Поляки

Польская раннесредневековая народность, подобно древнерусской, сформировалась в результате интеграции нескольких племенных образований, принадлежащих в основном к двум праславянским этнографическим группам. В самом начале средневековья территория становления древнепольского этноса была заселена славянами, представленными суковско-дзедзицкой (Великопольша со смежными областями Силезии и Польское Поморье) и пражско-корчакской культурами (Малопольша и верхнее течение Одера). При этом в территориальном и численном отношении, безусловно, доминировали славяне суковско-дзедзицкой группы. В западной части ареала последней имелись ещё славянские группы торновской культурной группы, расселившиеся здесь в VIII–IX вв. (рис. 89).

Рис. 89. Праславянские племенные группы и ареал ставовления древнепольской народности

а — приблизительная граница арела древнепольской народности;

б — ареал пражско-корчакской культуры;

в — коренная территория суковско-дзедзицкой культуры;

г — земли, освоенные племенами суковско-дзедзицкой культуры;

д — регионы торновской культуры;

е — территория мазовшан.

Этнографические различия между этими группами славян проявляются и позднее. В Верхневисленском регионе и в верховьях Одера, где в пражско-корчакский период на смену грунтовым могильникам пришли курганные захоронения, эта обрядность получает большее распространение. Обряд погребения остается прежним. Тела умерших сжигали на погребальных кострах, а собранные после кремации остатки помещались в разных местах курганных насыпей. Курганный ритуал бытовал в Малопольше и на верхнем Одере до начала XI в. В долинах Карпатских гор он задержался до рубежа XI и XII вв. В бассейне р. Сан известны и единичные курганы с захоронениями по обряду трупоположения.^[747] Позднее в связи с активным распространением христианства население стало хоронить умерших на прицерковных кладбищах.

К числу наиболее изученных курганных могильников рассматриваемого ареала принадлежат два некрополя при с. Карнатка недалеко от Мышленице.^[748] Первый могильник состоял из 20 полусферических насыпей высотой до 1,2 м и диаметром 5–7,5 м. Во втором насчитывалось 8 таких же курганов. При раскопках в некоторых курганах зафиксированы обугленные остатки прямоугольных сооружений из тонких бревен, составляющих каркас насыпей. Остатки трупосожжений были обнаружены на склонах курганных насыпей, у их подножий или в ровиках, окольцовывавших курганы. Исследователь этих памятников X. Цолль-Адамикова полагает, что собранные с погребальных костров остатки кремации в глиняных урнах ставились на вершинах курганов, а может быть, на каких-то деревянных конструкциях, поскольку находки горшков обычно сопровождались более или менее крупными кусками обугленного дерева.

Курганы с остатками кремации умерших исследовались также в Биалогуже, Гуциуве, Избиско, Пиотровице, Рацибуж-Оборе, Розумице и Трепче. В Дахнуве и Липско остатки трупосожжений и керамические фрагменты найдены были в поверхностных отложениях, свидетельствуя о том, что погребения совершались на поверхности курганов.^[749] В отдельных курганах могильников Гуциув и Избиско кальцинированные кости находились около столбовых ям, оставшихся от кольцевых оградок, окружавших насыпи. Есть все основания полагать, что поверхностные захоронения были весьма распространенным ритуалом славянского населения Малополыни и верховьев Одера.

Севернее, на обширной территории распространения суковско-дзедзицких древностей, курганный обряд не был известен. Здесь погребальные памятники второй половины I тыс. н. э. остаются почти неизвестными. Нужно полагать, что в этом регионе до распространения христианства бытовали поверхностные захоронения по обряду кремации, от которых не осталось или почти не осталось следов. Единственный могильник, содержащий захоронения по обряду трупосожжения второй половины I тыс. н. э., исследовался в Конине близ Познани.^[750] Этот бескурганный некрополь находился на месте могильника пшеворской культуры. Остатки кремации умерших помещались в неглубоких ямках, в заполнениях которых присутствовали камни. Одно из исследованных захоронений было урновым, остальные — безурновыми и безынвентарными. Собранный керамический материал датирует памятник от VII–VIII до XI в. включительно. К первым векам II тыс. н. э. в могильнике относятся захоронения по обряду трупоположения.

В Великопольше исследовано еще несколько биритуальных бескурганных могильников с захоронениями от X до XII в. включительно. Среди них наибольший интерес представляет некрополь Лутомерск в Лодзинском воеводстве.^[751] Раскопками его исследовано 77 трупоположений и 12 трупосожжений. Последние не образовывали компактной группы, а встречались разбросанно среди могил с ингумациями. Остатки кремации умерших собирались с погребального костра и помещались в неглубоких ямках, в заполнениях которых имелось множество некрупных камней. Кроме кальцинированных костей в могильных ямках встречены вещи: железные ножи, наконечники стрел и копий, стремена, удила, деревянные ведерки с железными обручами и др. Датируются захоронения по обряду сожжения концом X–XI в. В могилах с трупоположениями встречено значительно больше вещевых находок. Среди них имеются предметы вооружения (мечи, копья, стрелы), снаряжение всадника и верхового коня, бытовые предметы и металлические принадлежности одежды. Эти погребения относятся к XI–XII вв. В этот период основные массы славян Великопольши хоронили умерших на христианских кладбищах. Лутомерский могильник, очевидно, является реликтовым языческим некрополем, оставленным уже крещеным населением. Впрочем, некоторые археологи полагают, что этот памятник принадлежит не местному населению. Так, Л. Раухут относил его к могильникам мазовшан, полагая, что могилы этого кладбища на поверхности имели выкладки из камней, которые были разобраны и использованы во время строительных работ.^[752]

В Польском Поморье, как говорилось выше, также первоначально господствовали поверхностные погребения по обряду трупосожжения, а начиная с VIII в. под воздействием обрядности населения прибрежных торговых факторий получают распространение курганные захоронения.

Различие между двумя этнографическими группами славянского населения Польши проявляется и в височных украшениях. Как уже отмечалось, славянскому населению, вышедшему из пражско-корчакского ареала, были свойственны проволочные или дротовые височные кольца с завершением на одном из концов в виде латинской буквы S. Славяне же суковско-дзедзицкого происхождения носили височные кольца поморского типа. Это различие наблюдается вплоть до XII в.

До середины X в. существовали несколько племенных княжений. Уже в IX в. оформилось княжество вислян. В Паннонском житии Мефодия о нем сообщается: «Поганьскъ кънязь сильнъ вельми, седя въ Вислех, руга-шеся християном и пакости деяше».^[753] Около 875–876 гг. великоморавский князь Святоплук подчинил себе это княжество, но в конце IX в. оно, по всей вероятности, снова стало самостоятельным очагом зарождения государственности. Английский король Альфред Великий писал: «…к востоку от Моравии находится страна Вислян…»^[754] Во второй половине X в. княжество вислян оказалось в зависимости от Чешского государства. Славяне, заселявшие верхневисленские земли, Моравию и Чехию, принадлежали к единой пражско-корчакской культурной группе, что, безусловно, способствовало объединительным тенденциям этих земель.

В ареале суковско-дзедзицкой группы славян известное политическое значение некоторое время имели гопляне. С середины X в. ведущая роль в политической жизни лехитских славян принадлежала полянам с центром в Гнезно. В «Хронике» Галла Анонима, написанной в начале XII в.,^[755] но содержащей ранние княжеские родовые предания о династии Пястовичей, рассказывается, что после гибели в Крушвице Попела князем в Гнезно стал Земовит, сын крестьянина Пяста. Его сыном был Лестько (Лешко), внуком Земомысл, а правнуком Мешко I (960–992 гг.) — первый польский князь, достоверно зафиксированный письменными памятниками. Земовит — основатель династии Пястов — княжил в последней трети IX в.,^[756] и, следовательно, княжество полян восходит к этому столетию и существовало параллельно с политическим образованием вислян. Во времена Мешко княжество полян было уже раннегосударственным образованием. Сам Мешко считался «другом императора» Священной Римской империи Отгона II и был женат на дочери чешского князя Болеслава I. Князь стал способствовать распространению христианства в Польше, что, в свою очередь, способствовало превращению княжества в раннефеодальную монархию.^[757]

В X в. наблюдается общий экономический прогресс, отмечается рост польских городов и активизация городской жизни. Ко времени правления Мешко относится возведение фортификационных сооружений в городах, имевших стратегическое значение.

Археологические изыскания показали, что центр большого княжества полян — Гнезно — с середины IX в. был сильно укрепленным градом.^[758] Основан он был на так называемой горе Леха еще в конце VIII в. В следующем столетии поселение имело уже трехчастную структуру: укрепленный «грод» (детинец), защищенный валом, предградье и открытое селение (подградье — подол). Раскопками зафиксированы следы ремесленной деятельности. В середине X в. вал «грода» реконструируется и становится более мощным, ограждается валом и подградье. Вокруг разрастаются открытые неаграрные селения, многие из которых имели торговый характер. Очевидно, что это был уже сформировавшийся раннесредневековый город (рис. 90).

Рис. 90. Реконструкция облика Гнезно начала XI в.

Несомненный интерес представляет конструкция гнезненских валов X в. Их основу составляли многоярусные накаты бревен. Внизу они клались накатом вдоль вала, выше — поперек вала. Накаты крепились бревнами с мощными суками-крюками (хаковое крепление). Жилищами Гнезно, как и других поселений Великопольши, были наземные постройки срубной, реже столбовой конструкции, продолжавшие традиции местного домостроительства.

Кроме Гнезно, в земле полян имелись еще два крупных центра — Крушвица и Познань.^[759] Одним из интереснейших поселений является Ополе, основанное в VIII в. на островке между двумя руслами Одера. В X в. это было уже сильно укрепленное селение, окруженное высоким валом. Площадка внутри укреплений была плотно застроена домами того же типа, что и в Гнезно. Постройки находились и за пределами валов. Начиная с X в. улицы Ополе имели деревянное замощение. Здесь жили и работали преимущественно ремесленники разных специальностей.^[760]

Устанавливаемая на основе данных археологии концентрация крупных и малых «гродов» в Великопольше — важный показатель крепнущей государственной администрации и сильной военной огранизации. В правление Мешко I в состав Великопольского княжества вошли Куя-вия, Ленчицкая и Серадзская области — началось политическое и культурное объединение славянских племен территории Польши.

В 966 г. Мешко принял христианство по латинскому обряду. В относительно быстром распространении новой религии в Великопольше важную роль сыграло сближение с Чехией. При великопольском дворе появились чешские священники и миссионеры. Около 968 г. в Великопольшу прибыл и первый епископ Иордан, местом пребывания которого стала Познань.

В Польском Поморье имелось два племенных княжения — одно с центром в Щецине, другое — в Гданьске. Раннесредневековое селение в Щецине было основано в VIII в. В первой половине IX в. это был укрепленный «грод» с подгородьем, где концентрировалось торгово-ремесленное население и рыбаки. В XI–XII вв. предградье активно разрослось и, как считают исследователи, население города достигало 10 тысяч человек.^[761]

В 967 г. Мешко победил волинян-язычников. В результате к Древнепольскому государству были присоединены западные земли Польского Поморья — правивший в Гданьске племенной князь признал свою зависимость от Мешко.

Сын Мешко Болеслав Храбрый присоединил к Великопольскому государству и земли вислян. Таким образом, около 1000 г. создалось Польское государство, поглотившее прежние племенные княжения (рис. 91). В 1000 г. Болеслав основал в Гнезно архиепископство с епископскими кафедрами в Познани, Вроцлаве, Колобжеге и Кракове.^[762]

Рис. 91. Польское государство в начале XI в.

а — приблизительная граница территории Польского государства;

б — границы других государственных образований;

в — польские города, известные по письменным источникам;

г — польские города, существование которых в XI в. устанавливается данными археологии.

Объединение племенных земель в единую государственную территорию стало одним из существенных факторов, ведших к консолидации славянского населения. Княжество Болеслава Храброго было уже сложившимся государством, в рамках которого и начался процесс интеграции разноплеменного населения в единую народность. Несомненную роль при этом играло и христианство. Образовавшаяся сеть епархий, как и складывающаяся административная структура, не совпадала с прежними племенными ареалами.

Мощной движущей силой в интеграционном процессе славян Польской державы стали города, население которых формировалось в той или иной степени из разноплеменной среды, в том числе переселенцев из Моравии и Чехии. Бурное развитие городского ремесла стало базой формирования общепольской культуры. Изделия городских мастеров распространялись по всей территории Польского государства. Развитие торговой деятельности связывало в единое целое бывшие племенные регионы.

Период становления польского этноса был временем значительных перемещений славянского населения. Это было связано не только с необходимостью пополнения формирующихся городов. Распространение в XI–XII вв. эсоконечных проволочно-дротовых височных колец на бывшей суковско-дзедзицкой территории — отчетливое свидетельство продвижения сельского населения из южнопольских областей в северном направлении вплоть до поморских земель. В результате на основной части польской территории формировалось метисное славянское население, которое способствовало этническому единению и становлению польской народности.

Формирование народности, очевидно, продолжалось несколько столетий. В XI–XII вв. этот этногенетический процесс, можно полагать, полностью охватил славянское население Великопольши, Силезии и Малопольши. В какое-то время к этому процессу присоединились и славяне Польского Поморья.

Этноним поляне, ранее обозначавший население одного из племенных регионов в Великопольше, стал в XI–XII вв. постепенно распространяться на всех жителей Польского государства (поляне/поляки), что фиксируется несколькими достаточно хорошо информированными иностранными источниками.^[763] Во второй половине XIII–XIV в. на первый план выступает языковой критерий: поляки — население, говорившие на польском языке. В научной литературе высказана мысль об определении этим временем завершения процесса формирования польской народности со сложившимся самосознанием.^[764]

Первый этап становления польского этноса, по-видимому, в той или иной степени совпадает с началом становления польского языка при доминировании диалектной речи. Изучение этого процесса усложняется тем, что в польском средневековье господствовал в качестве литературного и письменного языка латинский язык. Этот язык полностью удовлетворял все государственные, религиозные и культурные потребности славянского населения Польши. Складывавшийся же польский язык оставался средством общения на бытовом уровне. Эта ситуация несколько сдерживала окончательное оформление последнего. Первый самостоятельный памятник польской письменности — «Свентокшишские проповеди» — относится к середине XIV в.

Латинские тексты, написанные в Польше или для Польши, содержат материалы, позволяющие охарактеризовать отдельные (преимущественно фонетические) элементы древнепольского языка начиная с середины XII в. (в латинском тексте Гнезненской буллы содержится свыше 400 глосс древнепольского языка). Исследователи польского языка обычно членят его на три этапа: древнепольский язык — до 1500 г., среднепольский — XVI–XVIII вв., современный польский — со второй половины XVIII в.^[765]

Согласно изысканиям польского лингвиста С. Урбанчика, начало польского языка как отдельного славянского языка восходит к рубежу IX и X вв., в XII в. осуществляется окончательное формирование системы консонантизма, XV–XVI вв. — время утраты количественных различий, и середина XVIII в. — начало действия новой литературной нормы.^[766]

Формирование польского этноса в результате интеграции двух основных этнографических групп славянства отражено в некоторых диалектных различиях польского языка XII–XIV вв. Ещё в прошлом столетии И. А. Бодуэн де Куртенэ в результате изучения памятников письменности выделял в польском языке XII–XIII вв. три диалектные зоны: великопольско-куявскую, малопольско-силезскую и мазовецкую.^[767] Ныне на основании координации данных лингвистики и археологии с той или иной долей вероятности можно утверждать, что первая диалектная область своими корнями восходит к суковско-дзедзицкой этнографической группе раннесредневекового славянства и отражает специфику ее говоров. Территориально эта диалектная зона соответствует расселению потомков суковско-дзедзицких племен. Основой малопольско-силезской диалектной зоны могла быть пражско-корчакская этнографическая группа славянских племен. Мазовецкие говоры связаны с племенным образованием мазовшане, которые занимают особое место в генезисе древне-польской народности.

В настоящее время некоторые диалектные различия внутри польского языка XII–XIV вв. являются достаточно надёжно установленными.^[768] Они свидетельствуют о диалектном членении языка в тот период прежде всего на две зоны: северную (изменения ra —> re, ja —> je, 'a —> 'е, переход tart —> tert, невокализованные варианты уменьшительных суффиксов −к, −с), соотвествующую расселению славян суковско-дзедзицкого начала, и южную, население которой формировалось на пражско-корчакской этнографической основе.

В современном польском языке выделяется пять диалектных групп: великопольская, малопольская, силезская, мазовецкая и кашубская, основы которых, как можно полагать, были заложены в раннем средневековье. Великопольская диалектная зона, несомненно, восходит к славянам суковско-дзедзицкого ареала. В основе малопольского диалекта находятся говоры вислян — одного из племен пражско-корчакской группы славян. Кашубы являются потомками суковско-дзедзицких племен, расселившихся в Польском Поморье, в генезис которых включились пришлые фельдбергские (голанчские) племена. В результате поморский регион Польши длительное время в культурном отношении (в частности, это весьма отчетливо проявляется в керамических материалах раннего средневековья) заметно отличался от коренных областей суковско-дзедзицких племен. Формирование силезской диалектной группы обусловлено взаимодействием суковско-дзедзицкого населения с торновским. Мазовецкая диалектная группа, несомненно, восходит к говорам средневековых мазовшан.

Последние занимают особое место среди племен, принявших участие в генезисе польской народности. Впервые мазовшане упоминаются в Повести временных лет как одно из ляшских племен. Знает это племя (Masovitae, Masouiensos) и польский хронист Галл Аноним. Он называет однажды мазовшан даже особым народом, на основании чего некоторые исследователи полагают, что этому автору были известны какие-то этноязыковые особенности, выделяющие это племя. X. Ловмяньский считал мазовшан вместе с дулебами, хорватами и велетами древнейшим славянским племенем.

Археологические материалы позволяют восстановить раннюю историю мазовшан, локализация которых в северо-восточной Польше, называемой Мазовией, не подлежит сомнению. Эти земли, как отмечалось выше, в эпоху великого переселения народов из-за крайне неблагоприятных условий были покинуты славянами. Какое-то время они оставались незаселенными или крайне слабо заселенными.

К VI–VII вв. относятся два памятника: небольшие могильники Менд-зиборув на левобережье Вислы и Непорент в низовьях Буга. Оба содержали бескурганные ямные трупоположения с глиняными урнами пражско-корчакского облика.^[769] По всей вероятности, эти захоронения оставлены небольшими группами славянских переселенцев, оторвавшимися от основного массива пражско-корчакских племен. На следующем этапе в Среднем Повисленье погребальных памятников снова нет^[770] — территория оставалась незаселённой.

Ситуация резко изменилась в последних веках I тыс. н. э., когда в Мазовии и смежных землях появляются курганы, при сооружении которых широко использовался камень. Такие курганы исследовались С. А. Дубинским и Р. Якимовичем в Цецели в междуречье Буга и Нарева.^[771] Одни из них имели каменный покров, уложенный в несколько ярусов, другие дополнительно — вымостки из камней в основаниях насыпей, в третьих — кладки из камней в середине их высоты. Все курганы содержали захоронения по обряду трупосожжения (в единичных насыпях открыты более поздние впускные трупоположения). Кремация умерших совершалась на стороне. Собранные с костра кальцинированные кости рассыпались на материке или помещались в насыпях. Все захоронения безынвентарные, в некоторых насыпях встречены фрагменты лепной, а в одной и гончарной керамики. В одном кургане рядом с сожжёнными костями обнаружен целый глиняный сосуд. В кургане 1 найден череп лошади. Датировка курганов затруднительна, на основании лепной посуды их относят обычно к последним векам I тыс. н. э.^[772] Подобные курганы раскапывались в том же регионе в Бациках Ближних.^[773]

Каменные курганы могли быть привнесены в Мазовию и Подляшье лишь с севера, из коренных земель ятвягов. Использование камня при устройстве погребальных сооружений в течение длительного времени было свойственно западнобалтским племенам и обусловлено какими-то языческими представлениями. Каменные курганы получили распространение в западнобалтском мире еще в I тыс. до н. э.^[774] В землях пруссов и галиндов они в I тыс. н э. трансформировались в грунтовые захоронения с поверхностными обозначениями из камней. Кладки или вымостки из камней устраивались пруссами над могилами до XIII–XIV вв. включительно. Ятвяжские племена в течение всего I тыс. н. э. продолжали сооружать каменные или каменно-земляные курганы (в некоторых местностях до конца XIII в.). На южной окраине ятвяжского ареала, там, где ят-вяги контактировали со славянами, хоронившими умерших на грунтовых могильниках, каменные курганы эволюционно сменяются каменными могилами. Применение камня для обозначения могил в ятвяжском крае было широко распространено в XI–XII вв., а в некоторых местах сохранилось до XVII в.^[775]

Подобная трансформация каменных курганов в каменные могилы имела место и в Мазовии. Обряд трупосожжения в каменных могилах в первых веках II тыс. н. э. постепенно вытесняется ингумациями, в которых встречено немало вещевых находок. На их основе Л. Раухут выделил три стадии эволюции каменных могильников, отчасти налегающих друг на друга: 1) XI — начало XII в.; 2) конец XI–XII в.; 3) вторая половина XII–XIII в.^[776]

О том, что каменные могильники были привнесены в Мазовию и Подляшье ятвягами, говорят особенности погребальной обрядности. Свыше 90 % мужских погребений первой хронологической стадии имели восточную ориентировку, и, наоборот, свыше 90 % синхронных женских были похоронены головами на запад. Положение умерших головой к востоку — обрядность, не свойственная славянскому этносу, и на территории его расселения встречается только там, где славяне встретились и контактировали с иноэтничными племенами. В Мазовецко-Подляшском регионе восточная ориентация погребенных, безусловно, восходит к ритуалу западнобалтского мира. В пользу этого свидетельствуют и вещевые материалы, сопровождающие такие захоронения. Так, в мужских погребениях с восточной ориентировкой встречены шпоры, кресала с кремнями, топоры, наконечники копий и стрел. Это явно неславянская особенность ритуала. В мужских трупоположениях с западной ориентировкой первой хронологической стадии таких вещей не встречено. Исключением является одно из погребений, обращенных головами на запад, в могильнике Блихово под Плоцком, где был найден топор. Однако, в отличие от обычных топоров, встречаемых в каменных могилах с восточной ориентировкой, это был боевой топор скандинавского происхождения. Очевидно, эта находка не племенной маркер, а показатель социального статуса погребенного — захоронен был не рядовой земледелец, а воин-дружинник.

Погребения в каменных могилах второй и третьей стадий не дают отчетливой картины подобной дифференциации. Находки шпор и кресал обнаружены как в погребениях с восточной ориентацией, так и в немногих мужских захоронениях, обращенных головами к западу, что является показателем начавшегося процесса ятвяжско-славянской метисации.

В женских погребениях каменных могильников Мазовии и Подляшья обычными становятся эсоконечные височные кольца, ожерелья из бус, серьги, перстни, железные ножи и глиняные пряслица. Это типично славянский набор погребальных инвентарей. В Мазовии и Подляшье эти находки в основном характерны для захоронений с западной ориентацией. Причем обычно в таких погребениях присутствует по четыре — шесть височных колец и ожерелья из одной — двух нитей разноцветных бус. В женских трупоположениях с восточной ориентировкой если подобные украшения и встречаются, то они состоят из единичных височных колец и бус.

В Мазовии параллельно с каменными могильниками функционировали грунтовые некрополи без каменных кладок, которые доминировали в южных районах. Вещевые инвентари и детали обрядности их не оставляют сомнений в славянской атрибуции этих памятников.

Рассмотренная ситуация даёт все основания полагать, что племенное образование мазовшан формировалось в условиях славяно-ятвяжского взаимодействия. В XII в. в условиях активизации военных набегов на западнобалтские земли со стороны Польши и Древней Руси (источниками документированы походы польских войск против ятвягов, сасов и галиндов под 1108, 1110, 1115, 1166 и 1192 годами и вторжения войск киевских и волынских князей в регионы ятвягов и галиндов под 1112 и 1113 годами) часть ятвягов мигрировала в северо-восточном направлении, достигнув Новгородской земли.^[777]

Помимо данных археологии, об участии балтского населения в генезисе мазовшан говорят материалы гидронимики. В Мазовецко-Подляшском регионе известно несколько десятков водных названий достоверно балтского происхождения. Регион балтских гидронимов простирается от р. Кшны до бассейна Бзуры, его центром, как утверждают лингвисты, была зона, примыкающая к месту слияния Нарева с Бугом и последнего с Вислой.^[778] Весьма вероятно, что этноним мазовшане производен от антропонима Мазо, известного у средневековых прусов и в Литве.

По всей вероятности, на начальной стадии становления польской народности мазовшане не были включены в этот этногенетический процесс. В XI в. Мазовия была отдельным полугосударственным образованием со своей княжеской династией. В следующем столетии она стала одной из провинций Польского государства, но в XIII–XIV вв. Мазовия вновь существует отдельно от остальной части Польши. Только в 1526 г., после прекращения княжеской линии Пястов, Мазовия окончательно вошла в состав Польши и мазовецкий диалект влился в польскую языковую общность.