Глава семнадцатая. Падение Мо.

«От этого оружия есть средство —
Нам жало голода дарует смерть».

Из работы Вегеция «Военное дело» (перевод XV века)

«В год 1422 видел я, как чужестранный король снискал себе славу
на нашем позоре и бесчестии, разжирел на награбленной у нас добыче,
с презрением взирал на наши подвиги и нашу доблесть».

Alain Chartier «Le quadrilogos infectif»

Генрих вышел из Кале почти сразу после высадки на берег. Было это в начале июня 1421 года. Первое, что он сделал, — послал подмогу на выручку отрезанному от внешнего мира герцогу Эксетеру в Париже. Значительно уменьшившуюся вследствие этого армию он повел в Монтрейль, который находился в 25 милях к югу, где намеревался провести совещание с герцогом Филиппом. Там король большую часть своих сил согласился направить в Шартр, чтобы облегчить положение осажденных бургундцев. Сам же он с горсткой воинов двинулся на Париж. Герцог Филипп верхом сопровождал его до Абвиля. По дороге, чтобы передохнуть и расслабиться, они устроили охоту на вепря. Можно не сомневаться, что это предложение исходило от герцога. [318] Эта идея не могла бы прийти Генриху во время военной кампании.

В Париж он вошел поздно вечером 4 июля. Он обнаружил, что герцог Эксетер более или менее владел ситуацией, однако был очень рад видеть его. Столице угрожал не только враг, находившийся вне ее пределов, внутри городских стен тоже не все было спокойно.

Много волнений причинял л'Иль Адам. Шателен (наверняка встречавшийся с маршалом) рассказывает нам, что после секретных инструкций, оставленных Генрихом перед отъездом из Парижа в декабре предыдущего года, Эксетер внезапно распорядился арестовать его и под усиленным караулом отправил в Бастилию, в которой в тот момент размещалась английская штаб-квартира. Как пишет Шателен, «когда по городу распространился слух о том, что был схвачен л'Иль Адам, большая толпа черни, вооружившись топорами и кувалдами, бросилась ему на помощь, намереваясь вырвать его из рук англичан, но были остановлены 120 английскими стрелками, которые встретили их натянутыми луками, готовясь выпустить в них град стрел... И его продержали в Бастилии до тех пор, пока был жив его враг король, который, не питай он страха и благосклонности к герцогу Бургундскому, его хозяину, непременно велел бы снести ему голову».¹⁾

Появление Генриха оказало на парижан успокаивающее воздействие, поскольку о волнениях такого рода мы больше не слышали. Он нашел время, чтобы навестить в Отеле де Сен-Поль своих тестя с тещей, Карла VI и королеву Изабеллу, а также прослушать обедню в соборе Парижской богоматери. Но, проведя во французской столице всего четыре дня, он оставил ее. [319]

Оттуда король направился в свою старую штаб-квартиру, расположенную в Манте. Прежде, чем начать операцию по спасению Шартра, он снова еще раз проконсультировался с герцогом Бургундским. Однако на подступах к городу он получил информацию, что дофин уже снял осаду и теперь под неубедительным предлогом отсутствия съестных припасов и плохой погоды он поспешно отступал в южном направлени в Турень. Однако истинной причиной такого поведения было известие о возвращении его врага и притеснителя Генриха и он не осмелился рисковать сражаться с ним. Король Генрих двинулся на Дрё, расположенный в пятидесяти милях к западуот Парижа. Это был последний оплот сторонников дофина, оставшийся по эту сторону столицы, на границе между Нормандией и Иль-де-Франс. 18 июня крепость была взята в кольцо. Проведение осады было доверено герцогу Глостеру и королю шотландцев. Несмотря на доблестную оборону гарнизона и городских жителей, 20 августа Дрё сдался. Это известие положило начало сдаче англичанам целой цепи менее важных оплотов дофина, протянувшихся с севера и запада от Шартра.

Вскоре король перенес силу своих ударов на Луару, надеясь вызвать противника на открытый бой, но, как указывается в «Первой жизни», «против него не вышел ни один человек, враг не стал ждать его приближения». Он прослышал, что в районе Божанси на северном берегу Луары дофин собирает большую армию и, примерно, 8 сентября пошел на штурм Божанси (хотя цитадель его выстояла). Потом он направил графа Суффолка с небольшим отрядом воинов через реку, чтобы те выявили дислокацию вражеских сил и, вызывая как можно больше разрушений, попытались навязать [320] противнику сражение. Однако выманить дофина не удалось. Тогда Генрих вдоль северного берега Луары двинулся к лежавшему по соседству Орлеану. В окрестностях города его армия смогла разжиться столь необходимым провиантом, после чего подожгла его. Под стенами Орлеана Генрих разбил свой лагерь, однако его силы, насчитывавшие всего 3000 человек, были так малочисленны, что рассчитывать на успех осады такого большого города он не мог. Дав людям трехдневный отдых, он снялся с места и направился на северо-восток в сторону Жуаньи.

Солдаты его подверглись, по выражению Жювналя, «чудесному наказанию живота — кровавому поносу». Генрих раздобыл столько повозок, сколько смог для тех, кто не мог идти. Однако «мертвых солдат находили вдоль дорог... а других [что были еще живы] перебили местные жители, которые уходили скрываться от них в орлеанские леса».²⁾

Вдобавок, о чем можно догадаться из «Нормандских хроник», Генрих потерял во время этого марша не только много своих солдат, которые падали от болезней и от голода, но также ему пришлось проститься с большим количеством лошадей, повозок и вьючных мулов, так как кормить их было нечем. Сам он стойко держался, не уважать такого предводителя было невозможно.

18 сентября он захватил Немур, а 22 сентября — Вильнев-ле-Руа на реке Йонне, который препятствовал поступлению в Париж продовольствия, направляемого из Дижона. Он взял приступом еще один оплот дофинистов, Ружмон. Операцию эту он провел с такой скоростью, что его сонные защитники не успели и опомниться. Разъяренный, что во время штурма был [321] убит один-единственный английский солдат, король, тем не менее, велел предать город огню, а его гарнизон поочередно утопить в Йонне, включая и тех, кому сначала удалось бежать, но кто позже был пойман; всего жертвами его стали 60 человек. Жан Шартьер указывает, что Генрих был очень жестким блюстителем правосудия.³⁾ В глазах короля это было «справедливостью», поскольку защитники крепости, взятой приступом, согласно военному кодексу того времени, не имели права оставаться в живых.

Описывая осаду Ружмона, Шателен, который наверняка встречался со многими участниками событий, сражавшимися как против короля, так и на его стороне, дает нам представление, каким он был. «Английский король начал против них яростный штурм, нанося смертельные удары со всех сторон, не давая ни на минуту покоя и послабления, едва позволяя им перевести дух, он загонял их до смерти».⁴⁾ Полковник Берн полагает, что секрет успеха Генриха опирался на «двойное основание, слагаемое из дисциплины и энтузиазма», — необычайной дисциплины для действующих армий того времени, вкупе с его способностью источать воинствующую уверенность в своей правоте. (Эта характеристика отсутствовала в английской армии до появления армии «нового образца» Кромвеля.) К тому же Берн считает, что немаловажную роль в успехе играла его скрупулезная подготовка, предшествовавшая сражению; в преддверии своей последней кампании, до которой он не дожил, на жителей Амьена он возложил обязанность по обеспечению армии провиантом, установив при этом даже фиксированные цены.⁵⁾ Кроме того, несомненно, он был прирожденным военным лидером, заражавшим солдат своим яростным [322] динамизмом и упрямой решимостью. Трудно поверить, что он отличался отменным здоровьем, хотя достоверных сведений на этот счет у нас нет; однако ни одна важная встреча не откладывалась из-за того, что он был нездоров (в том числе и такая важная, как встреча с королевой Изабеллой в июне 1419 года). От Уолсингема нам известно, что болезнь, убившая его, имела давнее течение.⁶⁾ Однако ничто не могло остановить его. Если в моменты своего триумфа он и мог показаться человеком мрачным, то обвинить его в пессимизме на поле брани было нельзя. Как указывает монах из Сен-Дени, как во время неудач, так и во время триумфов от него веяло необычным хладнокровием. Войскам, потерпевшим поражение, он любил говорить: «Знаете, военная удача изменчива. Если вы хотите победить, пусть ваша храбрость остается неизменной, невзирая на то, что происходит».⁷⁾

Монах также говорит нам, что Генрих насаждал строжайшую дисциплину. Как и во время кампании при Азенкуре, он отваживал «порочных проституток» заниматься своим промыслом в английском лагере, как они это практиковали во французских лагерях, под страхом жестоких наказаний. По этому поводу король нравоучительно замечал: «Удовольствия Венеры слишком часто расслабляют победоносного Марса».⁸⁾ Следует также упомянуть, что, вопреки распространенному мнению, венерические болезни уже существовали и в пятнадцатом веке. Эти запреты вместе с ограничениями на употребление вина способствовали высокому проценту дезертирств из его армии. (Как замечает Бейкон: «Не знаю почему, но военные люди падки на любовь. Но я думаю, что точно так же они падки и на вино, потому что люди обычно желают, чтобы за опасности с ними [323] рассчитывались удовольствиями».) В своем письме домой один из солдат Генриха мечтает поскорее выйти «из этой, лишенной удовольствий солдатской жизни, чтобы окунуться в жизнь Англии».

Очистив долину реки Йонны, король быстрым маршем, насколько позволяла его крохотная армия, прошел на северо-запад, чтобы погасить и другие очаги сопротивления. С собой они несли опустошение и несчастья. Свое воинство он разделил на три колонны, первая предназначалась для пересечения Сены на востоке у Понт-сюр-сен, вторая — на западе у Ножан-ле-Руа, а третья должна была продолжать движение вдоль Йонны.

Солдатам пришлось перенести немало трудностей. Все три колонны измотанных английских солдат воссоединились в Мо, скрыв, таким образом, тот факт, что этот город был истинной целью Генриха. Жювналь сообщает нам, что его жители оказались настолько неразумными, что отправили королю в Париж своих послов с жалобой, что он вел против них настоящую войну, предав окрестности Мо мечу и огню. «На это он им ответил, что сделано это было умышленно, чтобы начать их осаду и захватить их, а что касается пожаров, которые он, по их словам, устроил в окрестностях, так это соответствовало традициям ведения войны, а война без пожаров то же, что колбаса без горчицы».⁹⁾

Город Мо был самым крупным оплотом дофина вблизи столицы. Расположенный на петле Марна, он был разделен рекой на две части, старый город и рынок, защищенный с трех сторон рекой, а с четвертой — каналом.

Вдобавок, защитники Мо были необычно стойкими. Капитаном их был Гишар Шиссе, храбрый и находчивый [324] командир, обладавший отличными лейтенантами в лице Людовика де Гаста и своего кузена Дени, бастарда^a) Ворю. Гарнизон представлял собой разношерстное сборище разбойников и дезертиров, среди которых были и англичане, и ирландцы, которые хорошо знали, что милости им не видать, попадись они в руки короля. Самым отчаянным головорезом из них был бастард Ворю, почти ничем не отличавшийся от предводителя разбойников, известный своей жестокостью. За городом рос вяз, получивший имя «дерево Ворю», на котором тот вешал свои жертвы. В 1421 году на нем болталось восемьдесят трупов. Однажды он привязал к нему на ночь беременную женщину. Она разродилась, тогда пришли волки и съели и мать, и дитя.¹⁰⁾

К 6 октября Генрих обложил город. Хотя он знал, что осада может быть долгой, тем не менее, как всегда, нарушил заповедь средневекового воина отправиться на зимние квартиры. Слишком лакомым куском был для него Мо. С его падением будет не только искоренена угроза для Парижа и получат удовлетворение бургундцы, но он ожидал последующих сдач без боя многочисленных, менее важных дофинистских оплотов. Его не могла остановить малочисленность его армии, насчитывавшей теперь не более 2500 человек. По крайней мере, у него было два отличных капитана, герцог Эксетер и граф Уорвик.

Не ведавший жалости король приступил к покорению города. Свою армию он разделил на четыре части и разместил их на востоке, западе, севере и юге Мо. Уорвик командовал отрядом, расположенным на юге, на [325] дальнем берегу Марны. На реке Генрих соорудил понтонный мост. Штаб-квартира короля была устроена в одной миле от городских стен, в аббатстве Сен-Фаро. Чтобы защитить своих солдат от зимних холодов, он построил хижины и землянки, от вылазок вражеского гарнизона их предохраняли траншеи. Орудия, осадные машины, амуниция и провизия доставлялись на кораблях из Парижа. Всю мощь артиллерийского обстрела он сосредоточил на тщательно выбранных участках стен и воротах.

На протяжении месяцев осада как будто ничуть не продвинулась. Англичанам очень мешали невыносимые погодные условия. Весь декабрь, не переставая, лили дожди, Марна вздулась и вышла из берегов, снеся понтонный мост и отрезав Уорвика, против которого осажденные совершали вылазки на лодках, от остальных частей армии. Река также затопила хижины и землянки солдат, лишив лошадей фуража и сделав грунт непригодным для проведения подкопов. Несчастных, замерзших и промокших англичан поразила дизентерия и другие болезни. Поставки провизии прекратились. Участились случаи дезертирства. По подсчетам специалистов, армия Генриха к Рождеству уменьшилась на 20 процентов.

Королю удавалось сохранять дисциплину только благодаря своей изобретательности. Когда сторонники дофина устроили засаду и разбили по частям английский фуражный отряд, одному человеку удалось спастись бегством. Когда король узнал об этом, он велел выкопать глубокую шахту и заживо похоронил в ней дезертира.¹¹⁾

Автор, известный под именем «Лже-Элмхем», донес до нас слух, возникший, вероятно, тогда, что армия [326] короля никогда еще не переживала такие беды, как во время той осады. Вдобавок к эпидемиям и другим трудностям, защитники, к неудовольствию англичан, сражались слишком хорошо. Несгибаемый дядя Генриха, сэр Джон Корнуэлл был отправлен домой в состоянии шока. Это случилось после того, как пушечное ядро начисто снесло с плеч голову его многообещавшего семнадцатилетнего сына. Он поклялся, что никогда больше не будет биться с христианами. Король тоже заболел и даже был приглашен лекарь, но Генрих вскоре поправился. (Подробности о заболевании нам не известны.) Некоторые капитаны предложили ему прекратить осаду. Несомненно, король был обеспокоен. В декабре он начал подумывать, чтобы нанять португальских и германских наемников. Ничто не могло поколебать решимости. Только сила его личности могла воспрепятствовать падению морального духа воинов и заставить солдат продержаться до тех пор, пока не улучшится погода и не пойдут на убыль эпидемии. Нехватка продуктов стала ощущаться и внутри Мо.

Страдали не только те, кто непостредственно участвовал в осаде, осаждавшие и осажденные. Одна из записей «Парижского Горожанина» гласит:

«Рождество и Крещение король Англии встретил во время осады Мо; его солдаты разорили весь Бри и, как бы люди не старались, никто не смог сжать свой урожай... большинство из тех, кто обрабатывал землю, оставили это занятие, бросив жен и детей, они в отчаянии бежали, вопрошая друг друга: «А что мы можем поделать? Пусть все катится к черту! Плевать, что будет с нами. Лучше творить зло, чем добро и поступать как сарацины, а не христиане, так что давайте вредить так, как только можно. Им остается только [327] поймать и убить нас! Из-за того, что нами правят предатели, нам пришлось оставить жен и семьи и бежать в леса, подобно преследуемым охотниками зверям».¹²⁾

Горожанин жалуется, что в Париже «одному только Богу известно, сколько бедняков страдают от холода и голода!» Он рассказывает, что в столице повсюду слышались крики: «Увы! Увы!» Всемилостивый Боже, когда же ты, наконец, положешь конец нашим несчастьям, этому жалкому существованию, этой проклятой войне?»¹³⁾

Все же сердце Генриха было преисполнено великой радостью и, как указывает Ворен, «во всем королевстве [Англии] царило такое веселье, которого давно здесь не знали».¹⁴⁾ Причиной была весть о том, что королева Екатерина в Виндзоре родила в декабре сына. Теперь у двойной монархии Англии и Франции имелся кровный наследник. Несомненно, испытывая гордость отца и обманывая себя, что его судьба несет на себе отпечаток длани Господней, он ни на минуту не задумывался о будущем Генриха VI, рожденного от нездоровой ветви Валуа, которому могло быть уготовано нечто иное, кроме славы великого короля. Но должно было пройти еще столетие, прежде чем стала ходить история о том, как он предрек: «Генрих, рожденный в Монмуте, будет мало править, но достигнет многого, Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но все потеряет, но пусть свершится то, что Богу угодно».

Как бы то ни было, защитники Мо не сдавались, держась только за счет собственного отчаяния. Однажды, в самом начале 1422 года, кто-то из них притащил на городскую стену осла и начал жестоко избивать его, пока тот не зашелся пронзительным криком. Тогда [328] избивавшие его крикнули англичанам, что это был их король. Об этом им потом пришлось жестоко пожалеть. Ничто не могло сломить решимости Генриха: ни проявление боевого духа гарнизона, ни тяжелые потери, ни дезертирства, ни плохая погода, ни болезни, ни нехватка еды, ни даже соленая рыба, на которую англичане перешли с приходом Великого поста. Несмотря на то, что сам король обосновался в миле от Мо, ночуя то в аббатстве Сен-Фаро, то в замке Рутиль, тем не менее, он был слишком образцовым воином, чтобы не проводить достаточно времени на передней линии со своими солдатами в их залитых водой траншеях и землянках, командуя обстрелами.

На этот раз в его распоряжении было гораздо больше пушек, чем раньше, — бомбарды, кулеврины и серпантины.^b) Каждый день прибывали все новые орудия самых разнообразных размеров и конфигураций. Некоторые из них и сегодня можно увидеть в Военном музее в доме Инвалидов в Париже. В его распоряжении также имелись рибодекины, представлявшие собой боевые повозки с установленными на них близко друг к другу небольшими пушками, которые вели одновременный огонь и предназначались для обстрела с ограниченных площадей. Не так-то легко было транспортировать более мощные орудия, некоторые из них были просто громадными. Большая часть прибыла на кораблях из Руана, а затем к месту осады они доставлялись на запряженных волами телегах. Там их устанавливали на специальные деревянные подставки, с которых они и вели обстрел. Грубые трубы, называемые стволами, редко когда бывали, если такое вообще было [329] возможным, прямыми. Так что точность попадания не гарантировалась. Порох также смешивался на глаз и был ненадежным. Большое мастерство требовалось, чтобы зарядить их. Канониры засыпали зарядное устройство на три пятых порохом, одна пятая оставлялась для создания воздушного кармана и последняя пятая часть предназначалась для деревянного вкладыша, сделанного из вяза, на который укладывали ядро, причем на часть пороха должно было приходиться девять частей камня. После каждого выстрела ствол надлежало самым тщательным образом очистить. Определить траекторию выстрела такого орудия было чрезвычайно трудно. Однако на малых расстояниях огневой вал пушечных ядер мог вызвать страшные разрушения, пробивая крепостные сооружения, стены и крыши домов внутри города, значительно деморализуя противника. Бомбардировки, несмотря на огромные затраты, продолжались беспрестанно и денно, и нощно, как это бывало во время проводимых Генрихом V осад, оказываемый ими эффект был страшным. Страсть короля к артиллерии, появившаяся у него после первого ее применения в Абериствуте против валлийцев, никогда не угасала.¹⁵⁾

По мере того, как осада продолжалась, защитники поняли, что у них было бы больше шансов на спасение, если бы обороной руководил более опытный и образованный командир. С этой целью они обратились к знаменитому капитану Ги де Неслю, сьеру д'Офремону, который согласился взять командование на себя. 9 марта в сопровождении 100 тяжеловооруженных воинов он в темноте пробрался через расположение спавших англичан на заранее подготовленную площадку перед укреплением. Здесь на перекинутые через ров с водой доски гарнизон спустил для них вниз лестницы. Человек, [330] поднимавшийся по лестнице впереди Ги, выронил ящик с соленой селедкой, который он держал в руках. Ящик свалился на Ги и сбил его с лестницы прямо в ров с водой. Ему тотчас протянули две пики, и он ухватился за них. Однако, облаченный, по-видимому, в полные пластинчатые доспехи, он был слишком тяжел, и вытащить его не смогли. Его суетливое барахтанье в воде встревожило английских часовых, и Ги был взят в плен.

Два типа бомбард. Их эффективность была куда более мощной, чем принято считать. Эти пушки выстреливали ядрами весом до 1000 фунтов (1 фунт= 453,59 г) каждое. Они не только вызывали разрушения строений, но при ударе раскалывались на множество смертельно опасных осколков, так называемую «каменную шрапнель».

Падение Ги привело французский гарнизон в такое отчаяние, что он в тот же день оставил город и перешел на рынок, оборонять который, по их мнению, было легче. Они разрушили мост, через канал, связывавший [331] его с городом, забрали все съестные припасы; им бы их могло хватить значительно дольше, если бы не нужно было кормить тех, кто не сражался. Тотчас в город въехал Генрих. И еще до захода солнца его пушки принялись обстреливать рынок. Затем, чтобы занять провал, который отделял их от защитников, он применил передвижной перекидной мост, смонтированный на осадной башне. И для того, чтобы солдаты сэра Вустера смогли перейти по нему и начать штурм укрепленных башен мельницы, он открыл по ним из пушек предварительный огонь. Атака была проведена успешно, несмотря на то, что погиб кузен сэра Уорвика, граф Уорстер. С зубчатой башни ему на голову был сброшен камень. Теперь на острове у англичан имелся небольшой плацдарм, а гарнизон лишился возможности перемалывать зерно на муку.

Все это время Генрих продолжал с прежним прилежанием работать с бумагами. В период осады Мо, оказавшийся самым мрачным опытом в его жизни, из-под его пера выходил нескончаемый поток указов, распоряжений и писем, включая ответы на петиции, присланные из Англии. Даже в самые тяжелые месяцы он не прекращал ни на минуту рассылать указы и инструкции, справляясь одновременно с невероятно большим кругом дел. Наиболее важное место среди всех остальных дел занимали поставки амуниции и продовольствия. 18 марта 1422 года он писал своим чиновникам:. «Мы обязываем вас со всей возможной поспешностью прислать нашему казначею в Руане все пушечные ядра, которые имеются в городах Кан и Гарфлер, а также всю имеющуюся в Гарфлере селитру, уголь и самородную серу».¹⁶⁾ В этом письме также содержался приказ на поставку железа, этот приказ звучал наиболее часто в [332] его корреспонденции. В его штаб-квартире была введена новая должность клерка, отвечавшего за артиллерийско-техническое и вещевое снабжение. Ему вменялось в обязанность осуществлять связь между складами артиллерии в Кане и королевским арсеналом в Руане; Генрих возложил на нормандскую администрацию осуществление некоторых военных функций, гражданские виконты должны были снабжать гарнизоны пушками. Король всегда настаивал на обязательном исполнении распоряжения, письма его, как правило, заканчивались фразой: «исполнить любой ценой».

Проблема материально-технического снабжения не давала ему покоя. Покупка стрел была одной из многочисленных забот. В Англии в 1418 году он закупил 150000 стрел, к 1421 году эта цифра выросла до полумиллиона и это при учете, что арсенал в Руане тоже изготовлял их. В 1420 году он отдал распоряжение специальным уполномоченным привлекать к бесплатной работе мастеров по изготовлению луков. Еще одним важным вопросом материально-технического снабжения был вопрос о достаточном количестве тягловых лошадей (резерва), который он решил путем создания огромного королевского конезавода. В апреле 1421 года на Джона Лонга было возложено специальное поручение, суть которого сводилась к поискам «боевых коней, рысаков и других лошадей, подходящих для королевской конюшни» с оплатой и услугами.¹⁷⁾ Оружие, транспорт, провизия, финансы, военная дисциплина, законность и правопорядок, дипломатия, внутренние дела в Англии — всем этим вопросам Генрих уделял самое пристальное внимание.

Тем временем в Мо, на крохотном островке, на реке Марне англичане установили пушку, защитили ее [333] земляными укреплениями и щитами из тяжелых балок. Отсюда, с близкого расстояния, они вели безжалостную бомбардировку располагавшегося по соседству рынка. На крохотной полоске суши между его стенами и водой Уорвик исхитрился соорудить «свинью» (подвижное укрытие, обложенное мокрыми шкурами, на колесах), которую он использовал для захвата внешних фортификационных сооружений, где он устроил передовую огневую позицию. По другую сторону Хангерфорд построил деревянные мосты, чтобы подтащить орудия поближе к стенам рынка. Высадившиеся на берег саперы начали вести подкоп. На Пасху Генрих пошел на временное прекращение огня, но тотчас после нее предпринял генеральное наступление. Однако успехом оно не увенчалось. Но силы защитников уже подходили к концу. Окончательный подрыв их боевого духа произошел после того, как они увидели плывущую осадную башню. Она транспортировалась на двух баржах. Ее конструкция позволяла атаковать верх укреплений со стороны Марны за подъемным мостом. (Хотя применить ее не удалось, тем не менее, король, будучи профессионалом до мозга костей, апробировал ее уже после падения крепости.) В конце апреля гарнизон выслал парламентеров, чтобы обговорить условия сдачи.

10 мая, после семи месяцев упорного сопротивления, Мо капитулировал. Он пал исключительно благодаря гениальному осадному мастерству Генриха и техническому искусству, поскольку проведенная осада была настоящим шедевром, о чем часто упоминают. После того, как город сдался, король оказался точен в соблюдении средневековых правил ведения военных действий и сохранил жизни защитникам крепости, но ничего иного. По условиям сдачи двадцать человек были [334] исключены из общего списка помилованных. Бастарду Ворю и его кузену отрубили правые кисти и провезли на телеге по уцелевшим улицам города Мо, после чего обезглавили и повесили на их печально знаменитом дереве; голова бастарда была выставлена на пике, воткнутой возле него, тело лежало внизу, а его знамя было брошено сверху, что было геральдическим символом крайнего осмеяния. Трубач по имени Орас, «тот, кто во время осады трубил в горн», был отправлен в Париж для мучительной публичной казни, это было ему наказанием за нанесение королю оскорблений, суть которых до наших дней не дошла. Луи де Гаст также был отвезен в Париж, где был казнен. Головы их, насаженные на пики, были выставлены на обозрение. Почти сразу же Генрих отправил в Лувр сто пленников, представлявших наибольшую ценность. Связанных по четыре человека, их предполагалось водным путем доставить в Нормандию, а затем в Англию, чтобы впоследствии получить выкуп. Через несколько дней туда же он переслал еще 150 человек. Как записал «Парижский Горожанин», вероятно, ставший очевидцем событий, они были скованы кандалами по двое, с ними «обращались, как со свиньями» и содержали на воде и черном хлебе.¹⁸⁾ От Жювеналя мы знаем, что всех их разбросали по разным тюрьмам Парижа, включая и Шатле, место с дурной славой и страшными воспоминаниями об Арманьяках. Специальной службы, которая бы взяла на себя их питание, не было и, по словам Жювеналя, многие из них умерли голодной смертью, некоторые прежде, чем умереть самим, зубами рвали мясо с тел своих товарищей. По всей видимости, стоили они немного.¹⁹⁾ С епископом Мо до отправки его в Англию обошлись немного лучше. Но [335] выкупа за него не дождались, поскольку епископ умер. Всего из тех, кто сдался, через Ла-манш было транспортировано 800 человек. Очевидно, что большинство из них так никогда не вернулись во Францию и закончили свои дни в полурабском существовании бесправных слуг. «Всем горожанам и тем, кто находился на рынке, надлежало отдать все ценности, которыми они владели», — говорит Жювеналь. С теми, кто ослушался, поступили по всей жестокости и все было передано в пользу короля Генриха. Но этого ему показалось мало. После того, как горожане потеряли все, что имели, многих из них вынудили выкупить свои же собственные дома. С помощью таких конфискаций король изъял у населения огромные суммы денег. «Слитки драгоценных металлов, украшения и другие всевозможные ценности, включая целую библиотеку, были на время размещены в специальных хранилищах в Мо. Там же были складированы доспехи, оружие и другая амуниция, которым предстояло ждать своего часа, когда пожалует монарх, пожелавший извлечь барыш из произведений изящных искусств».

Один пленник оказался настоящим счастливчиком, когда ему удалось унести ноги. Звали его дон Филипп де Гамаш, аббат из Сен-Фаро, монастыря, который на протяжении всего времени осады служил Генриху штаб-квартирой. Филипп, бывший монах из Сен-Дени, вместе с тремя другими монахами из своего аббатства облачились в доспехи, вооружились мечами и отправились сражаться с англичанами. Монах-хронист из Сен-Дени, который вполне мог знать их, рассказывает нам, что епископ Бове дал им свое благословение «сражаться за свою страну». Епископом этим был не кто иной, как Жювеналь дез Юрсен. К счастью для Филиппа, его [336] брат был капитаном Компьеня из партии дофинистов; он выкупил жизнь брата, которого Генрих намеревался утопить, сдав город англичанам.²⁰⁾

Буже был отомщен. Вслед за этим началась капитуляция целой серии дофинистских крепостей, включая Креи-ан-Валуа и Оффремон, замок Ги де Несля, того самого, что свалился в ров с водой во время осады Мо. Генрих лично объезжал окрестности и сам принимал капитуляцию каждого города, подавляя малейшие проявления сопротивления.

Свою победу он отпраздновал поездкой в Париж, где ему предстояла встреча с королевой. Монстреле описывает, что он с братьями приветствовал Екатерину так, словно она была «ангелом, явившимся с небес». Сын и наследник, ставший причиной многочисленных поздравлений, был оставлен в Англии. Встреча происходила в большом замке Буа-дю-Венсен, в предместье Парижа.

Сегодня Венсен может показаться мрачным, бездушным и неуютным местом. Он хранит не слишком счастливые воспоминания. В 1804 году здесь, в его рву, был расстрелян герцог Энгиенский, в 1917 — Мата Хари. В июне 1940 года он служил штаб-квартирой генерала Гамлена, после этого четыре года был оккупирован иностранными войсками. Однако неравнодушие Генриха к Венсену полне объяснимо. Первоначально замок был охотничьим домом. Расположенный в лесах, он идеально подходил для любимого отдыха короля, конечно, если для этого он располагал временем. Строительство сторожевой башни замка было завершено в семидесятые годы XIV века дедом Екатерины, великим королем Карлом V. Это место выбрал Генрих в качестве своей резиденции. Его спальня сохранилась до наших [337] дней. Замок был оснащен тремя мощными постройками, оборонявшими ворота, а также шестью высокими башнями. Все строения были связаны между собой стенами, в которых размещались добротные жилища высших командиров Генриха. На охотничьей сценке, избраженной в «Tres Riches Heures du due de Berry» (Великолепный часослов герцога Беррийского^-)), на заднем плане виднеется крепость-дворец. Должно быть, именно так она и выглядела в то время. Становится понятным, почему монах из Сен-Дени называет эту крепость «самым восхитительным из всех замков короля Франции».²¹⁾ Кроме того, Венсен располагался всего в трех милях от Парижа, достаточно близко, чтобы в случае необходимости держать город в благоговейном страхе, но достаточно далеко, чтобы избежать непредвиденных неприятностей со стороны толпы или заговоров сторонников дофина.

В Лувре, как свидетельствует «Первая английская жизнь», повторяя хронику Монстреле, «точно в Троицын день король Англии и королева сидели вместе за столом в открытом зале за обедом. Головы их украшали великолепные, помпезно роскошные драгоценные диадемы. Здесь же присутствовали герцоги, церковные прелаты и другие знатные лица Англии и Франции, рассаженные в соответствии с занимаемым положением в этом же зале, где находились король и королева. Пиршество было замечательно богатым и изобиловало мясными деликатесами и напитками».²²⁾ К сожалению, его великолепие несколько омрачалось тем фактом, что еда и питье не были предложены толпам зрителей, как того требовал существовавший доселе обычай среди монархов Валуа.

«Брут Англии» с удовольствие пишет: «Что до [338] короля Франции, то у него больше не было государства и некем было править, он остался совсем один».²³⁾ Карл VI в одиночестве пребывал в Отеле де сен-Пол, брошенный своими придворными, поскольку, как указывает Монстреле, «с ним обращались так, как было угодно королю Англии... что вызывало печаль в сердцах всех преданных французов». Шателен с негодованием замечает, что Генрих, этот «король-тиран», несмотря на данные обещания почитать тестя, короля Франции до конца его дней, превратил его в идола, ничего не значащий ноль». Еще Шателен добавляет, что от этого зрелища на глаза парижан наворачивались слезы.²⁴⁾

Два дня в начале июня Генрих провел в отеле де Несль, где он просмотрел цикл мистерий о мученичестве своего покровителя Святого Георгия. Пьесы были поставлены парижанами, которые этим надеялись снискать расположение наследника и регента Франции, их будущего суверена. Вскоре после этого он вместе с Екатериной, а также королем Карлом и королевой Изабеллой выехал в Санлис.

Неделю спустя был раскрыт заговор, подготовленный бывшим парижским оружейником, который был когда-то личным оружейником Карла VI, его женой и их соседом, булочником. Они намеревались впустить в Париж сторонников дофина. Сильная вражеская армия стояла в боевой готовности, ожидая сигнала, возле Компьеня. Власти города обезглавили оружейника и булочника, а женщину утопили.²⁵⁾ [339]

¹⁾ Chastellain, op. cit., Vol. I, p. 220.

²⁾ Juvénal, op. cit., p. 566.

³⁾ Chartier, op. cit., Vol. I, p. 6.

⁴⁾ Chastellain, op. cit., Vol. I, p. 282.

⁵⁾ Burne, The Agincourt War, p. 179.

⁶⁾ Walsingham, op. cit., Vol. II, p. 343.

⁷⁾ Chronique du Religieux de Saint-Denys, Vol. VI, p. 381.

⁸⁾ ibid., Vol. VI, p. 381.

⁹⁾ Juvénal, op. cit, p. 561.

¹⁰⁾ Jornal d'un Bourgeois de Paris, p. 171 ff.

¹¹⁾ Chronique du Rèligieux de Saint-Denys, Vol. VI, p. 450.

¹²⁾ Journal d'un Bourgeois de Paris, p. 178.

¹³⁾ ibid., p. 163.

¹⁴⁾ Waurin, op. cit., Vol. II, p. 361.

¹⁵⁾ Clephan, 'The Ordnance of the Fourteenth and Fifteenth Centuries', Archaeological Journal, pp. 49-84.

¹⁶⁾ Letter in Bib. Nat. fr. 26044, no. 5712-cit. Newhall, op. cit., p. 264.

¹⁷⁾ Calendar of Patent Rolls, Henry V (8 April, 1421), p. 384.

¹⁸⁾ Journal d'un Bourgeois de Paris, p. 170.

¹⁹⁾ Juvénal, op. cit., p. 563.

²⁰⁾ Chronique du Réligieux de Saint-Denys, Vol. VI, p. 563.

²¹⁾ 'ac hospitalus fuit in Castro delectabilissimo du boys de Vincennes per Seneam distance', ibid., p. 466.

^-) В книге - "Очень счастливые времена герцога Беррийского". Спасибо читателю за поправку. OCR.

²²⁾ The First English Life of King Henry the Fifth, p. 178.

²³⁾ The Brut of England, Vol. II, p. 493.

²⁴⁾ Chastellain, op. cit., Vol. I, p. 313.

²⁵⁾ Journal d'un Bourgeois de Paris, p. 174 ff.

^a) Имя это давалось старшему незаконнорожденному сыну дворянина, признанного отцом.

^b) полуфунтовые пушки.