Зарубинецкая культура

Обширные пространства Севернопричерноморских земель в латенское время были заселены скифами и продвигавшимися с востока сарматами. Более северные области Восточно-Европейской равнины принадлежали различным племенам балтской языковой группы. В последней трети III в. до н. э. в области, где соприкасались балтский и скифский ареалы, имело место вторжение племен поморской культуры и культуры подклёшевых погребений. Согласно положениям Ю. В. Кухаренко, которому принадлежит сводное исследование древностей зарубинецкой культуры, последняя сложилась в западной части Припятского Полесья в результате расселения здесь переселенцев из Повисленья — носителей культур поморской и подклёшевых погребений. Из бассейна Припяти зарубинецкая культура распространилась на восток в Среднее Поднепрвье и смежные земли Верхнего Поднепровья.^[168]

П. Н. Третьяков не согласился с Ю. В. Кухаренко, показав, что припятская группа зарубинецкой культуры не старше днепровской, поэтому начало последней не может возводиться к Полесью. Исследователь рассматривал формирование зарубинецкой культуры как синтез местных скифских и милоградских элементов с пришлыми с запада компонентами.^[169] Последующие изыскания показали, что это действительно было так.

Припятский регион, включающий среднее течение Припяти с низовьями Горыни, до расселения поморских племен был весьма слабо заселен носителями милоградской культуры (рис. 27). Анализ ранних погребений из зарубинецких могильников этой территории (Велемичи, Воронине Отвержичи и др.) показывает, что формирование рассматриваемой культуры здесь было в значительной степени результатом оседания пришлого населения с территории поморской культуры и культуры подклёшевых погребений. В захоронениях, датируемых находками расчлененных среднелатенских фибул рубежа III и II вв. до н. э., выявляются отчетливые следы повисленских культур. Определить этнос носителей зарубинецкой культуры Припятского региона по данным археологии не представляется возможным.

Рис. 27. Поднепровье и смежные области в период становления зарубинецкой культуры

а — памятники зарубинецкой культуры раннего этапа;

б — ареал культуры подклёшевых погребений;

в — места расселения носителей поморской культуры вне её основного ареала;

г — культуры балтских племён:

д — ареал скифской культуры.

1 — западнобалтских курганов;

2 — штрихованной керамики;

3 — днепро-двинская;

4 — юхновская;

5 — милоградская;

Формирование зарубинецкой культуры в Верхнеднепровском регионе, включающем области белорусского течения Днепра от устья Березины до Припяти и части бассейнов Ипути и Сожа, протекало в условиях взаимодействия местного населения, представленного милоградской культурой, с расселившимися здесь на рубеже III и II вв. до н. э. племенами культур поморской и подклёшевых погребений. Между милоградскими и зарубинецкими древностями этого региона наблюдается некоторая преемственность, свидетельствующая о том, что местное население не покинуло мест своего обитания при миграции более или менее крупных групп переселенцев из разных мест Повисленья. Племена милоградской культуры, судя по всем данным, которыми располагает наука, были одной из периферийных группировок древнего балтекого этноязыкового массива. Остается неясным, возобладали ли в процессе метисации пришлые этнические элементы или же переселенцы были ассимилированы балтами.

Среднеднепровский регион зарубинецкой культуры, охватывающий поречье Днепра с притоками от устья Десны до Тясмина, до оседания переселенцев из Повисленья был заселён племенами скифской лесостепной культуры. Здесь известно свыше сотни поселений и курганов V–III вв. до н. э., которые можно рассматривать как памятники скифов-пахарей Геродота.

Исследователи этих древностей неоднократно отмечали несомненную близость их с раннезарубинецкими материалами этого региона. Это проявляется во многих элементах культуры, в том числе в формах и орнаментации глиняной посуды, в однотипности орудий труда, в конструктивных деталях жилых и хозяйственных строений. В этой связи можно полагать, что местное скифское население вошло в состав носителей зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья. Здесь имел место синтез местной культуры с пришлой, результатом чего стали изменение обрядности и появление ранее неизвестных элементов материальной культуры. Миграция нового населения в Среднее Поднепровье шла с запада, с коренной территории распространения поморско-подклёшевых древностей в последних десятилетиях III в. до н. э.^[170]

Импульсом миграции части населения из Висленского региона в Поднепровье стала экспансия кельтов. Их появление в землях к северу от Карпат и последующее вторжение в области культуры подклёшевых погребений и привели в движение более или менее крупные группы населения Повисленья в восточном направлении. Параллельно отдельные, небольшие группы кельтов распространились и в землях Днестро-Днепровского междуречья. Здесь обнаружены не только отдельные находки кельтских бронзовых украшений, которые можно было бы интерпретировать как результат культурных контактов, но и комплексы, прямо свидетельствующие о проникновении отдельных групп кельтского населения далеко на восток. К таковым относятся вещевой комплекс с латенскими фибулами из Залесья близ устья Припяти; латенские фибулы, обнаруженные у с. Липлява на левом берегу Днепра; бронзовое литое изображение человеческой головы из с. Пекари на Днепре, сопоставимое с масками кельтских богов.^[171] Вообще можно заметить, что обычай широкого употребления фибул был воспринят зарубинецким населением явно от кельтов. Кельтское начало имеют и отдельные формы зарубинецкой керамики. Часть кельтов появилась в ареале становления зарубинецкой культуры, по-видимому, в составе переселенцев с Вислы. Вместе с тем миграция кельтов в правобережные области Среднего Поднепровья исходила также, нужно полагать, из далекой Адриатики, о чем говорят находки в зарубинецких памятниках фибул с восьмёркообразной ножкой.^[172]

Все три региона зарубинецкой культуры (рис. 28) объединяют общие элементы, очевидно, отражающие этнокультурное единство переселенцев из Повисленья. Это проявляется в однообразии погребальной обрядности и чернолощеной керамики, в широком употреблении фибул, имеющих латенские прототипы. Включение в состав складывающегося зарубинецкого населения местных жителей, принадлежащих к разным этнокультурным группам, придало каждому региону свои особенности. Это проявляется и в домостроительстве, и в керамических материалах, и в украшениях. Есть некоторые отличия и в погребальной обрядности, в частности в Среднеднепровском регионе имеются чуждые зарубинецкой культуре захоронения по обряду ингумации, в которых следует видеть субстратное наследие скифского ритуала.

Рис. 28. Зарубинецкая культура в начале нашей эры

а — памятники зарубинецкой культуры;

б — памятники пшеворской культуры;

в — сарматские памятники I в. н. э.;

г — позднескифские городища;

д — ареал балтов.

Скорее всего, миграция в Днепровские земли протекала небольшими группами из разных областей поморской культуры и культуры подклёшевых погребений. В составе переселенцев были и иноплеменники, о чем свидетельствуют отдельные ясторфские элементы, зафиксированные в некоторых зарубинецких памятниках.

Зарубинецкой культуре свойственны неукрепленные поселения площадью от 0,1 до 2 га (из 4–12 жилищ), устраиваемые на невысоких местах — останцах пойм или на надпойменных террасах. Имеются случаи использования старых городищ. С середины I в до н. э. среднеднепровские поселения в связи с появлением поблизости сарматов стали укрепляться земляными валами и рвами, склоны их эскарпировались, на валах сооружались бревенчатые частоколы.

Припятскому региону характерны жилые полуземляночные строения (опускались в грунт до 1 м). В Среднем Поднепровье доминировали жилища каркасно-плетневой конструкции (с обмазкой глиной) и опущенным в грунт полом до 0,3–0,5 м. На верхнем Днепре сооружались наземные дома столбовой конструкции. Все эти жилища имели подквадратную в плане форму и размеры от 12 до 20 кв. м. Крыши были двускатными с покрытием из соломы, иногда с глиной. Отапливались жилища открытыми очагами, окольцованными обычно камнями или глиняными вальками. Располагались очаги посередине построек или около одной из их стен.

Все зарубинецкие могильники бескурганные. Господствовал обряд кремации умерших на стороне. Остатки трупосожжений собирались и ссыпались на дно могильных ям или же помещались в глиняные сосуды-урны, которые ставились в ямы. В Припятском Полесье и на среднем Днепре преобладали ямные (безурновые) захоронения (около 90 %), в Верхнеднепровском регионе встречены исключительно урновые. Погребальный инвентарь небогат и однообразен. Это в основном глиняная посуда (горшки, миски, кружки), реже предметы личного убора и украшения (фибулы, булавки, браслеты, перстни, бусы), еще реже встречаются орудия труда.

В Среднем Поднепровье около половины исследованных раскопками погребений содержали кости домашних животных (свинья, овца, корова) — остатки положенной в могилы ритуальной пищи. Это, бесспорно, наследие ритуала местного скифского населения. В V–III вв. до н. э. напутственная пища помещалась скифами этого региона почти во все могилы.^[173] В Припятском и Верхнеднепровском регионах зафиксированы лишь единичные случаи зарубинецких захоронений с костями животных.

Глиняная посуда зарубинецкой культуры членится на лощеную с черной или темно-коричневой поверхностью и нелощеную со светло-коричневой поверхностью. Первая была столовой и ритуальной посудой, вторая предназначалась для приготовления пищи и хранения продовольственных припасов. Обнаружены и сосуды с шероховатой («хроповатой») поверхностью, привнесенные из Висленского региона.

Наиболее многочисленную группу составляют горшки и корчаги, широко распространены были и миски разных типов (полусферические, округлоплечие, ребристые). В Среднем Поднепровье нередкой находкой являются еще конические крышки, оканчивающиеся высокой полой ручкой. Такие крышки имели широкое хождение среди скифского населения в IV–III вв. до н. э. и зарубинецким населением унаследованы от скифов. Есть среди зарубинецких древностей и глиняные сковородки — круглые диски диаметром 14–26 см и толщиной около 1 см, которые использовались для выпечки лепёшек.

Железные изделия представлены в коллекциях из памятников зарубинецкой культуры ножами с прямыми и горбатыми спинками; небольшими слабо изогнутыми серпами с черенками для деревянных ручек; короткими косами латенского типа, предназначенными для покоса трав; топорами; рыболовными крючками и однотипными острогами; единичными долотами, зубилами, сверлом и лошкарями. Из бытовых предметов обычны шилья, иглы с ушками, луновидные бритвы с петлеообразной ручкой.

На всех поселениях и в ряде захоронений встречены глиняные пряслица — биконические и уплощенные усеченноконические. Нередки также глиняные рыболовные грузила, точильные камни и зернотерки. Предметы вооружения немногочисленны — железные наконечники копий, дротиков и стрел. Единичными экземплярами представлены удила и шпоры с шишечками на концах, имеющие аналогии в латенском мире.

Из предметов убранства наибольшее бытование получили бронзовые, реже железные фибулы нескольких типов (латенские, провинциально-римские, глазчатые). Реже встречаются металлические одежные булавки с кольцевыми, спиральными или гвоздевидными головками; дротовые браслеты с заостренными, расширяющимися или фигурными концами; спиральные браслеты; бронзовые трапециевидные привески; проволочные кольца, среди которых, по-видимому, есть височные; бронзовые бусы и другое.

Хозяйственная деятельнось зарубинецкого населения прежде всего была связана с земледелием. Пашни обрабатывались деревянными ралами простейшего устройства. Одно из таких орудий найдено в торфянике около д. Каплановичи на р. Лани, левом притоке Припяти. Оно было изготовлено из цельной части дуба: часть ствола стала ползуном, которым рыхлилась земля, а из сука изготовлен плоский в профиле грядиль. Общая длина орудия 2,5 м, длина ползуна около 0,6 м.^[174] Такие ралы известны в скифских древностях Поднепровья. Они использовались для вспашки легких почв в поймах или на надпойменных террасах. Тягловой силой были лошадь или вол. Системой землепользования был перелог, о чем говорит состав злаковых растений (просо, ячмень, мягкая и карликовая пшеница) и сопутствующих им сорняков. Судя по отпечаткам, фиксируемым на зарубинецкой глиняной посуде, имели распространение еще репа, лен и конопля. В северных областях зарубинецкой территории земледелие, очевидно, было подсечным.

Стадо состояло из свиней, крупного и мелкого рогатого скота и лошадей. На поселениях встречены еще кости собаки. Охотились, судя по костным остаткам, на лосей, оленей, кабанов, зубров, реже медведей и косулю. Большое место, нужно полагать, занимала охота на пушных зверей. Рыбная ловля и собирательство имели подсобное значение.

В зарубинецком ареале получили развитие железоделательное, кузнечное и бронзолитейное ремесла. Железо получали из болотных (луговых) руд посредством плавки в глинобитных горнах. На раннем этапе железо, судя по находкам шлаков, производилось почти на каждом поселении. Позднее возникли специальные поселки, специализировавшиеся на железоделании. Один из них исследовался в Лютеже в Среднем Поднепровье. Открыты остатки 15 горнов, из которых три — пять функционировали одновременно, производя за сезон до 100 кг железа.^[175]

В кузнечном деле использовалось низкосортное кричное железо. Более высокого уровня достигло это ремесло в южной части Среднего Поднепровья, где кузнецы знали сталь. Специалисты считают, что ее получение восходит к скифам. Вместе с тем там же выявлены технологические приемы («пакетирование» изделий, цементация лезвий с последующей закалкой), свидетельствующие о восприятии зарубинецкими кузнецами кельтской (латенской) железообработки.^[176]

Бронзолитейное ремесло основывалось на привозном металле (из античной периферии). Плавили его в тиглях в домашних очагах. Изделия изготавливались с применением проковки, протяжки и чеканки. Производство глиняной посуды не вышло за рамки домашнего производства, хотя при формовке сосудов и использовался гончарный круг ручного типа. Обжигали высушенные сосуды на кострах. Поверхность их выглаживалась и полировалась костяными, глиняными или кожаными лощилами. Для получения чернолощеной посуды применялся метод обвара — нагретый сосуд погружался в теплый мучной раствор. Занималось зарубинецкое население также деревообработкой, ткачеством, обработкой кожи и мехов, костерезным ремеслом.

Торговые контакты зарубинецкие племена поддерживали прежде всего с греческими городами Северного Причерноморья и скифо-сарматским миром. Из привозных предметов самыми многочисленными являются греческие амфоры, их фрагменты обнаружены на всех исследованных раскопками поселениях Среднего Поднепровья. Бусы — круглые пастовые, синего или жёлтого цвета, с глазками III–I вв. до н. э. и мелкие стеклянные, синие, зеленые или желтые, цилиндрической или дисковидной формы — распространялись из античных городов по всему зарубинецкому ареалу. Из Нижнего Поднепровья в Среднеднепровский регион поступали округлые серьги из бронзовой проволоки; от сарматов — бронзовые литые кольца с выступами-шишечками, которые в сарматской среде имели культово-магическое значение. В нескольких пунктах территории зарубинецкой культуры найдены античные монеты, а в Субботове на Тясмине — скарабей из египетского фаянса.

Поддерживало зарубинецкое население контакты и с кельтским миром. Их свидетельствами являются находки бронзовых колец с шишечками, подвесок-амулетов и шпор латенского типа, фибулы «орнавасского» типа из Велемичей и бронзового ведерка из Субботова. Исследователи зарубинецких древностей считают, что импульсы из латенского мира поступали сюда постоянно.

Многие исследователи рассматривали зарубинецкую культуру как славянскую. Мысль о славянстве населения, оставившего среднеднепровские поля погребений, к которым принадлежат зарубинецкая и черняховская культуры, была высказана ещё в начале XX в. В. В. Хвойко и получила широкое распространение в историко-археологической литературе, хотя она и не имела серьёзных обоснований. Такие крупные исследователи, как Л. Нидерле и А. А. Спицын, не раз замечали, что конкретные данные для определения этноса населения зарубинецкой культуры в распоряжении науки отсутствуют. А. А. Спицын связывал эту культуру со скифами.^[177] Высказывались и иные точки зрения относительно этнической принадлежности зарубинецкой культуры, ее относили то к германцам, то к бастарнам, то к кельтам.

Собственно археологическим методом — ретроспективным — обосновать славянскую атрибуцию носителей зарубинецких древностей не представляется возможным. Отсутствуют и письменные свидетельства, которые могли бы помочь решить этот вопрос. Венедов, упоминаемых в произведениях Плиния, Тацита и Птолемея, связать с зарубинецкими племенами никак невозможно, хотя такие попытки предпринимались неоднократно. К тому же данные Птолемея относятся ко II в. н. э., когда зарубинецкая культура (в рассматриваемом классическом виде) перестала функционировать, потомки ее носителей рассеялись на обширных территориях среди разных этнокультурных групп. Относящаяся к следующему столетию Певтингерова карта локализует венедов никак не в Поднепровье.

Версия о германской атрибуции зарубинецкого населения ныне может быть решительно отвергнута. Некогда она покоилась на предположении о том, что носители поморской культуры, заложившие вместе с племенами культуры подклёшевых погребений основу зарубинецкой культуры, принадлежали к германскому этносу. Однако в настоящее время очевидно, что поморская культура не имеет отношения к этногенезу германцев. Это было периферийное диалектное образование на западной окраине древнего балтского ареала.

Нет никаких оснований и для отождествления носителей зарубинецких древностей с бастарнами. Деметрий из Каллатиса (последние десятилетия III в. до н. э.) локализует этот этнос в Нижнем Подунавье. В первой половине II в. до н. э. бастарны совершили несколько военных походов на Балканы, которые описаны Титом Ливием и Орозием. Позднее они упоминаются многими авторами. Наиболее информативные сведения о бастарнах содержатся в «Географии» греческого географа и историка Страбона, написанной во второй половине I в. до н. э. — первых десятилетиях нашей эры. При характеристике земель северо-западного Причерноморья называются и бастарны, одно из племенных подразделений которых — певкины — локализуется в низовьях Днестра. В настоящее время определена и археологическая культура бастарнов — это поянешты-лукашевская, распространенная в основном в междуречье Днестра и Серета.^[178] Основу её заложили переселившиеся сюда из региона Одера — Нейсе племена ясторфской культуры при взаимодействии с нижнедунайским населением — гетами. В междуречье Одера и Нейсе выявлена особая группа ясторфской культуры — губинская. Археологически прослеживается, что на рубеже III и II столетий до н. э. часть этого населения продвинулась вдоль северных и восточных склонов Карпат и осела в регионе Днестра — Серета.

Поскольку в сложении трех основных групп зарубинецкой культуры приняли участие переселенцы из Повисленья, то этнос зарубинецких племён может быть обусловлен прежде всего языковой принадлежностью висленского населения. Выше носители культуры подклёшевых погребений определены как ранние славяне, находящиеся в стадии становления. Население же поморской культуры отнесено к периферийной группе западных балтов, близкой к формирующимся славянам. В этой связи следует допустить, что носители зарубинецкой культуры в языковом отношении были близки и славянам, и западным балтам, может быть, образуя отдельную диалектную группу, занимавшую промежуточное положение между праславянским языком и окраинными западно-балтскими говорами.

Такие переходные диалектные образования в древности, несомненно, существовали. В раннем средневековье таким племенным образованием, судя по изысканиям польского лингвиста Я. Отрембского, были ятвяги.^[179] Позднее в силу исторической ситуации значительная часть ятвягов влилась в состав польской народности, ятвяги, заселявшие регион среднего течения Немана, стали литовцами. Подобная судьба была и у зарубинецкого населения.

Около середины I в. н. э. воинственные сарматы заселяют южные земли Среднего Поднепровья и создают опасную ситуацию для оседлого земледельческого населения зарубинецкой культуры. Последнее вынуждено было покинуть эти области. Более или менее крупными группами зарубинецкое население переселяется на север, оседая в Подесенье, и на запад, осваивая регион верхнего течения Южного Буга. Сохранялось зарубинецкое население в течение второй половины I и во II в. н. э. лишь в северных регионах Среднего Поднепровья. При этом культура зарубинецкого населения здесь претерпела существенные изменения. Распространяются новые, не обусловленные внутренним развитием культурные элементы, что можно объяснить лишь притоком со стороны нового населения. На смену характерной зарубинецкой керамике приходят грубые лепные сосуды, среди которых немалую часть составляют формы, свойственные пшеворской культуре, получают хождение среднеевропейские фибулы (глазчатые и слабопрофилированные с высоким премником). Приток сюда пришлых групп населения из пшеворского ареала представляется несомненным. Меняется при этом и топография поселений, и характер домостроительства, а прежние могильники прекращают функционировать.

Результатом этих транформаций стало образование двух культурных групп позднезарубинецкого или, вернее, постзарубинецкого облика — типа Лютежа в киевском правобережье и типа Картамышева — Терновки в восточном лесостепном Поднепровье и смежных землях бассейна Северского Донца.^[180] Древности типа Лютежа во многом продолжали традиции классической зарубинецкой культуры. Основные формы горшков имеют прототипы в зарубинецкой керамике, полуземляночные жилища отчетливо восходят к зарубинецкому домостроительству. Однако стены построек теперь не обмазывались глиной, получают распространение и срубные дома с опущенным в грунт полом. Появляются единичные полуземлянки с центральным опорным столбом, поддерживающим кровлю.

Керамика древностей типа Картамышева — Терновки содержит немало форм, восходящих к зарубинецкой керамике, но вместе с тем появляются мискообразные лощеные сосуды с зигзаговидным профилем и прочерченным зигзаговым узором, явно привнесенные носителями пшеворской культуры. Близость к пшеворской керамике обнаруживают и некоторые груболепные сосуды. Обычай орнаментировать лощеные горшки узором из меандров и свастики также принадлежит к характерным пшеворским. В рассматриваемом регионе Поднепровья есть отдельные памятники, непосредственно свидетельствующие о переселении групп населения из Повисленья. Таковым, в частности, является погребение у с. Пересыпки близ Путивля.^[181]

Погребальные памятники древностей типа Лютежа и Картамышева — Терновки пока не выявлены. Датируются они в целом второй половиной I–II в. н. э.

Зарубинецкое население появляется в I в. н. э. в верхней части бассейна Южного Буга. В середине этого столетия здесь наблюдаются заметное увеличение населения и культурная трансформация, что объяснимо лишь инфильтрацией в этот регион носителей пшеворских древностей. Формы лощеной и грубой посуды Побужья в общих чертах продолжали традиции керамики зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья, но вместе с тем широкое распространение получают сосуды, бесспорно, пшеворского происхождения. Жилищами служили полуземлянки со срубными стенами. Могильники этого региона продолжали зарубинецкие традиции, но появились и новые особенности, не свойственные зарубинецкой культуре, — обычай класть вещи в погребальный костёр; помещение в одной могильной яме остатков нескольких трупосожжений; обычай ставить глиняные сосуды поверх кальцинированных костей. Е. В. Максимов, детально проанализировавший обрядность и инвентарь могильника Рахны, заключает, что памятник, бесспорно, отражает процесс взаимодействия зарубинецкого населения с пшеворским.^[182]

Распространение пшеворского населения на Южный Буг и в Среднее Поднепровье исходило с территории Волыни и Верхнего Поднестровья. Здесь пшеворская культура получила распространение в конце латенского периода. В раннеримское время количество пшеворских поселений заметно возрастает и наблюдаются некоторые изменения в культурном развитии этого края. Если раньше домостроительство и керамический материал имели собственно пшеворский облик, то в раннеримское время наряду с пшеворскими сосудами появляются горшки, сопоставимые с зарубинецкими. Кроме того, пшеворские племена Верхнего Поднестровья и Волыни позаимствовали от соседей — носителей липицкой культуры — гончарную керамику, которая в небольшом количестве обнаружена на всех пшеворских памятниках. Липицкие влияния проявляются и в погребальных памятниках Поднестровья. В результате с середины I в. н. э. пшеворские древности Волыни и Верхнего Поднестровья приобретают черты, несколько отличающие их от материалов пшеворской культуры Повисленья. В этой связи Д. Н. Козак выделяет рассматриваемые памятники в специфическую группу, названную волынско-подольской.^[183]

Из этого региона пшеворское население распространяется частично на юг, в Среднее Поднестровье, где наблюдается смешение культурных элементов пшеворского облика с местными поянешты-лукашевскими и дакийскими,^[184] а более значительные группы пшеворского населения расселяются в верховьях Южнобугского бассейна и в Среднем Поднепровье, где смешиваются с зарубинецкими племенами. С пшеворским расселенем, по-видимому, связано и возникновение во II в. н. э. крупных железоделательных центров, выявленных около г. Умань в Черкасской обл. и у с. Курган Житомирской обл., которые по всем своим параметрам сопоставимы с пшеворскими центрами, известными на территории Польши.^[185]

В расселении пшеворского населения на Южном Буте и в Среднем Поднепровье следует видеть славянизацию носителей зарубинецких и позднезарубинецких древностей. Можно полагать, что во II в. н. э. в Верхнем Поднестровье, на Волыни, в верхнем течении бассейна Южного Буга и в Киевском Поднепровье проживал и, может быть, доминировал славянский этнос.

Совсем иная ситуация складывалась в более северных землях. В середине I в. н. э. зарубинецкое население полностью оставило Припятское Полесье и, продвигаясь в северо-восточном направлении, заселило земли бассейна Десны. Высказано мнение о том, что оставление зарубинецкими племенами Припятского региона обусловлено климатическими изменениями, имевшими место в это время,^[186] с чем нельзя не согласиться. Вместе с тем не исключено, что эта миграция была вызвана натиском пшеворского населения на восток, осваивавшего лесостепное междуречье Днестра и Днепра.

В Подесенье носители зарубинецкой культуры стали проникать с I в. до н. э. При этом местное балтское население, представленное юхновскими древностями, не покидало мест своего обитания. В результате взаимодействия пришлых групп населения с аборигенами здесь складывается метисная культура, названная исследователями почепской.^[187] В конце I в. н. э. фиксируется мощный прилив нового зарубинецкого населения, преимущественно из Припятского региона. Заметно увеличивается число поселений, отмечается значительный рост их размеров (теперь площади селищ достигают 15–20 га). Миграция зарубинецкого населения затронула и южные районы Смоленского Поднепровья, где на базе днепро-двинской культуры складывается культура типа среднего слоя Тушемли.^[188]

Однако у нас нет оснований для предположения, что распространение зарубинецкого населения в Подесенье и южные районы Смоленщины как-то изменило этноязыковой облик аборигенов этих территорий. Местное население принадлежав к балтскому языковому массиву, и близкие им по языку переселенцы, по всей вероятности, растворились в его массиве.

Во II–III вв. носители почепской культуры из Подесенья расселяются в бассейне верхней Оки. В результате здесь широко распространяется керамика с черной и светло-коричневой лощеной поверхностью, по формам и фактуре теснейшим образом связанная с посудой деснинского населения. В условиях внутрирегионального взаимодействия почепского населения с местным, принадлежащим к днепровским балтам, формируется мощинская культура, носители которой отождествляются с Coldas Иордана и голядью русских летописей.^[189]

Потомки зарубинецкого населения в регионе севернее устья Березины и Сожа представлены еще слабо изученными памятниками типа Кистени — Чечерск. Керамика их в основном продолжает зарубинецкие традиции типа позднего Чаплина. Одновременно присутствуют некоторые приемы (расчесы на поверхности сосудов, наносимые щепкой или гребнем), которые могли возникнуть только в результате взаимодействия с племенами культуры штрихованной керамики.^[190] Во II в. н. э. какая-то часть носителей древностей типа Кистени — Чечерск расселяется в Среднем Поднепровье, где они эволюционируются в древности типа Грини — Вовки,^[191] которые не имеют местных корней. Памятники этого типа немногочисленны и известны разрозненно в устье Припяти, на Десне выше Снови, в устье Трубежа. Эти древности исследователи считают предкиевскими, результатом развития которых стало формирование киевской культуры. Достаточно очевидно, что её истоки находятся в балтских землях Верхнего Поднепровья, и этническая принадлежность её носителей в этой связи должна определяться как балтская. Наличие в памятниках киевской культуры высоких ребристых мисок и встречаемость вторично пережженных черепков в погребениях, что имеет параллели в пшеворских или пшеворско-зарубинецких материалах, думается, не может быть определяющим в этнической атрибуции.

Памятники киевской культуры известны в северных районах Среднего Поднепровья в непосредственном соседстве с Черняховскими, а также на нижней и средней Десне и несколькими изолированными группами в могилевском течении Днепра и лесостепном междуречье Днепра и Северского Донца.^[192] В начале средневековья племена киевской культуры, с одной стороны, приняли непосредственное участие в сложении колочинских древностей Верхнего Поднепровья, которые определяются как дославянские, балтские, с другой — стали одним из компонентов в становлении пеньковской культуры. Последнее никак не может быть основанием для предположения о славянстве рассматриваемых племен, поскольку хорошо известно, что средневековый славянский мир включил в себя множество иноэтничных образований.

В левобережной части лесного и лесостепного Поднепровья, а также в Верхнеокском бассейне, то есть на всей территории расселения постзарубинецких племен (ареалы почепской, мощинской и киевской культур), среди доминирующих водных названий общебалтского и восточнобалтского облика встречаются гидронимы западнобалтских типов.^[193] Наличие на этой территории мощного слоя западнобалтского (прусско-ятвяжско-галиндского) происхождения, замечает В. Н. Топоров, не подлежит сомнению.^[194] Его появление здесь может быть объяснено только инфильтрацией в восточнобалтскую среду зарубинецкого населения, отдаленные предки которого вышли из окраины западнобалтского ареала.

Носителей киевской культуры можно предположительно идентифицировать с голтескифами Иордана. Они были родственны голяди Верхнеокского региона и сохранили ее имя в своем этнониме, но обитали в землях Скифии (отсюда и этноним). Не исключено участие в этногенезе носителей киевских древностей и ираноязычных потомков скифов. Во всяком случае, скифский этнический компонент в населении среднеднепровского региона зарубинецкой культуры представляется несомненным.