Вместо заключения

Красный конь стучит подковой,
Обжигая сердце мне.

Б. Окуджава

Когда книга лежит на столе в виде пачки машинописных листов, то делается особенно заметно, сколько из того, о чем намеревался сказать, осталось невысказанным. Уже не говоря о том, что рассматриваемые события ограничены вполне определенной территорией, [138] куда входили лишь европейские и в очень малой степени азиатские степи, Кавказ, а также страны древних цивилизаций Передней Азии. За рамками изложения остаются Индия, Западная Европа, вся восточная часть Азиатского материка и Африка.

Это же касается всех событий, пусть самых ярких и впечатляющих, в плане названной темы, которые выходят за хронологические рамки — IV — середины I тысячелетия до н. э. И даже исходя из этих ограничений, многие темы оказались незатронутыми, так как они требуют специального рассмотрения. Прежде всего это вопросы, связанные с культом коня и его жертвоприношениями. Их следует рассматривать на базе глубокого исследования идеологических представлений различных племен и народов.

Подход к изменению с течением времени стиля и манеры изображения коня и всадника, излюбленных мотивов в древнем искусстве, также был рассмотрен в самых общих чертах, так как одно перечисление (я не говорю уже о сопоставлении) образов и сюжетов могло бы занять многие страницы. Что же говорить об иконографии изображений, их анализе, рассмотрении их с точки зрения знакового характера искусства и многом другом.

Хотелось бы обозреть и другие страницы истории человечества, которые были тесно связаны с конем. Это и освоение глубин степей в эпоху пастушеского скотоводства, и первые крупнейшие передвижения индоевропейцев, и переход к кочевому скотоводству, и мощный натиск неукротимых всадников на Переднюю Азию, Дунай и на Восток, вплоть до Юго-Восточной Азии.

Почему же для нас остается таким дорогим свидетелем конь — соратник и ближайший друг человека за последние 4000 лет его истории? Ведь, вторя Гейне, мы можем сказать: «век иной — иные кони...» Человек, оседлав этого, совсем «иного» коня, стремительно и неудержимо осваивает новые, доселе жившие лишь в мечтах, сказке и мифе пространства. И все же в этом неукротимом движении необходимо оглянуться и вспомнить о начале стремительного полета — о первой радости преодоленного, подчинившегося человеческой воле пространства. [139]