2. Просветительское движение (кемон ундон). Социал-дарвинизм
|
В то время как значительная часть корейского села была объята огнем партизанской борьбы, «новая» интеллигенция — по преимуществу городская — возглавила так называемое просветительское движение (кемон ундон), сыгравшее в итоге решающую роль в формировании в Корее современного национализма и гражданского общества. Продолжая традиции «Общества Независимости», просветители видели Корею будущего сильной капиталистической страной по образцу держав Европы или Японии. Те из них, кто принял к тому времени христианство, иногда еще и добавляли, что христианская религия, как символ и залог «цивилизации», должна в будущем стать «общенациональным исповеданием». Другая часть просветителей, сохранявшая связи с конфуцианской средой (Пак Ынсик, Чан Джиён и др.), искала возможности превращения конфуцианства в национальную религию, которая стала бы такой же религиозной основой для нарождавшегося в Корее гражданского общества, как христианство в Европе или синто в Японии периода Мэйдзи. В принципе, как христианство, так и конфуцианство видят своим идеалом гармоническое общество, построенное на идеалах альтруизма и солидарности.
Однако, как ни парадоксально, большинство деятелей просветительского движения в Корее 1900-х годов — как обратившихся в христианство, так и оставшихся верными конфуцианским идеям — объясняло современный мир, да и историю человечества вообще, с позиций соци-ал-дарвинизма. В этом учении, систематизированном Гербертом Спенсером (1820-1903) и Томасом Хаксли (1825-1895), дарвиновский принцип «борьбы за существование» и «выживания сильнейших» без достаточных научных оснований применяется к человеческому обществу. Так, в программной статье под заголовком «Лишь образование обеспечит нам выживание» в первом номере известного просветительского журнала «Соу» (декабрь 1906 г.) Пак Ынсик утверждал следующее: «Как объясняют западные ученые, борьба за существование есть закон природы, а выживание сильнейших и гибель слабейших — естественный принцип. На первый взгляд, это противоречит принципам гуманности и этики. Однако при этом конкретными проявлениями гуманности и этики являются знания, телесная мощь, здоровье и храбрость. Гуманность и этика не проявляются у слабых и глупых. Так что разве не естественно, что в конкурентной борьбе сильные побеждают, а слабые гибнут? Как это ни грустно, борьба за существование между всеми живыми существами идет с момента возникновения Неба и Земли, (...) и побеждает в ней, прежде всего, самый умный и мудрый. (...) Люди смогли победить зверей в борьбе за существование потому, что пользовались своим разумом и изготавливали орудия труда и войны, (...), так что те человеческие коллективы, которые неспособны применять свой разум к усовершенствованию механизмов, — не более чем звери. Разве не естественно, что другие уничтожают их, сгоняют их с насиженных земель? (...) Увы, теперь, когда борьба со зверями осталась в прошлом, борьба за существование ведется уже между людьми, и со времен средних веков борьба эта, главным орудием которой выступает интеллект, становится все более жестокой. Теперь, когда пять океанов и шесть континентов сообщаются между собой, пять человеческих рас соперничают друг с другом. Те, что способны развить интеллект и распространить свое влияние вокруг, называются высшими расами, а те, которым не хватает как сил, так и интеллекта, — низшими расами. Высшие расы обращаются с низшими расами как с варварами и не видят ничего плохого в том, чтобы истреблять их, так что низшие расы становятся слабее и слабее и приходят во все больший упадок, подобно африканским неграм или американским индейцам. (...) А каково же наше место, соотечественники-корейцы, в эту эпоху? С нашим интеллектом и нашими силами мы уже утеряли высшие позиции. Перед нашими глазами стоит теперь угроза стать чужими рабами и быть принесенными в жертву. Как могут не грустить, не содрогаться от ужаса и гнева те, кто уже открыл глаза на реальность? (...) Отцам и старшим братьям в нашей стране следует разок подумать. Их мозги уже затвердели под удушающим влиянием тех старых обычаев, в атмосфере которых они выросли, так что им самим нелегко получить новое образование и впитать в себя новую мудрость. Но разве можно им оставлять молодое поколение невежественным, допуская, чтобы оно скатилось бы на самые низкие позиции, стало бы чужими рабами и было бы принесено в жертву? (...) Человеку свойственно желать добра детям, так почему же должны наши соотечественники оставлять детей неучеными, позволяя им оставаться в аду на веки вечные (...)? Одним словом, лишь развитие образования обеспечит нам выживание в эту эпоху!» 
Рис. 25. Пак Ынсик (1859-1925) — видный историк, общественный деятель, идеолог просветительского движения в Корее. В 1925 г., перед самой смертью, был приглашен на должность президента Временного правительства Кореи в Шанхае. Хотя в вышеприведенном тексте и проступают нотки персональной жалости в отношении уничтожавшихся империализмом аборигенов Африки или Америки, псевдонаучные построения европейских социал-дарвинистов, а также откровенно расистская вера в существование «высших и низших рас» явно рассматриваются Пак Ынсиком как объективная истина, отправная точка для программы действий нарождавшегося корейского национализма. Каким же образом бесчеловечное учение, использовавшееся, как известно, европейским, американским и японским империализмом конца XIX — начала XX вв., превратилось в безусловную истину для националиста Кореи — страны, как раз становившейся жертвой империалистического разбоя? С идейно-политической точки зрения, тотальная абсолютизация социал-дарвинистской парадигмы была — как и широкое распространение христианства в кругах «новой» интеллигенции начала 1900-х годов — прежде всего следствием не менее тотального разочарования в неоконфуцианской ортодоксии, бездумное преклонение перед которой и привело страну, с точки зрения Пак Ынсика и его единомышленников, к угрозе национального порабощения. Пак Ынсик, как и многие из его соратников, до самого конца остался привязан к конфуцианским принципам как мыслитель и строго соблюдал конфуцианские нормы в личной жизни. Однако уже в начале 1900-х годов знакомство с японскими переводами европейской литературы и трудами известного китайского просветителя и реформатора Лян Цичао (1873-1929) привело его к мысли, что бескомпромиссное отстаивание неоконфуцианской метафизики, сословных норм и патриархально-монархических институтов идеологами движения «в защиту ортодоксии, против ереси» вело страну в тупик и к окончательной гибели. В ситуации, когда метафизические основы неоконфуцианства — вера в благой космический принцип ли, который должен был познавать и пути которого должен был следовать интеллигент-янбан — выродились в апологию сословных привилегий, «новой» интеллигенции требовалась радикально новая философия. Необходима была совершенно новая система взглядов на мир, которая стимулировала бы социально-политическую и культурную активность современного типа, легитимизировала бы приобретение европейских знаний. Именно эту роль и взял на себя социал-дарвинизм — в мире, где «отсталые» народы не имели шансов на выживание, у корейской образованной элиты не было морального права обрекать страну на гибель упрямой приверженностью традициям. В мире, где современные европейские знания были важнейшим орудием в борьбе за существование, строительство «новых» школ, издание просветительской литературы, активное участие в мо-дернизационных процессах становились «моральным абсолютом» для любого патриота. Конечно, теоретически борьбу за спасение страны от империалистического порабощения можно было теоретически обосновать, и не запугивая соотечественников «поражением в борьбе за существование», не объявляя зверства империалистов «проявлением законов природы». Однако самостоятельная разработка идейно-философских оснований борьбы за модернизацию страны была не под силу большинству корейских просветителей, обладавших очень скудными познаниями в естественных науках и знакомыми со странами Европы и США в основном по вторичным — китайским и японским — материалам. Проще было заимствовать готовыми популярные в ту пору социал-дарвинистские построения, причем в основном не с европейских оригиналов, а с японских и китайских переводов. Периферийный статус Кореи сказывался, таким образом, и в области общественно-политической мысли. Другим фактором, объясняющим популярность псевдонаучной идеологии европейского капитализма конца XIX — начала XX вв. в далекой Корее, был социально-экономический статус большинства «новых» интеллигентов, их социально политическая ориентация. Практически все они принадлежали к верхушке тогдашнего корейского общества — если не по своему имущественному статусу, то по занимаемому положению, связям в высшим кругах государственного аппарата. Так, Пак Ынсик, сам человек относительно небогатый, сумел в 1888-1894 гг. получить доходную должность смотрителя королевских могил (нын чхамбон) по протекции со стороны расположенных к нему членов могущественного клана Минов. Юн Чхихо, возглавлявший в конце 1890-х годов «Общество Независимости», а в 1900-е годы ставший одним из лидеров просветительского движения, принадлежал к одной из богатейших землевладельческих семей страны и находился с 1904 г. на высших должностях в Министерстве иностранных дел. Ведущий организатор просветительских обществ в 1904-1910 гг., Юн Хёджон (1858 — 1939), бывший в середине 1890-х гг. скромным секретарем Министерства финансов, приобрел значительные связи во дворце после своего возвращения из японского изгнания в 1904 г. (он бежал в Японию, спасаясь от ареста, как бывший активист «Общества Независимости»). Во время пребывания в Японии он организовал убийство одного из бежавших туда корейских офицеров, замешанных в убийстве государыни Мин, и тем приобрел не только прощение, но и личную благодарность Коджона. Имущественное и чиновное положение просветителей, их связи с сильными мира сего означали, что радикальным изменениям в отношениях собственности не было места в вынашиваемых ими планами преобразований. Публиковавшиеся в «передовых» газетах и журналах конца 1900-х гг. планы развития промышленности и сельского хозяйства Кореи были адресованы, прежде всего, крупным владельцам земли и капиталов. Их просветители убеждали инвестировать средства в «дело», а не в скупку недвижимости, активней использовать новую технику, удобрения, финансировать закупку новых сортов семян и пород скота, строить школы. О крестьянских массах все эти сочинения упоминали довольно редко: от них требовалось, прежде всего, вносить деньги на содержание школ, учить детей грамоте и усердно работать на хозяев. Социал-дарвинизм, с его культом «сильнейших», легитимизировал господство собственнической элиты, объявляя его следствием «естественных законов». Социально-политические позиции просветителей, наряду с чисто идеологическими разногласиями, объясняли и их неприязнь к движению ыйбён, в котором, особенно на поздних этапах, столь явственно пробивались мотивы классового протеста. Оправдывая неравенство и эксплуатацию, социал-дарвинизм — в той форме, в которой он приобрел популярность в Корее в то время, — возвеличивал то самое государство, которому служили или с которым были так или иначе связаны просветители. «Сила и богатство государства» объявлялись главной гарантией «выживания нации», так что у просветительских лидеров были все основания навязывать массам «патриотизм» в качестве «главной добродетели новой эпохи». Естественно, «патриотизм» истолковывался как «преданность государю и отечеству» и готовность следовать за имущей, по-западному образованной элитой по пути капиталистической модернизации. Бойцы ыйбён, в этой интерпретации, становились «ложными патриотами», а то и прямо «предателями отечества». Продолжая традиции «Общества Независимости», просветители создавали общественные организации, намереваясь через их посредство привить образованным слоям элементарные демократические навыки, вести пропаганду своих идей, а также оказывать влияние на власти. Первой из таких организаций на общенациональном уровне стало «Общество самоусиления Кореи» (Тэхан чаганхве), образованное 14 апреля 1906г. по инициативе Юн Хёджона, Юн Чхихо, Чан Джиёна и ряда других известных просветителей с целью «развивать народное просвещение и предпринимательство, повышать культурный уровень народа и таким образом заложить фундамент нашей независимости через развитие внутренних сил». Видя в постепенной колонизации Кореи Японией лишь следствие отсталости корейского народа, стоявшие во главе «Общества самоусиления» состоятельные чиновники, землевладельцы и публицисты поставили своей задачей ускоренное буржуазное развитие страны «в рамках законов и русле цивилизации», т.е. с публичным отказом от радикальной антиколониальной борьбы. Более того, советником организации стал японский деятель праворадикального, «азианистско-го» голка Огаки Такэо (1861-1929), приехавший в Корею с целью «объединить корейцев и японцев в борьбе с белой экспансией» и поддерживавший широкие связи с японской бюрократией и военщиной на полуострове. Тесные отношения между Огаки и корейскими лидерами «Общества самоусиления» давали японской администрации возможность быть постоянно информированной о настроениях в корейской интеллигентской среде. Японцы соглашались терпеть «Общество самоусиления» постольку, поскольку оно, не ведя никакой реальной антиколониальной борьбы, позволяло умеренным националистам «выпустить пар» в русле легальной «культурнической работы», но закрыли его в августе 1907 г., после того, как часть рядовых членов «Общества» приняла активное участие в демонстрациях против насильственного отречения Коджона. «Общество самоусиления» имело 28 местных отделений, причем практически все они находились или в северной части Кореи, где были более развиты торговля и предпринимательство, или в портовых городах центральной и южной Кореи. К охваченным движением ыйбён внутренним районам южной части полуострова у «Общества» практически не было доступа. Общее число его членов не превышало 1500 человек. В своих публикациях оно подчеркивало, что желает видеть своими членами, прежде всего, «образованных и просвещенных господ», тем самым практически закрывая простонародью путь в свои ряды. Высшим органом «Общества» было общее собрание, собиравшееся раз в месяц и выбиравшее председателя, его заместителя, членов Совета и прочих функционеров. Одной из главных целей Тэхан чаганхве было введение в Корее обязательного начального образования, по образцу передовых западных стран и Японии. Всеобщая начальная школы должна была не только усилить Корею через распространение грамотности, но и стать носителем патриотического сознания. Планы «Общества» по введению обязательного всеобщего обучения рассматривались на правительственном уровне, но были в итоге отвергнуты со ссылкой на «финансовые обстоятельства». В реальности же японские власти и их корейские марионетки были менее всего заинтересованы в том, чтобы предоставить националистически настроенным интеллигентам возможность влиять на массы через сеть обязательных школ. Они с подозрением относились и к тем частным школам, которые открывали на местах активисты «Общества». Побуждая состоятельных корейцев к предпринимательской деятельности, «Общество» также требовало от властей упорядочить порядок торговли недвижимостью, желая, в частности, предотвратить таким образом полузаконную скупку японцами лучших земельных участков. В политической области, лидеры Тэхан чаганхве считали в перспективе наиболее пригодной для Кореи конституционную монархию английского или японского образца. Однако конкретных политических шагов они почти не предпринимали, обоснованно опасаясь «последствий» со стороны японских властей и марионеточного корейского кабинета. Подготавливать почву для конституционализма должно было, по мнению публицистов «Общества», местное самоуправление, но все ходатайства «Общества» к правительству по созданию на местах представительных органов власти натыкались на отказы. Самым значительным предприятием «Общества» была публикация ежемесячного журнала «Тэхан чаганхве вольбо», расходившегося тиражом более тысячи экземпляров и публиковавшего материалы по современному праву, педагогике, промышленности и коммерции зарубежных стран. Многие авторы журнала были выходцами из реформистской конфуцианской среды и сочетали в своих статьях призывы к «самоусилению ради выживания в мире, где выживают лишь сильнейшие» со ссылками на конфуцианскую мораль и китайских классиков. Подобный «перевод» националистической социал-дарвинистской логики на язык конфуцианского канона, при всей его натянутости и поверхностности, обеспечивал авторам журнала внимательную аудиторию в среде традиционной интеллигенции. После разгона «Общества самоусиления» японскими властями его бывшие активисты, получив, после некоторого перерыва, при посредстве Огаки Такэо, разрешение администрации протектората на продолжение общественно-просветительской деятельности, образовали 10 ноября 1907 г. «Корейское общество» (Тэхан хёпхве), просуществовавшее вплоть до полной аннексии страны. Первоначально председателем «Корейского общества» был избран известный протестантский лидер Нам-гун Ок (1863-1939), но вскоре его сменил один из бывших деятелей прояпонского режима 1894-95 гг. Ким Гаджин (1846-1922), под руководством которого верхушка организации пошла по пути сотрудничества с японской администрацией. Среди активистов «Корейского общества» выделялись как бывшие деятели «Общества самоусиления Кореи» (Юн Хёджон, Чан Джиён), так и приверженцы легализованной и постепенно расширявшей свое влияние религии чхондогё из янбанской среды (О Сечхан, Квон Донджин). «Корейское общество» имело 67 отделений на местах и более двух тысяч членов. Его отделения появились и в консервативных внутренних районах южных провинций, где их возглавляли местные конфуцианские лидеры, надеявшиеся через «самоусиление по образцу великих держав» вернуть Корее потерянный суверенитет. Это показывало, какие сдвиги начали происходить к 1907-8 гг. в сознании янбанской интеллигенции на местах. «Корейское общество» придерживалось той же доктрины «постепенного развития внутренних сил», что и «Общество самоусиления». Оно занималось правозащитной работой на местах (прежде всего, борьбой с незаконными конфискациями имущества), по пуляризацией нового законодательства и современных государственноправовых идей, сбором средств на строительство школ, а также критикой «устаревших и вредных обычаев» (ранние браки, ношение традиционных белых одежд, «транжирство» на брачные и поминальные церемонии и т.д.) в своем ежемесячном журнале. Авторитет «Корейского общества» был серьезно подорван, когда в 1909 г. часть его руководителей начала переговоры с прояпонской организацией Ильчинхве об объединении двух организаций во имя «цивилизации и прогресса». Переговоры эти не увенчались в итоге успехом, как в связи с протестами со стороны членов «Корейского общества» на местах, так и в связи с неприязнью к Ильчинхве Ли Ванъёна, имевшего значительное влияние на верхушку «Корейского общества». Главный коллаборационист в корейском кабинете боялся, что прояпонская деятельность Ильчинхве «затмит» его собственные «заслуги» перед Японской Империей! Этот эпизод хорошо показывает двойственную позицию умеренных националистов по отношению к колониальным властям. С одной стороны, они желали видеть Корею сильным и независимым капиталистическим государством, причем в этом отношении Япония рассматривалась как наиболее привлекательная модель. С другой стороны, ни сил на активную борьбу с колониальным порабощением, ни желания рисковать своим благополучием в такой борьбе у них не было. Японские власти, мало считавшиеся с интересами корейских буржуа, но все же гарантировавшие им имущественные права в рамках современного капиталистического порядка, были для умеренных националистов ближе, чем ыйбён — приверженцы традиционных ценностей. Наряду с общенациональными просветительскими организациями, важную роль в распространении в Корее в конце 1900-х годов буржуазно-националистической идеологии играли и местные просветительские общества. Первым из них появилось на свет «Общество друзей Запада» (Соу хакхве), организованное в октябре 1906 г. проживавшими в Сеуле интеллигентами и чиновниками — выходцами из наиболее развитых в коммерческом отношении северо-западных районов страны. Идейным вдохновителем общества был известнейший публицист Пак Ынсик, а его первым председателем стал Чон Унбок (1870-?)— обучавшийся в свое время в Японии публицист, редактировавший с 1906 г. корейское издание официальной газеты японских властей и тесно связанный с Ито Хиробуми. С 1907 г. в руки Чон Унбока перешла влиятельная газета «Чегук синмун», что сделало его одной из центральных фигур в мире столичной интеллигенции. Среди активистов «Общества друзей Запада» были как националисты протестантского толка, так и бывшие выпускники японских военных училищ, ставшие затем офицерами корейской армии, а также интересовавшиеся новыми идеями чиновники и конфуцианские ученые. «Общества друзей Запада» имело 25 местных отделений на северо-западе Кореи и до двух тысяч членов. Оно брало под свою опеку частные школы «нового типа», организовывало распространение «новых» учебников через свою контору в Пхеньяне, а также основало на средства своих членов вечернюю учительскую школу в Пхеньяне, затем преобразованную в дневную. Для поощрения «патриотического духа» среди учащихся подопечных школ «Общество друзей Запада» организовывало массовые спортивные праздники. Считалось, что именно спорт, регулярные физические упражнения должны сыграть решающую роль в формировании «цивилизованного подданного и патриота». Большое значение для распространения социал-дарвинистских концепций Лян Цичао, а также популяризации разного рода «новых знаний» (особенно гигиены и санитарии) имел издававшийся «Обществом друзей Запада» ежемесячник «Соу», редакцию которого возглавлял Пак Ынсик. В январе 1908 г. «Общество друзей Запада» объединилось с просветительским обществом провинций Северная и Южная Хамгён в общую организацию — «Западное и Северное общество». Новая организация, возглавлявшаяся по-прежнему Чон Унбоком, имела 31 отделение на местах и более 2500 членов и просуществовало вплоть до полной аннексии страны. Оно концентрировало свои силы как на образовательной работе (причем большое внимание уделялось техническому образованию — созданию в школах особых классов для подготовки землемеров и т.д.) так и на издании ежемесячного просветительского журнала. В том, что по численности частных школ (279 в провинции Северная Пхёнан, 194 в провинции Южная Хамгён и т.д.) северные районы страны далеко превосходили более консервативные южные (скажем, в провинции Северная Кёнсан было лишь 72 школы) — было, в том числе, и заслугой просветительских обществ. К 1907 г. просветительское движение стало приобретать влияние и в южных районах Кореи. Центром просветительской деятельности в провинциях Северная и Южная Чолла была созданная в июле 1907 г. провинциальная просветительская организация «Хонамское ученое общество» (Хонам хакхве), объединявшая в основном интересовавшихся новыми идеями конфуцианских интеллигентов, средних и мелких чиновников. Одним из идейных вдохновителей этой организации был оригинальный мыслитель и известный поэт Ли Ги (1848-1909), пытавшийся сочетать увлекавшие его в молодости идеи сирхак с заимствованными, главным образом, у Лян Цичао эволюционистскими представлениями. Сам Ли Ги увлекся культом Тангу на в последний год своей жизни. Ряд его бывших коллег по просветительской деятельности также позже стали активистами националистической религиозной группы тэджонгё («вера Великого Предка»), которую основал в 1908 г. выходец из мелких янбанов провинции Чолла На Чхоль (1863-1916), пытавшийся таким образом воссоздать на корейской почве аналог современного японского синто — государственного националистического культа. Позже, в марте 1908 г., подобное общество (под названием «Кенам хакхве») возникло и в провинции Северная Кёнсан, где центром просветительской деятельности был бурно развивавшийся город Тэгу. Общество пользовалось поддержкой крупных землевладельцев и предпринимателей Тэгу и его окрестностей, а активистами его были, прежде всего, выходцы из провинции Северная Кёнсан, служившие в столице. Особенной известностью пользовался молодой заместитель председателя общества Сан Хо (1879-?)— первый кореец, закончивший в Японии университетский курс по технической специальности (кораблестроение). В то время как Сан Хо и другие лидеры общества считали японское владычество в Корее неизбежным и до известной степени «прогрессивным», среди рядовых членов общества были и радикальные националисты. Так, член этого общества Пак Санджин (1884-1921), ученик казненного японцами лидера ыйбён Хо Ви, создал впоследствии, в 1915 г., тайный «Союз возрождения Кореи» (Тэхан кванбокхве) — одну из первых в колониальные времена организаций внутри страны, ставивших своей целью вооруженную борьбу с захватчиками. Просветительские общества существовали также в провинции Канвон (но особенной активности там не проявляли) и в столичной провинции, где на взносы членов общества и пожертвования заинтересованных делом просвещения высших чиновников была в 1908 г. основана крупная частная школа Кихо. Существовали просветительские организации и на уровне отдельных уездов и городов, объединяя в своих рядах новую местную элиту — получивших современное образование чиновников и преподавателей, богатевших на торговле рисов и импортными потребительскими товарами землевладельцев и купцов, протестантских священнослужителей и мирян-активистов. Социально-экономическое положение просветителей — в основном средних или крупных землевладельцев, в некоторых случаях занимавшихся предпринимательством, а чаще использовавших диплом «новых» школ для того, чтобы завоевать положение в бюрократическом аппарате или статус преподавателя, — определяло и их отношение к японскому владычеству. В отсталой Корее капитализм мог развиваться лишь при условии наличия сильных государственных структур, заинтересованных в ускоренной «догоняющей» модернизации страны и способных защитить «новый класс» по-современному образованных бюрократов, землевладельцев-экспортеров сельхозпродуктов и предпринимателей от гнева разоряемых в процессе первоначального накопления капитала народных масс. Конечно, для зарождавшегося корейского буржуазного класса желательно было бы, чтобы эту роль, как в Японии, выполняло бы «своё» национальное государство. Но поскольку монархия Коджона оказалась неспособна ни подавить своими собственными силами крестьянские выступления (в частности, восстание тонхак 1894-1895 гг.), ни наладить в стране современную систему денежного обращения, ни защититься от японской агрессии, то для многих просветителей логичным кандидатом на роль «защитника и покровителя» было японское колониальное государство. Дискриминировавшее корейскую буржуазию и бюрократию по отношению к японской, оно все же было способно эффективно подавить движение ыйбён и снабдить Корею необходимой буржуазному обществу правовой и материальной инфраструктурой: сетью полицейских участков по всей стране, правовыми гарантиями собственности, стабильной валютой, дорожно-транспортной сетью и т.д. В этом смысле теснейшее сотрудничество ряда просветительских лидеров — Юн Хёджона, Чон Унбока, Сан Хо — с японской администрацией было закономерным выражением их классовых интересов. В то же время ряд видных просветительских публицистов, прежде всего печатавшиеся в «Хвансон синмун» и еще более радикально-националистической «Тэхан мэиль синбо» Пак Ынсик и Син Чхэхо (1880-1936) не приняли реалий колониального общества и предпочли эмигрировать в Китай после полной аннексии Кореи японцами. В духе последовательного национализма они видели в утрате Кореей независимости угрозу «выживанию корейской нации» и считали главной задачей национальной интеллигенции «поддерживать корейский национальный дух» путем просветительской работы среди корейских эмигрантов в Маньчжурии и готовиться к вооруженной борьбе за освобождение страны. Организационной опорой для радикальных эмигрантов-националистов служила в начале 1910-х годов религиозная группа тэджонгё, перенесшая свой центр в приграничные с Кореей районы Маньчжурии. 
Рис. 26. Син Чхэхо (1880-1936) — видный деятель просветительского движения в Корее, философ, писатель. С начала 1920-х гг. увлекся идеями анархизма, вел освободительную борьбу против японского империализма в сотрудничестве с китайскими анархистами. Арестован японскими жандармами в 1929 г. после неудачной попытки сбыть на Тайване (тогда японская колония) подделанные им и его товарищами японские иены и таким образом получить средства на издание анархистского журнала. Умер в заключении. О том, что радикально-националистическая позиция — взгляд на колонизацию как на «физическую смерть нации», призыв к самопожертвованию во имя «поддержания национального духа» и «национального возрождения» — отражала определенные черты в коллективном мировоззрении «новой» буржуазной интеллигенции, говорит и достаточно значительное участие ее представителей, особенно учащихся и студентов, в деятельности разного рода полулегальных и нелегальных националистических организаций в годы колониального ига, и уважение, которым пользовались Пак Ынсик или Син Чхэхо в образованной среде колониальной Кореи. Поскольку корейский национализм как идеология «нового класса» буржуазного общества уже сформировался в предко-лониальные годы, колонизация не могла не ощущаться большинством образованных корейцев как «поражение нации в борьбе за выживание», «национальный позор». Однако для большинства корейских буржуа союз с народными массами — носителями добуржуазных воззрений — на антиколониальной почве был невозможен. Оставалась либо легальная «культурническая» работа в условиях колониального ига, либо — для меньшинства наиболее непримиримых националистов — путь эмиграции и радикальной антияпонской борьбы. Однако и «культурническая» работа вовсе не всегда была безопасной. Об этом говорит судьба «Общества нового народа» (Синминхве) — тайной организации, основанной в апреле 1907 г. вернувшимся незадолго до этого в Корею популярным среди первых корейских эмигрантов в США протестантским активистом Ан Чханхо (1878-1938) и редактором «Тэхан мэиль синбо» Ян Гитхаком. Основу организации составляли такие же, как Ан Чханхо и Ян Гитхак, протестанты не-янбанского происхождения из северо-западных районов Кореи. Зачастую это были предприниматели, недовольные покровительством, которое японская администрация оказывала их японским конкурентам. Одним из главных организаторов общества был известный торговец латунной утварью протестант Ли Сынхун (1864-1930), содержавший также крупную книжную лавку в Пхеньяне и снабжавший местную публику просветительскими публикациями. Организация, имевшая, по разным сведениям, от 200 до 400 членов (в основном из числа предпринимателей и интеллигентов), ставила своей задачей «всестороннее обновление корейской нации» путем распространения новых знаний, постепенного формирования «нового человека— энергичного, трудолюбивого, предприимчивого и патриотичного», поощрения предпринимательства и создания сети легальных просветительских обществ. Конечной целью было возвращение Кореи ее независимости — подразумевалось, что в случае войны Японии с США или Россией «обновленная» нация сумеет воспользоваться этим шансом. Ан Чханхо, вопреки возражениям Ян Гитхака, настоял на том, чтобы общество было тайным, ибо конечным его идеалом было республиканское государственное устройство. Члены общества открыли в Пхеньяне ставшую колыбелью для многих молодых националистов частную школу Тэсон, организовали легальное «Молодежное общество учащихся» (Чхоннён хагухве), занимавшееся воспитанием у молодежи «христианских и патриотических добродетелей», а также издавали просветительский журнал «Сонён» («Мальчик»), публиковавший переводы европейской литературы (в частности, немало писавший о Л.Н.Толстом). 
Рис. 27. Обложка первого выпуска просветительского журнала «Сонён» («Мальчик»), основанного в 1908 Ряд членов общества— в основном, бывшие офицеры распущенной в 1907 г. армии — настаивали на необходимости заняться в будущем в Маньчжурии подготовкой бойцов, способных освободить родину от японцев, но каких-либо конкретных планов по этому поводу общество не имело. Однако японцы, в 1909 г. получившие агентурные данные о существовании общества, связали его с планами покушения на генерал-губернатора Тэраути, предположительно вынашивавшимися отдельными национал-радикалами (к обществу не принадлежавшими) и арестовали в 19П г. около 600 протестантов, преимущественно из северо-западных районов Кореи, по подозрению в «терроризме». Официальные обвинения были предъявлены 105 из них, но большинство, несмотря на жесточайшие пытки, отказалось оговаривать себя и товарищей. «Дело» получило международную огласку, и по результатам повторного слушания виновными в конце концов были признаны лишь 6 человек, в том числе известный протестант-националист Юн Чхихо. Никто из них, разумеется, никакого отношения к «террору» не имел, но японские власти желали таким путем напугать корейские имущие слои и пресечь в зародыше интерес к радикальным националистическим идеям. Провалы в деятельности просветителей нельзя объяснить, однако, лишь репрессиями со стороны японской администрации. Не меньшую роль играла и идейная ограниченность ранних буржуазных националистов Кореи, наивность и незрелость в их представлениях о «цивилизованном мире», а также организационная раздробленность, склонность к групповщине и фракционным распрям, неизбежная для изолированных от масс и не изживших клановость конфуцианского быта буржуазноинтеллигентских кругов. Хорошим примером может служить движение за выплату корейского долга Японии (более чем в 13 млн. йен), начатое в феврале 1907 г. двумя буржуа-католиками из Тэгу — богатым торговцем Со Сандоном (1851-1913) и хозяином публиковавшего переводы европейской литературы издательства «Кванмунса» Ким Гвандже (1866-?). Идея «всем народом отказаться от курения и проявлять умеренность в винопитии, чтобы сэкономить деньги и выплатить государственный долг» несомненно, не могла не привлечь народные массы, с их стихийным патриотизмом и глубокой ненавистью к японским оккупантам. Поэтому и не удивительно, что отклик на призыв Со Сандона и Ким Гвандже был горячим. Газеты «Чегук синмун», «Хвансон синмун» и «Тэхан мэиль синбо» почти ежедневно печатали вести с мест об учреждении центров для сбора пожертвований, о женщинах, отдававших «во имя выживания нации» свои драгоценности, о рикшах и грузчиках, голодавших, но отдававших на выплату долга заработки за несколько дней и недель, о трогательном единстве протестантских пасторов и буддийских монахов в деле сбора пожертвований. Однако эта первая в современной истории Кореи массовая патриотическая кампания (сразу же одобренная, кстати, Коджоном и его министрами) с самого начала основывалась на крайне идеализированном представлении об империалистическом миропорядке, на наивной вере в то, что если корейцы проявят «силу нации в патриотическом единодушии», то смогут сохранить от японской агрессии свою государственность. Организаторы движения приводили в своем воззвании пример японцев, собиравших пожертвования на армию и «выигравших силой своего патриотизма войну с огромной Россией», не понимая, что между империалистической Японией и ее жертвой— Кореей существовала качественная разница, и те формы «патриотизма», которые поощрялись правящими классами империалистических стран, вряд ли могли избавить Корею от агрессии и порабощения. Энтузиазм народных масс, вначале готовых отдать последнее ради спасения страны, значительно ослаб после того, как они поняли, что отказ от табака и алкоголя не спас Коджона от насильственного отречения, а корейскую армию — от роспуска. К этому добавились распри между двумя столичными организациями, взявшими на себя сбор и хранение пожертвований с мест — обе обвиняли друг друга в погрешностях учета и хищениях. В связи с этим в 1908 г. объем пожертвований стал быстро уменьшаться. Свою роль сыграло и давление японской администрации, организовавшей в августе 1908 г. судилище над редактором «Тэхан мэиль синбо» Ян Гитхаком по явно сфальсифицированному обвинению в хищении собранных газетой средств. Ян Гитхак был оправдан за недостатком улик, но враждебность японцев по отношению к движению оттолкнула от него значительную часть умеренных буржуазно-чиновничьих кругов. В итоге движение сошло к концу 1908 г. на нет, а собранные за счет немалых жертв деньги (всего около 180 тысяч йен) решено было, в конце концов, потратить в будущем на приобретение земли для финансирования за счет доходов с нее национального высшего образования. Решение это так и не было проведено в жизнь (по некоторым источникам, значительная часть собранных средств в итоге была просто конфискована японской полицейской администрацией). Важным итогом кампании было, однако, то, что в ней национальная буржуазия впервые выступила, хотя и без особого успеха, в роли лидера, готового возглавить массы в решении общенациональных задач. В дальнейшем этот опыт был использован при подготовке массового движения за независимость в феврале-марте 1919 г. В целом, просветительское движение, не сумев спасти Корею от колониализма или создать в стране полноценного гражданского общества на базе идеалов Нового Времени, выполнило, тем не менее, ряд важных задач. Корейский язык постепенно стал языком публицистики и «новой» художественной литературы, быстро обогащаясь переводами современных текстов с европейских и японского языков. В то время как социал-дарвинистская идеология раннего корейского национализма ставила на первое место «выживание нации и государства и дух коллективной сплоченности», в обиход стали входить и другие понятия из концептуального арсенала Нового Времени — «личность», «права человека», «правовое государство» и т.д. Хотя новые учебники государства и права, под сильным японским влиянием, определяли свободу личности, прежде всего, «рамками того, что разрешено государственными законами», они, тем не менее, содержали идею правового регулирования отношений между индивидом и обществом/государством. Это было шагом вперед по отношению к конфуцианскому представлению о государе как «отце народа» и государстве как органе «морального преобразования подданных», не связанном перед ними никакими формальными обязательствами. Критика нарушений прав человека со стороны государства — телесных наказаний, незаконных изъятий имущества и т.д. — была одной из основных тем просветительской публицистики. Хотя просветители видели в женщине, в первую очередь, «мудрую мать и хорошую жену», к концу 1900-х годов в Корее появилось более ста женских школ, стал нарождаться (правда, пока что очень тонкий) слой женской интеллигенции. Женщина была признана частью гражданского общества (хотя и неполноценной), что было немыслимо в конфуцианской Корее. Одним словом, к концу 1900-х годов в Корее существовали уже до какой-то степени зачатки современного гражданского общества, с присущими ему представлениями о государстве как коллективе граждан, личности (а не клане или семье) как базовой единице гражданского коллектива и праве как рациональной, универсальной основе всех отношений в обществе и мире. Если в 1900-е годы идеология корейского гражданского общества не выходила за пределы подражательного по отношению к японским и европейским образцам социал-дарвинист-ского национализма, то к началу 1920-х годов идейная жизнь образованной городской Кореи стала более разнообразной. На корейскую почву начали прививаться как коммунистическая идеология и анархизм, так и интерес к более умеренным формам социалистической мысли. Углубилось разделение националистов на умеренных и радикалов, а среди христиан наметился гораздо более живой, чем ранее, интерес к социальным проблемам, к вопросу о взаимоотношении христианства с национальной традицией. Особенно сильно было влияние коммунизма и вообще радикальных левых идей — оно было выше в образованных кругах Кореи 1920-х годов, чем в любой другой колониальной стране Азии. Но подобного рода развитие стало возможно только благодаря тому, что основные идеи и представления Нового Времени были уже «пересажены» на корейскую почву к концу 1900-х годов. |
загрузка...