Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Леонид Васильев.   Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)

У-ван и битва при Муе (1027 г. до н.э.)

Изложение событий из истории шанско-чжоуских отношений подходит к своему кульминационному пункту. Решающей битве при Муе и всему тому, что сопутствовало этому сражению, посвящено немало материалов, начиная от главы «Шуцзина» «Му ши» и гл. 4 «Шицзи». Кроме того, коллизии, связанные с решающим для истории и судеб древнего Китая событием, отражены во многих других сочинениях в виде кратких реминисценций и назидательных рассуждений. Сосредоточимся на основном, чтобы уяснить суть происшедшего.

Чжоусцы готовились к решающей схватке с Шан основательно. Собственно, именно этому была посвящена вся долгая жизнь Чана. Он основал новый город Фэн, придвинув тем самым административно-военный центр Чжоу поближе к шанцам (Цишань, насколько можно понять, оставался при этом ритуальным центром). Затем он приказал своему сыну Фа, будущему У-вану, создать неподалеку еще один аналогичный центр — Хао. Оба они, Фэн и Хао, были, видимо, более военными лагерями для сосредоточения и тренировки воинов, нежели городами в полном смысле этого слова, — так, во всяком случае, считают современные исследователи (см. [232, с. 92—93]).

Оказавшись на троне, Фа продолжал подготовку к великому свершению. Он постоянно подчеркивал, что действует от имени и по поручению отца, даже возил, по словам Сыма Цяня, с собой в колеснице деревянную поминальную табличку с его именем. Из текста «Шицзи» явствует, что Фа колебался и искал поддержки. Он то обращался к своим помощникам и союзникам, призывая их готовиться к походу, то отступал, ссылаясь на невысказанную еще волю Неба. И лишь тогда, когда «безрассудство и жестокость проявились у Чжоу Синя еще больше», У-ван решил, что время для выступления настало. Зимой и, видимо, по льду его армия переправилась через Хуанхэ и вплотную приблизилась к землям Шан.

Подойдя к местности Муе, У-ван остановился лагерем и обратился к своим воинам. Согласно «Шуцзину», он напомнил о бесчинствах шанского вана, который не слушает советов мудрых людей, но внимает капризам женщин (очень сильное обвинение в китайской традиции), приближает к себе преступников, заставляя их подавлять народ и совершать насилия. Далее предводитель чжоусцев призвал своих воинов быть мужественными в схватке, вовремя выправлять боевые ряды и не слишком усердствовать в уничтожении противника — многие могут перейти на сторону чжоусцев. Вскоре к Муе подошла шанская армия, и в день цзя-цзы второй луны произошло решающее сражение.

Силы были неравными. Вместе с чжоусцами выступили воины восьми владений, а всего у союзников было 300 колесниц, 3 тыс. дружинников-профессионалов и 45 тыс. воинов. Шанцы же, по данным Сыма Цяня, выставили гораздо более многочисленное войско — чуть ли не в 700 тыс. (см. [86, т. 1, с. 184— 186]). Эта цифра справедливо подвергается специалистами сомнению — общность Шан не была столь значительной, чтобы выставить такую армию. Но сам факт сражения признается всеми. Более того, не столь давно он был документально подкреплен надписью на сосуде «Ли-гуй», обнаруженном в 1975 г. Надпись подтверждает, что сражение началось утром дня цзя-цзы и завершилось вечером того же дня разгромом шанского войска и бегством Чжоу Синя с поля боя (см. [232, с. 94— 95]).

Детали и обстоятельства битвы неясны, как спорно и соотношение сил. Специалисты согласны с тем, что шанское войско было более многочисленным и лучше оснащенным. Возможно, к нему были добавлены ополчения оставшихся верными Шан союзных племен. Вне всякого сомнения, шанцы имели полное превосходство по числу колесниц (называют цифру в 4 тыс. — стоит повторить, специалисты склонны считать, что цифры принявших участие в сражении с обеих сторон преувеличены, хотя, возможно, и в разной степени). Но для нас гораздо важнее итоги и последствия сражения при Муе. Первым из них было самоубийство Чжоу Синя. Победоносный У-ван вошел в шанскую столицу и символически поразил мечом обожженный труп своего врага. Эра Шан кончилась, наступила эпоха Чжоу. Как это было оформлено и чем мотивировано?

Чжоуские источники, включая надписи на бронзе, поясняют, что свой поход У-ван рассматривал прежде всего как кару за недобродетельные акции Чжоу Синя. Нет смысла спорить о том, было ли это просто предлогом. Но существенно, что, прибыв в столицу Шан, У-ван не отнесся к побежденным как к врагам. Напротив, он почти демонстративно ограничился символическим наказанием уже погибших вана и его двух любимых наложниц (вспомним: Чжоу Синь внимал капризам женщин), которые до появления чжоусцев успели покончить с собой. После этого У-ван отправился в шанский храм, где совершил церемонию с пышными жертвоприношениями в честь шанских «верхних предков». Как о том свидетельствуют данные фэнчуцуньских надписей, подобный поступок был в традиции чжоуских правителей, обычно воспринимавших себя в качестве вассалов шанских ванов и не останавливавшихся перед тем, чтобы в ритуальной форме по аньянскому стандарту (гадания на костях и панцирях) запечатлеть свое уважение шанским предкам.

Мало того, У-ван после этого торжественно вручил бразды управления шанцами в руки сына Чжоу Синя, который отныне должен был возглавлять государство Шан и приносить регулярные жертвы шанским предкам-ди. Иными словами, У-ван и не помышлял, по меньшей мере вначале, о ликвидации государства Шан. Конечно, при этом он все-таки не поступался и своими правами победителя. Как свидетельствует Сыма Цянь, У-ван приказал освободить из темницы всех тех, кого туда заключил Чжоу Синь, велел раздать дворцовые ценности и зерно нуждающимся, отвезти наиболее важные сокровища-символы (девять треножников и драгоценные яшмы) в столицу Чжоу, а также демобилизовать большинство участвовавших в сражении воинов. Словом, как победитель У-ван был великодушен.

Разумеется, он поручил двум своим младшим братьям, Гуань-шу и Цай-шу, находиться при новом шанском ване и, естественно, присматривать за ним. Но при всем том У-ван не стремился заместить собой правителей вчера еще могущественного Шан. Больше того, он даже как бы побаивался этого, не чувствуя себя вправе занять столь высокое место вот так просто, по праву сильного, завоевателя.

Сыма Цянь сообщает, что У-ван щедро вознаградил помогавших ему владетельных князей, предоставив им право управлять их уделами, а также пожаловал территории и подданных тем своим близким родственникам, прежде всего братьям, а также заслуженным сподвижникам, кто таких уделов не имел. Однако все эти акции проводились не за счет владений Шан и вообще -во всяком случае применительно к владетельным князьям, союзникам Чжоу (может быть, и союзникам Шан), - они выглядели не более чем признание всесильным завоевателем некоего статус-кво: пусть все те, кто что-то имел и чем-то владел, живут там и так, как жили прежде. Иными словами, У-ван опять-таки не вмешивался в чужие дела, а родственникам и сподвижникам своим предоставлял земли, ранее не входившие в уделы владетельных князей.

Словом, все говорит о том, что У-ван чувствовал себя в своей новой роли всемогущего завоевателя как-то неуютно. Он явно ощущал некий комплекс неполноценности, даже, если угодно, какой-то вины. Естественно, не перед людьми — они были ниже него, не им его судить, но перед Небом (или, если точнее, перед «верхними предками», причем именно шанскими «верхними предками» — шан-ди, теми самыми, к которым он и его отец привыкли относиться с таким пиететом).

Небо и шан-ди, т.е. «верхние предки» шан, были в начале эпохи Чжоу категориями взаимозамещаемыми, о чем немало сказано в «Шуцзине» и в специальной литературе. И апеллируя к Небу, У-ван явственно имел в виду именно этих предков. В гл. 4 «Шицзи» есть любопытный пассаж. В беседе с Чжоу-гуном, своим братом и, видимо, очень близким ему человеком, У-ван сетует на то, что он еще не упрочил свои позиции и не ощутил явно выраженного благоволения Неба [86, т. 1, с. 188—189]. Достичь его У-ван, по его словам, сможет лишь тоща, когда накажет всех виновных и будет усердно заботиться о народе, а также когда сумеет построить новую столицу чжоусцев в районе р. Ло, далеко к востоку от местожительства Чжоу. Почему благоволение Неба или шанских предков шан-ди оказалось связанным со строительством новой столицы — делом, которое после смерти У-вана завершил Чжоу-гун?

В надписи на сосуде «Хэ-цзунь», обнаруженном в 1965 г. и датируемом временем правления сына У-вана, Чэн-вана, упомянуто, что, когда У-ван победил Шан, он апеллировал к Небу3, выразив при этом желание обосноваться в Чжунго, чтобы оттуда управлять народом [232, с. 96]. Не говоря уже о том, что здесь впервые употреблено сочетание Чжунго (срединные государства; срединное государство; в нашем случае — середина владений Чжоу, т.е. примерно район новой столицы Лои), смысл апелляции к Небу сводится в тексте надписи прежде всего к страстному желанию получить санкцию на владение Поднебесной.

Дело в том, что чжоусцы - как, видимо, и иные окружавшие шанцев и находившиеся под их воздействием народы - воспринимали идеи пространственного мироустройства через традицию Шан, суть которой сводилась к тому, что центром обитаемого мира следовало считать столицу вана, окруженную зоной региональных подразделений и поясом обитания чужих племен и владений. Практически сказанное означает, что чжоуский У-ван как бы по-прежнему соглашался с тем, что центр ойкумены на востоке, тогда как сами чжоусцы с их западным местоположением - лишь периферия ее. И если чжоуский ван хочет добиться благоволения Неба, то оно должно быть как-то связано с перемещением центра обитания чжоусцев или хотя бы главной их администрации на восток. В качестве своего рода заместителя столицы шанского вана и воспринималась новая в районе Ло, Лои, территориально действительно близкая к Аньяну (современный Лоян расположен чуть южнее Аньяна, к югу от Хуанхэ).

Построить новую столицу У-ван не успел. Он умер вскоре после битвы при Муе (по хронологии Чэнь Мэн-цзя, которая используется здесь, в 1025 г. до н.э.). Ушел из жизни, так и не дождавшись благоволения Неба. Умер в состоянии некоторой политической двусмысленности: он был победителем, свободно распоряжался владениями вокруг Шан, подумывал о строительстве нового центра чжоусцев невдалеке от Шан, но в то же время шанцы с их новым ваном во главе продолжали существовать, причем традиционно в качестве центра Чжунго, да к тому же и по-прежнему вроде бы под покровительством Неба и своих предков. Как будто, несмотря на пороки Чжоу Синя и кару Неба, осуществленную руками У-вана, ничего не случилось, ничего не изменилось. И вот тогда-то, после его смерти и в связи с ней, Небо наконец вмешалось в людские дела и проявило свое отношение к чжоусцам.




3 Похоже на то, что к моменту составления надписи — а это было время, когда чжоуским Китаем управлял знаменитый Чжоу-гун, предполагаемый автор концепции «Небесного мандата», — Небо и шанские предки шан-ди были уже величинами равноценными и взаимозаменяемыми, причем Небо, судя по текстам, выдвигалось на первое место. Здесь уместно заметить, что проблема шан-ди, о которой уже упоминалось и к которой мы еще будем возвращаться, возникла, видимо, именно в годы правления Чжоу-гуна. У-ван еще совершал жертвы в честь шанских шан-ди. Но в текстах, написанных при его преемниках, включая Чжоу-гуна, термин Шанди начинает использоваться в несколько ином смысле. Он становится обозначением Верховного Первопредка, Высшего Небесного Правителя. Больше того, Шанди начинает идентифицироваться с местом своего обитания, т.е. с Небом, превращается в персонификацию безликого Неба. Именно поэтому термины Шанди и Небо становятся взаимозаменяемыми, после чего Небо, естественно, выходит на передний план хотя бы потому, что оно как понятие и термин лишено тех ассоциаций, которые оставались у термина Шанди, производного в конце концов от шанских верхних предков шан-ди.
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Екатерина Гаджиева.
Страна Восходящего Солнца. История и культура Японии

Л.C. Васильев.
Древний Китай. Том 3. Период Чжаньго (V-III вв. до н.э.)

Э. О. Берзин.
Юго-Восточная Азия в XIII - XVI веках

В.М. Тихонов, Кан Мангиль.
История Кореи. Том 2. Двадцатый век

Ричард Теймс.
Япония. История страны.
e-mail: historylib@yandex.ru