11

   Лонгвуд – особое место на Святой Елене. Андре Кастелло, посетивший остров и даже проведший в Лонгвуде ночь, писал, что плато обдувается всеми ветрами, а перепады температур между Джеймстауном и Лонгвудом могут составлять 14 градусов.

   «Здесь почти каждый день дожди, – пишет Андре Кастелло. – Палящее солнце превращает дождь в теплый туман. Ходить тяжело, пот катится ручьем. Сильный ветер, то ужасно холодный, то жарко жгучий, не рассеивает туман; он лишь уплотняет насыщенный влагой воздух». Англичане при этом расписывали французам Лонгвуд в лучшем виде: Гурго писал одной своей знакомой о строящемся доме императора: «говорят, он расположен в сказочном месте».

   Маршан пишет, что в Лонгвуде вокруг резиденции Наполеона в те времена не росли деревья. От солнца император мог спрятаться только под шатром.

   Наполеон надеялся, что с переездом в Лонгвуд цепь станет длиннее. Но Лас-Каз еще в коттедже Брайерс предложил ему не обольщаться: «Здесь мы с вами в парке, а там будем в клетке». Так и вышло. Маршан пишет, что территория, по которой император мог совершать прогулки, была около шести километров. Однако в пеших прогулках император пользы не видел, а для верховой езды это было слишком мало. Барри О'Мира в «Голосе с острова Святой Елены» пишет, что уже в шестистах шагах от дома стоял охранник, а вдоль границ территории Лонгвуда были расставлены часовые и пикеты. (Винсент Кронин в книге «Наполеон» пишет, что днем часовых было 125, а ночью 72). К девяти вечера все они стягивались к дому на расстояние, позволявшее им переговариваться: «они окружали дом таким образом, чтобы видеть любого человека, который мог войти или выйти из него. (…) После девяти вечера Наполеон не мог свободно покинуть дом, если его не сопровождал старший офицер», – пишет Лас-Каз.

   В доме к тому же было полно крыс: О'Мира пишет, что иногда ночью они бегали по нему. Собаки и кошки, поселенные в Лонгвуде для борьбы с крысами, скоро вымотались и «стали проявлять равнодушие к схваткам с крысами».

   На острове охранялись все места, пригодные для высадки с судов или шлюпок. Часовые стояли даже на горных тропинках. «Никаким иностранным судам не разрешалось бросать якорь, если только оно не терпело бедствия», – писал О'Мира. И это было еще при Кокберне (через какое-то время даже эти условия казались идиллией, и Наполеону придется требовать от Гудсона Лоу, «чтобы статус французов стал таким же, как во времена сэра Джорджа Кокберна или примерно таким же»).

   В январе 1816 года англичане, испытывая стойкость его спутников, предложили им покинуть остров. Те же, кто решил остаться, должны были написать заявление. В тот раз никто не уехал.

   14 апреля 1816 года на остров прибыл новый губернатор Гудсон Лоу. Наполеон рассчитывал, что найдет с ним общий язык как военный с военным. Лоу к тому же бывал на Корсике и даже будто бы останавливался в доме Бонапартов. 15 апреля Гудсон Лоу приехал в Лонгвуд и потребовал у Монтолона встречи с «генералом Бонапартом». Нет нужды говорить, что в этот день Лоу не пустили к Наполеону. Только 16 апреля в четыре часа дня он принял нового губернатора. Первая встреча, если судить по изложению Андре Кастелло, должна была приободрить императора: Лоу, казалось, оказывал ему должное уважение и покупался на комплименты.

   Свите императора вновь было предложено «подтвердить свое добровольное согласие на все ограничения, наложенные лично на Наполеона Бонапарта». Наполеон в ответ сочинил свою декларацию («Мы, нижеподписавшиеся, выражая желание продолжать услужение императору Наполеону, даем свое согласие на пребывание на Святой Елене, каким бы ужасным оно ни было, и, оставаясь на острове, принимаем те ограничения, пусть они несправедливы, которые навязаны Его Величеству и тем, кто ему служит») и предложил подписать ее своим офицерам и слугам. Однако Гудсон Лоу возражал против слов «император», «Его Величество» и «Наполеон». Французы пошли на компромисс, написав везде «Наполеон Бонапарт».

   Затем Гудсон Лоу передал в Лонгвуд конвенцию «О необходимых мерах, делающих невозможным любой демарш Наполеона Бонапарта, направленный на подрыв мира в Европе», в которой императора объявляли пленником Англии, Австрии, Пруссии и России. Наполеон мог бы утешиться тем, что таких пленников до него в истории не было. Однако Наполеон вскипел: те люди, которые еще не так давно пресмыкались перед ним, теперь считают его своим пленником!

   Поначалу Лоу пытался сделать кое-что для облегчения жизни императора: например, предлагал сделать к Лонгвуду пристройку, чтобы император чувствовал себя хоть чуть-чуть вольнее. Но император из всего делал сцену. Может, этим он хоть немного развлекал себя, разгонял кровь? Или же показывал, что не смирился со своим положением? Он также мог надеяться, что слухи о «бесчеловечном отношении» к нему англичан дойдут до Европы и быть может там кто-нибудь поднимет в его защиту голос. (И голоса были: в парламенте лорд Холланд протестовал против законопроекта о содержании Наполеона под стражей: «отправка в отдаленную ссылку и содержание под стражей иностранного и плененного главы государства, который, полагаясь на британское благородство, сам сдался нам, (…) является недостойным великодушия великой державы. (…) Соглашения, в силу которых мы должны содержать его под стражей по воле монархов, которым он никогда сам не сдавался, представляются мне несовместимыми с принципами справедливости и совершенно не вызваны целесообразностью или необходимостью». К этому протесту присоединился и герцог Сассекский – тот, который не позволил отдать Наполеона французам. Но это не помешало принятию законопроекта).

   При всей снисходительности Лоу существенно урезал границы предоставленной Наполеону для прогулок территории. Если прежде английский офицер приходил в Лонгвуд убедиться, на месте ли генерал Бонапарт, один раз, то теперь он делал это дважды. Местным жителям запрещалось всякое общение с французами, в первую очередь – с Наполеоном.

   Поводы для «войнушек» становились все мельче. В конце июля много времени отняла история с книгой Хобхауза «Последнее правление императора Наполеона» – Лоу задержал ее из-за дарственной надписи «Императору Наполеону». Наполеон долго – до начала августа – не мог говорить ни о чем, кроме этой книги, так раздражил его поступок Лоу.

   18 августа 1816 года Наполеон наговорил Гудсону Лоу столько, что генерал вскипел и заявил императору: «Вы бесчестный человек!». Наполеон сказал свите: «Больше не буду принимать этого человека!». И в самом деле, они больше не встречались. Андре Кастелло пишет, что когда Лоу приходил в Лонгвуд, император смотрел на него через дырки в стене. Лоу же в следующий раз увидел Наполеона только мертвым 5 марта 1821 года.