Глава 5. Цивилизация в долине Инда

Как в предыдущей, так и в последующих главах употребляется термин «халколитический». Он довольно часто, хотя и не всегда точно, используется авторами работ по археологии Индостана, употребляясь применительно к общинам, использующим в основном каменные орудия и для которых медные или бронзовые изделия являются редкостью, или, реже, к общинам, использующим медь и бронзу в сочетании с каменными орудиями, которые играют важную, но вспомогательную роль. Этот термин можно использовать в качестве рабочего; другой вариант, например «прометаллический», навряд ли лучше и точнее как по смыслу, так и по формулировке.

О периоде халколита в горных районах Белуджистана и в долине Инда написано много, поэтому будет достаточно дать лишь краткое обобщение. Хотелось бы при этом отметить, что все даты до второй половины 3-го тысячелетия до н. э. должны восприниматься как имеющие большую долю погрешности^[84].

В 4-м и 3-м тысячелетиях до н. э., если не раньше, там, где Иранское плоскогорье соединяется с долиной Инда, образовался настоящий «муравейник», состоящий из племен и сельских общин, которые при всех своих различиях находились примерно на одной ступени как по уровню жизни, так и по технике изготовления орудий труда. Каждая община на месте своего обитания жила на том уровне культуры, какой ей позволяла суровая окружающая среда. Со временем и по мере распространения от одного района к другому совершенствовалась керамика. К 3000 г. до н. э. она была достаточно хорошего качества, выполненная в основном на гончарном круге, хорошо обожженная, тонкостенная, с красивым расписным орнаментом, изображавшим как геометрические фигуры, так и фантастические узоры. Изделия, будучи индивидуализированными, с другой стороны, подтверждают культурное родство местных общин с общинами, проживающими на Иранском плоскогорье. Из каменных орудий преобладали простые пластины, выполненные из кремнистого известняка; понемногу начинали использовать медь и бронзу как в качестве орудий, так и в качестве украшений. Племена находились в контакте как между собой, так и с окружающим миром, но большинство вело оседлый образ жизни^[85]. Они занимались земледелием, используя воду, получаемую в результате разливов Инда для орошения^[86], а также скотоводством – дети пасли небольшие стада домашних животных на склонах близлежащих холмов. Более тесной интеграции, как политической, так и культурной, мешала окружающая среда.

Факторы, определявшие направление развития и жизнедеятельности этих горных племен, отличались от тех, которые лежали в основе развития небольших, отделенных друг от друга невысокими горами государств Древней Греции. На формирование древнегреческой цивилизации большое влияние оказала возможность налаживания внутренних связей морем. Это позволяло формировать сплоченную общность людей, готовую противостоять проникновению заморских «варваров», их языку и обычаям. Горные районы Белуджистана соприкасались с Аравийским морем только в своей самой южной оконечности, поэтому жизненно важная возможность контактов по морю между населяющими их племенами и общинами отсутствовала. Только подножия гор соприкасались с долиной Инда, и бассейн как этой реки, так и ее притоков служил внутренней водной артерией, пригодной для связей и контактов. Эти два фактора – наличие горных массивов с одной стороны Инда и выход к океану в самом конце долины – были причиной довольно неожиданного перехода на новую ступень культуры, соответствующую более высокому уровню развития – индской цивилизации, произошедшему несколько ранее 2500 г. до н. э.

Рис. 19. Центры индской цивилизации (не показан Аламгирпур или Уклина, располагавшийся в 960 км к востоку от Мохенджо-Даро)

Еще проведенные в 1921 г. исследования показали, что речь идет о самой большой по охвату территории цивилизации из существовавших до древнегреческой и древнеримской. Она включала в себя города Хараппа в Пенджабе и Мохенджо-Даро в Синде, расположенные на территории до 2,5 километра в поперечнике, и простиралась на 1600 километров с севера на юг от Рупара у холмов Симлы до Суткаген-Дора на побережье Аравийского моря. Но это еще не все. Исследования последних десяти лет показали, что эта цивилизация достигала на востоке верховья Джамны в расположенном в 30 километрах от Мирута населенном пункте Уклина^[87], а на юге распространялась на полуостров Катхиявар^[88] и далее до района впадения Нармады и Тапти в Камбейский залив. Именно здесь в 900 километрах от Мохенджо-Даро в поселениях Мехгам, Телод и Бхагатрав в 1957 г. были найдены остатки керамики, относящиеся к индской цивилизации, и именно этот район является ее южным пределом. Именно выход индской цивилизации на побережье Аравийского моря изменил, как уже отмечалось, ареал ее распространения и придал прибрежному району особо важную роль и значение в ее развитии и контактах, оказавших воздействие на ее формирование. Именно в подобном контексте и хотелось бы вкратце остановиться на этих проблемах.

Но сначала несколько слов о главных городах индской цивилизации, показывающих ее важные характерные черты. Раскопки в Хараппе, и особенно в Мохенджо-Даро, дают представление об этих городах как во время расцвета, так и упадка. Строительство здесь велось по четкому, заранее разработанному плану. Строения планировались прямоугольными блоками 380 на 90 метров и были отделены друг от друга широкими улицами, прилегавшими к ним мелкими улочками и переулками. Дома и улицы имели четко спланированную сточную систему для отвода дождевой воды. До сих пор не обнаружен план единой системы защитных сооружений от наводнений, однако возможно, что обнаруженная древняя насыпь выполняла эти функции и относится к рассматриваемому нами времени. Правда, полученная недавно информация о том, что город Лотхал на полуострове Катхиявар, расположенный на берегу и имевший характерную для прибрежных городов Индии планировку, после разрушительного наводнения был обнесен защитным валом, оказалась ошибочной. Но с другой стороны, и Хараппа, и Мохенджо-Даро сосредотачивались на холмах и состояли из нижнего города и цитадели, имеющую важнейшее значение и состоящую из защитного вала, платформы и стены из сырцовых кирпичей, облицованной снаружи кладкой из обожженных кирпичей. Вся конструкция достигала высоты 18 – 20 метров; на ней располагались культовые сооружения и залы для собраний. В цитадели Мохенджо-Даро были также размещены главный городской рынок и хранилище, имевшие большое значение для нормальной жизни города, и поэтому привлекавшие повышенное внимание со стороны тех, кто городом управлял. В Хараппе, о которой мы меньше знаем, аналогичные хранилища располагались в нижнем городе – между цитаделью и рекой. Правители городов, если судить по похожим на дворцы жилищам, в которых они, видимо, жили, придерживались светского образа правления, хотя и могли пользоваться религиозными атрибутами. Руководствуясь соображениями благотворительности или в силу дальновидности, они старались поддерживать непривычно высокий для того времени общий уровень жизни^[89], причем власть была достаточно сильной, чтобы этот уровень сохранить. В этом смысле отличие от Древнего Египта, где власть фараона обожествлялась и ни о какой более или менее свободной для граждан жизни, включая возможность высказывать свое мнение, не было и речи, весьма существенно. Что касается сравнения с Месопотамией, то этот вопрос мы рассмотрим в ближайшее время.

Рис. 20. Предположительный первоначальный план Мохенджо-Даро

Каким было влияние этих крупнейших городов в более широком смысле слова, можно лишь предполагать^[90]. Они расположены на расстоянии 650 километров друг от друга; находящаяся между ними часть долины Инда, расположенная напротив Сулеймановых гор и района Багги, сужается, на этом основании можно сказать, что эта территория находилась под влиянием обоих городов. Оба города расположены на территории одного речного бассейна и обладают безусловной общностью культуры, которая характерна для всей территории в ареале распространения индской цивилизации^[91] В формировании единой цивилизации на такой обширной территории прослеживается тенденция к имперскому способу правления, в данном случае с двумя столицами, образующими как бы двуединую метрополию: примеры империи Кушан^[92], правления завоевателей-мусульман^[93], империи Великих Моголов (XVI – XVIII вв.) показывают, что это вообще характерно для такой огромной страны, как Индия. В любом случае можно считать, что индская цивилизация совершила крупнейший по территориальному охвату политический эксперимент из осуществленных когда-либо до возникновения Римской империи.

Рис. 21. Мохенджо-Даро: цитадель

Однако, помимо политического значения, индская цивилизация представляет собой уникальное явление как культурная общность – и вопрос о ее происхождении и судьбе заслуживает самого пристального внимания.

В какой степени индская цивилизация является продуктом местного развития и в какой – результатом влияния извне? С учетом того, что она имела тенденцию распространяться вдоль побережья, можно предположить, что источником влияния для нее была Месопотамия. Действительно, цивилизация в Месопотамии существовала за несколько столетий до появления первых свидетельств существования индской. Кроме того, у них есть много общего в городском укладе: высокий уровень жизни «среднего класса» горожан, высокий уровень гражданского сознания; последнее, правда, подтверждено только источниками в Месопотамии, так как на территории, принадлежавшей индской цивилизации, таких источников не обнаружено. Есть основания полагать, что житель Мохенджо-Даро по своим интересам и образу жизни мало чем отличался от своего современника в шумерском городе Ур. Но качество городской планировки и прекрасная система водоснабжения и канализации говорят о более высоком уровне гражданской культуры в Мохенджо-Даро. Действительно, в долине Инда мы не встречаем тех величественных храмов, которые были бы сопоставимы с месопотамскими, как и аналога поражающих своей необычностью «царских гробниц», обнаруженных Л. Вулли. Но нам вообще не удалось обнаружить захоронений правителей или представителей правящего класса в долине Инда, и мы не можем сказать, как эти захоронения выглядят, если они вообще существуют. У нас также нет образцов искусства резьбы по дереву того времени, и лишь по работам индийских мастеров более позднего времени мы можем себе представить степень утраты. Правда, к счастью, сохранились миниатюрные изображения животных на знаменитых стеатитовых печатях – в Месопотамии нет местного аналога подобным изделиям^[94].

Рис. 22. Хараппа: цитадель

В целом можно сказать, что сходные черты двух цивилизаций носят общий характер и не выражаются в тех или иных деталях. Что касается сравнения в политической области, то здесь нет даже сходства в общих чертах: если для индской цивилизации была характерна известная государственная целостность, то в Месопотамии существует ряд городов-государств. Можно даже предположить, что образование в 2400 г. режима имперского типа в Аккаде произошло под влиянием политических тенденций индской цивилизации, которая в то время, судя по торговым контактам, находилась в периоде своего расцвета.

Однако если сравнивать конкретные образцы двух культур, то разница будет очевидна. Нет никаких оснований утверждать, что керамика, орудия труда и оружие, характерные для индской цивилизации, имеют зарубежные корни. Керамические изделия схожи скорее с теми, что производились деревенскими общинами в горах Белуджистана, нежели с теми, что делались в Шумере. Тонкие, даже хрупкие ножи и копья, а также плоские топоры, выполненные из меди и бронзы с очень незначительным содержанием олова, существенно отличаются от образцов, распространенных в то время в Иране и Месопотамии. Нерасшифрованная система письма времен цивилизации в долине Инда не имеет аналогов в мире. Два крупнейших города индской цивилизации, как, впрочем, и ряд более мелких, были застроены из обожженного кирпича^[95], в то время как в Месопотамии обожженный кирпич применялся крайне редко: постройки делались из необожженного кирпича или просто из глины.

Хотелось бы отметить одну интересную деталь, связанную с Мохенджо-Даро. Две раньше других сделанные постройки в цитадели – городское хранилище и одна из башен около юго-восточной оконечности цитадели – были выполнены из обожженного кирпича, но внутри укреплены деревянными деталями, что соответствует технике постройки из кирпича и дерева, но совершенно чуждо технике постройки из обожженного кирпича. Под влиянием индийского климата деревянные детали вскоре пришли в негодность, и потребовалось укрепить сооружение при помощи кирпича. Этот урок был усвоен, и впоследствии строили только из обожженного кирпича. Можно предположить, что мастер, делавший первоначальную постройку, был иностранец, знакомый с техникой строительства, характерной для более сухого климата, и незнакомый с местными условиями. Это может рассматриваться как пример привнесенного влияния извне, однако только археологический материал может показать его масштаб, если таковое вообще имело место.

Подводя итоги сравнения двух цивилизаций, можно сказать, что с учетом того, что при известном общем сходстве наличествуют существенные отличия в деталях, нет никаких оснований утверждать, что индская цивилизация возникла в результате неожиданной или постепенной и всеобъемлющей колонизации со стороны Шумера. Мы должны искать внутренние источники и причины возникновения цивилизации в долине Инда. Однако это не означает, что Месопотамия не оказала на этот процесс никакого воздействия. Месопотамия не «изобрела» жизнь в городах^[96], но именно Месопотамия дала миру законченную и оформленную цивилизацию с налаженной системой учета и контроля, систематизации и хранения всей необходимой информации, – другими словами, она дала идею цивилизации. Благодаря Месопотамии идея цивилизации носилась в воздухе на Ближнем Востоке в 4-м тысячелетии до н. э., а как я уже говорил, у идеи есть крылья. Археологи, будучи заняты поиском материальных свидетельств и доказательств, недооценивают те невидимые, неуловимые, но безусловно существующие способы и формы распространения идей, которые намного более важны, чем найденная монета и черепок керамики. Таким образом, из Месопотамии идея цивилизации по легкодоступным сухопутным маршрутам достигла Египта, где, с учетом местной специфики, были восприняты идея письменности и определенные архитектурные приемы. Можно с уверенностью сказать, что идея целостной цивилизации, всегда включающей в себя письменность, достигла из Месопотамии индийского побережья и далее по легкодоступным водным маршрутам, а также, возможно, и сухопутным, достигла долины Инда, где была воспринята в соответствии с местными условиями и традициями. Предположение о том, что сложнейшая и гигантская по масштабу и новизне идея развивающейся от простого к сложному высокоразвитой эволюционной цивилизации возникала на каждой из трех столь легкодоступных для взаимного контакта территориях в течение пяти-шести столетий спонтанно и независимо друг от друга, слишком абсурдно, чтобы его рассматривать всерьез.

Рис. 23. Образцы керамики, относящейся к поздней фазе индской цивилизации, найденные в Хараппе

В этой связи хотелось бы отметить, что в городском плане Ура (возникшем в XIX в. до н. э.) прямоугольные блоки застроек сочетались с извилистыми главными улицами^[97], явно унаследованными от той поры, когда Ур был небольшим поселением деревенского типа, и подтверждающими, что он превратился в крупный город постепенно, в результате эволюционного развития, учась, так сказать, по ходу развития. В то же время возведение и развитие Мохенджо-Даро, как представляется, происходило, когда идея гражданской культуры была хорошо известна, а она могла быть заимствована только у более старшей по возрасту и искушенной в этом вопросе Месопотамии.

Рис. 24. Орудия из бронзы и меди, обнаруженные в Мохенджо-Даро

Но идея может пустить корни только на подходящей и подготовленной почве. К середине 3-го тысячелетия до н. э. в долине Инда происходило, и, вероятно, очень стремительно, что-то очень важное. Тогда или несколько ранее некоторые общины, проживающие в горах Белуджистана, решились на эксперимент. Кем были вожди, увлекшие за собой, пусть и с сомнениями, людей на покрытую джунглями дикую равнину, мы никогда не узнаем, как не узнаем и мотивов, их побудивших. Это были смелые люди, истинные первопроходцы, а не изгои, выброшенные из горных районов. Для некоторых, а возможно, для многих из них это оказалось невыполнимой задачей, приведшей их к гибели. Как бы ни были несовершенны наши знания, мы имеем достаточно свидетельств того, что в долине Инда обнаружены остатки именно тех небольших поселений, на смену которым пришла возникшая на их основе полномасштабная цивилизация. Например, в Кот-Диджи, в 24 километрах от Хайрпура и в 40 километрах от Мохенджо-Даро, во время раскопок в 1957 г. был обнаружен не относящийся к индской цивилизации город с окруженной каменной стеной цитаделью с прямоугольными башнями, выполненными из камня, а также кирпича и глины. Сверху город покрыт слоем, образовавшимся из продуктов горения, относящимся примерно к 2100 г. до н. э.^[98]; поверх этого слоя было построено неукрепленное поселение с характерными для индской цивилизации чертами. Керамика старого города-крепости была частично сопоставима с образцами, найденными в 1964 г. под укреплениями в Хараппе, и уже содержали в себе черты хараппской культуры, которые были либо где-то позаимствованы, либо просто предвосхитили некоторые черты хараппской культуры.

Попытки освоения долины осуществлялись, как представляется, спорадически и неравномерно, одна неудача следовала за другой, пока наконец не появился лидер, более решительный, дальновидный и удачливый, чем другие, в конце концов добившийся успеха. Для того чтобы оценить его качества, равно как и его соратников и преемников, следует более внимательно рассмотреть те проблемы, с которыми ему пришлось столкнуться.

Из благоприятных факторов следует, безусловно, отметить тот, что долина находилась в бассейне огромной реки и благодаря ее ежегодным разливам постоянно возобновлялись запасы содержащегося в почве вдоль берегов реки аллювия, использовавшегося в качестве удобрения. Прибрежные заросли и болота кишели слонами, тиграми, буйволами, носорогами и крокодилами, прекрасно выполненные изображения которых мы видим на уже упоминавшихся стеатитовых печатях. Сами реки были полны рыбы, которая и сейчас кормит расположенные на берегу деревни; ее ловили и крючком, и сетью, изображения рыбы – один из наиболее часто встречающихся письменных символов долины Инда. Эти же реки представляли собой транспортные артерии, ведущие, с одной стороны, к Аравийскому морю и далее к Персидскому заливу, а с другой стороны – к богатым древесиной Гималаям. По этим же и непосредственно к ним прилегающим маршрутам поступали в долину Инда, преодолевая порой большие расстояния, металлы и драгоценные камни^[99]. Таким же образом осуществлялся обмен идеями, причем с невиданной до этого легкостью и в беспрецедентных масштабах. Действительно, по сравнению с горными районами, с их скудной почвой, недостатком воды и ограниченным пространством, долина открывала поистине необъятные перспективы.

Но была и другая сторона медали. Ежегодные разливы рек, вызываемые таянием снегов в горах, приносят не только удобрения, но и серьезные разрушения, особенно если не приняты упреждающие меры. Есть основания полагать, что обычные разливы чередовались с серьезными наводнениями, вызванными геоморфологическими причинами, что подлежит дальнейшему исследованию. В таких сложных условиях требовалась постоянная готовность и координация действий, как в отношении строительства и совершенствования оросительной системы, так и всего хозяйства находящегося на берегу города, естественным следствием чего были учет и контроль и известное хозяйственное однообразие. Изобильная и одновременно суровая окружающая среда с самого начала требовала, чтобы люди, составлявшие живущее здесь сообщество, обладали силой духа, дисциплинированностью, были многочисленны и имели творчески мыслящих и незаурядных руководителей. В противном случае они погибли бы задолго до того, как такой крупный город, подобный Мохенджо-Даро, являющийся памятником их труду и стойкости, возводился.

Достижение быстрого успеха, таким образом, являлось необходимым предварительным условием существования и развития основных центров индской цивилизации. Однако быстрый успех имел, возможно, и отрицательные последствия. Уклад жизни индской цивилизации часто упрекают в монотонности и однообразии, сохранявшихся от столетия к столетию. Одна из причин существования такого мнения состоит в недостаточном осмыслении и анализе результатов раскопок, что было до недавнего времени характерно для археологических работ на местах городов индской цивилизации. Однако доля истины в таком мнении есть: излишние благодушие и самодовольство, вполне вероятно, мешали движению вперед. Наши весьма неполные знания по этому вопросу не позволяют говорить о том, что индская цивилизация была нацелена на постоянное стремление к новым социальным и культурным высотам. Они скорее говорят о том, что эта цивилизация была рассчитана на хладнокровное и невозмутимое в течение столетий осуществляемое взаимодействие с окружающей природной средой: как для ее использования, так и для борьбы с ней. При помощи своеобразной оросительной системы, которая сейчас погребена под пластами пород, образовавшихся в результате пересыхания части Инда, как можно предположить, выращивались продовольственные культуры и хлопок; было довольно значительно развитое скотоводство; а судя по печатям и оттискам, а также другим предметам, обнаруженным в городах Месопотамии, жители долины Инда торговали со своими соседями из стран Персидского залива, расположенных на протяжении 1300 километров вдоль его побережья. Возможно, дополнительные штрихи к этой картине могут добавить обнаруженные клинописные тексты Древней Вавилонии.

Согласно надписям на глиняных табличках, обнаруженных в Уре, который во времена правления династии Ларса^[100] являлся главным портом, через который грузы по водным маршрутам попадали в Месопотамию, мореплаватели, возвращавшиеся из Телмуна, или Дилмуна, – можно почти наверняка утверждать, что так назывался остров Бахрейн в Персидском заливе, – продавали часть своих товаров в храме богини Нингал, среди которых было золото, серебро, большое количество меди, ляпис-лазурь, бусы из камня, гребни и другие изделия из слоновой кости, косметика, некоторые виды дерева и, возможно, жемчуг («рыбий глаз»). Но в то время Телмун являлся в основном центром посреднической торговли, где приезжавшие из Ура торговцы обменивали по бартеру свой товар на товар, привезенный из Маккана и Мелухи, – что стоит за этими названиями, можно только предполагать. Однако такая практика имела место не всегда. Как стало известно, во времена правления царя Саргона в Аккаде^[101] суда, прибывавшие из Мелухи, Маккана и Телмуна, причаливали к берегу в гавани, находившейся рядом с Уром; откуда же отправлялись обратно. По крайней мере, часть торговых операций велась с ними напрямую, и Телмун в этом случае играл роль перевалочного пункта, а не торгового посредника. Позднее, во время правления третьей династии Ура^[102], торговля с Макканом и Телмуном по-прежнему сохранялась, в то время как прямой торговли с Мелухой уже не было, хотя оттуда продолжали поступать медь, камень, дерево, изделия из слоновой кости и некоторые виды животных. Позднее, во времена правления династии Ларса, Телмун монополизировал роль торгового посредника; а где-то в период падения династии Ларса и упадка династии Хаммурапи Телмун утратил связь с центрами добывающей отрасли и источниками товарных поставок Маккана. Эта постепенно угасающая торговля указывает на то, в какой географической последовательности располагались Телмун, Маккан и Мелуха от Месопотамии. Если к этому добавить, что из Мелухи поставлялись слоновая кость, дерево и медь, вполне возможно, что под этим названием скрывается один из городов цивилизации в долине Инда, поскольку на охватываемой ею территории располагались леса, водились слоны и имелись запасы меди (в Раджастхане). Это подтверждается и археологическим материалом. Обработка слоновой кости являлась одним из ремесел, характерных для индской цивилизации; одна из жертв последней для Мохенджо-Даро резни была убита в тот момент, когда пыталась унести бивень слона. Раскопки в Месопотамии показали, что больше всего предметов индской цивилизации было обнаружено в слое, относящемся к правлению династии Саргонов, когда велась прямая торговля с Мелухой; в слое же, относящемся к правлению династии Ларса, когда прямая торговля не велась, этих предметов меньше. С учетом на протяжении многих столетий традиционно развитой в Древней Индии морской торговли можно представить себе, как многочисленные суда, перевозящие дерево, металл и слоновую кость (а почему также и не обезьян и павлинов, которых часто изображали в своих работах индийские мастера?), выходили из индийских портов, как в период расцвета индской цивилизации, так и позднее, во времена длительного периода ее постепенного угасания. Последнее выражалось как в уровне жизни людей, так и в общем уровне общества в целом, так как упадок сопровождался сокращением внешних связей как по географическому охвату, так и по общему объему. И сохранившиеся исторические источники, и археологические данные подтверждают данное предположение.

Эти факты согласуются и с результатами раскопок, проведенных недавно датской экспедицией во главе с д-ром П.В. Глобом на острове Бахрейн. Древнее поселение располагалось в северной части острова в районе Рас-аль-Калаа, где имеются источники особенно хорошей пресной воды. В ходе раскопок был обнаружен город качественно выполненной, но очень простой застройки, что говорит о том, что это было исключительно местом для торговли и оказания различных услуг. Ряд предметов указывал на связь города с Месопотамией и индской цивилизацией, особенно крупные стеатитовые печати с выпуклой и обработанной тыльной стороной и проделанными отверстиями для ношения^[103], напоминавшие индские. Поскольку во время раскопок было найдено всего пять таких печатей, можно предположить, что они вряд ли местного изготовления. На них изображены как животные, так и другие предметы – бык с короткими рогами и головой, слегка повернутой в одну сторону, квадратная решетка, чем-то напоминающая ясли для корма домашних животных, – все это хоть и напоминает хараппскую культуру, но не идентично образцам среднего периода индской цивилизации, для которой круглые печати вообще были исключением. Они больше напоминают круглые печати, которые время от времени находят в Уре и других городах Месопотамии; эти печати также были явно не местного происхождения. На некоторых печатях обнаружены символы индской письменности, по которым можно догадываться, откуда происходили их владельцы. Таким образом, печати типа найденных в Бахрейне и Уре нельзя отнести ни к тем, которые использовались в городах, расположенных во внутренних районах долины Инда, таких, как Мохенджо-Даро, ни к происходящим из Шумера. Скорее мы должны связывать их с очагами начинающей просматриваться прибрежной культуры, формировавшейся вдоль морского побережья от Камбейского залива до входа в Персидский залив (скажем, остров Файлака)^[104]. Для того чтобы отличать их от печатей индской цивилизации, я дал им название «печати побережья Персидского залива». На одной из них случайно сохранилось точное обозначение года, что соответствует 1923 г. до н. э.

Каким образом индская цивилизация завершила свое существование? Очевидно, что основные города, составлявшие ее сердцевину, пришли в упадок и постепенно вымерли, но насколько всеобъемлющим и всеохватывающим был упадок и насколько резким было падение, невозможно охарактеризовать лишь общими словами. Можно предположить, что упадок столь развитого и занимающего столь большую территорию общества происходил в различных местах по-разному; то же самое можно сказать о прекращении существования самой цивилизации или ее возрождении в новых формах. Что же касается Мохенджо-Даро, то здесь картина достаточно ясна: упадок был длительным, конец – катастрофическим.

Сначала об упадке. Раскопки более поздних слоев Мохенджо-Даро повсеместно показывают ухудшение как уровня культуры, так и уровня жизни в целом. Стены и полы зданий становились более ветхими, старые здания разделялись внутренними перегородками, и даже внутренние дворики, игравшие в жилище основную роль, разделялись, причем весьма неаккуратно. Крохотные домишки вырастали на развалинах пришедших в негодность общественных зданий и выходили на улицы, чего раньше не наблюдалось. То, что это продолжалось довольно долго, видно на следующем примере. Уровень основных зданий, примыкающих к северной части центрального хранилища со стороны цитадели на 6 метров, ниже сегодняшнего уровня равнины и на 3,6 метра ниже минимального уровня воды в самые засушливые периоды. Продвигаясь к этому уровню во время раскопок 1950 г., я последовательно прокапывал целый ряд строений, расположенных выше уровня цитадели и кирпичного фундамента примыкавшего к ней хранилища. Здания, расположенные в нижних слоях, были довольно хорошего качества, а по мере удаления от хранилища и цитадели, то есть в более поздних слоях, здания, причем как изнутри, так и извне, становились все более ветхими. Здания, обнаруженные на самой вершине холма на слое обломков и развалин, находятся на расстоянии минимум 12 метров от обнаруженного основания холма. В пересчете на время это означает несколько веков.

Какой бы точки зрения ни придерживаться относительно трактовки этого процесса, следует учитывать два следующих важных момента. Первый состоит в том, что в силу ежегодных разливов Инда уровень суши, охватываемый разливами, постоянно поднимается, а соответственно и поднимается уровень воды. Сегодня район Мохенджо-Даро может существовать лишь благодаря регулярному выделению средств на создание защитных сооружений и плотин. Соответственно уже во времена строительства города на затапливаемой рекой равнине значительные средства вкладывались в возведение защитных сооружений. Однако и они время от времени разрушались полноводной рекой, к тому же ситуация усугублялась тем, что помимо ежегодных разливов происходили разливы и наводнения, вызванные движениями земной коры, которые изменили нормальное направление течения в низовьях реки Синд^[105]. Поэтому дома приходилось строить на безопасных возвышенностях, а не поверх слоя, нанесенного разливом, или же на платформах из глины и кирпича (такого же подхода придерживались при строительстве Лотхала, расположенного на прибрежной равнине полуострова Катхиявар). Люди, которым постоянно приходилось бороться с враждебной стихией, постепенно изматывались и в конце концов просто устали, что часто происходит с человеческими сообществами, находящимися под постоянным воздействием стресса. В совокупности эти причины и привели к быстрому упадку города.

Другой момент заключался в следующем. На строительство в Мохенджо-Даро ушли миллионы хорошо обожженных кирпичей. Миллионы тонн дерева были использованы для их обжига. Следствием этого стало обезлесивание близлежащих территорий, несмотря на возможности доставки древесины из районов верхнего течения Инда. Высаживание сельскохозяйственных культур являлось лишь частичной компенсацией ущерба; в результате это привело к уменьшению испарения влаги и сокращению количества осадков. А если на это накладывались ослабление энергии и дисциплины и ненадлежащий уход за ирригационно-защитными сооружениями, то общий упадок мог быть очень существенным. Пустыня подступала все ближе. Мохенджо-Даро, попросту говоря, в силу ли лености или излишнего рвения, разрушал ту среду, в которой жил. Город начал умирать задолго до того, как последовал завершающий удар.

Этот завершающий удар описывался довольно часто, и ввиду того, что он представлял собой весьма эффектное зрелище, его значение было переоценено. Это несомненный факт. В самой верхней части города были найдены скелеты мужчин, женщин и детей со следами колотых и резаных ран от топоров и мечей. Скелеты были обнаружены в скорченном положении, в каком они оказались после падения. Захватчики бросили тела – город после захвата был им больше не нужен. Это момент смерти Мохенджо-Даро.

Что же это означает с исторической точки зрения? Я однажды рискнул сделать предположение, которое, возможно, верное. По общему мнению, и это, по-моему, правильно, по своему характеру индская цивилизация является неарийской. По имеющимся сведениям, она существовала в первой половине 2-го тысячелетия до н. э., а как многими признается, проникновение ариев относится к середине того же тысячелетия, что и отражено в «Ригведе». В тексте говорится об осаде ариями обнесенных стенами крепостей, населенных местными жителями. В то время всего несколько городов имели укрепления, крупнейшими из которых были Хараппа, Мохенджо-Даро. Есть искушение связать эти два обстоятельства и считать разрушителями Мохенджо-Даро, этих героических кочевников-варваров, чуждых городской жизни. Возможно, что упоминаемое в «Ригведе» название Хариюпия в связи с описываемым сражением соответствует Хараппе. Но все это только предположения: красочные, возможно важные, но не доказанные. Не следует забывать, что на сегодняшний день Мохенджо-Даро является единственным местом, где были обнаружены свидетельства грандиозной резни после захвата города^[106].

Что пришло на смену индской цивилизации? На основании исторических источников, собранных в Северной Индии, считается, что время жизни Будды датируется 500 г. до н. э. Если считать, что в центральных районах долины Инда цивилизация завершала свое существование в течение примерно ста лет и этот процесс закончился к 1600 г. до н. э., то получается, что у нас отсутствуют какие бы то ни было исторические источники, говорящие о том, что происходило в течение тысячи лет после этого, исключая романтические описания этого времени в древнеиндийских эпосах. К счастью, индийские археологи за последнее время пролили свет на это темное время своими исследованиями как на севере, так и на западе Индостана.

Следует подчеркнуть, что в северных районах были найдены образцы керамики, характерной для бронзового и железного веков, именуемой «серой расписной керамикой» – СРК. Эта очень важная для нашего исследования керамика датируется 1000 – 500 гг. до н. э. Более подробно об этом виде керамики говорилось в главе 2. Образцы СРК были обнаружены в ряде центров индской цивилизации, и в каждом случае между слоем с образцами хараппской культуры и расположенным над ним слоем с образцами СРК существовал определенный интервал. Таким образом относительно северных районов осталось прояснить период с 1600-го по 1000 г. до н. э.; работа в этом направлении активно ведется, и до появления результатов исследований какие-либо подробные обсуждения этой темы были бы преждевременны.

Вкратце ситуация выглядит следующим образом. В ряде местонахождений индской цивилизации были обнаружены предметы более поздних культур. В Хараппе обнаружены остатки домов, построенных на скорую руку из ранее использованного кирпича, расположенные в более позднем слое в сравнении с основными строениями этого центра индской цивилизации. Также обнаружены захоронения, причем вместе с останками людей были найдены образцы керамики хорошего качества, но явно не местного происхождения. Это захоронение, принадлежащее явно пришельцам, называется «могильник X». Культура, характерная для этого могильника, была также обнаружена только в двух местах^[107], и о ней известно очень мало, помимо того что она отделена от культуры индской цивилизации определенным временным интервалом. В Чанху-Даро, расположенном в 130 километрах от Мохенджо-Даро, была обнаружена культура, следовавшая за последней фазой хараппской культуры и появившаяся, когда последняя находилась уже в состоянии явного упадка; эта культура, привнесенная сюда поселенцами, была более низкого уровня, чем позднехараппская, и носила название «Джхукар» по имени другого места ее распространения, находившегося в Синде. Носители джхукарской культуры изготовляли более грубую и простую керамику по сравнению с хараппской, а также использовали круглые печати, которые по типу и по оттиску напоминали печати, распространенные в Северном Иране и на Кавказе. Джхукарская культура появилась около века спустя после хараппской, но говорить о преемственности нет оснований. Через некоторое время новые поселенцы принесли с собой культуру, называемую «джхангарской»^[108], пришедшую на смену джхукарской. Когда именно произошла эта смена, сказать трудно, но совершенно очевидно падение уровня культуры в регионе в послехараппский период и то, что эта более низкая культура была связана с Ираном и Кавказом. Это предположение, очевидно, верно и для второй половины 2-го тысячелетия до н. э., что подтверждают обнаруженные могильники в Могхул-Гхундае в долине Жоб в Северном Белуджистане, внутри которых обнаружены чаша на тройной ножке, конская сбруя с колокольчиками, кольца и браслеты, напоминающие аналогичные предметы из «могильника Б» в Сиалке в Центральном Иране, датируемого примерно 1000 г. до н. э. С другой стороны, есть данные, что вышеупомянутые захоронения имеют значительно более позднюю датировку. Опять же к промежутку между 1200-м и 1000 гг. до н. э., по мнению Гейне-Гельдерна, следует отнести датировку знаменитого кинжала из бронзы, датируемого XII в. до н. э., который был найден в Форт-Манро в Сулеймановых горах, расположенных к западу от Инда, а также медный топор, найденный в долине Куррам на границе с Афганистаном. Он также считает, что оба эти предмета имеют западные корни^[109]. Эти и другие предметы однозначно западного (иранского и кавказского) происхождения, хотя часто с неопределенной датировкой, дают основание предполагать, что в течение ближайших веков после падения индской цивилизации осуществлялось проникновение чужеземцев в северо-западные районы Индии, возможно, таковым и явилось появление в Пенджабе ариев, пришедших из Ирана и Афганистана. Правда, это еще предстоит доказать.

Но если центральные районы долины Инда были подвержены деградации и переходу на более низкий уровень культуры после конца индской цивилизации, то города, расположенные на юге, на полуострове Катхиявар, возможно, вследствие того, что им удалось избежать контакта с ариями, не подверглись подобной участи. Имеющиеся в распоряжении материалы свидетельствуют о том, что картина здесь противоположна. Раскопки в Рангпуре показали, что за слоем микролитов без керамики шел слой с образцами халколитической культуры с некоторыми элементами хараппской, а затем уже следовали образцы культуры, называемой «позднехалколитической», вместе с образцами красно-желтой керамики, представлявшие собой органическое продолжение предыдущей фазы. Последняя фаза также содержала образцы черно-красной керамики, которые имели сходство с «мегалитической» керамикой Южной Индии. Образцы черно-красной керамики, о которой мы еще поговорим более подробно, обычно датируются самое раннее 1000 г. до н. э., а иногда и намного позже; она, безусловно, встречалась в небольших количествах вместе с образцами хараппской культуры в Лотхале, всего в 48 километрах к северо-востоку от Рангпура, а также в Роджди, в центральной части полуострова Катхиявар. Становится все более очевидно, что чем южнее располагались города, находившиеся в ареале распространения индской цивилизации, тем дольше сохранились они после гибели Мохенджо-Даро, и то, что в Рангпуре и Лотхале были обнаружены образцы керамики, типичные для южноиндийской мегалитической культуры более позднего времени, является весьма важным и показательным. Можно сделать важный вывод, что в Катхияваре культура индской цивилизации была не уничтожена, а преобразована в культуры, возникшие следом за ней; эти культуры восприняли различные формы хараппской керамики, и в результате эволюционного взаимодействия различных культур возникла высококачественная полированная красная керамика с орнаментом, который иногда был выполнен в традициях старой халколитической культуры.

Рис. 25. 1 – кинжал из бронзы, найденный в Форт-Манро в Сулеймановых горах; 2 – подтреугольный топор из меди, найденный в долине Куррам

Следует также отметить, что до появления хорошо известной «серой расписной керамики», которая датируется в северных районах нижним порогом того, что мы выше назвали темным временем^[110], в Хастинапуре, в той части долины Ганга, которая расположена в верхнем течении реки, располагалось поселение, в котором изготовляли грубую керамику цвета охры и изделия из меди. Между последним промыслом и СРК существовал временной интервал, и мы, таким образом, можем немного заполнить имеющийся пробел. Хоть на сегодняшний день это всего лишь предположение, не подтвержденное соответствующим материалом, но так или иначе индийские археологи начали наступление на темное время и с севера и с запада, причем на западном направлении успехи более очевидны. Поэтому можно предположить, что введенное мной понятие перестанет существовать еще до того, как будут напечатаны эти строки.