом производства в феодальном обществе и будем отчетливо разграничивать экономическую необходимость, создающую возможность эксплуатации крестьянина, и господство-подчинение, «превращающее эту возможность в действительность» (Маркс), то для нас станет очевидным, что взимание оброка с двух-трех держателей мелкого земельного собственника происходило главным образом в силу самой экономической необходимости.

Что касается полусвободных промежуточных слоев, то они отчасти произошли еще в дофеодальный период (как, например, литы), а отчасти возникли в результате роста феодальных отношений: таковы либертины разных категорий, число которых сильно возросло с установлением феодального способа производства ввиду участившихся неполных отпусков на волю сервов, превращаемых в феодально зависимых держателей. Однако и полусвободные дофеодального происхождения тоже превратились в феодально зависимых крестьян, и тем самым их реальное положение изменилось; с другой стороны, и те полусвободные, которые появились в результате процесса феодализации, состояли, конечно, не только из вольноотпущенников, но и из закрепощаемых свободных. Таким образом, этот процесс произвел перемещение различных социальных прослоек дофеодального крестьянства не только в высших и средних слоях общинников, но и в низшем их слое.

Резюмируем основные выводы из проделанного нами анализа:

1. Состав крестьянства в целом в Германии VIII—XII вв. отличается значительной пестротой; по признаку наличия у крестьян прав собственности или владения на их земельные участки их можно разбить на несколько групп — от совершенно свободных аллодистов до держателей тяглых мансов. Состав зависимого крестьянства характеризуется не меньшей сложностью.

2. Процесс утраты свободными общинниками их аллодов происходит в Германии этого периода замедленно и неравномерно и завершается лишь к концу XI — началу XII в.

3. В течение VIII—XII вв. во многих областях Германии еще продолжается сосуществование общины (частично свободной) с феодальной вотчиной, хотя в недрах самой общины продолжаются процессы имущественной и социальной дифференциации, а вотчина втягивает в зависимость все большее и большее количество ранее свободных общинников-аллодистов.

4. Крупная феодальная вотчина этого периода отличается определенными особенностями ее внутренней структуры. Эти структурные особенности феодальной вотчины, которые объясняются характером ее генезиса, резко отличают ее от поместья позднефеодального периода. Поэтому нам представляется целесообразным строго различать по существу вотчину (Grundherrschaft) и поместье (Gutsherrschaft) как разные типы крупного феодального землевладения (независимо от того, какой терминологии мы будем придерживаться).

5. Между феодальными вотчинниками и крестьянством в целом (как свободным, так и полусвободным, а также и зависимым) в Германии VIII—XII вв. имелся сравнительно широкий промежуточный слой, который состоял, с одной стороны, из зажиточных общинников, применявших в своем хозяйстве подсобный труд дворовых, а с другой стороны,— из таких разбогатевших общинников, которые по признаку структуры их владений уже приближались к мелким вотчинникам и имели в своем распоряжении от двух до пяти зависимых держаний.

6. Несмотря на мелковотчинную структуру их владений, эти мелкие земельные собственники сильно отличались от представителей низшего слоя феодального класса, т. е. от мелких феодалов, обладавших небольшими вотчинами.

7. Основные отличия земельного владения указанного типа с мелковотчинной структурой от типичной феодальной вотчины заключаются в следующем: а) такое земельное владение не является исключительной организацией для взимания феодальной ренты; б) эксплуатация держателей таких мелких собственников носила в значительной мере дофеодальный характер, ибо она часто ограничивалась либо взиманием небольшого оброка, либо частичным привлечением держателей к обработке собственного манса мелкого земельного собственника, который частично продолжал при этом вести свое хозяйство при помощи приложения к своему мансу собственного труда; в) в связи с этими особенностями земельного владения разбираемого типа с мелковотчинной структурой особый интерес представляет вопрос о внеэкономическом принуждении в пределах такого земельного владения: оно либо осуществляется явочным порядком (без всякого юридического оформления), либо фактически просто отсутствует, так как вместо него господствует чисто экономическая необходимость; г) из сказанного ясно, что владение данного типа, иногда называемое «мелкой вотчиной», всегда представляет собой мелкую земельную собственность и что для ее отграничения от небольшой феодальной вотчины следует принимать во внимание не только ее структуру, но и ее размеры (конечно, наряду с прочими указанными нами признаками) .

8. В Германии VIII—XII вв. «смешанные» деревни расположены рядом с совершенно свободными и совершенно зависимыми; крупные феодальные вотчины сосуществуют не только с полностью или частично свободными общинами, но и с владениями разбогатевших общинников, превращающихся в мелких вотчинников.

Как уже было указано, ход всех этих процессов, сливающихся в один общий процесс феодализации, отличался в разных областях Германии VIII—XII вв. весьма существенными особенностями. Особенно большие различия в этом отношении наблюдаются между Саксонией и Фрисландией, с одной стороны, и прочими районами Германии, с другой. Но и Алеманния, Бавария, Франкония и др. тоже значительно отличаются друг от друга по ходу и темпам процесса феодализации. Строго говоря, нельзя рассматривать всю Германию VIII—XII вв. как страну с одинаковым уровнем развития феодального способа производства. Это можно делать лишь весьма условно и притом, если иметь в виду противопоставление всех областей Германии в совокупности, несмотря на все различия между ними, странам с более развитым феодализмом, например Франции.

¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 354.
²К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, стр. 353, ср. стр. 354 (курсив везде наш.— А. Н.). Маркс подчеркивает, что внеэкономическое принуждение находится в сфере социальных взаимоотношений между господствующим и эксплуатируемым классами феодального общества и оказывает обратное воздействие на процесс производства, из которого оно непосредственно вырастает (ср. следующие выражения Маркса: «отношение собственности... [выступает] как непосредственное отношение господства и порабощения»; «[необходима] личная несвобода», «крепостничество»). Осуществление барщинного труда или оброчного обязательства (т. е. взимание феодальной ренты) происходит уже под давлением обратного воздействия указанных социальных отношений на процесс производства; поэтому речь и идет в данной связи о внеэкономическом принуждении, а не только об экономической необходимости (см. об этом ниже).
³Там же, стр. 358 (курсив наш.— А. Н.).
⁴Там же, стр. 354 (курсив наш.— А. Н.).
⁵Там же, стр. 353.
⁶Там же, стр. 353—354.
⁷См. об этом А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства..., глава IV (анализ данных Саксонской и Фризской правды).
⁸Большое количество латов (т. е. бывших литов) в качестве держателей вотчинных наделов в некоторых районах Германии (в частности, в Саксонии по данным Корвейского картулярия) объясняется, по нашему мнению, именно их происхождением из низших слоев саксонских общинников еще на дофеодальной стадии развития. Данные Корвейского картулярия исследованы в работе В. В. Дорошенко. Упадок свободного крестьянства в феодальной Саксонии (X—XIII вв.). Канд. дисс., МГУ, 1950 (машинопись, хранящаяся в Б-ке им. Ленина).
⁹«...вассально зависимых людей» — не совсем точный перевод, подающий повод к недоразумениям (особенно отсутствующим в оригинале эпитетом «вассальный»); в подлиннике «Untersassen», что лучше было бы передать описательно так: «держателей, являющихся вместе с тем и подданными» или еще проще: «зависимых держателей» (К. Marx. Das Kapital, Bd. I, 3. Aufl. Stuttgart, 1920, S. 648—649).
¹⁰К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 729. Перевод и в этом пункте не совсем точен: у Маркса речь идет не о «господских поместьях», а об отдельных имениях (Guter), входящих в состав крупных вотчин — бароний. Приводим текст в оригинале: «Obgleich der englische Boden... nach der normannischen Eroberung in riesenhafte Baronien verteilt ward, ...war er besat von kleinen Bauernwirtschaften nur hier und da durchbrochen von groberen herrschaftlichen Gutern» (K. Marx. Das Kapital, Bd. I, S. 648—649). Маркс указывает здесь на характерные черты структуры крупной феодальной вотчины: на разбросанность ее владений, состоящих из отдельных имений (Guter), которые эксплуатируют труд зависимых крестьян, и на наличие совокупности мелких крестьянских хозяйств держателей, эксплуатация коих составляет основу могущества феодалов.
¹¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 726.
¹²Там же, т. 25, ч. II, стр. 353—354.
¹³Ср. там же, стр. 352, 355.
¹⁴А. Я. Гуревич правильно подчеркивает, что право неограниченного распоряжения земельным владением (так называемое ius utendi et abutendi.— A. H.) еще не является единственным или по крайней мере наиболее существенным признаком собственности, ибо это — лишь одна сторона права собственности. См. А. Я. Гуревич. Так называемое «отнятие одаля» королем Харальдом Прекрасноволосым.— «Скандинавский сборник», II, Таллин, 1957, стр. 32: «Но у собственности есть и другая сторона, чрезвычайно важная и решающая для понимания того, о какой специфической форме ее идет речь (феодальной, буржуазной и т. д.): характер экономической реализации права собственности, форма, в которой происходит присвоение прибавочного продукта». А. Я. Гуревич считает, что эти обе стороны тесно связаны друг с другом и составляют неразрывное единство; вместе с тем он полагает, что «в тот период, когда собственность непосредственных производителей на землю еще не приобрела окончательно характера индивидуальной собственности и сохраняла черты коллективного ладения большой семьи, вопрос о свободе распоряжения его вообще не был актуален» (там же). По этому поводу нужно заметить следующее: во-первых, и на той ранней стадии развития, о которой здесь идет речь, у разных членов большой семьи и разных входивших в нее малых семей могло быть различное право распоряжения земельной собственностью и отдельными ее частями и, следовательно, свобода распоряжения ею все же имела существенное значение (недаром Салическая Правда еще до окончательного разложения большой семьи и до возникновения полного аллода регулирует порядок наследования недвижимости), а во-вторых, в период разложения большой семьи и возникновения разных форм феодальной собственности этот вопрос становился особенно актуальным,— даже до полного торжества феодального способа производства. Другими словами, собственность общины, большой семьи и малой семьи существовала до того, как началось присвоение прибавочного продукта. Примером собственности большой семьи (из трех поколений) может служить ранний аллод у салических франков, возникший до начала отчуждения земли.
¹⁵К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 728.
¹⁶Там же, стр. 727.
¹⁷А. И. Неусыхин. Указ. соч., гл. I; см. также главу III настоящей монографии.
¹⁸См. А. И. Неусыхин, Указ. соч., гл. VII—VIII.
¹⁹Конечно, речь идет здесь о крестьянском хозяйстве как о таковом, т. е. как об определенном типе мелкого производства; именно оно сохранялось, в то время как конкретные крестьянские хозяйства дробились, переходили из рук в руки и проч.
²⁰См. об этом главу III данной работы; ср. также А. И. Неусыхин. К вопросу об эволюции форм семьи и земельного аллода у алеманнов в VI—IX вв.— «Средние века» (далее — СВ), вып. VIII, 1956.
²¹См. по этому поводу: К. Маркс и Ф. Э.нгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 356—357.
²²См. об этом Е. А. Косминский. Исследования по аграрной истории Англии XIII в. М., 1947.
²³Крупное земельное владение феодального типа, отличающееся описанной выше структурой, принято обозначать в немецкой, а также в русской и советской исторической литературе условным термином «вотчина» (Gnundherrschaft) в отличие от «поместья» (Gutsherrschaft), которое характеризуется сплошным расположением земельных территорий, превосходством размеров площади барской запашки над площадью совокупности держаний и нефиксированной барщиной, доходящей до 6 дней в неделю (эти особенности «поместья» объясняются тем, что оно производит зерновой хлеб на сбыт). Это противопоставление «вотчины» и «поместья» — по экономической структуре и по характеру эксплуатации крестьянства — ничего общего не имеет с противоположностью аллода и феода (или, по терминологии русских источников феодального периода — «вотчины» и «поместья» в юридическом смысле) как наследственной собственности и пожалования. Ибо средневековая вотчина — в разъясненном выше социально-экономическом значении этого термина — может быть и аллодом, и феодом, но это не меняет ее экономическую структуру.— Маркс, говоря о средневековой вотчине, пользуется термином «Grunaherrschaft», а отдельные имения, входящие в ее состав, обозначает не термином «Gutcherrschaft», а словом «Gut» (см. К. Marx. Das Kapital, Bd. I, S. 648—649). См. С. Д. Сказкин. Основные проблемы так называемого «второго издания крепостничества» в Средней и Восточной Европе.— «Вопросы истории»,. 1958, № 2, стр. 97—98.
²⁴См. об этом Л. Т. Мильская. Указ. соч., гл. I.
²⁵О пестроте социального состава деревни см. Л. Т. Мильская. Указ. соч., гл. III; ее же. Социальный состав деревни в Юго-Западной Германии в VIII - IX вв.- СВ, VII, 1955; А. И. Данилов. Немецкая деревня второй половины VIII — начала IX в. в бассейне нижнего течения Неккара.- СВ, VIII, 1956.
²⁶Самое наличие столь широкого промежуточного слоя в раннефео¬дальный период возможно лишь благодаря тому, что еще продолжается сосуществование свободной общины и крупной феодальной вотчины (несмотря на все усиливающийся процесс втягивания в зависимость свободных крестьян-общинников).
²⁷См. А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства..., стр. 68.
²⁸Е. А. Косминский. Исследования..., стр. 41.
²⁹Обладатели таких сравнительно небольших вотчин и суть те «мелкие феодальные собственники», которых А. И. Данилов предлагает считать «мелкими вотчинниками в точном значении этого понятия» (см. А. И. Данилов. К вопросу о роли светской вотчины в эпоху генезиса феодализма. — СB, XII, 1958, стр. 22).
³⁰Мы сознательно употребляем здесь термин Маркса, который он неоднократно прилагает в «Капитале» именно к феодальным вотчинникам, ибо этот термин как раз подчеркивает тот факт, что вотчинник является получателем феодальной ренты (в разных ее формах).
³¹Прототипом таких дофеодальных форм эксплуатации можно считать способ использования труда тацитовских сервов, посаженных на участки в качестве держателей на небольшом оброке, или труда литов, согласно данным варварских правд.
³²Freising, № 75 (776 г.), 76 (776 г.), 200 (804 г.), 626 (837 г.).
³³См, Freising, № 741 (853 г.). Ср. также А. И. Неусыхин. Указ. соч., стр. 393—394.
³⁴См. Freising, № 450, 489 (ср. А. И. Неусыхин. Указ. соч., стр. 388—389).
³⁵О методе использования данных относительно расположения владений дарителей в разных населенных пунктах см. интересные соображения А. И. Данилова (Немецкая деревня..., стр. 111—113).
³⁶St. Gallen, № 331 (830 г.).
³⁷Ср. Л. Т. Мильская. Указ. соч., стр. 52.
³⁸Passau, № 41 (794 г.).
³⁹Впрочем, можно было бы сделать и еще одно предположение,— что у Мадальгоза были еще какие-либо владения в другом населенном пункте, если бы не полное отсутствие данных об этом.
⁴⁰См. Freising, № 366.
⁴¹К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 25, ч. II, стр. 355 (курсив везде наш. — А. Н.).
⁴²Там же, стр. 353.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 6709

загрузка...

Другие книги по данной тематике