Глава VI. Воинское товарищество и корпоративность императорской армии

Внутри воинского сообщества, как и в гражданской общине (Cic. De off. I. 17. 55), важнейшая интегрирующая роль принадлежала тем товарищеским узам и дружеским объединениям, которые возникали среди солдат в ходе совместной службы как результат тесного повседневного общения, общих опасностей и интересов и которые определенным образом компенсировали отсутствие в жизни военного сообщества (почти исключительно мужского по своему составу) родственных и гражданских связей. Являясь одним из проявлений характерной для античных обществ микромножественной структуры, это воинское товарищество, как показал Р. МакМаллен, обусловливало сплоченность так называемых первичных групп и воинских частей в целом и представляло собой существенный фактор боеспособности¹. Вместе с тем отношения воинского товарищества, несомненно, осознавались как одна из основополагающих военно-этических ценностей. Именно в феномене воинского товарищества, как ни в каком другом, обнаруживается теснейшее переплетение социальных, военно-психологических и военно-этических аспектов армейской жизни. Исследование его в единстве данных аспектов представляется тем более актуальным, что статья МакМаллена остается, по сути дела, единственной специальной работой по данной теме и, разумеется, не исчерпывает всех ее ракурсов и вопросов². К сожалению, наши источники очень скупо освещают отношения внутри малых групп, существовавших в легионах и других частях армии. Однако, опираясь на эпиграфические данные и анализ терминологии, можно с определенностью говорить о наличии среди солдат разнообразных неформальных товарищеских связей и разного рода содружеств, а некоторые указания литературных источников помогают понять их роль как в повседневной, так и в боевой жизни римских воинов.

Обратимся сначала к эпиграфическим памятникам, прежде всего эпитафиям, в которых фиксируются отношения, существовавшие между покойным и тем, кто поставил ему надгробие и выполнил его последнюю волю. В солдатских надписях, как и в надписях гражданских лиц, покойный или сослуживец, его похоронивший, часто именуется другом — amicus (например, CIL VIII 2190; 2814; 2960; 2994; 3097; CBI, 954). Однако в солдатских надписях чаще используются специфически военные синонимы к слову «друг». Одним из таких синонимов является термин conturbenalis (или contubernius, как, например, в CIL XIII 10017, 1 За, или contibernalis, как в надписи АЕ. 1992, 181: commilito et contibernalis; ср.: АЕ. 1991, 1114). Такой «товарищ по палатке»³ часто является наследником покойного (ILS, 2310; CIL III 10506; VI 2528; 3591; VIII 3150; 3201; 3246; XIII 6104; АЕ. 1962,305; 1966, 191). В некоторых надписях близость отношений подчеркивается эпитетами carissimus (CIL III 433 = ILS, 2368) или pientissimus (CIL III 8124). Показательно, что такие отношения могли сохраняться и после отставки. Так, ветеран I легиона Minervia M. Аврелий Прим при жизни сделал надгробие себе и Г. Модестину Перегрину, ветерану того же легиона contubernali mihi carissim(o) (ILS, 2463). Contubernales действовали совместно и в других случаях, как, например, contibernales (sic!) signiferi из Нижней Германии, которые исполнили обет богу Сильвану (CIL XIII 8033).

Следует подчеркнуть, что термин contubernalis имеет по своей этимологии прямой смысл воинского товарищества, хотя спектр его значений, разумеется, шире и выходит за пределы военных реалий⁴. Contubernales обычно называлась группа солдат (как правило, из 8 человек), живших в одной палатке или блоке казармы — contubernium (Veget. II. 8; 13; 21), или группа новобранцев, вместе записанных на службу⁵. Одним из смысловых оттенков этого слова является давняя близость отношений. Примечательно в этом плане сообщение Тацита (Hist. I. 32. 1) о том, что Отон во время похода из Испании в Рим, стремясь исподволь обеспечить себе поддержку воинов, обращался к старейшим из них по имени и, вспоминая время, когда они вместе состояли в свите Нерона, называл их своими contubernales. В данном контексте такое обращение указывает скорее на дружеский тон, а не просто на совместную службу в свите императора. Любопытный штрих, характеризующий значимость отношений внутри contubernium, мы находим у Аррия Менандра (Dig. 49. 16. 5. 6), где говорится о предписании императора Адриана специально расследовать вопрос, были ли возвращенные из плена захвачены врагом или сами перешли на его сторону. При отсутствии очевидных доказательств предписывалось принимать во внимание прежнее поведение солдата. Если он в прошлом хорошо себя зарекомендовал, его утверждениям следовало верить. Плохой же солдат, чьим словам нельзя было доверять, характеризуется как ленивый, не исполняющий своих обязанностей, не возвращающийся в срок из отпуска (remansor), а также как extra contubernium agens, что можно, наверное, перевести «пренебрегающий обществом своих товарищей»⁶.

Наряду с amicus и contubernalis товарищ по службе нередко называется frater⁷. В солдатских надписях contubernalis иногда сочетается с frater (например: CIL II 2462; III 7327; XIII 7292)⁸, но слово amicus никогда не ставится вместе с последним. На этот момент обратила внимание Я. Кепартова, показав, что «брат» во многих случаях является синонимом «друга»⁹. Частое сочетание frater et heres (например: CIL III 803; 2715; XIII 17) она объясняет, ссылаясь на текст Павла (Dig. 28. 5. 59. 1), где говорится, что тот, кто не является родным братом, но любим братской любовью, по праву назначается наследником под наименованием брата, сохраняя при этом свое имя¹⁰. Можно лишь согласиться с высказанной Я. Кепартовой мыслью о том, что солдаты, служившие в одном подразделении и сообща переживавшие опасности и трудности, рассматривали себя как одну «фамилию»¹¹. Очевидно, употребление слова frater вместо amicus выражало особую близость отношений между лицами одного положения, которая определенно угадывается в текстах, где отсутствует упоминание о наследовании, а брат назван optimus (CIL VIII 2890) или dignissimus и incomparabilis, как в надписи преторианца Валерия Авлузана, который именует так своего сослуживца фракийца Аврелия Бита (CIL VI 260). Интересна также формулировка в тексте надгробной надписи, сделанной солдатом IV Флавиева легиона Аврелием Мартином имагиниферу другого легиона — Ульпию Виктору: frater et secundus heres fratri ex provinvia Moes. Super. Reg. Viminac. (CIL III 195). Неподдельные дружеские чувства ощущаются также в эпитафии из Прусиады, текст которой, кстати, и стал отправным пунктом для исследования Кепартовой: D. М. Adgredere, viator, stas et repausas perlege titu[l]um, cuius fata et manes vitam peregerunt in civitatem Prusiada. Val. Titianus b. b. decanus num(eri) scut(orum) natione Dalmata vixit annos XXXXV, militavit annos XXII. Fecit memoria(m) Ursus ex numero ipso pro fraternitate («Богам Манам. Подойди, путник, остановись и помедли, чтобы прочесть эпитафию тому, чью жизнь судьба и маны завершили в городе Прусиаде. Валерий Титиан, декан отряда щитоносцев, родом далмат. Прожил 45 лет, служил 22 года. Составил (эту) памятную надпись Урс из того же отряда в знак братских чувств»)¹². По степени эмоциональности с этой эпитафией можно сопоставить надгробную надпись паннонца Ульпия Квинтиана, служившего в III в. конным телохранителем императора и скончавшегося в Риме. Ее сделали его соратники и наследники Валерий Антоний и Аврелий Викторин, назвавшие это надгробие памятником родственного благочестия¹³.

Общим термином для обозначения людей, связанных совместной службой и воинским товариществом, является commilito. В эпиграфических памятниках слово commilitones часто имеет вполне нейтральное значение, являясь эквивалентом к milites, особенно в тех случаях, где речь идет о солдатах отдельных подразделений (например: CIL XIII 4624; 7698; 7699; 7704; 7709; 7710). Любопытны три стихотворные надписи из Птолемаиды в Египте (CIL III 12067-12069 = ILS, 2609-2611). В первой из них декуриона Цезия, хорошего человека, приветствуют и благодарят omnes commilitones, находившиеся под его началом. Во второй надписи фигурирует тот же командир с указанием его полного имени и звания (Q. Caesius Valens, dec(urio) alae Vocontior(um)) и высказывается пожелание, чтобы он был благосклонным начальником (habeas propitium imperium). Наконец, в третьей надписи приветствуются все commilitones из разных частей, которые несли в этом месте караульную службу (qui hic fuerunt ad custodias felic(iter)!).

На товарищеские отношения между commilitones указывает то, что они часто являются наследниками или лицами, выполняющими последнюю волю покойного (например, CIL III 12284; XIII 595). Так, знаменосец IV Македонского легиона М. Марций на половинных паях (pro parte dimidia) обеспечил место для погребения себе, своим близким и conmilitoni Антистию Патерну (CIL XII 4365). Непосредственным указанием на дружеские связи служит сочетание слов amicus и commilito (например: CIL III 924; V 4345; VI 32679; АЕ. 1927, 42) или такая выразительная формула, как на памятнике воина II легиона Adiutrix из Аквинка: comilitoni (sic!) obsequentissimo et fratri (CIL III 3558).

В определенных контекстах слово commilito имеет явный оттенок дружественности, если не фамильярности. Светоний, видимо, не случайно считает нужным заметить, что Цезарь называл солдат на сходках не milites, но более ласковым именем «соратники»: sed blandiore nomine commilitones appellabat (Suet. Div. lui. 67. 2), а Полиэн (VIII. 23. 22) добавляет, что этим наименованием, показывающим равенство, Цезарь стремился возбудить в воинах готовность к перенесению опасностей. У Апулея в сцене между огородником и наглым легионером (Met. IX. 39) последний в косвенной речи крестьянина назван commilito: civilius atque mansuetius versari commilitonem («земледелец умоляет служивого (как удачно переводит М. А. Кузьмин) быть поласковее»). Так же какой-то солдат или разбойник обратился к герою романа Петрония, когда тот выскочил ночью на улицу, препоясавшись мечом: Quid tu, commilito, ex qua legione aut cuius centuria? (Sat. 82).

Синонимом commilito является термин commanipularis. Однако последний значительно реже встречается в надписях легионеров и солдат вспомогательных частей¹⁴. Напротив, в надписях солдат преторианской гвардии он очень употребителен, хотя иногда встречается и commilito (CIL VI 32679), и contubernalis (CIL VI 2659 = ILS, 2067). Как и в рассмотренных выше случаях, товарищ по манипулу выступает в качестве наследника (CIL II4063; VI2424 = ILS, 2026; VI 2586 = ILS, 2019; X 1766 = ILS, 2136) или как близкий друг именуется «братом» (CIL VI2446 = ILS, 2056). Интересна надпись, сделанная преторианцем Элием Дубитатом: он исполнил обет Юпитеру Наилучшему Величайшему и Гению императора Клавдия II, а также «здравствующим и счастливым сотоварищам» (salvis et f[el]ici[b(us) comm]anipulis (?)) (ILS, 9073). Другой преторианец, П. Элий, вышедший в 148 г. в почетную отставку, принес по обету статую (signum cum base) в дар Iovi Conservat(ori) et comm(anipularibus) suis et fut(uris) (CIL VI 375 = ILS, 2104). Как мы видим, термин, буквально означающий сослуживца по манипулу, сохраняется и после того, как сам манипул в качестве тактической единицы был упразднен в легионах и в гвардии в результате реформы императора Адриана.

Обращает на себя внимание тот факт, что различные легионные специалисты и военнослужащие, занимающие посты, связанные с особыми функциями, предпочитают именовать друг друга коллегами, выделяя себя таким образом из массы рядовых сослуживцев. Например, спекулятора VII легиона Близнеца Кв. Анния Апра, умершего без завещания, похоронили collegae eius (CIL II 4143 = ILS, 2373). Другу (amico) Г. Антонию Виктору, opti(oni) spei leg(ionis) III Gallica, сделал эпитафию col(lega) (?), имя которого полностью не сохранилось¹⁵. Фрументарий X легиона Близнеца поставил памятник своему коллеге из I Вспомогательного легиона (CIL VI 3332 = ILS, 2367). О погребении фрументария VI Победоносного легиона позаботился коллега Калидий Квиет, назвавший своего умершего сослуживца frater observatus piissimus (CIL VI 3346 = ILS, 2365). Secundus heres et collega похоронил всадника XXII Первородного легиона (CIL III 209 = ILS, 2337). Наследник и коллега сделал эпитафию трубачу (bucinatori) I Вспомогательного легиона (АЕ. 1976, 642). Орлоносцу из II легиона Adiutrix надгробие соорудил Аврелий Занакс, aquilifer leg(ionis) eiusdem college (sic!) (АЕ. 1976, 641)¹⁶. Двум центурионам VIII Августова легиона, погибшим в правление Галлиена, надгробие на свои средства поставила схола центурионов: collegis bene merentibus (ILJug. 272).

Как показывают эпиграфические материалы, в частях римской армии существовали объединения солдат одного «призыва», которые в надписях именуются contirones (от tiro — новобранец) (например, посвящение CIL XIII6689, сделанное pro se et contirones suos) или в уменьшительной форме contirunculi (CIL III 8124; IMS. I. 3; 28). Рекруты, вместе поступившие на службу, часто являлись земляками¹⁷ и сохраняли чувство групповой идентичности вплоть до выхода в отставку¹⁸. Известно немало надписей, сделанных по случаю окончания службы (часто в честь правящих императоров) ветеранами, которые специально указывают год, когда они начали службу (militare coeperunt) (например, CIL VIII 2534; 18066) или стали воинами (milites facti) (например: CIL III 7754). Нередко именно contirones выступают в качестве наследников. Одному преторианцу, к примеру, эпитафию сделали contirones heredes n(umero) XXVIII (CIL VI 2669; ср.: 2676 и XIII 6860). Воин, служивший в XIII легионе Gemina, по случаю увольнения со службы, в честь императора Коммода принес в дар колонну ветеранам своего легиона, ставшим воинами в 166 г. и отпущенным в почетную отставку в 191 г. — [con]tir(onibus) con[vet]eranis suis (CIL III 1172). Следует отметить, что в армейской среде бытовали и другие термины, указывающие на совместную службу и образованные с помощью приставки con-, например conturmalis (P. Lond. 482 = CPL, 114; Amm. Marc. XVI. 12. 45; XVII. 1. 2; XXIII. 5. 9; XXIV. 6. 11; XXVI. 6. 13). Распространенность подобного рода терминологии, несомненно, может свидетельствовать о разнообразии и значимости товарищеских связей между военными людьми¹⁹.

Среди различных солдатских содружеств, судя по всему, имелись и такие, в которых людей связывали узы землячества. Граждане Иазы из Верхней Паннонии, служившие во II Вспомогательном легионе, в 124 г. совместно исполнили обет по случаю выхода в почетную отставку (АЕ. 1904, 95). Граждане [ex] civitate Anche[alo... ], fratres et contubernales [ob] pietate похоронили своего сослуживца по XXII Первородному легиону (CIL XIII 7292). Префект 6-й когорты коммагенцев поставил надгробие Кв. Элию Руфу, префекту когорты Nurritanorum и военному трибуну III Августова легиона — amico et municipi fraternae adfectionis dilecto («другу и согражданину, любимому братской любовью») (CIL VIII 4292; ср.: III 195). Апулей Эквалис и Руфиний Сатурнин, не указавшие своего статуса, но являвшиеся скорее всего воинами, поставили надгробие воину XXX Ульпиева легиона Нобилинию Скрипциону как своему согражданину — civi suo (АЕ. 1947, 188). В эпитафии из Амапеи в Сирии сообщается, что покойный родом из Верхней Паннонии, имя которого не сохранилось, назначил исполнителем завещания своего collega, municeps и domi contubernalis (CBI, 703). Хотя имя и звание последнего также не сохранились, возможно, речь идет о двух солдатах, служивших в качестве бенефициариев легионного трибуна II Парфянского легиона, как и два других бенефициария, известных в надписи из этого же места²⁰. В 241 г. Аврелий Муциан, солдат 10-й преторианской когорты и жрец (sacerdos), исполнил обет священной божественной силе бога Эскулапа Sindrinae reg(ionis) Ph[i]lippopoli[ta]nae вместе со своими согражданами и сослуживцами (cum civibus et commil[i]tonibus) (CIL VI 30685 = ILS, 2095; ср.: ILS, 2807; 2831; CIL VI 32605; 60685). Как свидетельствует данный текст, солдат объединяла не только общая родина, но и приверженность привезенному оттуда культу. Можно поэтому предположить, что в воинских частях возникали даже особые группы единоверцев, почитавших тот или иной культ, например Митры. Так, префект 1-й когорты вардулов Л. Цецилий Оптат в правление Каракаллы воздвиг с единоверцами (cum consecraneis) храм Непобедимому Богу Спутнику Солнца (RIB, 1272)²¹. Впрочем, известно, что солдаты достаточно широко участвовали в разного рода культовых сообществах совместно с гражданскими лицами²².

Обращает на себя внимание тот факт, что в надписях римского гарнизона с начала III в. достаточно многочисленны указания на рождение в том или ином селе или округе (например: CIL VI 32582; 32605; ILS, 2808). Такого рода земляческие объединения, вероятно, существовали в это время и в легионах, так как после реформы Септимия Севера гвардия пополнялась из легионеров²³. По мнению Е. М. Штаерман, объединения солдат, принадлежащих к одному племени или происходящих из одного села и округа, приобретают в III в. особенное значение; родственные и племенные отношения даже превалируют в это время над служебными²⁴. Последний вывод представляется слишком категоричным, но несомненно, что группы земляков играли на военной службе заметную роль и ранее III в. В солдатской среде, по свидетельству Плиния Старшего (NH., praef. 1), имелось даже особое слово для обозначения земляков — conterraneus, которое, правда, не встречается в эпиграфике.

Что касается собственно родственных отношений, то в надписях нередко встречаются указания на службу в одной части родных братьев (fratres germani)²⁵. В качестве примера можно сослаться на эпитафию из Ламбеза, сделанную двумя братьями, солдатом и знаменосцем III Августова легиона, третьему, который тоже служил в этом легионе и умер в Парфии (CIL VIII2975). Л. Домиций Аквила, ветеран VII легиона, при жизни сделал надгробный памятник себе и своему брату, служившему в том же легионе (CIL III 8487). Корникулярию 5-й преторианской когорты Титу Аврелию Александру, прожившему всего 18 с небольшим лет, надгробие поставили его брат Аврелий Антонин, эвокат Августа, и жена Аврелия Гигия (Федорова, № 260 = ILS, 2068). Эпитафия солдата XI легиона из Бурнума в Далмации, также сделанная брату братом, содержит весьма примечательное двустишие, написанное от лица покойного: «Жил я, покуда мог, честно и достойно, всегда оставаясь бедным; / Никого не обманул: теперь это помогает моему праху»²⁶. Указанием на распространенность военной службы среди братьев и других родственников можно, наверное, считать и слова Тацита в рассказе о перемирии после битвы при Бедриаке (Hist. II. 45. 3), во время которого в палатках перевязывали раны брат брату, родственник родственнику (isdem tentoriis alii fratrum, alii propinquorum volnera fovebant). Тщательное исследование документального материала, относящегося к такой категории военнослужащих, как бенефициарии, позволяет прийти к выводу о существовании особой военной среды в ряде провинций, в которой армейская служба была семейной традицией, сохранявшейся на протяжении двух-трех поколений²⁷.

Ответом на насущную потребность военнослужащих в объединениях, которые давали бы им возможность внеслужебного общения и чувство определенной защищенности, стали, очевидно, коллегии и scholae младших командиров и специалистов, официально разрешенные в войсках при Септимии Севере, но возникшие, вероятно, еще при Адриане²⁸. Во многом аналогичную роль играли коллегии ветеранов, которые стали создаваться в городах и канабах еще с середины II в.²⁹

Анализ эпиграфических данных подтверждает, таким образом, существование в рамках воинских частей различных неформальных микрообщностей, основанных на дружеских, земляческих, религиозно-культовых и других связях. О прочности и глубине этих связей красноречиво свидетельствует тот факт, что они сохранялись и по выходе в отставку, среди ветеранов³⁰. Ж. Вандран-Вуайе отмечает, ссылаясь на Dig. 27. 1. 8. 6, что и после отставки ветеран продолжал считаться воином³¹. Можно добавить, что он оставался таковым не только юридически, но и по своему самосознанию, нередко продолжая именовать себя в надписях не ветераном, а просто воином (что, кстати говоря, создает трудности при определении возраста поступления на службу³²). Яркой иллюстрацией этого военного самосознания является существование в Интерцизе ветеранской коллегии sacramenti cultores, которые приносили дары Genio sacramenti и Iudicio sacramenti (АЕ. 1960, 8, 3; 1924, 135; 1953, 17). Бывшие солдаты называли себя conveterani, часто хоронили своих товарищей, не имевших родственников (CIL III 7500; VI 3884; VIII 3228; XIII 1837). Ветераны совместно исполняли обеты и делали посвящения различным богам (например, CIL II 3327; III 1078; 7754; VIII 2626 = ILS, 9268). Не случайно, наверное, в эпитафии ветерану М. Антонию Прокулу, которую сделали дети patri dignissimo, последний назван praesidium amicorum («оплот друзей») (CIL VIII 3035).

Можно, видимо, говорить и о своеобразной сословности дружеских связей среди военных, поскольку, судя по надписям, эти связи объединяли обычно воинов примерно одного ранга. Лишь в отдельных случаях служебная иерархия не мешала дружбе (например, CIL VIII 3199 = 18172)³³. Отношения, возникавшие между людьми во время совместной военной службы, очевидно, имели немалое значение и для представителей высших сословий. Плиний Младший в своих письмах, давая рекомендацию тому или иному лицу, в качестве аргумента часто ссылается на факт совместной службы (Epist. VII. 31. 2; X. 26. 2; 86. 1). На это указывает и текст надписи из Бриксии, которую сделал Л.Уссий Пицентин, назвавший себя commilito, M. Нонию Макрину, легату Августа pro praetore провинции Нижней Паннонии — praesidi optimo et rarissimo (CIL V 4344).

Наши источники не позволяют, к сожалению, сколько-нибудь подробно охарактеризовать роль малых подразделений (contubernium, центурии, декурии или турмы) в развитии неформальных межличностных отношений. Можно лишь высказать общее предположение, что эта роль была весьма существенной. В рамках центурии или турмы проходила, по существу, вся повседневная жизнь воинов. Не случайно, как кажется, Тацит (Hist. I. 51. 3) замечает, что до похода против Виндекса солдаты германских легионов «знали только свои центурии и свои турмы». В центурию адресовывались письма, здесь происходило распределение нарядов³⁴. Каждая центурия имела свой значок, на котором указывались ее название и номер соответствующей когорты (Veget. II. 13). Вместе с названием легиона обозначение центурии по имени центуриона (ех qua legione aut cuius centuria), если еще раз вспомнить эпизод из романа Петрония) очень часто указывается в солдатских надписях.

Отметим также, что в целом по армии Гений центурии почитался больше, чем гении других частей, подразделений или воинских коллегий и клубов³⁵. Правда, посвящения ему делались в основном младшими чинами или самим центурионом. О привязанности к родной центурии, очевидно, свидетельствуют посвящения ее Гению со стороны выходивших в отставку ветеранов (например, ILS, 9102; 2443 = CIL VIII 2531). Особенной популярностью Гений центурии пользовался среди преторианцев³⁶. Следует также сказать, что свои гении-покровители были не только у отдельных подразделений, лагерей и других военных объектов. Известны надписи, адресованные Гению воинов как таковых: «Священному Гению воинов» ([G]enio sancto [[mil](itum)]) исполнил в Риме обет фрументарий III Августова легиона (CIL VI 232)³⁷. Вексилларий Аттиан Корезий и имагинифер Фортионий Конститут поставили в 239 г. изображение Genio vexillar(iorum) et imaginif(erorum) в честь божественного дома (ILS, 2349; ср.: АЕ. 1905, 241: Minervae et Genio imm(unium) sacrum). Выше уже упоминалась надпись CIL III 6577 = ILS, 2290 с посвящением Гению легиона и добрых сотоварищей. Нельзя не согласиться с заключением П. Лe Ру, что центурия была той группой, где выковывалось воинское товарищество и развивались практики собственно военной социальности³⁸.

Итак, за скупыми, но часто исполненными искреннего чувства словами эпиграфических текстов угадываются исключительно тесные дружеские отношения. Понятно, что дружба и товарищество, объединявшие людей военных, неизбежно приобретали специфическую окраску. Это хорошо заметно уже по лексике армейских надписей, в которых вместе с общеупотребительными терминами, обозначающими друзей (amicus, frater), не менее часто используются слова со значением «сослуживец», «боевой товарищ», «соратник». Судя по рассмотренным надписям, узы товарищества иногда связывали людей, служивших в разных частях и подразделениях. Но в большинстве случаев товарищеские узы возникали между воинами одной части, вероятнее всего, в пределах малых подразделений, прежде всего центурии. Привязанность солдат к своему подразделению и тому месту, где они несли службу, находит выражение в культе разнообразных военных гениев. О прочности и значимости воинского товарищества, несомненно, свидетельствует тот факт, что оно продолжало объединять и ветеранов. Представляется вполне очевидным, что товарищеские отношения, существовавшие внутри малых групп и содружеств, обусловливали сплоченность, самоидентификацию и групповую солидарность воинских коллективов, являясь непосредственной предпосылкой той корпоративности, которая отличала отдельные части императорской армии. По-видимому, здесь дело обстояло так же, как и в современных армиях. По словам военного социолога, специально изучавшего роль первичных групп в армии, «та социальная сплоченность, которая создается в малых группах, должна распространяться и на более крупные формирования, на более высокие уровни военной организации»³⁹.

Можно предполагать, что традиции внутренней сплоченности легионов, основанной на связях между боевыми товарищами, имели довольно древние корни. В этом плане несомненный интерес представляет сообщение Ливия (XXII. 38. 1)о том, что до появления в 216 г. до н. э. присяги, которую воины давали перед военными трибунами, призванные на службу клялись, что по приказу консула соберутся и без его приказа не разойдутся, а потом «в собравшемся уже войске они — всадники по декуриям, пехотинцы по центуриям — добровольно клялись друг перед другом в том, что страх не заставит их ни уйти, ни бежать, что они не покинут строй, разве только чтобы взять или поискать оружие, чтобы поразить врага или спасти согражданина»⁴⁰ (пер. М. Е. Сергеенко) (ср.: III. 20. 3; XXII. 11. 8)⁴¹. В этой взаимной клятве, скреплявшей добровольный foedus воинов, отчетливо виден не только момент секуляризации права, о чем пишет Вандран-Вуайе⁴², но и основополагающее значение той внутренней сплоченности воинских подразделений, которая достигается в случае уверенности каждого солдата в своем товарище. Хотя подобная клятва в императорскую эпоху, видимо, уже не практиковалась⁴³, эффективное функционирование и взаимодействие частей и подразделений было немыслимо без соблюдения римским солдатом главной обязанности — сохранять свое место в строю, сплоченность своего подразделения, несмотря ни на какие обстоятельства, на что и была, по существу, нацелена эта клятва⁴⁴. Характерно также, что, согласно римскому военному закону, тот, кто в строю первым обратился в бегство, подлежал в назидание остальным смертной казни на глазах у своих товарищей (Dig. 49. 16. 6. 3: spectantibus militibus propter exemlum capite puniendus est)⁴⁵.

Обратим также внимание на одну из причин, по которой можно было покинуть строй, — civis servandi causa. Спасение согражданина в бою, как известно, награждалось особым венком из дубовых листьев — corona civica (Polyb. VI. 39. 5-8; Plin. NH. XVI. 5. 11 sqq.; Plut. Marc. Cor. 3; Quaest. Rom. 92; Gell. V. 6). Этот подвиг всегда почитался как один из самых выдающихся. Не случайно в эпоху Империи, когда все прочие виды наградных венков (castrensis, navalis, muralis, vallaris) утратили всякую связь с теми деяниями, за которые они первоначально вручались (теперь их получали в зависимости от чина и других обстоятельств), лишь гражданский венок остался наградой за действительный подвиг спасения согражданина⁴⁶. Тацит, рассказывая о борьбе римлян с Такфаринатом в Африке, счел необходимым упомянуть о такого рода подвиге, совершенном рядовым воином Руфом Гельвием (Ann. III. 21. 3). О конкретных обстоятельствах этого деяния историк, правда, ничего не сообщает. Однако из других источников известны яркие примеры самопожертвования в бою ради спасения товарищей (например — Caes. В. Gall. V. 44; VII. 50). Желание спасти своих товарищей воодушевляло солдат Цезаря в Александрии, когда во время осады не было возможности ввести в бой все силы и сражалась только часть войска (В. Alex. 16). Корбулон, как передает Тацит (Ann. XV. 12. 3), воодушевляя своих солдат, идущих на выручку двум осажденным легионам, говорил им, что «если отдельным солдатам за спасение гражданина... императором дается венок, как знак наилучшего отличия, то какова должна быть и как велика честь, когда представится глазам одинаковое число как пришедших на помощь, так и получивших ее!» (пер. В. И. Модестова).

Таким образом, МакМаллен совершенно прав, подчеркивая, что к числу важнейших мотиваций солдатского поведения в бою следует отнести не только и, может быть, не столько страх наказания или упование на награды, сколько мнение собственных товарищей (omnium existimatio — Caes. В. Gall. V. 44. 5)⁴⁷. По словам Полибия, страх перед неизбежным позором и обидами от своих же товарищей не меньше, чем страх наказания, заставлял римского воина, потерявшего оружие, отчаянно кидаться в ряды неприятеля (VI. 37. 13; ср.: Plut. Cato Mai. 20. 7; Aem. Paul. 21; Val. Max. III. 2. 16; Front. Strat. IV. 5. 17; lust. Epit. XXXIII. 20. 3-4). Рассказывая о битве при Бедриаке, Тацит пишет, что каждый солдат, сражаясь на глазах у всех против людей, которых он знал издавна, вел себя так, будто от его мужества зависел исход войны (Hist. II. 42). Следует согласиться с МакМалленом и в том, что преданность своим соратникам (и, добавим, своему императору) могла оказаться настолько важной, что всякий смысл и цели войны забывались и сражение становилось личным делом солдат, которым в таком случае не требовались даже приказы командиров. В рассказе о битве при Мутине двух легионов Антония с Марсовым легионом Октавиана Аппиан отмечает, что противники «ринулись друг на друга, разгневанные, обуреваемые честолюбием, больше следуя собственной воле, чем приказу полководцев, считая эту битву своим личным делом» (В. С. III. 68). По свидетельству Веллея Патеркула (И. 112. 5-6), в одном из сражений во время восстания в Паннонии римские солдаты в критической ситуации взяли инициативу на себя и добились победы почти без руководства со стороны командиров.

Нельзя, однако, пройти мимо нередких фактов солидарности солдат, принадлежавших к противоборствующим сторонам во время гражданских войн. Несмотря на политические разногласия вождей (или вопреки им) и собственную ожесточенность, солдат объединяли узы профессионально-корпоративного единства и согражданства (App. В. С. III. 83). Это, в частности, проявлялось в братаниях противников, в нередких случаях включения побежденных в войска победителей (иногда даже по просьбе последних, как в 40 г. до н. э. после капитуляции Луция Антония перед Октавианом — App. В. С. V. 46-47)⁴⁸. В данном контексте можно упомянуть также один примечательный эпизод из рассказа Диона Кассия (LXIV. 13. 3-5) о сражении вителлианцев и флавианцев под Кремоной. Когда женщины из города ночью принесли солдатам Вителлия пищу, последние, насытившись сами, стали предлагать хлеб и воду своим противникам, называя их соратниками (συστρατιώται) («...ведь все они, — замечает Дион, — знали друг друга и были в дружеских отношениях») и обращаясь к ним по имени.

Однако корпоративная сплоченность и солидарность военных довольно часто оборачивались настоящей круговой порукой — тем, что Тацит с явно негативным акцентом называет в одном месте consensus multitudinis (Hist. IV. 46. 4). Эта черта с особенной резкостью проявлялась во время солдатских мятежей и волнений, когда нормы дисциплины и субординации отбрасывались и солдатская масса превращалась в неуправляемую, легко внушаемую, неустойчивую толпу, чье поведение определялось кучкой демагогов или импульсивными действиями большинства. В подобного рода критических ситуациях солдатская масса, отстаивающая свои кровные интересы, способна была выступать с поразительным единодушием и твердостью, как, например, во время мятежа германских легионов в 14 г. н. э. (Tac. Ann. I. 32. 3). Солдаты хорошо сознавали свое корпоративное единство и полагались в трудную минуту на поддержку соратников. Так, арестованные Блезом активные зачинщики мятежа стали призывать на помощь то поименно своих товарищей, то свою центурию, когорту, легион и добились в результате, что сбежавшиеся отовсюду воины освободили и спрятали их (Tac. Ann. I. 21). Военное начальство прекрасно понимало, что лучшим средством сохранить в подобных ситуациях повиновение солдат было внести в их ряды раскол и не допустить объединения отдельных частей (Tac. Ann. I. 28; 49; Hist. I. 9).

Круговая порука как оборотная сторона солдатского товарищества и солидарности характерна для поведения военных людей и в обыденной мирной жизни, особенно в конфликтах с гражданскими лицами. Довольно типичной является, надо полагать, описываемая Ювеналом ситуация, когда при разборе дела о нанесении воином обиды штатскому человеку (а такие дела рассматривались по существовавшему обычаю судьями из военных чинов и в самом лагере) сослуживцы ответчика все как один давали показания в пользу своего товарища (XVI. 15-22)⁴⁹. Аналогичная ситуация возникает и в романе Апулея (Met. IX. 41). После того как незадачливый легионер, попытавшийся отобрать у крестьянина осла, лишился оружия, он, опасаясь ответственности, скрылся в казармах с помощью своих товарищей, которые, чтобы расквитаться с обидчиком, сделали ложное заявление властям. О том, насколько остро реагировали воины в случае, если что-то угрожало их товарищу, может свидетельствовать и следующий эпизод. Когда Октавиан в театре заметил солдата, сидевшего на месте, предназначенном для всадников, и приказал его вывести, воины, поверившие слуху о том, что нарушитель был тут же казнен, страшно возмутились и, толпой окружив тримвира, едва не убили его (Suet. Aug. 14; App. В. С. V. 15).

Корпоративность воинского сообщества, по всей видимости, с наибольшей силой проявлялась на уровне легиона⁵⁰. По мнению большинства исследователей, такая корпоративность стала одним из следствий реформ Гая Мария, когда каждый легион получил орла как символ своего единства⁵¹. Позже легионы приобрели постоянный номер, название и особые эмблемы⁵². Эти атрибуты, хотя и менялись с течением времени, у многих легионов сохранились с правления Августа до позднеримского периода. Хотя происхождение и символическое значение некоторых легионных эмблем (среди которых были знаки зодиака, кентавр, кабан, слон и другие животные) остается неясным, нельзя не согласиться с Ш. Ренелем, который связывал их разнообразие с прогрессом военной децентрализации и стремлением каждого легиона развивать собственную индивидуальность⁵³. Особые традиции, которые формировались не одно десятилетие, собственная история и боевой путь, особенности комплектования и условий службы — все это придавало каждому легиону неповторимую индивидуальность. Наличие такой индивидуальности и четко выраженной репутации у отдельных легионов отмечается уже в войске Цезаря во время Галльской войны (например, В. Gall. VIII. 8. 2; ср. также Tac. Hist. II. 11. I)⁵⁴. Этим своеобразием, вероятно, во многом объясняется различие в поведении и настроениях разных легионов в тех или иных ситуациях, как, например, во время принесения присяги Гальбе (Tac. Hist. I. 55. 1: diversitas animorum). Эту индивидуальность учитывали военачальники, по-особому обращаясь к каждому легиону перед сражением, напоминая о его традициях и славной истории (Caes. В. Gall. II. 21. 2 sqq.; Tac. Ann. I. 42. 3; Hist. III. 24; V. 16. 2-3)⁵⁵.

Приверженность легионеров своей части находит отражение и в широко распространенном культе Гениев легиона⁵⁶. Вотивы этим Гениям часто непосредственно связаны с почитанием легионного орла и императорского культа (см. соответственно: CIL XIII 6690; 6694; 6679; RIB 327 и CIL VIII 2527 = 18039; III 1646 = ILS, 2292; RIU 390). Инициаторами таких посвящений почти всегда выступают примипилы или легат легиона. В разных частях императорской армии существовали собственные традиции почитания легионных святынь. Например, в Майнце (Mogontiacum), где дислоцировался XXII Первородный легион, примипилы по принятому обычаю делали ежегодные посвящения Чести орла и легиона⁵⁷. В частях римской армии в Испании специальными посвящениями отмечался день рождения орла и значков вспомогательных когорт (см. ниже, гл. XV). Гений легиона, его орел и знамена, как показывает известная надпись из Novae (CIL III 7591 = ILS, 2295), были неотделимы в сознании солдат от покровительства военных богов и понятия доблести (об этой надписи см. ниже, гл. XIV). Вотивная надпись, сделанная примипилом I Италийского легиона в Новах, заканчивается примечательными словами, выражающими, очевидно, преданность этого офицера, чье имя не сохранилось, своей части: Felix leg(io) I Ital(ica) victrix pia semper ubique⁵⁸. Вполне возможно, что аналогичный призыв с пожеланием успехов родному легиону звучит и в небольшой надписи из Апула в Дакии: Felix legio XIII Gemina Antoniniana (AE. 1965, 38), которую Я. Лe Боэк предлагает читать: «Да здравствует XIII Сдвоенный Антонинианов легион!», понимая слово fei ix как эквивалент feliciter⁵⁹.

Ограничившись данными примерами, подведем общий итог вышеизложенного. Следует прежде всего подчеркнуть неоднозначность феномена армейской корпоративности, в которой концентрированно отражаются как сильные стороны, так и слабости профессионального войска. Корпоративность императорской армии, особенно ее легионного ядра, имела, с одной стороны, несомненный позитивный заряд, основанный на лучших традициях воинского товарищества, сплачивавшего воинов перед лицом многочисленных опасностей и невзгод военного бытия и способствовавшего поддержанию высокого уровня боеспособности воинских частей. Без такого сплочения, очевидно, были немыслимы высокие качества римской армии, не раз проявленные в многочисленных войнах. Необоснованно поэтому звучит утверждение о том, что после реформ Августа армия все более превращалась в «атомизированное» образование, внутренне ничем не связанное⁶⁰. С другой стороны, эта же корпоративность и связанная с ней отчужденность вооруженных сил от гражданского общества в определенных условиях превращали армию в разрушительную для политической стабильности силу, корыстную и своевольную, о чем много и красноречиво писали античные авторы. Необходимо подчеркнуть, что корпоративность является неотъемлемым качеством профессиональной армии, органически присущей ей формой сплочения воинских коллективов, основанной на связях внутри малых групп и на сознательно культивируемой приверженности солдат своей воинской части. В социальных, политических и военно-стратегических условиях римской державы военная организация уже не могла основываться только на гражданско-общинных связях воинов, как в классическую эпоху полиса, или на родоплеменных узах, как в войсках варваров, нападавших на границы Рима⁶¹, не говоря уже о классовых, этнических или идеологических факторах. Тем более нельзя представить, чтобы внутренняя сплоченность подразделений римской армии основывалась, как в армиях некоторых греческих полисов, на обычае объединять в одном отряде любовников⁶². Во всяком случае, в римских источниках ни о чем подобном не сообщается⁶³. Это отнюдь не означает, что гомосексуальные связи в армейской среде вообще исключались, но при этом принуждение к сожительству (stuprum cum masculis, nefanda libido, impudicitia, monstrosa Venus) тех, кто обладал статусом римского гражданина, в римской армии подлежало наказанию как нарушение, несовместимое с требованиями disciplina militaris⁶⁴.

¹ MacMullen R. The Legion as a Society // Historia. 1984. Bd. 33. Hf. 4. P. 440-456. Это первая работа, в которой данный феномен рассмотрен на римском материале. Ранее роль малых групп и дружеских объединений рассматривалась в армиях эллинистических государств. См.: Launey M Recherches sur les armies hellenistiques. Vol. 2. P., 1950. P. 1001-1036.
² Г. С. Кнабе (К специфике межличностных отношений в античности (Обзор новой зарубежной литературы) // ВДИ. 1987. № 4. С. 173 сл.), разбирая данную работу, обратил внимание на то, что тенденция к групповой солидарности находится в очевидном противоречии с царившими в легионах отношениями, которые он характеризует как «вечную драку за добычу, войну всех против всех». Последнее утверждение представляется слишком категоричным и односторонним, т. к. основано лишь на ряде пассажей Тацита, который часто склонен сгущать краски (см.: KajantoL Tacitus'Attitude to war and Soldier // Latomus. 1970. T. 29. N 3. P. 699-719), хотя, конечно, подобные факты имели место в римской армии (например, App. Lib. 115; Plut. Ant. 48). Но они все же являются достаточно редкими эксцессами и для императорской армии в обычных условиях мало характерны. Г. С. Кнабе ставит это противоречие, не получившее объяснения у МакМаллена, в контекст общей атмосферы императорского Рима и отмечает, что стремление жить в микрогруппах было столь властным, что оно реализовывалось даже в окружении, казалось бы, мало для этого подходящем, и что солидарность в рамках дружеских кружков естественным образом сочеталась с иерархичностью и борьбой за существование, с отношениями господства и подчинения.
³ Ср. упоминание συσκήνοι. в греческих текстах (Launey M. Op. cit. P. 1002 suiv.).
⁴ См.: Thesaurus linguae Latinae. T. IV. Lipsiae, 1907. Col. 789-791.
⁵ Mac Mullen R. Op. cit. P. 443. О contubernium в лагере см.: Petrikovits H., von. Die Innenbauten romischer Legionslager wahrend der Prinzipatszeit. Opladen, 1975. S. 36.
⁶ Ср.: Brand С. E. Roman Military Law. Austin; L., 1968. P. 181: neglectful of his duties to his tent-mate. E. M. Штаерман, по-видимому, не совсем точно интерпретирует это выражение как склонность к уединению (Культура древнего Рима: В 2 т. T. I. М., 1985. С. 75). На важное значение совместной жизни в одной палатке указывал еще Ксенофонт, подчеркивая, что благодаря этому воины лучше узнают друг друга, что способствует развитию у них чувства стыда (Inst. Суп. II. 1. 25-26).
⁷ Их общая синонимичность прекрасно иллюстрируется пассажем Апулея (Met. VIII. 7): ilium amicum, coaetaneum, contubernalem, fratrem denique addito nomine lugubri («исполненным скорби голосом называл он его и другом, и сверстником, и товарищем, и даже братом...») (пер. С. П. Маркиша).
⁸ В одном из писем на деревянной табличке из британского форта Виндоланда солдат с германским именем Chrauttius обращается к своему contubernalis antiquus Veldedeius как к «брату». Упомянутый в этом же письме ветеринар Вирилис также именуется frater (Adams J. N. The Language of the Vindolanda writing Tablets: An Interim Report // JRS. 1995. Vol. 85. P. 119. Здесь же приведены другие примеры подобного обращения).
⁹ Kepartova J. Frater in Militrinschriften — Bruder oder Freund? // Listy filologicke. 1986. T. 109. 1. S. 11-14.
¹⁰ ...qui frater non est, si fraterna caritate diligitur, recte cum nomine suo appellatione fratris heres instituitur.
¹¹ Kepartova J. Op. cit. S. 13.
¹² Dorner F. К Vom Bosporus zum Ararat. Mainz am Rhein, 1981. S. 63 f. F. 65. Abb. 16. Цит. по: Kepartova J. Op. cit. S. 13.
¹³ Dob6, 122. Перевод на русский язык см.: Колосовская Ю. К. Римский провинциальный город, его идеология и культура // Культура древнего Рима: В 2 т. Т. II. М., 1985. С. 219.
¹⁴ Например, в эпитафии адъютору оффиция корникуляриев III Августова легиона (ILAlg. I. 3113), в надписи солдата вспомогательной когорты (АЕ. 1963, 28 = 1967, 231) и в некоторых других случаях (АЕ. 1905, 242: in honorem commanipulorum; АЕ. 1976, 574: ...cen(turiones) [cum] co[m]manuculis...). Интересную надпись оставил опцион II Траянова легиона Кв. Цецилий Календин, сделавший посвящение Genio sancto legionis et commanipulorum bonorum (CIL III 6577 = ILS, 2290).
¹⁵ Mircovic M Sirmium et l'armee romaine //Arheoloski vestnik. 1990. T. 41. P. 533-535.
¹⁶ О двух последних надписях см.: Speidel M. P. Eagle-bearer and trumpeter // BJ. 1976. Bd. 176. P. 123-163.
¹⁷ Ср., например, посвящение Юпитеру Наилучшему Величайшему за здравие императоров, сделанное в 196 г. киликийцами [co]nt[i]rones (Nesselhauf H. Zwei Inschriften aus Belgrad // Ziva antika. 1960. T. 10. S. 190 ff.).
¹⁸ Speidel M. P. Contirones and Geta dominus noster // Ziva antika. 1989. T. 39. Sv. 1-2. P. 56.
¹⁹ MosciSassi M. G. II sermo castrensis. Bologna, 1983. P. 130.
²⁰ Nelis-ClementJ. Les beneficiaries: militaires et au service de l’Empire (Ier s. а. С. — VIе s. р. C.). Bordeaux, 2000. P. 285.
²¹ О совместных посвящениях солдат в честь туземных и восточных божеств подробнее см.: Ankersdorfer Н. Studien zur Religion des romischen Heeres von Augustus bis Diokletian: Diss. Konstanz, 1973. S. 146-156.
²² Wesch-Klein G. Soziale Aspekte des romischen Heerwesens in der Kaiserzeit. Stuttgart, 1998. S. 119 ff.
²³ Штаерман E. M. Этнический и социальный состав римского войска на Дунае // ВДИ. 1946. №3. С. 261.
²⁴ Там же. С. 262.
²⁵ Kepartova J. Op. cit. S. 11. Ср. замечание Б. Добсона, высказанное, правда, по другому поводу: «.. .традиция солдатской службы наиболее сильно проявляется среди братьев» (Dobson В. The Centurionate and Social Mobility during the Principate // Recherches sur les structures sociaux dans l'Antiquite classique. Caen, 25-26 avril 1969. Actes du Colloque National sur le theme: «Groupes sociaux, ordres et classes dans l'Antiquite greco-romaine». P., 1970. P. 103).
²⁶ CIL III 2835: Vixi quoad potui semper bene pauper honeste: [Fr]audavi nullum: nunc iuvat [os]sa mea.
²⁷ Nelis-Clement J. Op. cit. P. 289-331.
²⁸ Ginsburg M. Roman Military Clubs and their social Functions // TAPA. 1940. Vol. 71. P. 149-156. См. также CH. 24 к гл. V.
²⁹ Колосовская Ю. К. К вопросу о социальной структуре римского общества I-III вв. (collegia veteranorum) // ВДИ. 1969. № 4. С. 122-129. Здесь же указаны источники и основная литература.
³⁰ MacMullen R. The Legion as a Society... P. 442-443.
³¹ Vendrand-Voyer J. Normes civiques et metier militaire a Rome sous le Principat. Clermont, 1983. P. 173.
³² Лe Боэк Я. Римская армия эпохи Ранней Империи / Пер. с фр. М., 2001. С. 105.
³³ См. более подробно: Reali M. Amicitia militum: un rapporto non gerarchico? // La Hierarchie (Rangordnung) de l'armee romaine sous le Haut-Empire. Actes du congres de Lyon (15-18 septembre 1994) / Ed. Y. Le Bohec. P., 1995. P. 33-38.
³⁴ MacMullen R. The Legion as a Society.... P. 446; Davies R. W. The Daily Life of the Roman Soldier under the Principate // ANRW. Bd. II. 1. 1974. P. 314.
³⁵ Speidel M. P., Dimitrova-Miloeva A. The Cult of Genii in the Roman Army and a New Military Deity //ANRW. Bd. II. 16. 2. 1978. P. 1544-1546. Подробнее о культе гения центурии см.: Ankersdorfer H. Op. cit. S. 206-213. Легионные когорты, надо заметить, вообще не имели своих Гениев.
³⁶ Durry M. Les cohortes pretoriennes. P., 1938. P. 317.
³⁷ Ср.: CIL III 10403: Genio v(eteranorum?) leg. II Adi(utricis) p(iae) f(idelis) Sever(ianae).
³⁸ Le Roux P. Armee et societe Armee et societe en Hispanie sous l'Empire // KHG. P. 264.
³⁹ George G. Primary Groups, Organisation and Military Performance H Handbook of Military Institutions / Ed. P. W. Little. Beverley Hills (Calif.), 1971. P. 306.
⁴⁰ Фронтин (Strat. IV. 1. 4) почти дословно повторяет Ливия: ceterum ipsi inter se coniurabant se fugae atque formidinis causa non abituros neque ex ordine recessuros nisi teli petendi feriendive hostis atque civis servandi causa. Ср. также: Gell. XVI. 4. 2-5.
⁴¹ Подробнее об этой клятве см.: Токмаков В. Н. Воинская присяга и «священные законы» в военной организации раннеримской Республики // Религия и община в древнем Риме / Под ред. Л. Л. Кофанова и Н. А. Чаплыгиной. М., 1994. С. 128 сл.; 144-145; Klingmuller. Sacramentum // RE. Bd. I. A. 2. 1920. Sp. 1667; Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 44; Tondo S. Il sacramentum militiae nell' ambito culturale romano-italico // Studia et Documenta Historiae et Iuris. XIX. Roma, 1963. В рецензии на последнюю работу А. Момильяно (JRS. 1964. Vol. 54. Р. 253-254), признавая архаичность этой клятвы, не соглашается ни с точкой зрения С. Тондо, который полагает, что она была заимствована римлянами у самнитов, ни с мнением Т. Моммзена о том, что она восходит к индоевропейскому наследию. Сам Момильяно считает, что данную клятву необходимо рассматривать в контексте римской клиентелы. Клятва была введена первоначально для того, чтобы усилить гомогенность войска, в котором многие воины как клиенты имели особые узы верности по отношению к своим патронам. Заслуживает внимания мысль Момильяно о том, что такого рода клятва выдвигала на первый план требования гоплитской дисциплины в противовес личным обязательствам, характерным для раннереспубликанского Рима.
⁴² Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 44.
⁴³ Едва ли какой-либо аналог этой клятве можно усмотреть в словах Либания в «Надгробном слове по Юлиану» (Or. XVIII. 109) о том, что солдаты Юлиана были связаны друг с другом договорами и обетами, чтобы все сделать ради победы, и боялись только опозориться нарушением клятвы.
⁴⁴ Rosenstein N. Imperatores victi. Military defeat and aristocratic competition in the middle and late Republic. Berkeley, e. a., 1990. P. 96. Вопросы, связанные с характером и значением внутренней сплоченности подразделений, поднимаются также в работах: Goldsworthy А. К. The Roman Army at War: 100 ВС — AD 200. N. Y., 1996; Lee A. D. Morale and the Roman Experience of Battle // Battle in Antiquity / Ed. A. B. Lloyd. L., 1996. P. 199-217.
⁴⁵ Ср.: Ex Ruffo leges mil. 31.
⁴⁶ Maxfield V. A. The Military Decorations of the Roman army. L., 1981. R 64.
⁴⁷ MacMullen R. The Legion as a Society... P. 447; 451. Ср.: Southern R, Dixon R. The Late Roman Army. New Haven; L., 1996. P. 169.
⁴⁸ О подобных случаях см. подробнее: Schmitthenner W. Politik und Armee in der spaten Romischen Republik // HZ. 1960. Bd. 190. Hf. 1. S. 9; Jal P Le «soldat des guerres civiles», de Sylla a Vespasien // Pallas. 1962 [1964]. T. XI. P. 7 suiv.
⁴⁹ Об этом свидетельстве Ювенала см.: Durry М. Juvenal et les pretoriennes // REL. 1935. T. 13. P. 35 et suiv. Об особенностях такого судопроизводства см.: Vendrand-Voyer J. Op. cit. P. 163 suiv.; JungJ. H. Die Rechtsstellung der romischen Soldaten: Ihre Entwicklung von den Anfangen Roms bis auf Diokletian // ANRW. Bd. II. 14. 1982. S. 956-960.
⁵⁰ Это, разумеется, никоим образом не исключает развитие корпоративности на уровне меньших частей или подразделений либо даже в кругу воинов одного ранга, например бенефициариев (см.: Nelis-Clement J. Op. cit. P. 269-288).
⁵¹ См., например: Adcock F. Е. Roman Art of War under the Republic. Cambridge (Mass.), 1940. P. 20; Parker H. N. D. The Roman Legions. N. Y., 1958; Watson G. R. The Roman Soldier. N. Y.; Ithaka, 1969. P. 21-22; Grant M. The Army of Caesars. L., 1974. P. 5. О сильной преданности солдат знамени и имени легиона в скором времени после Мария может свидетельствовать, например, эпизод Дарданской войны, которую консул Г. Курион вел в 75-73 гг. до н. э. Когда один из легионов возмутился и отказался идти в тяжелый поход, Курион приказал мятежным солдатам выйти без оружия и поясов, окружил их четырьмя вооруженными легионами и велел рубить солому на глазах всего войска. После этого позорящего наказания мятежники никакими просьбами не могли добиться от него, чтобы он не лишал их знамени и не уничтожал их имени (ne signa eius summitteret nomenque aboleret) (Front. Strat. IV. 1. 43; ср.: Val. Max. II. 7. 11; Oros. V. 4. 12).
⁵² Ritterling E. Legio (Prinzipatszeit) // RE. Bd. 12.2.1925. Sp. 1367-1376; Domaszewski A., von. Die Fahnen im romischen Heere. Wien, 1885. S. 54-56.
⁵³ Renel Ch. Cultes militaires de Rome. Les enseignes. Lyon; P., 1903. P. 198; 206; 232 suiv.
⁵⁴ Harmand J. L'armee et le soldat a Rome de 107 a 50 avant notre ere. P, 1967. P. 425.
⁵⁵ Ср.: MacMullen R. The Legion as a Society... P. 450-451.
⁵⁶ Наиболее подробную сводку материалов по этому культу см.: Ankersdorfer H. Op. cit. S. 196-200.
⁵⁷ Herz P. Honos aquilae // ZPE. 1975. Bd. 17. S. 181-197.
⁵⁸ Sarnowski T. Nova Ordinatio in romischen Heer des 3. Jh. und neue Primus Pilus-Weihung aus Novae in Niedermoesien // ZPE. 1993. Bd. 95. S. 197-203.
⁵⁹ Le Bohec Y. Vive la legion! // Latomus. 1991. T. 50. N 4. P. 858-860. Об этой надписи см. также: Petolescu С. С. Felix legio XIII Gemina Antoniniana // Latomus. 1986. T. 45. N 4. P. 636-637.
⁶⁰ Евсеенко Т. П. Об эффективности военной реформы Октавиана Августа // Политическая организация и правовые системы за рубежом: история и современность: Межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1987. С. 50; он же. Военный фактор в государственном строительстве Римской империи эпохи раннего принципата. Ижевск, 2001. С. 57.
⁶¹ Pflaum H.-G. Forces et faiblesses de l'armee romaine du Haut-Empire // Problemes de la guerre a Rome / Ed. J. P. Brisson. P., 1969. P. 92.
⁶² Об этом обычае, наиболее известным примером которого является священный фиванский лох, см.: Хеп. Symp. 8. 34-35; Hell. IV. 8. 39; Plut. Eros. 17. 10 = Мог. 761 a; Pelop. 18; Symp. 618 d; Athen. XIII. 602a. См.: Hindley C. Eros and military command in Xenophon // CQ. 1999. Vol. 44. N 2. P. 347-366.
⁶³ Онасандр (Strat. XXIV), говоря о необходимости ставить в один строй братьев с братьями, друзей с друзьями, любовников с их возлюбленными(έραστάς παρά παίδι κοις), по сути дела, некритически воспроизводит почерпнутые У греческих писателей рекомендации, но отнюдь не ориентируется на римские традиции.
⁶⁴ Wesch-Klein G. Op. cit. S. 110-111, с указанием источников и литературы.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3602

загрузка...

Другие книги по данной тематике