IV. Система
|
Эта поэма — пространная игра слов, где переклички и созвучия основаны (как и среди множества элементов, составляющих архитектуру тогдашних базилик) на точных числовых соответствиях. Здесь можно заблудиться в этих хитросплетениях, здесь, как в роще Броселианде, тебя могут заколдовать. Во всяком случае, толкованиями можно заниматься бесконечно. Ибо рассказ движется с помощью аллюзии, отзвука, отражения, как говорит Адальберон, аллегории, вернее, символа, «шифра тайны... никогда не разъясняемой раз и навсегда, но требующей постоянного разгадывания заново, как музыкальная партитура никогда не прочитывается раз и навсегда, но позволяет все новые исполнения»1. Зеркало слепит пересечением тысячи граней. Тем не менее сопоставление того, что говорит епископ Ланский, с тем, что говорит епископ Камбрейский, выявляет четкую и сравнительно простую картину. Ведь Адальберон и Герард говорят об одном и том же, о своем служении, о функции епископа в соотношении с функцией короля. «Король и епископы словно рабствуют рабу.» В центре поэтического высказывания стих 229 дает, быть может, самую точную формулу социальной трифункциональности и объясняет, каким образом эта картина сложилась в голове автора Carmen. Распределение между королем и епископами власти над всеми вверенными им людьми: не есть ли это суть проблемы, решение которой Адальберон и Герард пытаются предложить? Оба они столкнулись с конкретными трудностями того момента, с соперничеством со стороны мелкого кастеляна или великого аббата, оба они озабочены напряжением и трещинами, которые заметны для них в политическом здании. Оба эти прелата, отпрыски старого лотарингского рода, давшего множество военачальников и исповедников веры, взобравшиеся на вершину высочайшей культуры, оба эти «учителя» — законные, не узурпирующие это звание — возлагают на себя миссию риторов, вычитывая у Цицерона, как соединять красноречие с мудростью, sapientia; оба они, старые, мудрые, принадлежащие к «порядку могущественных», что необходимо для того, чтобы облагораживать, поправлять земные явления, приводить их к божественному образцу, — оба они предлагают королю, в противовес их заблудшим собратьям, некую модель управления, идеологию гражданского порядка. Систему, главные узлы которой нам теперь лучше видны.
1. В центре — постулат о едином целом неба и земли, двух частей однородного мира, возведенных по единому плану и, следовательно, соотносящихся друг с другом, хотя и основанных на неравенстве иерархически расположенных один над другим уровней. Верхний представляет собой образец для нижнего. Так что всякий замысел реформ на нашем этаже требует усилий по преодолению тяжести. Пружина действия, к которому призывают обе речи, расположена таким образом на стороне того, что есть в космосе самого способного подниматься ввысь, самого живого, самого подвижного, на стороне души, огня, солнца — на стороне мужчины; женская сторона, сторона тени, воды, луны, никак в эту игру не входит: у женщин нет обязанности, нет функции, нет «сословия». 2. Порядок — атрибут совершенного града. Порядок военного оттенка, основанный на законе, устанавливающий мир, — вот почему Небесный Иерусалим можно называть видением мира, откровением, образцом справедливости. Этот превосходный порядок распространяется на земле путем передачи повелений, приказов от звания к званию, согласно дисциплине. Вследствие подобного распространения одна из ступеней человеческой пирамиды, самая верхняя, в еще несовершенной части мира может быть законно определена как порядок, порядок в полном смысле слова: это корпус священнослужителей. Он единственный. Он являет на земле модель всякой социальной организации2. Порядок королей — как бы приложение к небу, поскольку короли получили миропомазание, функция которого — укрощать в их телах горячность и направлять силу, которой исполнены королевские особы, на поддержание порядка. Миропомазание короля накладывает культурный распорядок поверх природного. На земле различия определяются природой и порядком. Но то, что устанавливает ordo, постоянно находится под угрозой, поскольку мы живем в долинах скверны. «Законы слабеют, и вот уже всякий мир бежит от нас; нравы людские переменились, и порядок переменился»3. Такая перемена ведет к отдалению от небесной модели, ведь она-то неизменна. Чтобы стянуть крепления, необходимо, чтобы среди людей должным образом исполнялись «различные функции». 3. Officium — одно из ключевых слов, с которыми искусно обращаются эти мастера грамматики. Для них (Адальберон выражается более ясно) порядок на земле опирается на «разряды», «части» (partes: в 1824 г. Гизо переводил это слово как «классы»), с распределением обязанностей между ними. Существуют две функции; обе они связаны с направлением; одна обращена вверх, напрямую сообщается с небом и объявляет правила, другая обращена к земле и заставляет эти правила исполнять. В социальном смысле слово ordo можно употреблять лишь применительно к людям, выполняющим эти функции. Следовательно, существуют два «порядка», и только два: порядок «могущественных», то есть епископов, и порядок королей. Rex и pontifices, то есть bellator и oratores. Это изначальное деление как нельзя более очевидно для Адальберона — и для Герарда тоже. Но чтобы осуществлять свою деятельность, вожди должны расширять основу того порядка, который образуют. Перепоручая священническую функцию, епископы размещают по всему пространству своего диоцеза порядок, духовными отцами которого они являются: Адальберон видит в ланском духовенстве такой порядок. Так же поступают и короли, учреждая порядок rectores, правителей, знатных; считается, что они — потомки королей. И справедливо, поскольку короли не бесполы, поскольку они, предки по плоти, и в самом деле — главы огромной семьи, отождествляемой со знатью, которая поставляет всех военачальников. Итак, две функции, но передаются они по-разному. Функция молитвы — через посвящение, посвящение в порядок, нематериальный знак, который не разрывает связи с небесным миром, который подвластен божественному закону; поэтому все, кто воспользовался подобной передачей, — «ordonnes», рукоположены, буквально — «упорядочены». Тогда как воинская функция, передаваемая по крови, подвластна генетике, «природе»: порядка воинов нет. На пересечении двух функций — король, словно распятый на кресте. 4. Две господствующие группы: священники, получившие свою функцию от епископов; знать, потомки королей. В эти группы никоим образом не входят младшие споспешники, через чьи руки протекает мелкая монета литургических и военных функций, — монахи, не возведенные в священство, рыцари, не наделенные ни крупицей власти. Эти люди — всего лишь прислужники; они составляют челядь тех, кому Христос поручил молиться и сражаться. 5. Епископы XI в. вовсе не считали, что священническая функция проистекает из власти суверена — разве что из власти Царя царей, Христа. И ослабление короля Франции, признаки которого они с тревогой наблюдают, грозит лишь тем, что, расшатывая дисциплину среди носящих мечи, оно высвобождает беспокойную активность рыцарей. Это не дает оснований считать, как то делают некоторые ученики Жоржа Дюмезиля, различные социальные обязанности некой проекцией на общество миссии и атрибутов короля. Зато позволяет лучше понять место третьей функции и определение третьей социальной категории. 6. Тройственность действительно есть один из элементов системы. Ибо в мироздании царит неравенство: одни повелевают, другие должны повиноваться. Следовательно, люди делятся на два состояния, определяемые происхождением, «природой»: одни рождаются свободными, а другие нет, одни «знатные», другие — «сервы». Они пребывают в таком природном положении, пока живут в той части мира, что осквернена грехом. В той мере, в какой они сообразуют свое существование с требованиями ordo, в какой они соблюдают божественный закон, велящий им жить так, как живут ангелы, в той мере, в какой им удается избежать нечистоты, служители (или рабы) Божий освобождаются от того, что создает различие состояний. Стало быть, трещина остается только между мирянами. Она ставит в подчиненное положение третью категорию, «подлых» — тех, кого Луазо называет «народом», — которыми oratores и bellatores обязаны руководить. Адальберон тут изъясняется недвусмысленно: людям второй функции он резко противопоставляет «тех, кто прислуживает». В его глазах рабское положение наследственно. Из него вытекает обязанность работать, горькая обязанность. Такова третья функция: «труд». Грустное слово, подразумевающее пот, скорбь, нищету, то есть эксплуатацию. Исполняют эту функцию те, кто по природе, — потому, что они не королевской крови, и потому, что не посвящены, — вынуждены отдавать силу своих рук на службу другим. Отметим, что в этих текстах к людям третьей функции ни разу не отнесено слово, означающее работников. Эксплуатируемые называются — и справедливо — либо «крестьянами», либо «рабами». Появление третьей социальной функции вытекает из принципа необходимого неравенства. Вот почему трифункциональная схема помещается в начале или в конце речи о повиновении и о такой структуре общества, где верхушка царит, пребывая в совершенстве, а низы пресмыкаются во грехе. Тройственность рождается из сопряжения различий, которые создают совместно ordo — есть священники, а есть другие, — и natura — есть знать, а есть сервы. Беспорядок возникает не оттого, что природа меняется, но оттого, что порядок поколеблен. Это происходит, когда крестьяне допускаются рассуждать на миротворческих ассамблеях (или когда человек не высокородный получает епископский сан), когда от знатных требуют молиться, а от oratores — сражаться. 7. Последняя идея — идея обоюдности, взаимности в иерархии — структурно влечет за собой троичность4. Движет этим взаимообменом милосердная любовь. Но определяет его наличие ступеней: с одной на другую перемещаются нежная забота и почтительность. На этой иерархической конструкции основано все. С вершины — то есть от Бога — нисходят благодать и общий толчок. Любовь, посредством которой осуществляются связь и всякая координация, есть в истоке своем снисхождение. * * * Вот система, в которую помещен образ социальной трифункциональности, как он впервые описан. Описан великолепно. Людьми, борющимися с «новшествами», идущими против течения, наперекор другим, тем, кто покорно следует за движением жизни. Консерваторами. У одного из них очевидны горечь и скептицизм. Оба изо всех сил пытаются остановить то, что им представляется — и справедливо — катастрофой. Меня всегда поражало, что Робер Фоссье (Fossier) считал тему трех функций в начале XI в. запоздалой5. Он был проницателен. Однако эта тема — лишь одна из деталей огромного здания. Адальберон и Герард тему не придумали. Но они выстроили здание. Попробуем разглядеть получше — как, прежде чем задаться вопросом — почему. 1 Н. Courbin, L'imagination creatnce dans le soufisme d'Ibn Arabi, Pans, 1977, p. 19. 2 Что точно подметил Сьюэл (Sewell) в связи с обществом при Старом Режиме и первым сословием, духовенством. 3 Carmen, v. 302, 303. 4 С. Levi-Strauss, Anthropologie structural. Pans, 1958, p. 58. 5 His tone sociale de l'Occident medieval, Paris, 1970, p. 144. |
загрузка...