5. Черты социальной жизни.

Социальная структура населения древней Цебельды может быть в какой-то степени представлена лишь на основании археологических данных, подкрепленных некоторыми соображениями, базирующимися на византийских письменных источниках. [98]

Как было показано выше, все население исторической Цебельды в рассматриваемую эпоху сосредоточивалось примерно в двух десятках более или менее крупных населенных пунктов, отстоявших друг от друга на 2-7 и более километров. Каждый из этих пунктов представлял собой естественно или с помощью стен и валов укрепленное поселение с большим числом тесно поставленных одноэтажных деревянных жилых и подсобных строений, разделенных узкими улочками. Поблизости располагался могильник, отдельными скоплениями погребений занимавший огромную территорию, иногда много десятков гектаров. Поселения были соединены между собой более или менее сносными дорогами, пригодными иногда и для колесного транспорта.

Социальная структура поселений довольно хорошо прослеживается путем комплексной характеристики древних могильников, более или менее четко разделенных на участки, каждый из которых служил для погребения членов отдельной большой семьи. Так, на Шапкинском могильнике были захоронены представители по крайней мере 45 больших семей. Каждое такое семейное кладбище насчитывает до 50-150 погребений, захороненных в период с конца II в. по VII в. включительно. Расчеты показывают, что такая семья во время расцвета цебельдинской культуры (IV—VII вв.) состояла из 8-10 человек, а все население данного пункта достигало 500-600 человек [20, 26].

Наблюдения, проведенные А. К. Амброзом в отношении ряда больших семейных кладбищ Цебельды, позволяют выделить на каждом из них несколько малых семей. Так, на одном из большесемейных кладбищ на Стеклянном холме (Абгидзраху) дифференцируются три самостоятельных скопления могил — южное, среднее и северное. Каждое из них, судя но фибулам, сложилось уже в III—IV вв. и развивалось дальше самостоятельно. В другом могильнике на Грушевом холме (Ахаччарху) с IV в. располагалось три группы могил, а северный край раскопа задел четвертую. Таким образом, на каждом кладбище большой патриархальной семьи параллельно функционировали с IV по VII вв. несколько маленьких кладбищ, разделенных незначительными промежутками свободной площади. Размеры каждой из таких групп — 12-25 могил, охватывающих промежуток времени в [99] 300—400 лет. Малые семьи, аналогичные цебельдинским, выделяются в Суук-су (отсталые готы — федераты Византии), среди склепов Боспора, а также в Башкирии и Удмуртии.

Не все семейные кладбища одного могильника одновременны. Отмечается затухание отдельных малых, а иногда и больших семей в конце VI — начале VII в, другие возникают в IV, V и VI вв., что говорит о выделении новых семей, служит показателем роста населения в данном пункте.

Отсюда можно сделать вывод, что все большим семьи были объединены между собой близкими и дальними, иногда уходящими в глубь столетий родственными связями и, следовательно, каждый из населенный пунктов древней Цебельды представлял собой родовое поселение с зарождавшимися чертами городской формации, по своей структуре восходящее к аналогичный поселкам, характеризовавшим эту территорию в более древние времена.

Но родовая организация уже переживала свой заключительный этап. Как было сказано выше, больше патриархальные семьи в Цебельде уже в III—IV вв. достигли тех размеров, когда выделение малых семей стало необходимым для сохранения гибкости всей социальной организации общества того времени. При этом такая семья должна была получить отдельное помещении а затем скот и землю. Однако малые семьи до конца существования Апсилии сохраняют здесь единство (патронимию), оформляемое на поселениях отдельными кварталами, а на могильниках — рамками большесемейного кладбища.

О равноправии всех семей в рамках одного населенного пункта свидетельствует сопоставление их состояния. В литературе уже высказана мысль о значительной имущественной дифференциации у древних цебельдинцев [8, 200; 53, 129-130; 61, 14-15]. Такие выводы были основаны лишь на сопоставлении разновременных захоронений внутри одного семейного кладбища. В то же время, если сопоставить одновременные погребения из различных семейных кладбищ, то можно сделать вывод об отсутствии сколько-нибудь заметной имущественной дифференциации на поселениях Цебельды вплоть до VII в., что должно объясняться в первую очередь правовым [100] регулированием, характерным для родовой организации.

По-видимому, в связи с социальным укладом в одной цебельдинской семье в одно и то же время сосуществовали два погребальных обряда — трупоположение и трупосожжение. Исследователи пытаются объяснять это явление различной этнической принадлежностью погребенных [11, 106], «смешанными культурами двух традиций одного этнического массива» [61, 16], «различием в вероисповедании» [9, 229]. Однако ряд данных (в 80% случаев преобладание трупоположения, длительность совместного использования обрядов в рамках одной семьи и др.) говорят о том, что эти объяснения недостаточны. Не отвергая возможности интерпретировать разницу в погребальных обрядах в семье обстоятельствами смерти данного лица, можно в то же время предположить и иную, социальную причину этого явления. У нас нет прямых свидетельств о существовании рабства у цебельдинцев, хотя они, так же как и их соседи лазы и абазги, по свидетельству византийских историков, могли поставлять на византийские рынки невольников. Однако родовой строй препятствовал установлению развитого рабства в Цебельде, хотя исключать какие-то зачаточные его формы нет оснований. Поэтому сжигали трупы скорее всего пленников, принятых в данную семью и пользовавшихся почти равными правами с ее членами при жизни, но похороненных по иным погребальным обрядам. На Цибилиумском могильнике доследовано три расположенных рядом женских погребения III в.: первое и второе — трупоположения с однотипным и довольно богатым инвентарем, а третье кремационное, имевшее лишь железные фибулу и браслет. Эти погребения одновременные и, вероятно, взаимосвязаны [16, 64]. Не следует ли в этом случае имущественное и обрядовое неравенство объяснять зависимым положением кремированной? Позже особой имущественной разницы между погребенными по обоим обрядам не наблюдается, хотя специальные исследования, возможно, смогут прояснить этот вопрос.

Важно отметить и факты, свидетельствующие о неравномерности темпов внутреннего распада родовой организации в различных пунктах исторической Цебельды. Если это явление наиболее ярко прослеживается на [101] Шапкинском могильнике и несколько смазано у Цибилиума, то на других погребениях семейная дифференциация проявляется пока с трудом. Конечно, уровень изученности последних много ниже, но уже и теперь трудно объяснить сплошное скопление погребений на площади до 1 кв. км в урочище Алушта. Таким образом, процесс разложения родовой организации проходил более ускоренными темпами в населенных пунктах, непосредственно тяготевших к торговому пути и ближайших к побережью.

Если черты имущественной дифференциации почти не проявляются внутри отдельных родов, то между ними существовала хорошо прослеживаемая разница как в приобретении предметов роскоши, так и в хозяйственной специализации. Так, стеклянная, краснолаковая и местная амфорная посуда фиксируются пока почти исключительно на Шапкинском могильнике. Здесь же в основном обнаружены наборы женских туалетных принадлежностей. Вся известная монета на территории внутренней Цебельды сосредоточена в погребениях Шапкинского и Цибилиумского могильников. В то же время, если для всех остальных погребений исторической Цебельды был характерен обычай класть в могилы женщин мотыги, пряслица и даже зернотерки, то ни в одном захоронении Шапкинского могильника таких изделий не найдено. Здесь преобладали предметы импорта и роскоши и отсутствовали орудия труда. Следовательно, в Шапке существовали какие-то особые условия, исключившие необходимость обработки земли и получения сырья для нужд домашнего хозяйства. В то же время женщины Шапки в большей степени уделяли внимание своей внешности, чем жительницы многих других поселений исторической Цебельды. Это явление не может объясняться иначе, как определенной хозяйственной специализацией различных родов, причем население большинства периферийных поселений было занято непосредственным производством средств к существованию, в то время как отдельные роды были исключены из этой системы, потребляя, по всей видимости, ее излишки. Местоположение Шапки у начала горного отрезка Клухорского перевального пункта позволяет предполагать, что с самого начала ее население заняло ведущее место в торговле между побережьем и горами. Не исключено, что экономическое [102] положение последних определялось также охраной купеческих караванов, уходивших за перевалы. В качестве компенсации значительная часть товаров могла оседать здесь и через посредство уже местных торговцев распространяться среди остального населения древней Цебельды.

Об отдельных штрихах местной социальной жизни можно судить и по уже неоднократно цитировавшимся трудам византийских авторов Прокопия Кесарийского и Агафия Миринейского. Прокопий, например, сообщает, что в Цибилиуме имелся «начальник крепости» [3, 403], по-видимому представитель местной родоплеменной верхушки. Агафий, описывая события в Апсилии и соседней с ней Мисиминии, отмечает, что апсилы и мисимияне были близкими «по образу жизни» [2, 119]. Во всем последующем, весьма обстоятельном описании Агафия нет никаких данных о существовании единоначалия у мисимиян. В то же время сам характер их поведения позволяет предполагать существование здесь какой-то коллективной власти (народного собрания или совета старейшин).

Обращает на себя внимание воинственный облик всего мужского населения древней Цебельды. Здесь неукоснительно соблюдался уже упомянутый выше принцип «каждый боеспособный мужчина — воин»; из столетия и столетие в очень высоком темпе развивается боевое оружие, меняется его ассортимент. «В потусторонний мир» мужчина уходил в полном боевом облачении, часто с конем; вплоть до VII в. мужчины различных семей внутри рода обладают примерно одинаковым снаряжением. Все это позволяет определить социально-политический строй древних цебельдинцев как «военно-демократический». Характеризуя такого типа строй, Ф. Энгельс писал: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни» [1, 164].

Таким образом, имеющиеся данные могут говорить лишь о том, что на всем протяжении существования цебельдинской культуры ее носители были объединены в крупных населенных пунктах по родовому признаку. Вместе с тем здесь достаточно четко прослежены черты [103] разложения основ родового строя, о чем в первую очередь говорит выделение семейных кладбищ. Во всяком случае, в нашем распоряжении пока нет никаких данных, свидетельствующих, что уже с IV—V вв. в Цебельдо существовали какие-то «господствующие классы» [9,1 229], которые могут быть связаны с ранней стадией феодализма [7, 8]. Мы наблюдаем лишь характерные черты строя «военной демократии».

Родовой строй древних цебельдинцев представляется несколько усложненным, деформированным, в основе чего следует видеть результат воздействия античного мира, органической, хотя и периферийной частью которого была Цебельда на протяжении многих веков.

В основе деформированности общественного строя Апсилии можно усматривать ряд обстоятельств, среди которых в первую очередь необходимо указать на военизированную специализацию ее населения, обусловленную буферной ролью Апсилии в системе обороны границ Римско-Византийской империи. Тесные политические и культурные связи с Римом, а затем его преемницей Византией вызвали некоторую однобокость внутреннего развития страны, что выразилось, в частности, в невнимании к своей экономике — все лучшие для обработки земли ушли под кладбища. Свою роль, по-видимому, сыграла и различная хозяйственная специализация поселений в зависимости от их географического расположения — одни, протянувшиеся вдоль древнего пути и более богатые, были военизированы, жители других, на периферии страны, в большей мере занимались земледелием и скотоводством. Обращает на себя внимание и независимость граждан Апсилии, о чем говорит обилие вещей в могилах при отсутствии реальных следов имущественной дифференциации. Судя по всему, местные военачальники и совет старейшин с успехом могли тормозить развитие этой дифференциации, поскольку разорение и обогащение воинов были обычно связаны с дальними походами и завоеваниями. Апсилы же, хотя и были воинственны, в условиях буферной специализации своей страны этого качества открыто не проявляли.

Любопытно, что аналогичные цебельдинским по своему характеру поселения выявлены и в Северной Болгарии. Это тоже горные крепости с лабиринтами однотипных лачуг и с богатым населением. Полагают, что это [104] были готы-федераты, находившиеся на пограничной службе у Византии и образовывавшие, следовательно, еще один буфер на ее границе. На рубеже VI—VII вв. они были разбиты аварами и славянами.

В отличие от апсилов их соседи лазы и особенно абазги придерживались более независимой политики, их социальная структура развивалась равномерно, в их среде раньше проявилось расслоение, появились «князья». Они чаще терпели поражения в войнах, но их самостоятельность сослужила им добрую службу впоследствии, когда встал вопрос о том, кто выживет, а кто погибнет. Положение апсилов было не лучше, но зато они всегда чувствовали рядом сильного союзника. И когда этот союзник в условиях арабских нашествий отдалился, на передний план выступили черты архаизации строя Апсилии, что и привело в конечном счете к поглощению ее населения и территории в середине VIII в. усилившимися абазгами. [105]