Глава пятая. Основные тенденции в социальной перестройке деревни в XII—XIII вв. (вместо заключения)

Как показывает изучение северофранцузских и западнонемецких материалов, социальная перестройка, происходившая в феодальной деревне в период роста товарно-денежных отношений, глубоко затронула все стороны общественной жизни. Хозяйственная организация, внутриклассовые связи, межклассовые отношения—все пережило более или менее глубокую ломку. Развитие всех этих сфер общественной жизни было тесно взаимосвязано, и об эволюции деревни в X— XIII вв. следует судить не только по конкретным изменениям, происходившим в этих отдельных сферах, но и по особенностям социальной системы в целом. Те основные черты этой системы, которые были характерны для нее во второй половине XII и в XIII в., в отличие от ее черт в течение двух предшествующих столетий, имеют очень большое значение для освещения главных тенденций в социальной перестройке деревни в XII—XIII вв.
Одним из определяющих показателей эволюции общественной организации в феодальной деревне X—XIII вв. можно считать дальнейшее развитие ее классового строя. Выделим важнейшие проявления сходства и различия классов феодальной деревни двух периодов — с конца IX до начала XII в. и с середины XII до начала XIV в. В изучаемой области распадение сельского населения на антагонистические классы феодалов и зависимых крестьян было присуще обоим этим периодам.

При этом глубина социального раскола деревни была уже в IX—X вв. достаточно велика, чтобы ее смогли заметить сами современники. Обоим периодам было также свойственно однородное в своей основе содержание межклассовых отношений, которые сводились к эксплуатации крупными земельными собственниками, использовавшими в той или иной мере средства внеэкономического принуждения, мелких крестьян, владевших орудиями производства и условиями труда. Отсюда вытекает необоснованность концепций буржуазных медиевистов, отрицающих классовое строение северофранцузской или западнонемецкой деревни вплоть до середины XII в.

Столь же необоснованными выглядят попытки некоторых западных исследователей игнорировать феодальную природу крестьянско-сеньориальных отношений (или, тем более, говорить об ее перерождении) в период роста товарно-денежных отношений¹.Уровень товарно-денежных отношений в северофранцузской и западнонемецкой деревне XII-XIII вв. был, как мы видели, весьма высоким. Об этом свидетельствует не только широкий размах товарных связей, ярко отражавшийся в широте сельской торговли, но и использование рынка в качестве посредствующего звена во многих видах внутридворянских, внутрикрестьянских и крестьянско-сеньориальных взаимоотношений. И тем не менее эксплуатация крестьянства в деревне этого периода полностью сохраняла свой, феодальный характер и по своей природе в общем не отличалась от эксплуатации IX—XI вв. Рост городов и торговли в XII—XIII вв. не вызывал, следовательно, коренных изменений в феодальных отношениях в деревне.

Это не значит, однако, что та перестройка, которую переживает деревня в указанный период, не отразилась на ее классовом строе. Каковы различия в его характере и в его социальной роли в течение двух сопоставляемых этапов? Отвечая на этот вопрос, остановимся прежде всего на сопоставлении факторов, вызывавших складывание разнотипных крестьянско-сеньориальных отношений во второй половине XII и в XIII в. и в течение двух предшествующих столетий. Как видно из материала предыдущих глав, одним из самых общих процессов социальной перестройки XII—XIII вв. было разрушение юридических градаций, унаследованных от прошлого. Исчезли или претерпели преобразование многие внутрикрестьянские юридические категории. Изменились внутридворянские группы. Те правовые градации между крестьянами (или между дворянами), которые обнаруживаются по источникам конца XII и XIII в., чаще, чем раньше, были непосредственно связаны с имущественными различиями индивидов (или даже — с особенностями их производственных функций). Соответственно разные типы межклассовых крестьянско-сеньориальных отношений в конце XII и в XIII в. чаще складываются под непосредственным воздействием различий в имущественном и производственном положении крестьян или феодалов. В крестьянско-сеньориальных отношениях сокращается опосредующая роль юридических категорий, не связанных прямо со спецификой экономического положения индивидов. Иными словами, в XII— XIII вв. факторы, вызывающие складывание разных типов межклассовых отношений, становятся чаще, чем в предшествующие столетия, одноплановыми с теми факторами, которые обусловливали самый раскол общества на классы.

Рост социального влияния имущественных и производственных градаций, происходивший при некотором ослаблении прежних наследственно-правовых различий, изменял смысл внутренней дробности каждого класса. Имущественные и производственные прослойки по самой своей сущности были гораздо более изменчивы и текучи, чем наследственно-правовые категории. Обособленность друг от друга имущественных и производственных прослоек была намного меньше. Стабильность их состава и вовсе была невелика. Поэтому хотя бы частичное увеличение роли таких прослоек за счет гораздо более обособленных наследственных юридических категорий предполагало известное увеличение внутреннего единства каждого класса. Оборотной стороной такой частичной консолидации отдельных классов было углубление раскола между ними, способствовавшее в свою очередь обострению их антагонизма.

Ослабление внутренней дробности отдельных классов, так же как уменьшение зависимости межклассовых отношений от факторов, не имевших прямой связи с особенностями экономического положения индивидов, создавало предпосылки для увеличения непосредственного воздействия экономических отношений на всю социальную организацию деревни. Межклассовые отношения чем дальше, тем больше определяли и судьбу внутриклассовых образований. Наглядным примером этому может служить история многих внутрикрестьянских и внутридворянских общностей. Так эволюция системы феодальной эксплуатации, отражая общее развитие крестьянско-сеньориальных отношений, непосредственно обусловливала глубокую перестройку тех юридических и социальных категорий в обоих классах, которые складывались при осуществлении этой эксплуатации. Изменение межклассовых отношений во многом определяло и формирование имущественных прослоек, так же как и внутреннюю перестройку крестьянских общин, компаньонажей и т. п. Точно так же и судьба вассальных связей и, в частности, приобретение ими фьефрентной формы или же их вырождение в договоры о держаниях за денежную плату были теснейшим образом связаны с перестройкой феодальной эксплуатации крестьянства и увеличением роли денежной ренты.

Несмотря на изменения, происшедшие в классовом строе деревни в XII—XIII вв., он оставался еще весьма своеобразным. Внутриклассовые перегородки продолжали еще в очень многих случаях определяться правовыми или социальными градациями, которые складывались на основе различий в происхождении или служебном положении и непосредственно не были связаны с особенностями имущественного и производственного статуса индивидов. Межклассовые отношения сохраняли значительную неоднородность. Она проявлялась в качественном различии того сочетания средств экономического и внеэкономического принуждения, которое было присуще основным типам феодальной эксплуатации. Как было показано выше, со временем разница в этом сочетании не только не уменьшилась, но в XIII в. даже увеличилась, поскольку параллельно с расширением использования экономического принуждения во внутривотчинной эксплуатации в конце XIII — начале XIV в. вырос удельный вес судебно-политического гнета, базировавшегося главным образом на внеэкономических методах господства над крестьянами. Складывание разных типов межклассовых отношений еще очень часто (хотя и реже, чем в IX—XI вв.) обусловливалось влиянием наследственных юридических градаций. Экономические отношения между классами оказывались в результате в известной зависимости от факторов, не имевших прямой связи с особенностями экономического положения индивидов.

Самая принадлежность к тому или иному из антагонистических классов деревни и социальное положение индивида внутри класса также определялись своеобразно. Они зависели не только от имущественного статуса и места, занимаемого человеком в процессе производства, но и от его личного происхождения и характера служебных функций. Выше, например, отмечалось, что эксплуатируемые феодалами крестьяне имели порою земельные владения, превосходившие по своей площади и доходности владения некоторых сеньоров (см. гл. III). В то же время иные члены господствующего класса вовсе не имели недвижимой собственности и даже не всегда имели необходимое воинское снаряжение (см. гл. II). Принадлежность таких крестьян и таких сеньоров к противостоящим общественным классам вытекала из различий их личнонаследственного статуса, который в подобных крайних случаях оказывался решающим критерием. Аналогичным образом влияло иногда исполнение определенных служебных функций. Из двух крестьян равной зажиточности на включение в состав господствующего класса мог гораздо скорее рассчитывать тот, кто служил министериалом (см. гл. III). Однако несоответствие между происхождением и служебным положением человека, с одной стороны, и его имущественным статусом, с другой, представляли в XII—XIII вв. не столько правило, сколько исключение.
Поэтому особенности происхождения и служебного положения оказывали свое влияние на классовую принадлежность индивидов лишь там, где речь шла о людях равного богатства. Зато место человека внутри своего класса зависело от особенностей его происхождения и его служебного положения очень сильно. Это ясно видно на примере феодалов, чей правовой статус во многом определялся принадлежностью к той или иной наследственно-правовой категории, или дворянскому роду, или вассальной дружине. Социальный и правовой статус крестьянина также определялся не только величиной его держания, но и тем, к какой категории зависимого населения он принадлежал, каким видом земельного держания владел, какими правами пользовалась община, где он жил и т. д. Все это вместе взятое свидетельствует о большой специфике классов в северофранцузской и западнонемецкой деревне XIII в. Тринадцатое столетие в изучаемой области — время расцвета феодализма. Трактовать особенности классов этого времени лишь как следствие неразвитости феодального строя — невозможно. Видимо, правильнее говорить о том, что классы и межклассовые отношения в деревне XIII в. отличались от классов и межклассовых отношений в буржуазном обществе не только по конкретному облику, но и по своему характеру: это были социальные явления несколько иного типа. Соответственно в само понятие общественного класса в применении к феодальной деревне XIII в. следует вкладывать несколько иное содержание, чем в понятие буржуазных классов².

***

Продолжая характеристику социальной перестройки севсрофранцузской и западнонемецкой деревни в период роста городов и торговли, остановимся теперь на некоторых конкретных особенностях стадии исторического развития этой деревни в XII—XIII вв.

Перестройка, связанная с ростом товарно-денежных отношений, затронула, как было показано выше, прежде всего организацию хозяйства. Не только крестьянство, но и феодалы заметно усилили свою хозяйственную активность, включаясь в товарные отрасли производства. Так называемый абсентеизм дворянства, обычный для более позднего времени, в XII—XIII вв. еще не получил развития, так что северофранцузские и западнонемецкие вотчинники отличались от своих английских собратьев не столь сильно, как это порою изображается. Прекращение участия феодалов в разных отраслях сельского хозяйства происходит не одновременно, и если в области производства зерна роль вотчинников сходит на нет уже в XII—XIII вв. (а сокращается уже с XI в.), то в области животноводства, лесоторговли, а также торговли зерном и вином эта роль остается во многих случаях существенной еще и в XIV столетии.

Перестраивается с учетом новых экономических условий феодальная эксплуатация крестьянства. В вотчине утрачивают былое значение формы крестьянской зависимости, предполагавшие особенно широкое использование по отношению к крестьянам внеэкономического принуждения. Развертывается освобождение крестьянства. Вопреки распространенным представлениям, оно охватило в действительности не только личнонаследственных сервов, но гораздо более широкую массу зависимого населения. Новый серваж, вытесняющий личнонаследственный серваж, характерный для XI—XII вв., представлял собою явление, еще более далекое от позднесредневекового крепостничества, по образцу которого нередко рисуют зависимость западноевропейских сервов³. Охватывая сравнительно небольшую часть крестьян, новый серваж представлял специфическую форму личной несвободы, сложившуюся в период исчезновения отработочной ренты. Его распространение было связано не с господством барщины, во многом объясняющей крепостнические формы эксплуатации в раннее средневековье, но с рядом явлений, специфичных именно для периода роста городов и торговли. Среди этих явлений: заинтересованность сеньоров в увеличении доходов; имущественное расслоение крестьянства и расширение слоя малоземельных бедняков, готовых на приобретение ухудшенных держаний: укрепление государственной власти, стеснявшей возможности миграций; наконец, усложнение правовых представлений, облегчавшее выработку нового сервильного статуса.

Глубокую перестройку пережили в XII—XIII вв. и внутриклассовые связи. В обоих классах стали играть гораздо большую роль взаимоотношения, непосредственно определявшиеся имущественными интересами. При этом и на внутридворянские, и на внутрикрестьянские связи все более заметно влияет распределение движимого имущества. Земельная собственность постепенно перестает быть безраздельно господствующим видом богатства. Тенденция отделения капитала от земельной собственности⁴ пускает, таким образом, в феодальной деревне XIII в. все более глубокие корни.

Для детального исследования тенденций в развитии внутриклассовых связей весьма важно изучить соотношение, в котором находились внутриклассовые связи, непосредственно обусловливавшиеся имущественными интересами индивидов («вещный элемент» во внутриклассовых отношениях), и связи, обусловливавшиеся такими интересами лишь отдаленно («личный элемент»). В ходе перестройки в XIII в. внутридворянских отношений в них, несмотря на заметное усиление вещного элемента, сохраняли большую роль связи, возникавшие на основе особенностей личного статуса и предполагавшие личное подчинение одного дворянина другому. Подобные связи складывались не только при вассальных сделках. Они присутствовали во многих имущественных соглашениях и компаньонажных договорах, не говоря уже о родственных взаимосвязях. В отличие от этого, во внутрикрестьянских отношениях роль личного элемента была невелика, а сам он имел особое содержание (см. подробнее гл. III, § 2). Имущественные сделки в среде крестьянства вообще были, как правило, свободны от его влияния, так что ограничение личных и гражданских прав контрагентов в таких сделках почти не встречалось. Внутрикрестьянские связи предстают, таким образом, как социальная сфера, наиболее свободная для развития частнособственнических отношений, а крестьянство — как класс, намного «обгоняющий» феодалов в приспособлении к социально-экономическим условиям, складывающимся в период роста городов и торговли.

Общий рост в XIII в. непосредственного влияния имущественных отношений на социальную систему отразился и на известном ослаблении в это время правовых граней между дворянами и неблагородными. Усилился приток в дворянство разбогатевших выходцев из других классов. Несколько уменьшились различия в юридическом статусе дворян и недворян. В Северной Франции предпринимаются даже отдельные попытки включить дворян и духовенство в число лиц, подлежащих государственному обложению.

Специфика изменений во многих сферах жизни северофранцузской и западнонемецкой деревни позволяет рассматривать XII и XIII столетия в этой географической области как этап, характеризующийся попыткой своеобразного приспособления феодальной системы к условиям роста товарно-денежных отношений. С объективной точки зрения это было время, когда как бы проверялись возможности компромисса между дворянством и социальными слоями, связанными с новой товарной экономикой⁵. Органическая неприспособленность феодалов к ведению товарного хозяйства в XII — XIII вв. еще не успела ясно себя обнаружить. Не до конца выявилась и несовместимость социальных принципов феодализма с социальными отношениями, складывавшимися по мере развития товарного производства. Лишь в дальнейшем, по мере того как конкретный опыт обнаруживал эту несовместимость, сильнее обостряются противоречия между дворянством и всеми теми общественными классами, развитию которых препятствовало его господство.

Первый этап такого обострения приходится уже на XIV в. Известно, сколько споров породила в послевоенной историографии проблема так называемого кризиса феодализма в XIV—XV вв.⁶ Е.А. Косминский, М.А. Барг, Ю. А. Корхов, А. Н. Чистозвонов⁷ проанализировали и смысл выдвинутых буржуазными медиевистами концепций, и самое существо проблемы. Вполне справедливо было отмечено, что события XIV—XV вв. в разных странах имели различный смысл, и потому должны трактоваться строго дифференцированно. Если для одних стран представляется спорным само наличие в XIV—XV вв. кризисных явлений, то для других — задача лишь в выяснении их масштабов и причин⁸. Как показала в своей последней работе А. Д. Люблинская, во Франции XIV—XV вв. не было явлений, которые можно было бы трактовать как кризис феодализма в целом; имело место лишь начало разложения феодальных отношений. Однако для всего междуречья Рейна и Сены этого времени обострение антифеодальной борьбы крестьян и горожан, социально-политический упадок и сокращение населения представляют непреложно установленные факты⁹. Только ли Столетней войной объяснялось все это или же имелись и более глубокие причины для этих явлений — таков вопрос, стоящий перед исследователями. Ясно, что его решение — особая тема. Не позволяет ли наш материал хотя бы частично коснуться ее?

Выше уже не раз отмечалась зигзагообразность развития в некоторых областях социальной жизни в XII— XIV столетиях. В феодальной эксплуатации крестьянства, в целом интенсивно перестраивавшейся в сторону все большего использования экономического принуждения, во второй половине XIII и в XIV в. вновь расширяется использование средств внеэкономического гнета. Это не было простым возвращением к какому-либо уже пройденному этапу. Формы личного господства над крестьянством, использовазшиеся в конце XIII и в XIV в., отличались по своему содержанию от частновладельческой эксплуатации личнонаследственных крестьян X—XI вв. Да и развивались эти формы в новых условиях и в рамках несколько иной социальной системы. Но не будучи возвратом к прошлому, усиление роли внеэкономической эксплуатации тем не менее представляло собою своего рода «феодальную реакцию».

Регрессивные тенденции обнаруживаются и в развитии внутридворянских связей. На рубеже XIII—XIV вв. запрещается аноблирование неблагородных, включая и владельцев фьефов. В XIV в. правоспособность человека полностью подчиняется его личнонаследственному статусу. Узаконивается освобождение духовенства и дворянства от налогов. Господствующий класс добивается, таким образом, юридического отграничения от остального общества, оформляясь в два привилегированных сословия. Во внутренних связях членов господствующего класса вновь увеличивается роль неэкономических моментов при определении места человека в феодальной иерархии и содержания отношений с другими членами этого класса. Прямого возврата к прошлому и здесь, разумеется, не было. Ни содержание личных межфеодальных связей XIV в., ни их роль не могут быть отождествлены с тем, что было для них характерно на 100-150 лет раньше. Но известный попятный сдвиг и здесь отрицать нельзя. Подобный сдвиг охватил, как видим, широкую область социальных отношений. Многие из отмеченных регрессивных изменений оказались недолговечными. В XV в. они были преодолены и возобновилось поступательное развитие. Период конца XIII—XIV в. выглядит, следовательно, как своего рода зигзаг в социально-экономической и социально-политической истории изучаемой территории.
Причины попятного сдвига, происходящего на рубеже XIII—XIV вв., требуют специального исследования. Предварительно можно, однако, отметить, что среди них, видимо, сыграла немалую роль все более обнаруживавшаяся невозможность для класса феодалов приспособиться к условиям подъема товарно-денежных отношений. Испытывая растущую нехватку средств и потерпев, в общем, неудачу в попытках, предпринимавшихся в течение XIII в., расширить свои доходы путем активного участия в товарном производстве, феодалы все более отказываются от хозяйственной деятельности. В этот-то момент и предпринимаются попытки внеэкономическими средствами приостановить развитие новых социальных сил. Источником пополнения дворянских бюджетов все более становится королевская (или герцогская) казна. Для того же, чтобы пополнить ее — так же как и для того, чтобы найти средства помимо нее,— все чаще используются войны. Внешнеполитические столкновения XIV—XV вв., так же как и длительные войны, которые ведут в это время враждующие феодальные клики, охватывающие большую часть господствующего класса, предстают как неотвратимое следствие регрессивных явлений в социально-экономической и социально-политической сферах (на эту сторону дела вполне справедливо указывал уже М. А. Барг¹⁰).

Нетрудно понять, насколько большую роль мог сыграть отмеченный понятный сдвиг в социально-политических событиях XIV—XV столетий. Этот сдвиг, вместе со всей совокупностью связанных с ним явлений, привел к значительному росту обложения крестьян и горожан, затруднил социальный подъем и экономическую деятельность сельской и городской верхушки, углубил социальный разрыв между нею и господствующим классом и всем этим обострил социальные противоречия. Не удивительно, что антифеодальная борьба в городе и деревне резко усиливается¹¹.

***

Рассматривая на северофранцузском и западнонемецком материале социальную перестройку феодальной деревни в XII—XIII вв., нетрудно убедиться в ее теснейшей взаимосвязи с развитием товарно-денежных отношений. Эта взаимосвязь не была, однако, ни прямой, ни, так сказать, автоматической. Какую бы сторону социальной жизни мы ни рассматривали, везде нам приходилось отмечать исключительную сложность факторов, воздействовавших на ее изменение. Рост товарно-денежных отношений выступал в этой эволюции как важнейшая предпосылка подобных изменений. Но объяснить конкретную форму происходящей перестройки, исходя только из уровня развития этих отношений, было нельзя. Одним из ярких подтверждений этому служит возникновение упоминавшегося только что зигзага в социальном развитии XIII—XIV вв. Сложные регрессивные явления этого периода не были детерминированы состоянием товарного производства. Его развитие и само немало зависело от социально-политических обстоятельств. Это подтверждает, что пути социальной перестройки деревни в XII—XIII вв. определялись во взаимодействии роста товарно-денежных отношений (вытекавшего, как известно, из роста производства, производительных сил) с комплексом конкретно-исторических условий, унаследованных деревней от прошлого или же вновь в ней возникших.

¹ См. выше, гл. IV, § 5; Ю. Л. Бессмертный. Проблема западноевропейской торговли IX—XIII вв. в современной западной медиевистике.— СБ, 23, стр. 260.
² Как показал С. Д. Сказкин, понятие собственности при феодализме обладает столь значительной спецификой, что необходимо введение особого понятия «феодальная собственность» (С. Д. Сказкин Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968, стр. 118 и след.). Аналогичным образом оправдано использование для феодального общества особого понятия феодального общественного класса.
³ С того времени как северофранцузские и западнонемецкие сервы стали частью класса феодального крестьянства (т. е. с IX—X вв.), характерной чертой их зависимости было то, что их экономическая, а впоследствии и социальная (и даже, частично, юридическая) дискриминация имела место лишь при взаимоотношениях с их непосредственными сеньорами. Эта дискриминация на разных этапах имела различные проявления (то в сфере судебных и гражданских нрав — в XI—XII вв., то, главным образом, в сфере личных повинностей— в XIII в.), но в течение почти всей изучаемой эпохи она, по крайней мере формально, не препятствовала сервам вступать в самые различные имущественные и юридические отношения с третьими лицами. Подчеркнуто личный характер сервильных обязанностей препятствовал превращению серважа в «крепостное состояние», определявшее все общественные взаимоотношения человека. Естественно, что подобная сервильная зависимость, не исключавшая активных взаимосвязей сервов вне вотчины, не предполагала их юридического прикрепления к земле. Для сервов, разумеется, не существовало полной свободы перемещения. Помимо норм, ограничивавших свободу действий всех крестьян, сервов сдерживали еще и личные узы, которые —вначале наследственно, а с конца XIII в. до тех пор, пока серв сохранял за собой данный надел,— соединяли сервов с каким-либо одним сеньором. Но эти узы не имели ничего общего с жестким прикреплением к определенному земельному наделу или определенной вотчине. В общем, по своим основным проявлениям серваж глубоко отличался от крепостничества позднего средневековья.
⁴ См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Немецкая идеология.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 50.
⁵ Во Франции одну из форм такого компромисса между социальными силами, связанными с развитием товарного производства, и их противниками, представляли Генеральные штаты, возникшие в первые годы XIV в.— II. А. Хачатурян. Возникновение сословного представительства во Франции в начале XIV в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1968.
⁶ Обзор значительной части литературы по данному вопросу см.: J. Hееrs. L'Occident aux XIVе et XVе siecles. Paris, 1963; J. Le Gоfо. La civilisation de l'Occident medieval. Paris, 1964.
⁷ E. A. Косминский. Были ли XIV и XV века временем упадка европейской экономики?—СВ, X, 1957; М. А. Барг. О так называемом «кризисе феодализма» в XIV—XV вв.— ВИ, 1960, № 8; 10. А. Корхов. Дискуссия о переходе от феодализма к капитализму.— СВ, XV, 11959; А. Н. Чистозвонов. К вопросу о пересмотре концепции «кризиса феодализма» в новейшей бельгийской и нидерландской историографии (в печати).
⁸ Е. А. Косминский. Были ли XIV и XV века временем упадка..., стр. 263—265; М. А. Барг. О так называемом кризисе феодализма..., стр. 108.
⁹ «История Франции», т. I, гл. IV (в печати).
¹⁰ М. А. Барг. О так называемом кризисе феодализма..., стр. 113.
¹¹Не следует тем не менее думать, что все кризисные явления, которые имели место в междуречье Рейна и Сены в XIV—XV вв., объяснялись именно регрессивным социальным сдвигом. Мы уже подчеркивали, что феодальная реакция XIV в. не смогла пресечь ряда социально-экономических процессов предшествующего периода. В частности, не прекратились и попытки использования феодалами в своих интересах выгодной рыночной конъюнктуры. Особенно это касается попыток товарной реализации сеньорами лесных богатств. М. Девез (M. Dеvezе. Forets fransaises et forets allemandes.RH, t. 478, 1966, p. 378) убедительно, на наш взгляд, показал, что, стремясь расширить доходы от лесов, феодалы XIV в. всячески противятся их распашке крестьянами, пытаются уничтожить некоторые сковь возникшие в лесах поселения, стремятся заменить лиственные породы леса (нужные крестьянам для пастбищ) более выгодными при продаже хвойными. Все это не могло не обострять социальные противоречия.

<<Назад

Просмотров: 4826

загрузка...

Другие книги по данной тематике