13

   Наполеон пытался занять себя. Он начинал изучать английский язык. Он стал подолгу задерживаться за столом, предаваясь беседам или читая своим приближенным греческих авторов и комментируя их.

   Он постоянно диктовал мемуары. На любой вопрос о прошлой жизни он отвечал целыми лекциями – так он возвращался в то время, когда был счастлив.

   Новых лиц почти не было. Если на Эльбе в распоряжении Наполеона был весь остров, то на Святой Елене – только небольшой клочок земли, огороженный забором. Император ходил за ним словно зверь. И его, как зверя, показывали детворе. Уильям Теккерей писал: «Меня привезли ребенком из Индии, по дороге наш корабль останавливался у одного острова, и мой черный слуга повел меня гулять по каменным грядам и откосам, а под конец мы вышли к ограде сада, за которой прохаживался человек. «Вот он! – сказал мой чернокожий ментор. – Это Бонапарт. Он каждый день поедает трех овец и всех детишек, которые попадут к нему в лапы!» В британских доминионах было немало людей, относившихся к корсиканскому чудовищу с таким же ужасом, как этот слуга из Калькутты».

   Приезжим Лоу выдавал пропуск в Лонгвуд на один день, и если император был болен или не в духе, то шанс гостя увидеться с ним сводился к нулю. Между тем гости нужны были Наполеону едва ли не больше, чем он – им: через приезжих он напоминал миру, что еще жив, через них транслировал миру свои мысли.

   Прежде Наполеон был главным делателем новостей в мире. Легко ли ему было свыкнуться с потерей этого статуса? В сентябре 1817 года в Джеймстауне какой-то англичанин продал свою жену и все, в том числе Наполеон, судачили об этом несколько дней. 21 сентября в Лонгвуде почувствовали землетрясение – сила толчков была такова, что картины падали со стен. Эта тема занимала всех некоторое время. Быт все больше напоминал деревенский. Возможно, чтобы не погрязнуть в этом до конца, Наполеон в октябре 1817 году устроил очередную акцию отстаивания своего титула. Поводом стали бюллетени о здоровье узника, которые писал О'Мира для губернатора Лоу и которые потом публиковались в Европе. Бертран предложил доктору и в них писать «император Наполеон». О'Мира ответил, что заранее знает, что это неприемлемо. Потом эти бюллетени захотел увидеть Наполеон и, увидев слово «генерал», заявил, что не желает, чтобы такие бюллетени направлялись в Европу. Схватка началась.

   Лоу, видимо, уже махнув на все рукой, предлагал писать «Наполеон Бонапарт». Наполеон на это не согласился, предложив писать «важная персона» или «пациент». Но на это уже не согласился Гудсон Лоу. Тогда Наполеон потребовал, чтобы бюллетени не выпускали вовсе, и перестал разговаривать с О'Мира о своем здоровье. Гудсон Лоу поручил сообщить Наполеону, что бюллетени о здоровье больше составляться не будут, а если будут, то сначала с ними ознакомится Наполеон. Это была большая уступка – все равно как если бы в 1814 году союзники, стоя у ворот Парижа, вдруг решили бы сохранить Франции все ее завоевания. Наполеон, надо думать, обрадовался. Только 4 апреля 1818 года, спустя полгода, ему стало известно, что Лоу все это время отправлял в Европу бюллетени о здоровье узника собственного сочинения.

   Это был удар – Наполеон понял, что стены его тюрьмы обшиты ватой. К тому же незадолго до этого, в феврале, стало известно о смерти английской принцессы Шарлотты, на которую Наполеон, слышавший о ее симпатиях к себе, возлагал особые надежды. Шарлотта умерла в родах, и Наполеон долго не мог успокоиться, думая даже о том, что принцессу бросили умирать нарочно.

   Уставший от ссылки Наполеон то и дело обижал своих спутников, которые вдобавок еще и ссорились между собой. О психологической совместимости тогда никто не знал. Женщины – мадам Монтолон и мадам Бертран – постоянно ругались. Не отставали и мужчины.

   Их к тому же становилось меньше. В январе 1818 года был выслан с острова генерал Гурго, и тогда же умер Киприани, дворецкий императора. Еще через месяц умерла горничная. В апреле Лоу попытался отнять у Наполеона Барри О'Мира, которого подозревал в чрезмерных симпатиях к императору, но Наполеон отказался принимать другого врача, и О'Мира вернули (но только до июля, когда к императору был все-таки назначен новый врач). В мае Лоу запретил всем офицерам, жителям острова и другим лицам, поддерживать переписку или контакт «с иностранными лицами» под угрозой ареста. 18 мая эта бумага была зачитана всем английским слугам Лонгвуда. Их работа становилась невозможной, и Наполеон приказал освободить от обязанностей всю английскую прислугу. Также в мае с острова был выслан повар Наполеона Лепаж.

   Императору становилось все скучнее на острове. Собеседники, видимо, изрядно приелись ему, а может, им самим прискучили его воспоминания. Когда ситуация проделала переход от великого до смешного, точно неизвестно, но 10 марта 1819 года оказался последним днем, когда Наполеон разговаривал с Монтолоном на серьезную историческую тему – о якобинцах и революции. Потом всех окончательно заел быт. В июле 1819 года с острова уехала Альбина де Монтолон с детьми (в том числе с девочкой, родившейся 26 января 1818 года на Святой Елене и считавшейся дочерью Наполеона).

   Впрочем, в сентябре 1819 года Наполеону могло казаться, что все пошло на второй круг: на остров прибыли «новенькие». Однако радость от этого известия наверняка была короткой: персоны оказались уж больно мелкокалиберные – священники Буонавита и Виньяли, врач Франсуа Антоммарки, дворецкий Жак Курсе и повар Жак Шанделье. Маршан пишет, что «император был немного разочарован деловыми качествами прибывших людей».

   67-летний священник Антонио Буонавита от перенесенных болезней трясся и плохо говорил. Антоммарки скоро заболел сам и вообще, как отмечал Маршан, «с наибольшим трудом приспосабливался к монотонной жизни в Лонгвуде».

   В июне 1820 года Бертран засобирался в Европу вместе с семьей. Если бы он уехал, из всей свиты императора остался бы один Монтолон, который время от времени заболевал. Возможно, Наполеон как-то сразу понял, что вот это и есть пытка – когда ты одинок в мире людей. Император слег. «Его силы убывали, и даже ветер вызывал у него боль…», – пишет Маршан.

   Антоммарки получил возможность показать свою квалификацию и сделал это так, что в этой самой квалификации сразу возникли очень больше сомнения: он поставил Наполеону нарывные пластыри на руки, предварительно даже не побрив их. После этого Антоммарки уехал в Джеймстаун и только после возвращения осведомился, как чувствует себя пациент. Император разозлился и выгнал Антоммарки со словами: «Ты – невежда, а я еще больше, поскольку разрешил тебе сделать это!». (Потом, правда, выяснилось, что нарывные пластыри помогли, но отношение императора к Антоммарки от этого не переменилось).

   В конце 1820 года Наполеон впал в «летаргическое состояние». На улицу он выходил редко. Любая еда казалась ему невкусной. Если подавали кусок мяса, он высасывал из него сок, но ни разжевать, ни проглотить уже ничего не мог. Антоммарки пренебрегал своими обязанностями до такой степени, что в конце концов Маршан выучился делать императору перевязки.

   1 января 1821 года в ответ на поздравления Маршана император ответил: «Мой конец близок, я не смогу долго протянуть». Спутники по ссылке – отец Буонавита, повар Шанделье, мадам Бертран с детьми – ссылаясь на болезни, готовились к отъезду, создавая «грустную атмосферу среди остальных членов колонии». Император хотел было выгнать и Антоммарки, но потом остыл.

   Прогулки становились все реже. После них император в изнеможении падал на кушетку. У императора постоянно мерзли ноги – их обкладывали или горячими полотенцами, или бутылками с горячей водой. Наполеон узнал, что его сестра Элиза умерла еще в августе 1820 года, и сказал Монтолону: «Теперь моя очередь».

   17 марта императора уговорили прокатиться в карете. Он оделся, вышел на улицу, но не смог забраться в карету. Вернувшись в комнату, он сразу лег в постель «и уже почти никогда не покидал ее», – пишет Маршан. Император не мог есть – все съеденное тотчас исторгалось желудком. При этом еще и Антоммарки предлагал принять рвотное. Так что его пациент уже через неделю был совершенно измучен постоянной тошнотой. Бертран, Монтолон и Маршан установили график дежурств в спальне императора, Антоммарки же «заглядывал» туда время от времени. В конце марта император еще иногда вставал, чтобы посидеть в кресле. Наполеон, видимо, тосковал по миру, по уходящей жизни: 29 марта он попросил Бертрана выйти в сад и принести ему оттуда цветок. Бертран принес анютины глазки, и Наполеон поставил цветок в стакане воды у себя на столе.

   В эти же дни Лоу озаботился тем, что уже давно никто из его офицеров не видел Наполеона. Губернатор настолько опасался побега своего узника, что готов был брать Лонгвуд штурмом. Однако вечером 1 апреля, уступив уговорам Бертрана и Монтолона, Наполеон принял у себя английского врача Арнотта. 2 апреля Арнотт снова пришел. Для Наполеона он был не врач, а новый собеседник: Наполеон разговаривал с ним о Египте, предлагал заходить еще и сказал потом, что Арнотт кажется ему неплохим человеком.

   Вечером 2 апреля Маршан, желая развлечь императора, сказал, что на небе видна комета. Однако император уже все толковал в одну сторону: «А, моя смерть будет отмечена, как смерть Цезаря!». Маршан оторопел, начал что-то объяснять, но так и не смог переменить настроение императора.

   3 апреля стало известно, что готов новый дом для императора. «Слишком поздно, – сказал на это Наполеон. – Для его завершения нужно пять лет, а к тому времени мне нужна будет только могила». По ночам он сильно потел. Днем старался отвлечься беседами и письмами. Приема лекарств он избегал всеми способами. 7 апреля император решил побриться (он брился сам еще с тех пор, как был консулом) – это удалось ему после нескольких попыток. Его едой в эти дни было желе. В середине апреля состояние императора было таково, что Маршан кормил его с ложки.

   Чтобы отвлечься, император говорил о намерениях описать походы Цезаря, Тюренна, Фридриха Великого (чей будильник, взятый с камина в Берлине, Наполеон привез с собой на Святую Елену). На самом же деле с 15 апреля он начал составлять свое завещание. (Упомянутые в нем лица смогли получить завещанное лишь после прихода к власти Наполеона Третьего, который решил выполнить последнюю волю своего дяди).

   Описывая события 16 апреля, Маршан упоминает «констанское вино»: «чтобы набраться сил, он немного выпил констанского вина с печеньем». Это вино доставлялось из Южной Африки специально для императора. Согласно версии Бена Вейдера и Стена Форсхувуда, именно в это вино граф де Монтолон в течение нескольких лет малыми порциями добавлял мышьяк. 16 апреля Монтолон был у постели императора, делал записи. Какими глазами он смотрел на то, как его жертва глотает смертельное питье?

   В этот день император много говорил с доктором Арноттом об английской армии: об ее потерях в боях с французами, о том, много ли было в армии больных. Правда ли это интересовало человека, одной ногой стоявшего в могиле? Ведь до смерти Наполеону оставалось ровно три недели.

   18 апреля Наполеон попросил Бертрана принести ему из сада розу. 19 апреля он едва смог побриться. 20 апреля Наполеон, едва добравшись с помощью Бертрана до стола, сказал доктору Арнотту: «Я приехал, чтобы посидеть у домашнего очага британского народа, обратившись с просьбой об искреннем гостеприимстве, и вопреки всем порядкам, существующим на земле, мне ответили кандалами». В этой речи было еще много слов, сказанных для истории и потомства. Кончалась она словами: «я завещаю позор своей смерти правящему дому Англии». Императору в этот день стало лучше, но когда Маршан, желая подбодрить, обратил на это его внимание, он сказал: «Это просто момент отсрочки».

   21 апреля Наполеон вызвал к себе аббата Виньяли и сделал распоряжения о своей заупокойной службе – если уж не пришлось, как Нею, командовать своим расстрелом. Стоявший тут же Антоммарки улыбался – он думал, что император ломает комедию. Заметив это, Наполеон выгнал Антоммарки прочь. 22 апреля Антоммарки через Бертрана просил прощения и был в конце концов допущен к императору. В этот день император занялся распределением разных своих безделушек. На одной из табакерок он ножницами выцарапал букву N – потом она досталась Монтолону.

   Этот и следующий день он работал над завещанием. 22 апреля император отдал Маршану бокал с констанским вином: «Возьми его, оно подобно лезвию бритвы, которое режет меня, когда льется в желудок». Может, Монтолон, потеряв терпение, перебарщивал с дозой?!

   27 апреля он сделал последние распоряжения по завещанию. 28 апреля начался резкий упадок сил. Утром 29-го он попытался продиктовать несколько дополнительных строк к завещанию, но силы покинули его. «Бедный Наполеон…», – проговорил император. В этот же день Маршан отмечает первые проявления бреда: Наполеон продиктовал новое дополнение к завещанию, но оценил доход от собственности в сумму, которую эта собственность явно не могла принести.

   30 апреля доктора принялись рекомендовать своему пациенту все подряд. В этот же день император сказал Антоммарки, что тот должен после его смерти хорошо исследовать его живот, чтобы спасти сына императора от болезни, которая привела отца императора и его самого в могилу.

   1 мая к императору пришла графиня Бертран. Она давно его не видела и теперь еле сдержалась, чтобы не заплакать при нем. Император едва мог говорить. 2 мая император попытался встать и на короткое мгновение у него это получилось, но потом ноги не выдержали веса тела, и только кинувшиеся к императору Монтолон и Сен-Дени спасли его от падения. 3 мая Антоммарки и Арнотт, призвав других находившихся на острове докторов (Шорта, Митчелла, Ливингстоуна и Бертона), устроили консилиум, в результате которого решили, что пациенту надо натирать бок одеколоном, а также давать успокаивающие настойки. Наполеон, услышав рекомендации, скорчил гримасу и сказал: «Какие потрясающие результаты мы получили от медицинской науки! Какая консультация! Массировать бок одеколоном с водой! Отлично!».

   В этот день форейтор Новерраз, сам еле живой от болезни, пришел проститься к императору. После этого к императору был допущен аббат Виньяли – он исповедал и соборовал Наполеона. Чтобы им не помешали, у дверей комнаты стоял в это время Маршан. 3 и 4 мая Наполеон пил сладкую воду. Его часто рвало, но желудок был пуст. Вечером 4 мая его вырвало «черной жидкостью» – возможно, это была натекшая в желудок кровь. У него начался бред. Тогда он и сказал свои последние слова, которые в одних книжках выглядят как «Армия… Авангард», а у Маршана «Франция… Мой сын… Армия».

   В ночь на 5 мая Наполеон впал в беспамятство. В 7 утра к нему в комнату пришли все французы. Маршан так описывал последние мгновения Наполеона на земле: «В 5.50 после полудня послышался пушечный выстрел, служивший сигналом отбоя. Солнце, блеснув своим последним лучом, скрылось за горизонтом. Это был также тот самый момент, когда великий человек, властвовавший своим гением над всем миром, был готов облачиться в свою бессмертную славу. Тревожное состояние доктора Антоммарки достигло предела: рука стала ледяной. Доктор Арнотт подсчитывал секунды между вздохами: сначала пятнадцать секунд, потом тридцать, затем прошло шестьдесят секунд.

   Императора больше не было!..».

   Но даже смерть не освободила императора из плена Святой Елены. Как известно, он был похоронен на острове в могиле на плато, с которого был виден океан. Похороны состоялись 9 мая. Гарнизон Святой Елены в знак траура встал под ружье. Гроб, поверх которого лежали плащ и шпага, везли на катафалке, следом за ним вели коня императора. Когда гроб опустили в могилу, аббат Виньяли произнес молитву. Больше никто ничего не говорил. Англичане дали салют – три залпа из пятнадцати пушек каждый. Поверх могилы установили огромную каменную глыбу. (Имени на ней не было – Гудсон Лоу соглашался только на «Наполеон Бонапарт», а французы – только на «Наполеон»). Сразу после этого все, кто был на похоронах, бросились обрывать на память веточки ив, под которыми был похоронен великий человек. Чтобы от деревьев, которые так понравились Наполеону, осталось хоть что-нибудь, Гудсон Лоу приказал поставить здесь караул…