Введение

«Я — бич Божий»
Генрих V

«Я — англичанин, а значит, твой враг»
Thomas Hoccleve, the regement of princes

19 октября 1449 года торжествующая толпа открыла ворота Руана, столицы Нормандии, и под крики радости в город въехал король Франции — Карл VII, когда-то лишенный наследства дофин, а теперь «Победоносный король Карл». Руан был оккупирован англичанами на протяжении тридцати лет. Но не пройдет и года, как они будут изгнаны из всей Нормандии. Это был не только конец английского владычества в Нормандии, но и англо-французской двойной монархии. Еще это был конец мечты одного человека. Этим человеком был Генрих V, оставивший после своей смерти в 1422 году несчастливое наследство, пережить которое нам не удалось еще и сегодня.

Никто не может отрицать всей сложности отношений между французами и англосаксами. Известна и былая недоверчивость ко всем, кто говорит по-английски. Одной из первых, но немаловажных причин возникновения этой подозрительности стало поведение английских войск во второй половине Столетней войны, войны, которая продолжалась благодаря Генриху V. Можно [13] не сомневаться в том, что французские войска тоже вели себя не лучшим образом, но во Франции они были французами, а не оккупантами, говорящими на иностранном языке. Англичане завоевали северо-западную Францию, воспользовавшись гражданской войной. Ситуацию можно было бы сравнить с тем, как, если бы во времена Войны Роз французский король вступил в сговор с Йорками, оккупировал юго-восточную Англию и разместил в Лондоне французский гарнизон, при этом объявив себя наследником английского престола, превратив одновременно Кент в отдельное англо-французское княжество, конфисковав в нем и раздав французам более 500 поместий, поселив в Дувре более 10000 колонистов.^a) Забыть такое унижение и жестокости было бы трудно. У французов была цепкая память.

Генрих V является одним из героев Англии. Победитель при Азенкуре, он был возведен в идолы еще при жизни. Память о нем вдохновила Шекспира на написание одной из самых волнующих (если не сказать великих) пьес. Викторианцы считали его идеальным христианином. «Он был религиозен, чист помыслами, умерен в поведении, либерален, осторожен и просто великолепен, — сказал о нем епископ Стаббс, — милосерден, правдив, честен, не бросался словами, дальновиден в совете, благоразумен в суждениях, внешне скромен, великодушен в поступках, истинный англичанин». Уже [14] в нашем веке сэр Уинстон Черчилль назвал его «сиятельным королем».

Блестящий историк, специалист по английскому средневековью, покойный К. Б. Мак Ферлейн считал Генриха «величайшим из людей, кто когда-либо правил Англией». Его достижения были необыкновенными. У себя в стране он не только усмирил Уэльс, уничтожив Оуэн Глендоуэра, но и вернул раздираемому распрями королевству закон и порядок. За Ла-Маншем он завоевал одну треть Франции, женился на дочери французского короля и был признан наследником и регентом Франции. Столь велико обаяние этой личности, что не было такого историка, который не восхитился бы его гением и динамизмом и не закрыл бы глаза на некоторые его недостатки. Любую критику со стороны французских ученых их английские коллеги склонны приписывать англофобии.

Тем не менее, его завоевание Франции и притязание на престол сопровождалось грабежами, массовыми убийствами, поджогами и насилиями. По всей Англии шла бойкая распродажа французского добра. Все это было похоже на нормандское завоевание Англии, только наоборот, и длилось оно всего тридцать лет. Подобно Вильгельму the Bastard (незаконнорожденный), он захватил земли французской знати и роздал их своим солдатам.^b) На протяжении трех десятилетий английские торговцы, зачастую щеголявшие французскими [15] титулами, распродали не одну сотню французских поместий, начиная от мелких усадеб и кончая некоторыми крупными графствами. Однако жизнь их постоянно была в опасности, а благополучие зависело от английских стрелков. Он прогнал из своих замков не только французскую знать, но и лишил дома простых людей. Из завоеванных Генрихом V территорий бежали бесчисленные толпы французов всех классов и сословий. Когда его упрекнули в том, что во Франции он погубил столько христианских душ, он ответил: «Я — бич Божий, посланный людям Богом в наказание за их грехи».¹⁾

Несчастья, которым подвергли военные кампании Генриха французов, неоспоримы. В северо-западной Франции любой местный историк может показать вам город, замок, аббатство или церковь, разграбленную его солдатами. Жизнь в сельских районах превратилась в ночной кошмар. Когда англичане делали налеты на вражеские территории, они убивали все, что двигалось, уничтожали урожай и продовольствие, угоняли домашний скот, стремясь ослабить своего противника за счет доведения до голода гражданского населения. Положение на оккупированных землях было немногим лучше из-за вымогательства, которое проводили английские гарнизоны. Деревни были вынуждены платить непомерные дани провизией и вином, а также деньгами. В случае отказа следовали расправы, казни и поджоги.

Все же амбиции Генриха подогревались чем-то более сложным, чем простое стремление к завоеванию. В нем жила потребность доказать, что он был настоящим королем Англии. Отец его узурпировал трон и, как это показали Йорки во время Войны Роз, существовали другие кандидаты на английский престол с более [16] весомыми правами перед законом. Если бы он сумел реализовать мечту своего прапрадеда Эдуарда III — завоевать трон Франции, то в борьбе бы показал, что Бог подтверждает его право на английскую корону.

В девятнадцатом веке французские «патриотически настроенные» историки с однозначной суровостью относились к Столетней войне, давая столь же искаженный портрет Генриха V, как и английская миниатюра. В англосаксах пятнадцатого века они видели первых «бошей». В свою очередь, английские историки на этот ксенофобический взрыв отреагировали с неменьшим шовинизмом, который сочетался у них с холодным допущением объективности (хотя найдется немного авторов, которые в неменьшей степени позаботились бы о том, чтобы скрыть свою неприязнь ко всему французскому, чем это сделали высокочтимые Вили и Во в своем колоссальном труде об эпохе короля). Даже сегодня у англичан и французов на этот счет имеются разные суждения. Харрисс считает, что Генрих «понимал», что французская корона «могла надежно оставаться в руках только того человека, которого французы примут как короля в том смысле, как это понимают англичане... будь в его распоряжении годы, то он со своей энергичностью и везением мог бы придать развитию обеих наций новое направление точно также, как за короткое время ему удалось добиться определенной удачи в Англии».²⁾ Напротив, Эдуард Перруа приписывает успехи Генриха «его преждевременной смерти в самом расцвете его беспримерной славы, которая вознесла его так высоко, даже слишком высоко в глазах потомства». Он говорит также о его лицемерном фанатизме, двурушничестве, притворстве в соблюдении [17] законности и заглаживании обид, к которым он прибегал только для того, чтобы добиться своих целей». Таким образом, равновесие сохраняется.³⁾

В английских исследованиях, посвященных этому королю, в основном, игнорируются французские хронисты за некоторым исключением той дани, что была отдана ему уже после его смерти. Следует, однако, не забывать о том, что некоторые из их хроник были заимствованы друг у друга, а некоторые были сделаны уже годы спустя после смерти короля. Тем не менее, все они жили во время его правления (Жювеналю дез Юрсену, монаху из Сен-Дени, и Монстрелею в момент смерти короля было за тридцать) и разговаривали с теми людьми, которым довелось быть участниками описываемых ими событий. И если эти летописцы были настроены против короля, то английские историки, напротив, были лишены объективности к Генриху V. Обычно люди предпочитают в большей степени доверять свидетельствам оккупированных, а не оккупантов. Также и события во Франции 1940—1944 годов предпочитают рассматривать с точки зрения французов, а не немцев.

Английские историки отказываются воспринимать Столетнюю войну в пятнадцатом веке как конфликт между французами и англичанами. Свою точку зрения они аргументируют тем, что, если у англичан имелось развитое национальное чувство, то у французов отсутствовала единая общность людей, а были только отдельные группы, населявшие те или иные районы Франции. Несмотря на то, что Франция в те дни не воспринималась такой, какой она воспринимается сегодня, тем не менее идея французского государства все же существовала и выражалась фразой «честь цветка лилии». К [18] пятнадцатому веку национализм французов развился до такой степени, что своих соседей за проливом Ла-Манш они воспринимали как своих кровных врагов. Если сам Генрих не мыслил национальными категориями, для него вся Франция была «моим наследством», то его подчиненные, наоборот, мыслили именно этими категориями, отчего и родилась ксенофобия. Большая часть несчастий Франции этого периода была вызвана французами, но все же все французские хронисты едины в одном: их лютыми врагами были англичане. Если к тому времени, когда Генрих вторгся в их страну, французы обладали слабым чувством национального самосознания, то в борьбе с ним это чувство получило стремительное развитие. Короля они воспринимали именно так, как он и говорил: «Я — бич Божий», разве что считая его скорее бичом Дьявола, а не Бога. [19]

¹⁾ Kingsford (ed.), The First English Life of King Henry the Fifth, p. 131.

²⁾ Harriss (ed.), Henry V, pp. 209-10.

³⁾ Perroy, La Guerre de Cent Ans, pp. 204-5.

^a) Война Алой и Белой розы — война между двумя крупнейшими феодальными группировками в Англии: Ланкастерами и Йорками (в гербе Ланкастеров была алая роза, а в гербе Йорков — белая). Война длилась с 1455 по 1485 гг. Это было время наибольшего разгула феодального своеволия и беззакония в Англии. (Прим. ред.)

^b) Вильгельм I Завоеватель (1066—1087) — потомок викингов, герцог Нормандии. Он в 1066 году разгромил дружину короля англосаксов Гарольда и стал королем Англии; приступил к массовой конфискации земли у англосаксов и раздаче ее нормандским воинам. Параллельно шло закрепощение английских крестьян. (Прим. ред.)