Появление скифов в Восточной Европе в зеркале археологии

Первый курган в Северном Причерноморье, который можно связывать со скифской эпохой, был раскопан еще в 1763 г. близ города Елисаветграда; в науку он вошел под именем Литого кургана, или Мельгуновского клада [Придик 1911]. Во второй половине XIX и начале XX в. в причерноморских степях был исследован целый ряд наиболее крупных — так называемых царских — курганов, возведенных в древности над могилами представителей высшей скифской знати, а во второй половине нашего столетия систематическим раскопкам подверглись многочисленные курганные могильники рядовых скифов. В итоге археологический облик восточноевропейских скифов известен нам достаточно хорошо. Однако следует отметить одно любопытное обстоятельство: хотя скифский период в истории Северного Причерноморья занимает несколько столетий, подавляющее большинство обнаруженных археологами скифских погребений относятся к сравнительно краткому отрезку скифской истории — к IV в. до н. э. Погребения VII— V вв., несмотря на интенсивные поиски, насчитываются в лучшем случае десятками. Тем не менее сопоставление сделанных в них находок с древностями IV в. до н. э. позволило специалистам составить представление о материальной культуре скифов в ее динамике. Это представление и было положено в основу поиска истоков этой культуры и, соответственно, подхода археологов к проблеме происхождения скифов.
При взгляде на ту картину начала скифской истории, которую можно почерпнуть из античной традиции и которую мы обрисовали выше, создается полное впечатление, что именно здесь можно найти наиболее выразительный пример такой этноисторической ситуации, которая вполне четко отражается в археологических данных. В самом деле, к чему сводится эта картина? Северное Причерноморье на определенном этапе населено племенами киммерийцев. Затем сюда приходит вытесненный из какой-то области, лежащей во всяком случае восточнее Дона, новый народ — скифы. Следствием столкновения между этими народами становится тотальный уход киммерийцев в Переднюю Азию; там же на какое-то время оказываются и скифы (или определенная их часть). Спустя некоторое время скифы возвращаются в Восточную Европу и на несколько столетий становятся основными обитателями большей части причерноморских степей.
Если исходить из охарактеризованных в первой главе принципов соотношения археологической культуры и этноса, та же картина, выраженная языком археологии, выглядит так: в доскифское время на интересующей нас территории должна прослеживаться некая культура, которую следует соотносить с киммерийцами; затем происходит радикальная смена культурного облика региона, причем непременным признаком новой появившейся здесь культуры должно быть ее существование в предшествующее время где-то «в Азии» (в том понимании, какое свойственно античному миру, т. е. за Доном); тогда мы вправе связывать ее со скифами. Подтверждением правильности такой этнической атрибуции обеих этих культур могло бы служить наличие археологических следов пребывания их носителей в землях к югу от Кавказского хребта — как отражение киммерийско-скифских вторжений в Переднюю Азию. В таком виде задача поисков археологических следов киммерийцев и скифов выглядит достаточно простой, поскольку нам как будто известны время и место интересующих нас этнокультурных процессов и их характер.
По существу именно такое толкование целиком преобладало в науке на первых порах накопления археологических данных, а во многом сохраняется и в наши дни. Дело в том, что примерно с VII в. до н. э., т. е. как раз с той эпохи, когда, согласно античной традиции, скифы продвинулись из Азии в Северное Причерноморье, на всем пространстве евразийского степного пояса получили распространение во многом однотипные памятники. Это преимущественно погребальные курганы, содержащие захоронения воинов-всадников. Погребальный инвентарь в них также обнаруживает значительное сходство. Более всего оно проявляется в предметах, получивших название скифской триады: в вооружении, элементах конского убора и в произведениях искусства, выполненных в так называемом скифском зверином стиле. Ряд исследователей склонен причислять к общим для всего степного пояса элементам культуры и еще некоторые категории инвентаря — бронзовые котлы, каменные плоские блюда и некоторые другие. Комплексы, содержащие перечисленные элементы, известны на огромном пространстве степей от Северо-Западного Причерноморья до Минусинской котловины на Верхнем Енисее и даже до провинции Ордос в Китае. Получили они распространение и в смежных со степями лесостепных и горных регионах — например, на Алтае и Памире. Поскольку в общих чертах зона их распространения совпадает с той территорией, с которой античная традиция связывает расселения скифов в упомянутом выше широком значении этого названия, памятники подобного типа часто именуют скифскими, а все оставившие памятники такого типа люди воспринимались как единый народ — скифы. В соответствующем ключе трактовалась и проблема поисков археологических следов того переселения скифов из Азии, о котором сообщают Аристей, Геродот, Диодор. При таком подходе задача состояла лишь в том, чтобы определить, где именно подобная культура сложилась ранее всего.
К примеру, в 1960-х гг., после исследования на Нижней Сырдарье курганных могильников Тагискен и Уйгарак, была высказана мысль, что прародину скифов следует искать в Средней Азии [Толстов, Итина 1966, 174]. С открытием в 1970-х гг. в Туве замечательного кургана Аржан, содержащего погребение вождя крупного племенного объединения [Грязнов 1980], возникла концепция формирования скифов и их культуры именно в этом глубинном районе Центральной Азии [Тереножкин 1976, 210—211]. Правда, вопрос о времени сооружения кургана Аржан является предметом полемики, причем предлагаемая его датировка колеблется между IX и VII веками до н. э. Острота этой дискуссии вполне объяснима: ведь от принятой даты зависит, можно ли видеть в центральноазиатских памятниках аржанского круга указание на локализацию здесь прародины скифов.
Так или иначе появление скифов в Причерноморье, описанное в античной традиции, сторонники этой концепции соотносят с распространением здесь той самой представленной курганными воинскими погребениями якобы единой культуры, для которой характерны предметы «скифской триады» и которая обнаружена во многих областях Евразии. На юге Восточной Европы подобные памятники появляются примерно во второй половине VII в. до н. э. (такова принятая теперь их нижняя, ранняя дата, хотя раньше была распространена их датировка рубежом VII—VI или началом VI в. до н. э.), что в общем совпадает с картиной появления скифов здесь незадолго до их вторжения в Переднюю Азию, нарисованной Геродотом.
Что касается восточноевропейских памятников, которые можно было бы связать с киммерийцами, то сторонники изложенной точки зрения считают таковыми так называемые памятники черногоровско-новочеркасского типа — предшественники скифской культуры на юге Восточной Европы, датируемые в целом IX—VII вв. до н. э. Их атрибуция как археологических следов киммерийцев получила в отечественной археологии очень широкое распространение [см., например: Тереножкин 1976; Махортых 1994]. Одно время все их рассматривали как в целом единый культурный массив, позже черногоровские и новочеркасские комплексы стали трактовать как два хронологически последовательных этапа одной культуры, теперь преобладает их четкое типологическое, пространственное и этнокультурное разграничение, о чем речь пойдет чуть ниже.
Можно заметить, что изложенная концепция отличается завершенностью, логичностью и стройностью и, на первый взгляд, целиком согласуется с античной нарративной традицией о смене киммерийцев скифами в Северном Причерноморье. Но при внимательном подходе в ней, однако, обнаруживаются уязвимые места, что приводит к созданию принципиально различных археологических реконструкций картины происхождения скифов и киммерийско-скифских взаимоотношений.
Начать с того, что далеко не все исследователи согласны трактовать VII в. до н. э. как время коренного изменения культурного облика Северного Причерноморья, который можно было бы объяснять радикальной сменой обитателей этого региона. Так, известный российский археолог М. И. Артамонов [1974, 13] утверждал: «Археология не знает ни о каком вторжении нового населения в Северное Причерноморье, которое могло бы соответствовать появлению скифов и вытеснению киммерийцев, после... распространения срубной культуры к западу от Волги и вытеснения ею предшествующей катакомбной культуры, но оно относится не к VIII—VII вв. до н. э., а к значительно более раннему времени — к последней трети II тысячелетия до н. э.» Связывая именно этот археологически засвидетельствованный процесс смены культур на юге Восточной Европы с описанными у Аристея и Геродота событиями киммерийско-скифской истории и приписывая, соответственно, катакомбную культуру киммерийцам, а срубную — скифам, исследователь, таким образом, существенно корректировал ту хронологию этих событий, которая отражена в античной и древневосточной традициях. При таком понимании археологические следы скифов следует искать в Европе задолго до появления здесь памятников того типа, который связывается со скифами применительно к более поздним эпохам, а процесс формирования древностей, обычно причисляемых к характерным признакам скифской культуры, приходится локализовать не где-то далеко на востоке, а непосредственно на юге Восточной Европы.
Трактовка катакомбных племен как киммерийцев в целом не получила признания в науке. Но мысль о появлении скифов в Восточной Европе задолго до киммерийско-скифского вторжения в Переднюю Азию и о формировании знакомой нам культуры скифов не где-то на востоке, а там, где мы застаем ее позже, созвучна мнениям и других ученых. Углубленное изучение культуры евразийских степей нанесло ощутимый удар по археологической базе представления о культурном единстве этой зоны. Если на первых порах исследователи обращали преимущественное внимание на те черты, которые свидетельствуют о сходстве памятников на всем этом огромном пространстве, — на предметы «скифской триады» и т. п., — то со временем стало ясно, что при всей значительности этого сходства по чисто археологическим критериям на интересующей нас территории выделяется целый ряд самостоятельных культур. Они различаются между собой по таким признакам, как типы погребальных сооружений и погребальный обряд, формы и способ орнаментации керамики и т. д. Как правило, эти черты уходят корнями в культуру населения соответствующей области предшествующей эпохи. Сходство же — причем не полное, с заметными локальными особенностями — проявляется преимущественно в легко воспринимаемых от соседей (особенно в условиях преобладания здесь кочевого быта) элементах культуры, что, однако, не исключает и того, что в отдельных случаях такое восприятие облегчалось миграциями определенных групп. Как писал один из исследователей культур этого круга, замечательный археолог М. П. Грязнов [1978, 18], «каждая из них вполне самобытна и оригинальна в связи со своим особым историческим прошлым».
При таком подходе археологический материал позволяет понять, чем могло быть обусловлено появление расширенного толкования этого этнического термина, подтвердив единообразие хозяйственно-культурного уклада обитателей разных областей этого региона и одновременно — этнокультурную их самостоятельность. По существу, представление археологов о единстве культурного облика евразийских степей в скифскую эпоху сродни тем представлениям античного мира об этой территории, которые породили расширительное употребление термина «скифы». Поэтому на смену определению всех культур этого круга как скифских в археологическую литературу пришла традиция именовать всю эту совокупность памятников «скифо-сибирским культурно-историческим единством» или «культурами скифского типа».

В них следует видеть памятники не только культуры киммерийцев, но и «культуры собственно скифских племен на ранних ее этапах». Этот подход нашел определенное развитие в предпринятом в последние годы этнокультурном разграничении черногоровских и новочеркасских памятников. При этом некоторые исследователи считают «черногоровцев» киммерийцами, а создателей комплексов новочеркасского типа скифами, тогда как другие — наоборот. Такой разброс мнений сам по себе показывает: если признать киммерийцев и скифов близкими по культуре народами, то сохранившихся в античной литературе сведений об их столкновении оказывается недостаточно, чтобы надежно дифференцировать памятники каждого из них.
Но в гипотезе А. А. Иессена для нас важно, что она, как и версия М. И. Артамонова, предполагает присутствие скифов как этноса в Восточной Европе ранее, чем здесь получила распространение культура, присущая им в последующие столетия, и формирование самой этой культуры на местной основе, а не принесение ее извне. При этом не обязательно вслед за М. И. Артамоновым видеть засвидетельствованное античной традицией появление скифов в Северном Причерноморье в первичном переселении сюда носителей срубной культуры из Поволжья. Не исключено, что приход скифов «из Азии» в Европу, на территорию, занятую до этого киммерийцами, в действительности представлял какое-то перемещение племен на пространстве ареала, занятого весьма близкими друг к другу степными культурами рубежа бронзового и железного века, проследить которое археологически почти невозможно. Так полагал, к примеру, один из виднейших российских специалистов по скифской археологии Б. Н. Граков [1971, 26].
Итак, согласно этой концепции, никакой радикальной смены культуры скифо-киммерийское столкновение в Причерноморье не вызвало и к распространению здесь той культуры, которая ассоциируется в нашем сознании со скифами исходя из более поздних данных, привести не могло: такой культуры на том этапе скифской истории еще просто не существовало. Если же киммерийцы и скифы представляли два этнических образования внутри однокультурного ареала, то наиболее правомерным представляется вывод А. А. Иессена [1953, 109], который, опираясь на археологические данные, полагал, что, результатом этого скифского вторжения явилась не тотальная смена населения, а обретение скифами господствующего положения в некоем племенном объединении, ранее возглавлявшемся киммерийцами. Более того, мы даже точно не можем сказать, где именно произошло это киммерийско-скифское столкновение. В самом деле, если Геродот исходит из того, что кимммерийцы занимали территорию всей современной ему Скифии, то, согласно Диодору, как мы видели, первый этап пребывания скифов в Европе связан лишь с областями к северу от Кавказа. Скорее всего, именно в этом регионе и произошел интересующий нас межплеменной конфликт, имевший в действительности до некоторой степени локальный характер. Но в жизни скифов он, видимо, сыграл достаточно важную роль. Потому-то память о нем как об определяющем событии истории скифов и сохранилась в их эпосе, откуда сведения о нем только и могла воспринять античная традиция (следы фольклорного происхождения этого сюжета весьма ощутимы, к примеру, в изложении его Геродотом). Но Геродот, писавший много позже, знал скифов уже не как обитателей Предкавказья, а как население обширного пространства между Дунаем и Доном (куда, по данным Диодора, скифы проникли позже, чем в Предкавказье) — Причерноморской Скифии, и соответственно интерпретировал именно ее как область, прежде заселенную киммерийцами, и как арену тотального киммерийско-скифского столкновения (подробнее изложение этой концепции раннескифской этнической истории см. в: Погребова, Раевский 1992).
Именно на этом этапе начинается довольно длительная (судя по древневосточным данным, продолжавшаяся по крайней мере с последних десятилетий VIII до начала VI в. до н. э., а не 28 лет, как, и в этом следуя скифскому эпосу, утверждает Геродот) переднеазиатская эпопея киммерийцев и скифов. Она выразилась не в однократном бегстве киммерийцев от преследовавших их скифов, а в повторяющихся рейдах обитателей южнорусских степей через Кавказ (глухие указания на это имеются и в античной традиции). Свидетельством этих рейдов, возможно, являются находки древневосточных предметов — скорее всего, трофеев — в ряде северокавказских погребений, где они сочетаются с вещами новочеркасского облика, предшествующими времени распространения здесь собственно скифской культуры. Труднообъяснимым остается, правда, отсутствие черногоровских и новочеркасских вещей в областях к югу от Кавказа; возможно, дело в том, что поначалу, в отличие от несколько более позднего периода, эти рейды имели характер кратких стремительных набегов, не оставивших ощутимых археологических следов.

В Переднюю Азию, конечно, уходили не все киммерийцы и скифы, как повествует античная традиция, а более или менее крупные военные их отряды. Именно в период этих вторжений на местной, черногоровско-новочеркасской, основе сформировалась известная нам по памятникам последующих веков скифская культура, причем процесс этот протекал под ощутимым влиянием древневосточных цивилизаций. В частности, большую роль древневосточное искусство сыграло в сложении звериного стиля, характерного для искусства европейских скифов и существенно отличающегося от аналогичных памятников других частей «скифо-сибирского мира» [Артамонов 1968; Погребова, Раевский 1992, 74 сл.]. Показательно, что древнейшие в Восточной Европе памятники уже в основном сформировавшейся собственно скифской культуры обнаружены как раз в Предкавказье [Петренко 1983, 1989] — в регионе, с которым, как сказано, скорее всего, связаны киммерийско-скифский конфликт и другие события раннескифской истории.
Судя по всему, и на этом этапе скифы и киммерийцы продолжали оставаться носителями однотипной материальной культуры. Не случайно, что если на первых порах мы находим в древневосточных надписях оба эти этнических названия, то позже — в ахеменидскую эпоху — все те племена «скифского» круга, которые в древнеперсидских текстах, в согласии с приведенным выше замечанием Геродота, именовались сака, в вавилонских версиях тех же надписей обозначались термином гимирри [Дандамаев 1977]; имя киммерийцев здесь приобрело то же обобщающее значение, которое в античной традиции досталось названию скифов, в чем скорее всего следует видеть отражение памяти об их культурном единстве (не исключено, что и в более ранних ассирийских текстах не всегда четко различались гимирри и ишкуза). Поэтому, с одной стороны, известные в Передней Азии комплексы скифского облика правомерно соотносить как с самими скифами, так и с киммерийцами [Алексеев, Качалова, Тохтасъев 1993; Иванчик 1995], с другой же — попытки разделить их на основе сопоставления с данными древневосточных текстов о конкретных зонах активности каждого из этих народов [Иванчик 1994; 1995] не слишком убедительны, во-первых, ввиду отрывочности и неполноты дошедших до нас сведений о связанных с этой активностью событиях, а во-вторых — вследствие вероятности неполного их различения в самих ассирийских текстах.
Среди переднеазиатских памятников этого круга особого внимания заслуживает так называемый Саккызский клад, или клад Зивие. Под этим названием в специальной литературе фигурирует собрание вещей, случайно найденных у местечка Зивие близ города Саккыза в Иранском Курдистане. В древности эта область входила в состав государства Манна, на территорию которого, согласно данным восточных текстов, проникали и киммерийцы, и скифы. Судя по всему, Саккызский комплекс представляет собой не клад в собственном смысле слова, а остатки древнего погребения, причем чрезвычайно богатого [Ghirshman 1979]. Его отличительной особенностью является наличие в его инвентаре предметов, относящихся к самым разным культурам древнего Востока [Луконин 1987, 69 сл.]. Похоже, что перед нами — остатки инвентаря погребения, принадлежавшего вождю, чье войско совершало набеги на различные области Передней Азии (отметим попутно, что со временем в число предметов, якобы происходящих из этого «клада», стали иногда включать и вещи иного происхождения, а порой и подделки). Но здесь же представлены и предметы, в декоре которых элементы древневосточного искусства сочетаются с чертами, в дальнейшем присущими скифскому звериному стилю. Не случайно известный специалист по археологии Ирана Р. Гиршман приписывал саккызское погребение Мадию — скифскому царю, который, согласно версии Геродота, и привел скифов в Мидию. Хронологически, однако, комплекс из Зивие, видимо, старше. Но для нас важна не столько идентификация погребенного здесь человека, сколько тот факт, что в вещах этого комплекса отразился процесс становления скифского искусства звериного стиля на древневосточной основе. (Необходимо, впрочем, оговориться, что некоторые исследователи не согласны с такой трактовкой и видят здесь смешение культурных черт, принесенных скифами из Европы, с элементами древневосточной культуры; вопрос этот составляет предмет неутихающих дискуссий.)
Отдельные воинские погребения с инвентарем скифского облика обнаружены в восточной части Малой Азии; предметы в зверином стиле найдены и при раскопках города Сарды — лидийской столицы, разграбленной, как уже упоминалось, киммерийцами [Иванчик 1995]. Известны скифские древности и в Закавказье — например, находки из урартской крепости Тейшебаини на окраине современного Еревана или из могильника у с. Тли в Южной Осетии. Все это — археологические следы походов киммерийско-скифских военных отрядов в области к югу от Кавказа.
Возвращение скифов в Восточную Европу, как и их вторжение в Переднюю Азию, вопреки рассказу Геродота, не было единовременным актом, а растянулось на ряд десятилетий. Скорее всего, уходившие в эти далекие походы скифы никогда не порывали со своей предкавказской «метрополией», а сам характер их вторжений носил челночный характер. Мы уже упоминали о древневосточных элементах в комплексах, по своему археологическому облику имевших «предскифский» характер. Еще более яркие трофеи и иные следы пребывания скифов на древнем Востоке обнаруживаются в памятниках конца VII — начала VI в. до н. э., т. е. времени, к которому относит возвращение скифов в Причерноморье и Геродот. При этом подобные комплексы известны как в Предкавказье (например, знаменитые Келермесские курганы в Прикубанье [Галанина 1997]), так и в более северных районах (таков упомянутый выше Литой курган в окрестностях Елисаветграда). Очевидно, возвращавшиеся из походов скифы расселялись по обширным пространствам Северного Причерноморья, следствием чего и явилось распространение характерных элементов сформировавшихся к этому времени черт специфической скифской культуры по всему этому региону. Тогда же отдельные отряды скифов проникли и далее на запад — в Центральную Европу [Мелюкова 1987], где вступили во взаимодействие с местными племенами, но подобные процессы должны анализироваться при рассмотрении соседних со скифами народов. Сейчас же остановимся на области обитания самих скифов. Поскольку античная традиция сохранила довольно подробные сведения о ее этногеографии, мы вновь имеем возможность сопоставить письменные и археологические данные.
Но если все эти культуры не распространились по евразийским степям из одного центра, то значительно ослабленной оказывается и археологическая основа гипотезы о принесении откуда-то с востока в сложившемся виде и культуры восточноевропейских скифов. Каково бы ни было хронологическое соотношение между разными культурами «скифского типа» как в западной, так и в восточной частях занятого ими обширного ареала, определить на этом основании ту «прародину», с которой скифы, в соответствии с данными античной традиции, пришли в Северное Причерноморье, не удается. А значит, предположительная легкость поисков археологических следов нарисованной этой традицией картины киммерийско-скифских взаимоотношений оказывается обманчивой.
Отмеченные трудности привели к формированию иной гипотезы, содержащей попытку согласовать нарративные и археологические данные о ранней этнической истории скифов и о киммерийско-cкифских взаимоотношениях.

Предметы инвентаря из погребений киммерийского времени (Степи Европейской части, табл. 2. С. 307)

Еще автор первого детального исследования о древностях черногоровско-новочеркасского круга А. А. Иессен [1953, 109—110] считал, что в них следует видеть памятники не только культуры киммерийцев, но и «культуры собственно скифских племен на ранних ее этапах». Этот подход нашел определенное развитие в предпринятом в последние годы этнокультурном разграничении черногоровских и новочеркасских памятников. При этом некоторые исследователи считают «черногоровцев» киммерийцами, а создателей комплексов новочеркасского типа скифами, тогда как другие — наоборот. Такой разброс мнений сам по себе показывает: если признать киммерийцев и скифов близкими по культуре народами, то сохранившихся в античной литературе сведений об их столкновении оказывается недостаточно, чтобы надежно дифференцировать памятники каждого из них.
Но в гипотезе А. А. Иессена для нас важно, что она, как и версия М. И. Артамонова, предполагает присутствие скифов как этноса в Восточной Европе ранее, чем здесь получила распространение культура, присущая им в последующие столетия, и формирование самой этой культуры на местной основе, а не принесение ее извне. При этом не обязательно вслед за М. И. Артамоновым видеть засвидетельствованное античной традицией появление скифов в Северном Причерноморье в первичном переселении сюда носителей срубной культуры из Поволжья. Не исключено, что приход скифов «из Азии» в Европу, на территорию, занятую до этого киммерийцами, в действительности представлял какое-то перемещение племен на пространстве ареала, занятого весьма близкими друг к другу степными культурами рубежа бронзового и железного века, проследить которое археологически почти невозможно. Так полагал, к примеру, один из виднейших российских специалистов по скифской археологии Б. Н. Граков [1971, 26].
Итак, согласно этой концепции, никакой радикальной смены культуры скифо-киммерийское столкновение в Причерноморье не вызвало и к распространению здесь той культуры, которая ассоциируется в нашем сознании со скифами исходя из более поздних данных, привести не могло: такой культуры на том этапе скифской истории еще просто не существовало. Если же киммерийцы и скифы представляли два этнических образования внутри однокультурного ареала, то наиболее правомерным представляется вывод А. А. Иессена [1953, 109], который, опираясь на археологические данные, полагал, что, результатом этого скифского вторжения явилась не тотальная смена населения, а обретение скифами господствующего положения в некоем племенном объединении, ранее возглавлявшемся киммерийцами. Более того, мы даже точно не можем сказать, где именно произошло это киммерийско-скифское столкновение. В самом деле, если Геродот исходит из того, что кимммерийцы занимали территорию всей современной ему Скифии, то, согласно Диодору, как мы видели, первый этап пребывания скифов в Европе связан лишь с областями к северу от Кавказа. Скорее всего, именно в этом регионе и произошел интересующий нас межплеменной конфликт, имевший в действительности до некоторой степени локальный характер. Но в жизни скифов он, видимо, сыграл достаточно важную роль. Потому-то память о нем как об определяющем событии истории скифов и сохранилась в их эпосе, откуда сведения о нем только и могла воспринять античная традиция (следы фольклорного происхождения этого сюжета весьма ощутимы, к примеру, в изложении его Геродотом). Но Геродот, писавший много позже, знал скифов уже не как обитателей Предкавказья, а как население обширного пространства между Дунаем и Доном (куда, по данным Диодора, скифы проникли позже, чем в Предкавказье) — Причерноморской Скифии, и соответственно интерпретировал именно ее как область, прежде заселенную киммерийцами, и как арену тотального киммерийско-скифского столкновения (подробнее изложение этой концепции раннескифской этнической истории см. в: Погребова, Раевский 1992).

Именно на этом этапе начинается довольно длительная (судя по древневосточным данным, продолжавшаяся по крайней мере с последних десятилетий VIII до начала VI в. до н. э., а не 28 лет, как, и в этом следуя скифскому эпосу, утверждает Геродот) переднеазиатская эпопея киммерийцев и скифов. Она выразилась не в однократном бегстве киммерийцев от преследовавших их скифов, а в повторяющихся рейдах обитателей южнорусских степей через Кавказ (глухие указания на это имеются и в античной традиции). Свидетельством этих рейдов, возможно, являются находки древневосточных предметов — скорее всего, трофеев — в ряде северокавказских погребений, где они сочетаются с вещами новочеркасского облика, предшествующими времени распространения здесь собственно скифской культуры. Труднообъяснимым остается, правда, отсутствие черногоровских и новочеркасских вещей в областях к югу от Кавказа; возможно, дело в том, что поначалу, в отличие от несколько более позднего периода, эти рейды имели характер кратких стремительных набегов, не оставивших ощутимых археологических следов.
В Переднюю Азию, конечно, уходили не все киммерийцы и скифы, как повествует античная традиция, а более или менее крупные военные их отряды. Именно в период этих вторжений на местной, черногоровс-ко-новочеркасской, основе сформировалась известная нам по памятникам последующих веков скифская культура, причем процесс этот протекал под ощутимым влиянием древневосточных цивилизаций. В частности, большую роль древневосточное искусство сыграло в сложении звериного стиля, характерного для искусства европейских скифов и существенно отличающегося от аналогичных памятников других частей «скифо-сибирского мира» [Артамонов 1968; Погребова, Раевский 1992, 74 сл.]. Показательно, что древнейшие в Восточной Европе памятники уже в основном сформировавшейся собственно скифской культуры обнаружены как раз в Предкавказье [Петренко 1983, 1989] — в регионе, с которым, как сказано, скорее всего, связаны киммерийско-скифский конфликт и другие события раннескифской истории.
Судя по всему, и на этом этапе скифы и киммерийцы продолжали оставаться носителями однотипной материальной культуры. Не случайно, что если на первых порах мы находим в древневосточных надписях оба эти этнических названия, то позже — в ахеменидскую эпоху — все те племена «скифского» круга, которые в древнеперсидских текстах, в согласии с приведенным выше замечанием Геродота, именовались сака, в вавилонских версиях тех же надписей обозначались термином гимирри [Дандамаев 1977]; имя киммерийцев здесь приобрело то же обобщающее значение, которое в античной традиции досталось названию скифов, в чем скорее всего следует видеть отражение памяти об их культурном единстве (не исключено, что и в более ранних ассирийских текстах не всегда четко различались гимирри и ишкуза). Поэтому, с одной стороны, известные в Передней Азии комплексы скифского облика правомерно соотносить как с самими скифами, так и с киммерийцами [Алексеев, Качалова, Тохтасъев 1993; Иванчик 1995], с другой же — попытки разделить их на основе сопоставления с данными древневосточных текстов о конкретных зонах активности каждого из этих народов [Иванчик 1994; 1995] не слишком убедительны, во-первых, ввиду отрывочности и неполноты дошедших до нас сведений о связанных с этой активностью событиях, а во-вторых — вследствие вероятности неполного их различения в самих ассирийских текстах.
Среди переднеазиатских памятников этого круга особого внимания заслуживает так называемый Саккызский клад, или клад Зивие. Под этим названием в специальной литературе фигурирует собрание вещей, случайно найденных у местечка Зивие близ города Саккыза в Иранском Курдистане. В древности эта область входила в состав государства Манна, на территорию которого, согласно данным восточных текстов, проникали и киммерийцы, и скифы. Судя по всему, Саккыз-ский комплекс представляет собой не клад в собственном смысле слова, а остатки древнего погребения, причем чрезвычайно богатого [Ghirshman 1979]. Его отличительной особенностью является наличие в его инвентаре предметов, относящихся к самым разным культурам древнего Востока [Луконин 1987, 69 сл.]. Похоже, что перед нами — остатки инвентаря погребения, принадлежавшего вождю, чье войско совершало набеги на различные области Передней Азии (отметим попутно, что со временем в число предметов, якобы происходящих из этого «клада», стали иногда включать и вещи иного происхождения, а порой и подделки). Но здесь же представлены и предметы, в декоре которых элементы древневосточного искусства сочетаются с чертами, в дальнейшем присущими скифскому звериному стилю. Не случайно известный специалист по археологии Ирана Р. Гиршман приписывал саккызское погребение Мадию — скифскому царю, который, согласно версии Геродота, и привел скифов в Мидию. Хронологически, однако, комплекс из Зивие, видимо, старше. Но для нас важна не столько идентификация погребенного здесь человека, сколько тот факт, что в вещах этого комплекса отразился процесс становления скифского искусства звериного стиля на древневосточной основе. (Необходимо, впрочем, оговориться, что некоторые исследователи не согласны с такой трактовкой и видят здесь смешение культурных черт, принесенных скифами из Европы, с элементами древневосточной культуры; вопрос этот составляет предмет неутихающих дискуссий.)
Отдельные воинские погребения с инвентарем скифского облика обнаружены в восточной части Малой Азии; предметы в зверином стиле найдены и при раскопках города Сарды — лидийской столицы, разграбленной, как уже упоминалось, киммерийцами [Иванчик 1995]. Известны скифские древности и в Закавказье — например, находки из урартской крепости Тейшебаини на окраине современного Еревана или из могильника у с. Тли в Южной Осетии. Все это — археологические следы походов киммерийско-скифских военных отрядов в области к югу от Кавказа.

Возвращение скифов в Восточную Европу, как и их вторжение в Переднюю Азию, вопреки рассказу Геродота, не было единовременным актом, а растянулось на ряд десятилетий. Скорее всего, уходившие в эти далекие походы скифы никогда не порывали со своей предкавказской «метрополией», а сам характер их вторжений носил челночный характер. Мы уже упоминали о древневосточных элементах в комплексах, по своему археологическому облику имевших «предскифский» характер. Еще более яркие трофеи и иные следы пребывания скифов на древнем Востоке обнаруживаются в памятниках конца VII — начала VI в. до н. э., т. е. времени, к которому относит возвращение скифов в Причерноморье и Геродот. При этом подобные комплексы известны как в Предкавказье (например, знаменитые Келермесские курганы в Прикубанье [Галанина 1997]), так и в более северных районах (таков упомянутый выше Литой курган в окрестностях Елисаветграда). Очевидно, возвращавшиеся из походов скифы расселялись по обширным пространствам Северного Причерноморья, следствием чего и явилось распространение характерных элементов сформировавшихся к этому времени черт специфической скифской культуры по всему этому региону. Тогда же отдельные отряды скифов проникли и далее на запад — в Центральную Европу [Мелюкова 1987], где вступили во взаимодействие с местными племенами, но подобные процессы должны анализироваться при рассмотрении соседних со скифами народов. Сейчас же остановимся на области обитания самих скифов. Поскольку античная традиция сохранила довольно подробные сведения о ее этногеографии, мы вновь имеем возможность сопоставить письменные и археологические данные.

<<Назад Вперёд>>

Просмотров: 4435

загрузка...

Другие книги по данной тематике