V. Королевская власть

Очевидно, что лишь у немногих средневековых государств конституционная структура так хорошо изучена, как в случае Иерусалимского королевства; однако лишь в немногих королевская власть являлась столь ограниченной, как та, что вырисовывается на страницах «Иерусалимских Ассиз». Это — страна Утопия, о какой только и мог мечтать теоретик самого чистого феодального права, которую мы назвали бы наиболее совершенной парламентской республикой, где королевская власть существует только потому, что феодализм представляет собой пирамиду, несмотря ни на что нуждающуюся в вершине¹. Мы вправе сомневаться в исключительной точности картины, составленной для нас юристами. Не лишним будет вспомнить сначала то, что представляли собой «Иерусалимские Ассизы».

Традиционная теория, основанная на сочинениях великих авторов XIII в. — Жана д’Ибелена и Филиппа Новарского, выдвигает историю создания этого знаменитого текста: якобы когда франки взяли Иерусалим, то посчитали, что будет невозможным построить жизнеспособное государство, не обзаведясь перед этим законодательным кодексом. Тогда они стали спрашивать у «людей из различных мест, прибывших туда, каковы обычаи их земли», из которых и выбирал Готфрид. Этот кодекс был положен на сохранение в Гроб Господень, затем изменялся при различных обстоятельствах. Филипп Новарский ознакомился, по слухам, с «Письмами Гроба» — большими пергаментами на французском языке, скрепленными печатью короля, патриарха и виконта Иерусалима. Во время многочисленных ассамблей кодекс пересматривали, спрашивая мнение крестоносцев, прибывших с Запада: именно так граф де Сансерр предложил включить ассизу о наследовании фьефов женщинами. Поэтому М. Гранклод смог назвать иерусалимское право на первом этапе правом официальным, отличным от кутюмы, «очень прогрессивным в силу своего законодательного характера». Утрата Иерусалима в 1187 г., сопровождалась потерей «Писем Гроба». Если бы король Амори II смог добиться согласия Рауля Тивериадского (оба они очень хорошо помнили текст «Писем»), иерусалимский кодекс мог бы быть восстановлен почти полностью. Но Рауль не захотел утруждать себя составлением этих документов, и иерусалимское право с этого момента становится исключительно кутюмным: «мудрые люди» сохраняли юридическую традицию «Писем Гроба», но не во всей его полноте, а их ученики, великие юристы XIII в., принялись «заново составлять» право, методично группируя свои воспоминания и обсуждая противоречивые сведения². Совокупность их работ и составила компиляцию, известную под именем «Иерусалимских Ассиз».

На самом же деле эта традиция, связанная с Ассизами, кажется недостаточно достоверной. Уже довольно долго спорили по поводу приписывания Готфриду первой редакции «Писем Гроба», но не обратили должного внимания одному тексту Гильома Тирского, который сообщает нам, какова была первая ассиза (status: установление), принятая в Святой Земле: первые поселенцы, обескураженные своей малочисленностью и боясь мусульман, оставили самые опасные земли в надежде вернуться, если Святая Земля станет более спокойным местом. «Из ненависти к тем, кто таким образом сбегал, было перво-наперво постановлено в этих краях, что всякий, кто будет держать землю год и один день, никогда за нее ничего не должен; это потому, что там было много таких, кто из страха и трусости бросали свои владения и сбегали, а затем, когда в стране устанавливался мир, возвращались обратно и желали их вернуть, но по этому закону они уже не имели никаких прав»³. Мы полагаем, что это «первое право» было установлено в правление Балдуина I, спустя некоторое время после воцарения крестоносцев.

После серии бедствий, опустошивших Святую Землю (грабежи мусульман, землетрясения, нашествие саранчи и лесных мышей) за четыре года, и вызвавших голод, бароны, прелаты и сам король собрали в 1120 г. в Наблусе так называемый «собор», который станет, скорее, «парламентом». На нем были установлены двадцать пять статей, которые указывали на самое примитивное состояние права. При чтении этих статей обнаруживается, что до сего момента ни одна кутюма не предусматривала наказания за самые привычные преступления и правонарушения: прелюбодеяние, содомию, отношения между франками и местным населением, двоебрачие, воровство⁴. Потребовалось также определить юрисдикцию королевского двора: если барон уличал человека другого барона в воровстве, то должен был не калечить его, а передать в суд королевской курии. Если бы к этому времени уже существовал кодекс, то было бы весьма забавно, что в нем ничего не содержалось по поводу этих преступлений... На самом же деле, вероятней всего, что трибуналы судили тогда скорее на основании «здравого смысла» (то есть исходя из кутюмов той области, откуда был родом судья), а не единообразного права. Слово «ассиза» означало не только «законодательное решение, установленное королем и его людьми» (Гранклод), но и судебный приговор — мы бы назвали это прецедентом⁵. «Ассизы» являются плодом труда юридической активности иерусалимских курий в большей степени, чем законодательного творчества, начатого «а prior».

Но полностью отрицать законотворческую деятельность значило бы противоречить самим текстам. Гильом Тирский предоставил нам один такой пример, и позднее юристы обладали слишком точными воспоминаниями, чтобы мы могли отвергать их свидетельства. На деле именно к ним нужно обращаться, чтобы составить справедливое представление об иерусалимском праве XII в.: отчасти к Филиппу Новарскому, но прежде всего к «Книге короля», компиляции, которую М. Гранклод датировал 1197—1205 гг., но притом обвинял ее в духе слишком благоприятствующем королевской власти, признавая все же объективность этого труда⁶. Можно задаться вопросом, не в нем ли наиболее правдиво отображена монархическая концепция, господствовавшая в Иерусалиме в XII в.: не упразднили ли юристы XIII в. само понятие измены, ограничив смысл этого слова?

Именно понятию измены посвящен первый законодательный текст, который дошел до нас в виде ассизы о владении сроком на один год и день, названной «Установлением Балдуина де Бурка», которая определяет, по каким причинам «верный человек» может быть «лишен наследства» (т. е. своего имущества)⁷. Предусмотрены двенадцать случаев: вооруженный мятеж против своего сеньора или его земли, чеканка поддельной монеты, попытка отравить своего сеньора или его семью, помощь вилланам, взбунтовавшимся против сеньора, отступничество («если он бросит свой фьеф, отречется и станет сарацином»), бегство с поля боя, если оно повлекло за собой пленение сеньора, передача своего фьефа сарацинам, отказ подчиниться своему сеньору в его справедливом требовании. Три последние причины наиболее интересны: своего фьефа лишался вассал, который прибегал к помощи сарацин, чтобы войти во владение своей землей — это очень напоминает мятеж Гуго де Пюизе против короля Фулька в 1132 г. [Гуго призвал себе на помощь египетские войска, чтобы сохранить себе графство Яффаское, которое у него хотел отнять король. Не идет ли в данном случае речь о дополнении к «Установлению Балдуина»?]. Что же касается других параграфов, то они имеют в виду барона, который «устраивает в своей земле равань для кораблей и судов, открывает дорогу в языческие земли, чтобы увеличить свои владения и ущемить права короля», а также тех, кто чеканит монету в своем домене. Можно задуматься, не связан ли этот отрывок с мятежом Ромена дю Пюи, дата (1128 ?) и причины которого нам почти неизвестны: не после этого ли мятежа (который проходил при соучастии сарацин) Балдуин II выпустил эту ассизу?

Балдуин II определенно столкнулся с глухой оппозицией: его воцарению противодействовали сторонники Евстахия Булонского; известно, что позднее иерусалимскую корону предлагали графу Карлу Фландрскому (1119—1127 гг.): произошло ли это событие в период пленения Балдуина⁸? Но текст «Установлений» свидетельствует, что власть этого государя уже была признана, и по ассизе он получал очень широкие полномочия. Однако юристы XIII в., убежденные приверженцы феодального парламентаризма, обошли вниманием этот закон, который воспроизводится только в «Книге короля».

Множество указаний подтверждает, что власть Иерусалимских королей не находилась под надзором их вассалов в правление Балдуинов. В идеальном государстве Жана д’Ибелена король не является источником права: это баронам принадлежит высшая судебная власть. Но во всех средневековых государствах был принял принцип множественности судей: то, что король был государем-судьей, нисколько не мешало тому, чтобы он уступал вынесение приговора своим людям. Фульхерий Шартрский решительно именовал Иерусалимского короля государем-судьей, и известно, что королю случалось выносить судебное решение по делу, не прибегая к созыву Высшей курии. Усама поведал, что он прибыл к королю Фульку пожаловаться на сеньора Баниаса, который захватил овец у дамаскинцев — от грубого обращения пали ягнята. «Король сказал тогда шести-семи рыцарям: «Ступайте, рассудите его дело». Они вышли из его покоев и совещались до тех пор, пока все не сошлись на одном решении. Тогда они вернулись в помещение, где принимал король, и сказали: «Мы постановили, что властитель Баниаса должен возместить стоимость овец, которых он погубил». Король приказал ему возместить их цену». Эта сцена являлась привычной процедурой любого судилища при сеньориальном дворе, и кажется, что в этом отношении Иерусалимское королевство не выделялось среди прочих королевств какой-либо особой исключительностью. Короля Амори I обвиняли в том, что он принимал «услуги» (с XVII в. станут говорить «взятки») от тех, кто выносил дело на его суд. Однако это никоим образом не свидетельствует о какой-либо самостоятельности Высшей курии⁹.

Вассалы Иерусалимского короля заверяли подписями акты своего государя: не нужно думать, будто это означало то, что король от них зависел. Не забудем, что подписи свидетелей регулярно практиковались в XII в. во Франции, если не капетингскими королями — которые со времен правления Людовика Толстого стали ограничивать этот обычай подписями главных коронных чинов — то, по меньшей мере, всеми крупными вассалами королевства. Эта процедура была гарантией лучшего выполнения договоров. В Иерусалиме этот обычай применялся по другим причинам: «Короли должны умножать, а не уменьшать права короны в своем королевстве (Li rois est tenus de acreistre et de non amermer les droitures de la couronne de son reaume)», сказано в «Книге короля», где также добавляется, что никакая привилегия не имеет силы, если не подтверждена вассалами (и была самое большее пожизненной, действуя при жизни дарителя) и что бароны должны завизировать все дарения, сделанные королем. С помощью этих мер короля принуждали сохранять принадлежащее короне, и эта предосторожность ни в коей мере не наносила ему ущерб¹⁰.

Теоретически в области законодательства — феодальное право очень заботилось о личной свободе — никакое решение не могло быть принято без участия заинтересованных лиц. Хотя королю удалось навязать «Установления», выгодные короне («Установление» Балдуина II, Ассиза о ленной зависимости), и все же известна одна «Ассиза об уборке улиц», которую в XIII в. считали незаконной, так как она была введена королем без консультаций с баронами и горожанами.

Власть короля была ограниченной, это очевидно: средневековая концепция, особенно в этом сирийском королевстве, где каждый человек был на счету для защиты границ, не допускала личного всевластия. Но привилегии короля были несомненны: вассалы обязались становиться заложниками, чтобы освободить короля, если он попадет в плен к мусульманам или не выплатит свои долги; никто не мог покинуть королевство в течение одного года и одного дня без королевского разрешения; никто не имел права отказать королю в совете, которым любой вассал обязан своему сеньору (отсюда вела свое происхождение Высшая курия); никто не мог продать свой фьеф без согласия короля.

В отношении же церкви королевская власть, хоть и признала более-менее ее сюзеренитет, на деле пользовалась значительной независимостью. Лишь одно миропомазание — если не считать церковные санкции — ставило короля в подчиненную позицию к духовенству; но особо важное право контроля за назначением на епископские должности, принадлежавшее государю, предоставляло ему полную свободу действий. Весьма вероятно, что, подобно капетингскому королю, иерусалимский монарх мог рассматривать некоторые церковные епархии королевства как придаток к своему домену.

И благодаря размерам своего домена король окончательно возвышался над своими вассалами. Конечно, этот домен был обременен многочисленной ношей: повинностями в пользу церквей, разного рода фьефами — в особенности «платными фьефами» (выплатами денежной ренты, напоминающей зарплату), которые также назывались «ассизами»¹¹ — но таково было общее положение всех доменов в средние века. За пределами крупных фьефов, зависимых от него, но составлявших настоящие политические объединения, король управлял посредством своих чиновников четырьмя из больших городов королевства: в Иерусалиме, где он сам проживал в «королевском маноре» (который в 1229 г. приобрели рыцари Тевтонского ордена), ему, прежде всего, принадлежала Башня Давида, резиденция королевского кастеляна; его трибунал возглавлял виконт, которого король назначал и снимал по собственному желанию; «platearius» взимал подати, которые королю полагались от продажи продовольствия. Эти повинности были сокращены в 1121 г. Балдуином II, который беспокоился о продовольственном снабжении Святого Града: поставщики продовольственных продуктов были освобождены от побора, который все прибывающие выплачивали при въезде в город, а также от налога королевским чиновникам за взвешивание и количественное определение семян и овощей¹². «Plateaticum», хоть и уменьшившийся в размерах из-за некоторых разделов (в 1124 в пользу венецианцев, в 1132 и 1152 гг. в пользу марсельцев) приносил значительный доход королю, который, помимо этого, владел правом ценза (арендного налога) над многими домами и лавками — существовала, например, королевская живодерня — и получал процент с банковских операций («часть от стола менял»). Чиновники короля — виконт или кастелян — взимали от его имени налог с продаж, за выполнением которого они следили по приказу королевской курии. Очевидна вся выгода, которую могли представлять эти налоги в таком торговом городе, как Иерусалим, где вероятней всего также располагался монетный двор королевства, позднее перенесенный в Акру.

В иудейской местности король также владел землей, многочисленными виноградниками и «casaux» (слово, которое обозначало на Востоке подобие западноевропейской «villa», деревню или хутор, состоявший из некоторого количества домов), хозяева которых должны были нести обычные домениальные повинности в пользу короля: от сервов требовали продукты, от свободных крестьян — деньги. К югу от Святого Града король приказал укрепить населенный пункт Бланшгард (который ему принадлежал в 1144—1166 гг.) и Дорон, что на египетской границе: эти две крепости были доверены кастелянам, а не вассалам, которые владели ими по праву наследства. На востоке королевский домен достигал Мертвого моря и, сообразно с монополией на рудниковую добычу, признанную за сеньорами в средние века, сам государь давал разрешение населению побережья добывать соль и битум из этого моря, как это сделал в 1138 г. Фульк Анжуйский в пользу обитателей местечка Текуа. На севере Иерихона (которым управлял виконт) замок Сент-Эли (отданный в 1185 г. деду Балдуина V Вильгельму III Монферратскому) служил связующим звеном между королевскими владениями в Иудее и Самарии.

В этом новом государстве Наблус играл роль столицы: король здесь также имел дворец, кастеляна и виконта — но должность виконта Наблуса, в отличие от Иерусалима, была наследственной¹³. Рынок (фундук) Наблуса приносил королю значительный доход, а сельская местность Самарии поставляла основную массу сельскохозяйственных товаров для продажи на рынке Иерусалима: там процветали лен и виноград. «Напль» являлся одним из главных городов королевства и занимал центральную позицию, которой недоставало Иерусалиму. В период образования королевства этот город — в древности Сихем (Сихарь) — входил в большое княжество Галилейское, основанное Танкредом, но короли возвратили его себе и предоставили основную часть Наблусской области во фьеф семье Мильи (с 1108 г.). В 1161 г. Балдуин III ликвидировал эту сеньорию, представлявшую крупный анклав в гористом районе между Иерусалимом и Наблусом, обменяв его у Филиппа Наблусского, главы дома де Миль, на крупный фьеф Трансиорданию¹⁴.

Эта первая часть королевского домена составляла внушительный территориальный массив от окрестностей Хеврона до Бейсана, размером и богатством превосходивший любую баронию королевства¹⁵. Но второй регион также являлся личной собственностью короля: речь идет о домене Тира и Акры, простиравшегося от выхода из долины Эсдрелона до Кармиля на юге и Нахр Литани на севере. Эта часть прибрежного домена короля была не менее изобильной. Акра, завоеванная в 1104 г., также находилась в управлении кастеляна и виконта, чья юрисдикция распространялась вплоть до городка Казаль Юмбер. Местность вокруг города была очень плодородной и богатой; наряду с хлопком, оливками, виноградом, которые выращивали в многочисленных поместьях в долине, воды реки Белю, к выгоде короля, приводили в движение большое число мельниц, где перерабатывали тростник и сахар; известно, что в 1160 г. Балдуин III сдал в аренду некоему Рено Фоконье, в виде пятой части бенефиция, все мельницы, расположенные в Акре и на реке, с правом рыть новые водопроводящие желоба, дабы создать новые мельницы. Система уступать доходы с той или иной отрасли «откупщику» была широко распространена: мыловарение, мясная торговля, красильное или дубильное производство часто становились объектом аналогичных «откупов»¹⁶. Но главное богатство Акре приносил ее порт, наиболее посещаемый во всей южной Сирии — хотя он был довольно посредственным укрытием, ибо в 1249 г. во время бури там разбились семьдесят два судна! В этом городе процветала промышленность, в особенности кораблестроение¹⁷, но вся эта деятельность и в сравнение не шла с прибылью, которую приносила королю таможня Акры («цепь») и городской рынок («фундук»). Пожалования в ренте от таможни и рынка невозможно перечесть: король тысячами безантов исчислял платные фьефы, которые он выплачивал с помощью этого настоящего золотого дна... Налоги, которые взимали с товаров на продажу, хорошо известны в XIII в.; способ их сбора описан мусульманским путешественником Ибн Джубайром в 1184 г.: несмотря на свою ненависть к франкам, этот «сарацин» признавал, что с него взяли минимальную пошлину. Арабские писцы — «сарацинские писцы цепи» — вели свои регистры на арабском языке и разбирались с жителями мусульманского Востока, тогда как писцы-франки принимали латинян. Что же касается кораблей, то они должны были платить за право пришвартоваться одну марку серебра по прибытии, а также налог «terciaria» (треть от стоимости за проезд паломника)¹⁸.

Территории Акры и Тира, отделенные друг от друга маленькой сеньорией Сканделион на побережье, смыкались в «горах», где находилось кастелянство Шато-дю-Руа (позднее Монфор). Тир был второй столицей королевства, ставший местом коронации после утраты Иерусалима; из одного венецианского донесения XIII в. мы знаем обо всех королевских правах (которые существенно уменьшились в эту эпоху) в Тире и его предместье. Менее активный порт, чем Акра, Тир, возможно, выигрывал в отношении промышленности, и Гильом Тирский превозносит, с поэтической интонацией, изобилие и очарование своего архиепископского града.

Эти четыре города, Иерусалим, Наблус, Акра и Тир, составляли самую стабильную часть королевского домена, из которого они выходили только на время, чтобы стать вдовьей долей королев: Наблус в 1152 г. был уступлен Мелизинде, а позднее вдове Амори I, Марии Комнине. Вдова Балдуина III, Феодора Комнина, получила Акру во вдовью долю и сохраняла этот город до своего романтического похищения собственным кузеном, будущим Василевсом Андроником Комниным. Но Иерусалимские короли также владели, с интервалами во времени, Яффой, которая была захвачена в 1099 г., затребована патриархами, уступлена в 1118 г. Гуго I де Пюизе, конфискована в 1132 г. у Гуго II, чтобы вместе с Аскалоном составить в 1151 г. апанаж будущего Амори I, присоединившего эти два города к королевскому домену, из которого они были изъяты, дабы стать приданым Сибиллы в 1176 г.; в дальнейшем они то присоединялись, то отделялись от королевских владений¹⁹. Имела место и политика увеличения домена (присоединение Бейрута Амори I, Торона Балдуином IV), которая напоминает усилия Капетингов по расширению границ их владений. Протяженность королевского домена при Балдуинах уже сама по себе обеспечивала им главенствующее место среди вассалов, а богатство позволяло королям быть довольно могущественными. Но тяжелые расходы на войну, а также дарения и иммунитеты, на которые они были вынуждены соглашаться, объясняют нам, почему государям постоянно не хватало денег. Эрнуль рассказывал, как армянский князь Торос, возвращаясь из паломничества в Иерусалим, в разговоре с Амори I удивился тому, что большое количество замков принадлежит не королю, а другим людям: «Сир, — молвил Торос королю, — скажите мне, где вы берете воинов, когда сарацин идет на вас?». Король ответил, что он нанимает их за свой счет. «И где вы берете деньги, — сказал Торос, — ибо я не вижу, чтобы вы имели ренты, на которые можно содержать войско?» Король ответил: «Я их занимаю, так как не могу сделать иначе». Этот анекдот, может быть, не совсем правдивый, хранит воспоминание о финансовых сложностях, с которыми приходилось сталкиваться королю (особенно верно это в отношении Амори I)²⁰.

Король, помимо своих домениальных доходов, сохранял для себя некоторые пошлины (как, например, пошлину с караванов, которые по пути из Египта в Багдад пересекали Трансиорданию), дань, выплачиваемую бедуинами за возможность пасти свои стада на землях, контролируемых франками... Но когда этих доходов не хватало, приходилось прибегать к экстраординарным поборам. Хотя поступления от штрафов и конфискаций при случае приносили крупную прибыль, необходимо было искать деньги другими средствами, которые весьма смахивали на разбой: король пользовался (несмотря на иммунитет) правом обирать судна, потерпевшие кораблекрушение, и его обвиняли в том, что, ища в этом выгоду, он приказывал пускать ко дну корабли на море, чтобы затем разграбить их груз²¹, а Балдуин III устроил в баниасском лесу непростительную ловушку для туркменов, которые приходили туда пасти стада, находясь под его же королевской защитой (1157 г.). Наконец, в случае «национальной» необходимости, прибегали к настоящим налогам — для введения которых требовалось согласие нации, то есть «парламента»: когда король Амори I предпринял поход в Египет, было решено, что «все, кто не пойдет с ним в войске, отдадут ему десятую часть своего движимого имущества» (как клирики, так и миряне). В 1177 г. Саладин угрожал Иерусалиму: бароны и прелаты, видя скверное состояние городских стен (правда, уже укреплявшихся в 1151 г.) решили выплачивать ежегодную контрибуцию до тех пор, пока они не будут приведены в полный порядок. В 1183 г., иерусалимский «парламент» перед лицом необычайной опасности, грозившей королевству, осознавая бедность короля и баронов, установил всеобщий налог, чтобы собрать «наемников». Текст, вводивший этот налог, дошел до нас²² и предоставил нам необычайно интересные подробности об условиях его сбора: в каждой епархии должны были выбрать четырех «честных людей», которые втайне распределяли «талью» в размере одного безанта от ста безантов наличных денег и 2 % от дохода. Церкви, бароны и вассалы были обязаны платить 2 % от своего дохода, держатели платного фьефа — 1 %. Сеньоры сельских деревень (casaux) должны были платить фуаж (налог в один безант с очага), который они взимали с вилланов «таким образом, дабы ... бедняк не платил столько же, сколько богатый». Чтобы казну не расходовали «на мелкие нужды королевства, но только для защиты земли», ключи от двух сундуков в Иерусалиме и Акре, где хранились деньги, вручили трем лицам от каждого сундука (кастеляну Иерусалима, патриарху и приору Гроба Господня; архиепископу Тира, графу Жослену, сенешалю королевства, «избранным Акры»).

Таким образом получается, что прежде французских королей Иерусалимские государи ввели всеобщий налог, взимание которого осуществлялось способом, перенятым затем во Франции²³. Управление королевскими финансами принадлежало одному из главных чинов короны, первому из них по званию — сенешалю. В его обязанности входило осуществление правосудия, если ему случалось заменить короля (Ла Монт назвала его «вторым я» короля), распоряжение церемониями, назначение бальи и «писцов» «секрета» (счетов). На него также возлагалась инспекция крепостей. Но его полномочия простирались только на виконтов, а не на кастелянов: гражданский чин, он уступал место коннетаблю во всех военных вопросах, и воинственная история королевства на практике выдвигала того на первое место. Во Франции сенешалям было суждено стать очень важными персонажами: в Иерусалиме же они так и остались на том скромном уровне, какой занимали в феодальной Франции в XI в.

Коннетабль был самым значимым из прочих главных чинов: он играл роль вице-короля, которая теоретически принадлежала сенешалю (поскольку именно он на поле боя занимал место государя). Он председательствовал на заседании Высшей курии в отсутствие короля, возглавлял в военное время ополчение и назначал военачальников, отвечал за порядок в армии, в командовании которой занимал второе место, наконец, занимался «разделом поместий в землях сеньора (короля) и прочих лиц» — то есть установкой границ доменов. Все это давало ему возможность осуществлять регентство в отсутствие короля, и два коннетабля, Евстахий Гранье и Гильом де Бюр, один за другим занимали эту должность во время пленения Балдуина II. Маршал являлся помощником коннетабля и прежде всего отвечал за «расстановку отрядов армии» и проверку оружия и снаряжения, а также заведовал сложным процессом восстановительных работ. Канцлер, назначаемый из духовенства, ведал составлением хартий — и без сомнения, как Гильом Тирский, который занимал эту должность, направлял дипломатию королевства. Камергеры управляли королевским дворцом, распределяли расходы короля и хранили казну. Неизвестно, существовала ли в Иерусалимском королевстве должность «адмирала», но Жирар Сидонский, который командовал во время осады Аскалона (1153 г.) пятнадцатью королевскими кораблями и реквизированными судами, на которых прибыли паломники, значился как начальник²⁴.

Наряду с великими чинами, главами королевской администрации и их подчиненными (туркополером, командиром сарацинской кавалерии; виконтами; кастелянами; бальи счетов; бальи «фундука» и «цепи»; драгоманами; писцами; мафезепом или главой местной полиции; логофетом — простым секретарем, а не одним из главных чиновников, как на Сицилии), Иерусалимским королям помогал править «Парламент», (одновременно высший суд и орган вотирования налогов), служивший им советом. Все эти институты вместе обеспечивали королевству довольно разветвленную администрацию, чья «эффективность» была на порядок выше, чем у администрации большинства западноевропейских государств в ту же эпоху. Как продемонстрировала г-жа Ла Монт, эти институты в своем большинстве вели свое происхождение из Франции XI в., но развитие их было независимым от Запада.

В XIII в. иерусалимские институты приведут к настоящему парламентаризму, но их эволюция могла бы быть существенно иной, и царствование Амори I показало, что государи Иерусалима во всем сравнимы с капетингскими королями, которым их так часто старались противопоставить.

Царствование Амори I²⁵ — Когда 8 февраля 1163 г. скончался Балдуин III, не оставив после себя детей, казалось, что его наследник будет признан беспрепятственно: им был его брат Амори I, который с 1151—1153 гг. носил титул графа Яффы и Аскалона. Но Гильом Тирский нам сообщает, что между баронами начались яростные споры по поводу права Амори на наследство, и только после вмешательства прелатов и согласия большинства баронов дело уладилось в пользу Амори: он был коронован 18 февраля в возрасте двадцати семи лет. К несчастью, этот историк, всегда очень сдержанный в отношении внутренних сложностей латинского королевства, не поведал нам о мотивах этого разлада. Мы знаем только, что новый король, по требованию патриарха Амори де Неля, должен был развестись со своей женой, Агнессой Эдесской, от которой у него было два ребенка, Сибилла и Балдуин. Агнесса приходилась дочерью графу Жослену II, у которого турки отвоевали Эдессу в 1144 г., а затем, в 1152 г. ему было суждено попасть в плен и умереть в узилище. Жена последнего Беатриса была вынуждена отдать византийцам остаток графства, прежде чем укрыться в Иерусалиме со своими детьми, Жосленом III и Агнессой, на которой Амори женился перед 1159 г. Несмотря на аннулирование брака из-за родства в четвертом колене, дети Амори, рожденные от Агнессы, сохранили права на отцовское наследство.

Итак, кажется, что супруга Амори являлась главным препятствием для восшествия на престол графа Яффаского. Р. Груссе посчитал, что ей повредил слишком легкомысленный образ жизни: мы же думаем, что враждебность баронов вызывало ее окружение из эдесских баронов, потерявших свои владения и «эвакуировавшихся» в Палестину, чье влияние на короля иерусалимская знать не пожелала терпеть. Действительно, во время кампании в Египте в 1164 г. одного рыцаря, по имени Арнульф де Турбессель, назвали особо приближенным к королю, который доверил командование своей пехотой другому эдессцу Жослену де Самосату, вместе с неким Балдуином де Самосатом, фигурировавшим в рядах главных вассалов графа Яффаского. И если среди них не присутствовал будущий сенешаль Жослен III, то только потому, что в 1162 г. он получил от Амори во фьеф Харим, находившийся в княжестве Антиохийском²⁶. Известно, что Миль де Планси похвалялся тем, что повелевал королем и навлек на себя ненависть баронов — он воспользовался своей дружбой и родством с королем, приобретя Трансиорданию. Амори показал себя как король, легко поддающийся влиянию своего непосредственного окружения: этот молчаливый, степенный, слегка заикающийся государь, по словам Гильома Тирского, сильно отличался от своего брата Балдуина III, очень открытого, «куртуазного и ладно говорившего», который был королем по сердцу баронов. Поэтому весьма правдоподобно, что, удаляя Агнессу Эдесскую, «оппозиция» надеялась избавиться от эдесской камарильи, которую ей так и не удалось устранить. Но вовсе не это первое столкновение с баронами побудило Амори действовать совместно с ними...

Известно, что он собрал иерусалимский «парламент» в 1171 г., когда объединение мусульманской Сирии и Египта поставило королевство в опасное положение: в своем выступлении король обрисовал угрозу и попросил совета у своих вассалов: «Обсуждение затянулось, король поднялся и отошел в сторону, позвав свой личный совет, где было немного людей, затем вернулся назад и стал вести речь перед всеми»²⁷: таким образом, решение было принято в этом личном совете, а не в «парламенте», и не получило поддержку у большинства баронов; в конце концов Амори решил сам отправиться в Константинополь, чего никто из присутствующих не ожидал.

Это стремление к «самовластию» яснее всего выражено в том, что называют государственным переворотом — Ассизе о верности (Assise de Ligece). М. Гранклод высказал свое мнение о ней: «Ассиза Амори господствует над всей политической жизнью обоих королевств (Кипра и Иерусалима); она является Великой хартией вольностей латинского Востока. Но в Сирии эта ассиза означала победу Иерусалимского короля и мелких вассалов над крупными баронами. Она... была составлена после победоносной войны, которую король Амори вел против Жирара де Сеста». Жирар Сидонский лишил одного из своих вассалов фьефа без суда. Амори I посчитал, что все держатели фьефов, даже те, кто не является непосредственными вассалами короля, все равно обязаны приносить ему тесный оммаж (что привязывало их к государю, в обход любых других феодальных уз); ни один сеньор не может потревожить своего вассала без «рассмотрения дела в курии»; все вассалы одного и того же сеньора составляют вместе сообщество равных, причем каждый из них обязан защищать другого против общего сеньора. Этот закон позднее обернется против самой королевской власти, но во времена Амори он особенно ограничивал крупных феодалов; в их доменах было трудно собрать достаточное количество сговорчивых «вассалов», чтобы собрать трибунал, тогда как из всех рыцарей королевства король с легкостью мог набрать трех судей и заседателей, необходимых для «созыва курии» и тем самым открыть дорогу произволу и «доброму удовлетворению» монарха²⁸.

Амори извлекал пользу даже из правосудия: Гильом Тирский рассказывал, что он принимал подарки от судившихся, чтобы завершить дело с выгодой для них. Амори сам извинялся за это, под предлогом, «что государи более всего должны стараться стать богатыми, что увеличивает безопасность каждого и защиту королевства». Король, по его словам, обязан быть щедрым и большие средства ему необходимы, чтобы он мог ими одаривать. Однако его обвиняли в том, что он не контролировал должным образом отчеты своих чиновников: доверие к собственному окружению мешало ему проверить, как они осуществляют управление. Будучи энергичным королем, готовым сокрушить любую оппозицию, он показал себя таковым во время конфликта с орденом тамплиеров в 1173 г. Тамплиер Готье дю Мениль предательски перебил посланников вождя ассасинов к Иерусалимскому королю, провалив тем самым важные переговоры. Амори потребовал выдать преступника: магистр ордена ответил, что только он в праве привести к покаянию Готье и тот предстанет перед судом в Риме. Король атаковал резиденцию тамплиеров в Сидоне и захватил виновника. Гильом Тирский уверяет, что если бы Амори прожил больше, то упразднил бы орден²⁹.

Наконец Амори I занимался расширением своего домена. Еще Балдуин III, в 1161 г., приобрел все фьефы дома Мильи в наблусском регионе, а также замок Марон. Амори воспользовался денежными затруднениями сеньора Бейрута, Готье III Бризбарра, которой должен был выкупать мать из сарацинского плена и хотел занять необходимую сумму. Жан д’Ибелен уверяет, что Амори запретил одалживать Готье деньги, чтобы вынудить его продать свою сеньорию. Как бы ни обстояло дело, король смог купить Бейрут (перед 1166 г.) в обмен на маленькое кастелянство Бланшгард (которое оставалось в руках семьи Готье до конца XIII в.) и «ассизу» от «цепи» Акры³⁰. Этот истинно «капетингский» поступок, достойный скорее Филиппа Красивого еще более, чем Филиппа-Августа, который довершает портрет Амори I как короля с абсолютистскими устремлениями. Когда его советник и друг Миль де Планси, кажется, вознамерившийся продолжать политику Амори после его скоропостижной смерти, был убит, баронов официально обвинили в желании уничтожить одного из тех, кто наиболее яростно боролся против их независимости: «Некоторое люди говорили, что он погиб по причине своей преданности, а еще из-за того, что выступал против баронов, желавших причинять зло своим соседям»³¹. Королевская власть Амори I действительно превратила Иерусалимское королевство в монархию; и с ним Арденн-Анжуйская династия стала напоминать французских Капетингов: несмотря на препятствия в начале царствования Амори I, нельзя говорить о «феодальной республике» в отношении «королевства на Востоке» в период его правления. Успехи королевской власти ясно показали, что никакие препятствия не могли помешать иерусалимской монархии нормально развиваться, что продолжалось бы и дальше, если бы династия обеспечила себе должную преемственность

¹ «Королевство Иерусалимское лежало у истоков феодальной республики, возглавляемой выбранным королем» (Crandclaude, Р. 150) — мадам Ла Монт только что посвятила свежий очерк «Ассизам» (La Monte. Three questions concerning the Assises of Jerusalem// Byzantina metabyzantina, I, 1946, P. 201—211).
² La Monte, P. 5; Dodu, P. 32—61; Grandclaude, P. 9—22, 96 sq.
³ G. Т., IX, 19 (ed. P. Paris. P. 324). См. совсем новую статью И. Правера: J. Prawer. The Assise de teneure (Economic history review. 1951).
⁴ G. Т., XII, 13; Mansi. Sacrorum conciliorum nova et ampl. Collectio, XXI, P. 262.
⁵ В хартии Бетгибелина (R. R. 457), кутюма Иерусалима названа judiciis Hierosolymitanis — иерусалимскими судебными решениями.
⁶ Grandclaude, Р. 44—50, 120.
⁷ Livre au roi, 16. «Балдуин де Борк», согласно «Ассизам горожан», № 239, был королем - законодателем.
⁸ Dodu, Р. 141—142 (согласно Гальберту Брюггскому).
⁹ Фульхерий Шартрский, цитированный у Додю, Р. 265; Grousset, II, 441; Додю был сбит с толку сходством с институтами французской королевской власти в гораздо более позднюю эпоху (Р. 261—268) и не делал различия между XII и XIII вв.
¹⁰ Livre au Roi, 1, 2, 3. В XIV, XV, XVI вв., как это показывают исследования г-на Дюпон-Феррье (Dupont-Ferrier. Etudes sur les institutions financiers de la France), французская корона восстановит этот контроль над собой, уступив своим палатам (счетов, косвенных сборов, «парламенту») право пересматривать привилегии, пожалованные королем: вот откуда ведет свое происхождение право ремонстраций.
¹¹ На латинском Востоке Ассиза, помимо своего специального значения в законодательной сфере, обозначала пребенду каноника как ренту с прибыли: см. «Ассиза королевского виночерпия (assisia pincematus Regis)» Эда де Сен-Амана в 1171 г. (R. R. 487) etc...
¹² G. Т. I., Р. 531; R. R., 43, 59, 67, 487 (прибыль от поборов при входе в Ворота Давида), 1229. Право взимать налог с обмера (во Франции — «minage») стало предметом нашей статьи: «La greneterie de Bourgogne et les mesures a grains dans le duche de Bourgogne (Memoires de la Societe pour l’histoire du droit... bourguignon, X, 1944—1945), где мы попытались раскрыть средневековое понятие мер. Определение в государственных (publiques) мерах количества продаваемого товара было принудительным. Иерусалимский мюид был довольно близок к римскому модию, который подвергся незначительному изменению на Востоке (болгарское modio — около 8 литров), тогда как во Франции он равняется многим гектолитрам. Латинян удивили маленькие границы мюида, «который необычайно мал в Святой Земле». (G. Т. Р. 817). Мюид зерна в Сирии в XIX в. весил 13 килограммов, то есть вмещал около 18 литров. Кажется, что он не был равен мюиду крестоносцев.
¹³ Семья виконтов Наблуса стала предметом исследования мадам Ла Монт: La Monte. The viscounts of Naplouse in the twelfth century//Syria, XIX, 1938. Возможно, что она состояла в родственных связях с семьей Мильи, владевшей землями в том же регионе. Виконты Наблуса владели замком Ла Фонтен Танкред, который изображен на печати одного из них (издано в кн.: Schlumberger. Sigillographie de l’Orient Latin), нo чье местоположение осталось неизвестным. См. Clermont-Canneau. Recueil, V, P. 74.
¹⁴ R. R., 359; Foucher, P. 389.
¹⁵ R. R. 496.
¹⁶ Rey P. 222; R.R., 334. В Акре находился монетный двор, где чеканили "сарацинские безанты" (с арабской надписью) и дирхемы, как и в Тире. (Rey, 264). В Иеусалиме, как на всем Западе, чеканили денье.
¹⁷ Rey P. 150-153. На одной улице в Акре, находившейся возле улицы Жестянщиков, занимались изготовлением "морского бисквита" (ruga de Biscotto или улица Бисквита, id, Р. 469, в Монмюзаре, около Голубятни госпитальеры.
¹⁸ Rey, Р. 262; R. R., 607. Dodu, Р. 235-240.
¹⁹ Яффа была присоединена к королевскому домену при Фульке: поэтому он мог, следуя частному средневековому праву, пожаловать ее своему младшему сыну. Тот же Амори I вновь присоединил графство к королевству: его дочь Сибилла, которая, помимо прочего, была наследницей престола, получила Яффу для себя. Земля, присоединенная королем к его домену, могла быть им же и отдана, без ущерба для прав короны: таково было происхождение апанажа.
²⁰ Emoul, Р. 29. Случалось, что королю было нечем платить свои долги: Livre au Roi, 8, 27.
²¹ R. R., 359; Dodu, Р. 234—235; Autobiographic d’Ousama ibn Mounkidh, ed. Derembourg, Paris, 1895, P. 34; Emoul, p. 288.
²² R. R., 269; Grousset, II, 480; G. T. Ed. Paris, PP. 400, 450 (в этом тексте представлена система, которая предвосхищала «elections»(финансово-податные округа), созданные во Франции в XIV в.).
²³ Dodu, Р. 258, бездоказательно утверждает: «латинским государям удалось организовать систему налогообложения, которая могла бы дать многое, но так и осталась непродуктивной».
²⁴ Великолепное исследование о главных чинах королевства принадлежит г-же Ла Монт, стр. 114—122; их перечень, стр. 252—255; Livre au roi, 9—15 (коннетабль командует первым отрядом, движущимся за туркополами, которые выполняют функции разведчиков; маршал командует предпоследним отрядом, король или сенешаль — последним. Из захваченного быки, лошади, козы и бараны отходят маршалу); Grousset, II, 354. Каждому из этих главных, а также для более низких чинов полагается фьеф, представляющий собой форму вознаграждения (фьеф камергера, фьеф кравчего).
²⁵ См. R. Rohricht. AmalrichI,Konig von Jerusalem//Mittheilungen des Osterreich. Institute, 1891, XII, 433—493. Дата его вступления на престол, данная Гильомом Тирским (1162 г.), должна бьггь исправлена па 1163 г. (P. Pelliot. Comptes rendus Acad. Des Inscr., 1944, I, P. 76).
²⁶ G,Е, 883-890, 928, 936. Амори женился во второй раз в 1167 г. на Марии Комниной. Michel le Syrien (Doc. Arm.) I, 353.
²⁷ Grousset, II, P. 570.
²⁸ Grandelaude, P. 151—152. Быть может, походы в Египет заставили короля уступить своим вассалам: регламентировала ли «Бильбейская Ассиза», принятая в 1168 г. в Бильбейсе, условия военной службы за пределами королевства? В «Книге короля» заявлено, что подобная служба не является принудительной (за исключением призыва «для пользы королевства и заботы о земле») и что король в таком случае должен платить жалованье своим баронам — но то, что мы узнаем из этого текста, позволяет всего лишь утверждать, что рыцари не были обязаны служить на осадах городов, а только в кавалерийских операциях (Chiprois, Р. 721, Lois, I, 455, note с.).
²⁹ Grousset, II, 441, 601—602.
³⁰ R. R., 512, Lois, II, 453. — До 1163 г. Бланшгард входил в графство Яффаское, как на это указывает булла 1170 г. в пользу Сент-Мари-Латин (P. Sinopoli. La badia regia di S. Maria Latina. Acireale, 1911, P. 107).
³¹ G. Т., P. 1008—1009. «Анналы Святой Земли» возводят подозрения в убийстве на сеньоров Бейрут-Бланшгард.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 3281

загрузка...

Другие книги по данной тематике