Эпилог

«На протяжении всего времени войны, ведущейся между Англией и Францией
в течение этих сорока лет, едва я мог найти трех-четырех человек,
мнение которых совпадало бы в описании, как пал во Франции тот или иной город,
та или иная крепость, как была выиграна та или иная битва».

Епископ Реджинальд Пекок¹⁾

«Ибо ни один король не может завоевать великое королевство продолжительными осадами».

Сэр Джон Фастольф

15 апреля 1450 года в Форминьи, шесть месяцев спустя после взятия Руана французами под командованием одного из ветеранов Азенкура, английская армия была уничтожена. В отчаянной попытке спасти осажденные в Нормандии гарнизоны, она только что пересекла Ла-Манш; по иронии судьбы английские стрелки были выстроены в том же боевом порядке, как и при Азенкуре. В июне пал Кан. В августе Уильям Пастон написал: «В ту же среду поступило сообщение, что мы потеряли Шербур, теперь во всей Нормандии у нас не осталось ни пяди земли». Солдаты короля Карла двинулись на завоевание Гиени. Эта операция завершилась к осени 1451 года. Бордо капитулировал в июне. Последняя попытка англичан вернуть герцогство закончилась [374] позорным поражением при Кастильоне в 1453 году. Единственной французской территорией, которая еще оставалась в руках англичан, был Кале и Нормандские острова.

Ненависть к заморским оккупантам объединила французские провинции, заставив их забыть о своих местных распрях. Возрождение французского духа началось с Жанны д'Арк, после молниеносного взлета которой англичане уже не смогли осуществить ни одного завоевания. В 1435 году союз с ними разорвал Филипп Бургундский, признавший королем Франции и своим верховным правителем Карла VII. С тех пор последовали военные и дипломатические неудачи англичан. Их оккупационный режим, несмотря на то, что объединенной Франции потребовалось еще пятнадцать лет, чтобы изгнать их, был обречен. Их поражению также способствовала полевая артиллерия Франции, включая их пушки и ружья, которые были примитивными, но все же превосходили английские луки.

Однако причиной их поражения стала не только военная техника. Сломало их по-настоящему отсутствие денег. Общий доход Генриха VI в тот период составлял всего 30000 фунтов стерлингов, в то время, как содержание только его двора обходилось в 24000 фунтов в год. Пагубная практика его отца одалживать деньги была продолжена, вследствие чего долг короны возрос до 400000 фунтов. Естественно, что наличных денег на ведение военных операций не было. Нечем было платить даже небольшим полевым частям, не на что было содержать гарнизоны. Задержки с выплатой служили причиной мятежей, дезертирств, дальнейших грабежей французского населения. Корабли королевского флота были распроданы, а те, что уцелели, догнивали на [375] своих стоянках. Большинство английских крепостей на французской территории пришли в такой упадок, что защищать их стало невозможно. Все это произошло вследствие того, что программа заморского вторжения и иноземных завоеваний была предпринята без соответствующей финансовой поддержки, а расходы на ее осуществление вышли за пределы английских ресурсов.

Когда французская собственность была утрачена, в Англии начались громкие протесты, сводившиеся к тому, чтобы продолжать рассматривать Нормандию в качестве английской территории, а город Руан в качестве такого же английского города, как и Бордо. Трое главных министров Генриха VI были растерзаны толпой. Королевство охватила разнузданная анархия. Во время войны во Франции высокородные вельможи, а также мелкопоместное нетитулованное дворянство стали высоко профессиональными воинами. Вернувшись домой, они, в случае необходимости, были готовы применить опасное, отточенное за границей мастерство в своей стране, а если надо, то и друг против друга. События, получившие впоследствии название Войны Роз, начались в 1455 году. Теперь уже английские ветераны сражались не против французов, а друг с другом. В 1461 году Генрих VI был свергнут и десять лет спустя злодейски убит, всего менее, чем на три недели пережив своего единственного сына, убитого в Тьюксбери. Так закончилась узурпация Ланкастеров.

Все же Дом Ланкастеров мог бы пережить несостоятельность своего последнего короля, даже несмотря на его безумие, передавшееся ему по горькой иронии судьбы от деда Валуа, если бы не завещательный наказ «Ланкастерской Франции». Несмотря на гениальность, [376] амбиции Генриха V закончились полным провалом и дискредитацией его сына, гибелью своей династии.

Оглядываясь назад, на конец пятнадцатого века, Филипп де Коммин (не француз, а уроженец Фландрии) несмотря на то, что называет «короля Генриха умным, красивым и очень смелым», все же считает, что падение Дома Ланкастеров явилось результатом Божьего наказания за то, что тот сделал с Францией. Описывая судьбу династии, включая ее кузенов в лице Бофоров, Холландов, а также Йоркских родственников, он говорит:

«Все были убиты в баталиях. Их отцы и последователи грабили и обирали королевство Франции, владели большей его частью на протяжении многих лет. Но все они перебили друг друга... И все же люди говорят: «Бог не наказывает людей так, как делал это во времена детей Израилевых, и терпимо относится к порочным правителям и людям!» ... В конечном итоге, не существует владения, во всяком случае, достаточно сильного, где земля не оставалась бы в руках своего собственного народа. Как видно на примере Франции, где англичане на протяжении 400 лет удерживали значительную часть территории, но сейчас владеют только Кале да двумя небольшими замками, на содержание которых им требуется довольно много денег. Все остальное они растеряли быстрее, чем завоевывали, в день они теряли больше, чем приобретали за год».²⁾

Ясно, что у него не было никаких сомнений относительно того, что Ланкастерская Франция была обречена с самого начала.

В 1475 году из Кале во главе 12-тысячного отряда выехал Эдуард IV. Его сопровождали все английские пэры, которые были еще в состоянии вскарабкаться в [377] седло. Имевший когда-то титул графа Марча, он родился в Руане, где его отец служил наместником короля в Ланкастерской Франции. Английская армия уверенно продвигалась в направлении реки Соммы. По дороге, как и подобало традиции, они грабили, жгли и убивали. Но в отличие от Генриха V, Эдуард хорошо понимал, что не может себе позволить вести долгую завоевательную кампанию, кроме того, он, начавший полнеть, большой любитель женщин, был не в состоянии вынести продолжительную войну. Он позволил Людовику XI откупиться, получив с него 75000 золотых крон и годовые отчисления в сумме 50000. По мнению Коммина, никому не стоит удивляться, что Людовик согласился платить такие деньги, «вспомнив о тех неисчислимых бедствиях, которые англичане причинили этому королевству в недалеком прошлом». Как оказалось, это было последнее английское масштабное вторжение во Францию. Тем не менее, Коммин сообщает нам, что даже в девяностые годы пятнадцатого века французы все еще рассматривали своих соседей за Ла-Маншем как потенциальную угрозу:

«Вся английская знать, простолюдины и духовенство под предлогом вымышленных притязаний к этому королевству в любой момент готовы пойти против него войной, питая надежду поднажиться, ибо Бог уже позволял их предкам несколько раз одерживать здесь великие победы... они увезли в Англию огромную добычу и большое богатство, полученное как с бедняков, так и с господ Франции, которых они во множестве бросали в заточение».

В 1525 году, когда Франциск I потерпел поражение при Павии, Генрих VIII решил, что настал подходящий момент, чтобы заполучить назад Ланкастерскую [378] Францию. Кале был утрачен англичанами только в 1558 году.

На протяжении веков праздновала Франция изгнание англичан. До 1735 года освобождение Парижа в 1436 году отмечалось ежегодно. Этот праздник назывался «Процессия англичан». Ежегодно до 1792 года в Fete des Anglais (Празднование победы над англичанами) по городу Монтегю с триумфом проносили захваченный здесь в 1427 году штандарт графа Марча. Говорят, что дважды в год, вплоть до Французской революции, в каждой крупной церкви Франции служились благодарственные мессы в честь освобождения Шербура, произошедшего в 1450 году, и конца оккупации Нормандии. Говорят, что эта традиция сохранялась в некоторых приходах Котантена еще в девятнадцатом веке. Даже сегодня память о днях оккупации еще жива. В Мене, возле Лассая, фермеры еще упоминают о «времени англичан» (или, во всяком случае, делали это еще несколько лет назад). Дальше на запад, на памяти еще живущего населения, местные жители, переходя границу бывшего нормандского завоевания, говорили «пойти в Англию».

После Ватерлоо в 1815 году и после Седана в 1870, когда пришлось сдать Эльзас-Лотарингию, французы снова оказались в условиях иностранной оккупации. Это освежило древнюю, но не ставшую по прошествии веков менее горькой народную память о том, что пришлось пережить французскому населению под игом англичан. Культ Жанны д'Арк еще более способствовал увековечиванию былых страданий их предков в людских умах. Несомненно, что две мировые войны заставили как следует подзабыть Столетнюю войну. Но все же не будет большим преувеличением сказать, что, развязав [379] войну, Генрих V вырыл между Англией и Францией глубокую пропасть, которая по прошествии веков стала еще глубже.

Настоящим и самым долговечным памятником, оставленным после себя Генрихом V, является не та прекрасная часовня в Вестминстерском Аббатстве и не пьеса Шекспира, не легенда об Азенкуре и День Креспина (Crispin), не война Роз. После себя он оставил ту неприязнь и недоверие, что, к сожалению, слишком многие французы испытывают по отношению к тем, чьим родным языком является английский. Это наследие короля досталось нам, живущим в конце двадцатого столетия. Эту неприязнь усугубили другие люди и другие войны, но он был истинным ее основоположником. [380]

¹⁾ Commynes, op. cit., Vol. II, p. 256.

²⁾ ibid., Vol. II, p. 240.