«Священная война» против казахов

Таким образом, непрестанные распри между узбекскими племенами Шейбана и Орды, переходившие в кровопролитные войны с колоссальными грабежами побежденных и обращением их в рабов, в XV в. вылились в более определенную форму борьбы узбекских ханов из дома Шейбана с ханами узбеков-казахов из потомков Чингисхана по другой линии. И окончательное обособление узбекских племен Дешт-и-Кыпчака, так называемых узбеков-казахов, от узбекских племен Шейбани-хана совершилось в правление последнего, о чем свидетельствует вся политика Шейбани-хана по отношению к своим соплеменникам, не пошедшим за ним в Среднюю Азию и оставшимся в Дешт-и-Кыпчаке.

Но сознавал ли сам Шейбани-хан и его ближайшее окружение свое кровное родство с этими узбеками, оставшимися на своих старых местах и теперь называвшимися казахами? Историческая хроника того времени говорит об этом совершенно определенно. Обратимся к записям Рузбехана, личного историографа Шейбани-хана. Шейбани-хан, находясь с войсками на стоянке против Отрара, рассказывал Рузбехану Дешт-и-Кыпчаке, восторгаясь привольем степей, превосходными пастбищами, покоем и благоденствием кочевых обитателей «в большей степени, чем всех сынов Адама», отмечая, что «все эти обширные степи суть летовки узбеков, и в летние дни, когда наступает июльский зной и время сильных пожаров, казахский народ занимает места по окраинам, по сторонам и рубежам степей. Вследствие массы скота и нужды в пастбищах все эти обширные степи занимаются ими (узбеками-казахами), и каждый из их султанов имеет в своем владении и подчинении определенный район из общей территории степей». Далее Шейбани-хан повествовал о том, что в каждом знаменитом племени есть свой хан-чингисид, который со своим народом пребывает в своем древнем наследственном юрте и там сидит «со времен Джучи-хана и Шейбан-хана до наших дней», и что «между узбекскими ханами постоянно происходят распри и раздоры, особенно между ханами из дома Шейбана и казахскими ханами. В прежние времена большинство наиболее великих ханов бывало из рода Шейбанова, и в ближайшее к нам время наиболее великим из ханов обоих улусов (т. е. узбеков и казахов) был Хызр-хан, дед Хамзы-султана и брат Шейх-Даулат-султана, который является отцом в бозе почившего Абулхайр-хана».

Иначе говоря, Шейбани-хан, не делая в начале всей тирады никакого различия между казахами и узбеками и обобщая их в один народ «узбеки», далее отделяет последних от казахов в том смысле, что под узбеками подразумевает племена улуса Шейбана, а под казахами – племена Восточного Кыпчака, или улуса Орды. С другой стороны, и сам Рузбехан не отличал четко казахов от узбеков и, например говоря о сражении между Шайбани-ханом и Джаниш-ханом казахским, отмечал, что «узбеки казахского происхождения старались отразить войско узбеков Шейбановых, осыпая его стрелами».

Совпадает ли значение слова «казах», употребляемого историками в смысле скитальца, лишенного постоянного жилища, находящегося без средств, и производного отсюда «казаки-казачество» с подобным им термином «казах» в приложении к целому народу? Из свидетельства Абдураззака Самарканди следует, что в правление Шахруха узбеки, ставшие казахами, совершали набеги на Мазандаран, что Султан-Хусейн-мирза во время своего казачества, т. е. во время своей скитальческой жизни, прибыл к Абулхайр-хану, что Шейбани-хан «во время казачества» опирался на помощь шести узбекских племен и т. п., – выражают по существу совсем иное значение, чем слово «казах» в приложении к целому кочевому народу, занимающему обширные степи и владеющему бесчисленными стадами, среди которого, по словам Шейбани, даже самые бедные владели тысячами голов. Не означает ли в этом случае термин «казах» в приложении к народу, состоящему из многочисленных племен кочевников, просто кочевника, вроде того как в древности русские называли кочевые племена тюрок-команов одним словом «половцы» – возможно, от глагола «полевать», – а предков позднейших русских казаков, бездомных степных скитальцев русского происхождения, именовали бродниками? Ведь у узбеков Шейбанова улуса были какие ни есть города, вроде Туры и некоторых сибирских укреплений, мангкыты – «цари астраханские» – владели Астраханью и рядом крепостей-городов по Сырдарье, а узбеки улуса Орды в эпоху Шейбани никаких городов не имели и лишь кочевали, были казахами.

Так или иначе, но Хайдар-мирза, двоюродный брат Бабура, уделяя в своей истории много места узбекам, не отделяет их от казахов и, говоря о последних, в отличие от узбеков Шейбани именует их узбеками-казахами.

Что касается времени принятия узбеками-казахами ислама, Рузбехан говорит следующее: «Как прежде упомянуто, казахи составляли один народ с узбеками – из улуса Чингисхана и его детей, которые создали мировое государство; из первых поколений никто не принимал ислама до Газан-Мухаммед-хана (1295–1300 гг.), который первый из государей Ирана стал мусульманином. Что касается Чагатаева улуса, то первый из ханов, ставший мусульманином, был Барак-хан (1266–1271 гг.), почти современник Газан-хана». Таким образом, утверждение основ ислама в среде казахского народа было одновременно началом возникновения ислама в государстве Чингисхана. Однако также было определенно известно, что среди казахов распространены и «обычаи неверия». Эти-то «обычаи неверия», т. е. идолопоклонство, и были видимой причиной объявления «священной войны» Шейбани-ханом против казахов.

Ссылаясь на сказанное по этому поводу Шейбани-ханом, Рузбехан писал, что его предок в пятом поколении по линии Чингисхана удостоился принять ислам, а с ним и весь узбекский народ, следовательно, и казахи, что на протяжении более двухсот лет степи непрестанно посещали ученые-богословы из Туркестана, Мавераннахра, из Астрахани и Дербенда Ширванского, из Хорезма, Джурджании и Хивы, из Астрабада, Хорасана и Ирана, что казахские купцы постоянно посещали страны ислама, равно как и купцы мусульманских стран ездили в степи, – тем не менее казахи пребывали в язычестве. Но поскольку они все же мусульмане, читают Коран, исполняют обряды ислама и т. п., их следует считать не невежественными язычниками, не понимающими, что творят, а отступниками ислама, которых надлежит убивать. Вместе с тем казахам вменялось в великий грех обращение к колдунам, вызывающим с помощью магического камня яда дождь и снег на врагов или использующим его с пользой для себя в виде получения урожая или буйного травостоя для своих табунов. Иначе говоря, в среде казахов, несомненно, присутствовали шаманы, которых в свое время истреблял золотоордынский Узбек-хан.

Однако если казахам ставилась в вину вера в магическое действие камня яда, то, как свидетельствует история, эта вера была широко распространена и среди узбеков. Так, во время битвы темурида Султан-Абу-Саид-мирзы с Абдулла-мирзою в Джизакской степи, были несколько узбеков, которым Абу-Саид приказал посредством камня яда вызывать тучи, дождь и снег. Абулхайр-хан также приказывал шаманам вызвать непогоду при помощи этого камня, дабы осложнить положение неприятеля, казахского Махмуд-хана.

В этих языческих верованиях узбеков-казахов мы наблюдаем черты, сближающие их с религиозными воззрениями монголов. Существует любопытная история о буре, будто бы вызванной монгольским колдуном при помощи магического камня яда перед битвой с войском Темура. Предупрежденные монгольские воины оделись в непромокаемые плащи и соорудили укрытие в своем лагере. Солдаты Темура промокли до нитки и всю ночь не могли сомкнуть глаз. Утром войско было измученным и промокшим, тетива луков от дождя ослабла. Схватка, вошедшая в историю под названием «грязевая битва», произошла между Чиназом и Ташкентом. В момент сражения начался сильный ливень. Образовалась липкая, скользкая грязь, лошади теряли устойчивость. Темур проиграл сражение.

«О набожном поклонении солнцу, луне и огню, а также воде и земле монголов XIII в. с посвящением этим светилам и стихиям начатков пищи и пития и преимущественно утром, раньше, чем станут есть и пить», – говорят Плано Карпини и Рубрук. Оба эти путешественника, как и Марко Поло, рассказывают о поклонении монголов войлочным идолам. И если подобное было присуще узбекам-казахам, то, может быть, недалек был от истины Рузбехан, писавший, что «казахское войско в минувшие времена, когда появился на сцене истории Чингисхан, называли татарским войском и под этим названием оно известно и упомянуто в сочинениях на арабском и персидском языках». В этой связи весьма интересно предположение Л. Гумилева, изложенное в его труде «Черная легенда», о том, что «иго, сотни лет довлевшее над русским народом, было не татарским и монгольским, а узбекским».

Отсутствие сведений у Рузбехана о языческих обычаях узбеков, очевидно, это определенное подобострастие к его царственному собеседнику, Шейбани-хану, который видел себя главой истинных мусульман и наместником самого Аллаха, охраняющего ислам во всей чистоте и уничтожающего еретиков и отступников от правоверия, согласно присвоенному ему титулу.

Безусловно, Шейбани-хан опасался, что его сильные противники, ханы Дешт-и-Кыпчака, объединившись, могут вырвать из его рук власть над перешедшей к нему империей темуридов, польстившись на богатые города и цветущие владения как на ценнейшую добычу. Итак, в конце 1508 г. Шейбани-хану поступила информация о том, что на приграничные районы его нового государства из Дешт-и-Кыпчака напали казахи, которые увели в плен и обратили в рабство большое количество его подданных. Шейбани-хан устроил по этому поводу в Бухаре совещание со знатными принцами из потомства Абулхайр-хана, на нем решили объявить казахам «священную войну». Он поручил ученым-теологам Мавераннахра и Хорасана составить фетву о газавате против казахов как неверного народа, допускающего продажу мусульман в рабство, и приказал внести в фетву добавление, что казахи – язычники, поклоняющиеся идолам. Фетву написали, и в Бухаре была объявлена «священная война» против казахов.

В конце января 1509 г. армия Шейбани-хана выступила в поход против казахов. Сопровождавшему его в походе Рузбехану показалось все же странным выступление хана со «священной войной» против своих соплеменников, и он сказал об этом племяннику Шейбани Убайдулле. Ссылаясь на хадис Мухаммеда – «узы родства удлиняют жизнь», – Рузбехан говорил: «Предположим, что у казахского войска действия не согласны с велениями божественного закона, но ведь, тем не менее, казахи вам родственны». Убайдулла, не отрицая сказанного, ответил Рузбехану: «…что касается соблюдений обязанностей родства, о которых вы говорите в отношении казахов, то между нами столь ясно проявились побуждения к вражде и предпосылки к соперничеству и неприязни, что источник родства совершенно иссяк. Распри и войны между нами и ими так засыпали прахом взаимного неудовольствия поверхности страниц наших душ, что мы стряхнули с подола сердца пыль взаимной любви. Да кроме того, если бы соблюдение родственных связей и было бы возможно, то только со стороны его величества хана, убежища халифата, а мы, рабы, положили голову на черту его приказания и не знаем и не имеем другого пути, кроме пути повиновения и служения ему. Если вы находите возможным для себя, то доложите на высоком ханском собрании слова о мире с казахами, наполненные тонкими изречениями Пророка и приличествующими рассказами из Корана и преданий». Рузбехан, однако, не решился сделать этого.

Тем не менее он оставил нам любопытнейшие подробности похода узбеков против своих соплеменников в мемуарах: «В невероятно лютый холод, по глубоким снегам, по покрытым льдом с полыньями озерам двигалось узбекское войско, предводимое ханом. Когда верблюды и лошади останавливались из-за невозможности двигаться дальше, тогда солдаты прокладывали им дорогу. Несмотря на невыносимую стужу, узбеки двигались все дальше в необозримую Дешт-и-Кыпчакскую степь, причем ехавший на коне Шейбани-хан все время беседовал с ученым персом и другими образованными лицами из своего окружения на самые разнообразные темы из области главным образом схоластического богословия, а на стоянках, когда его солдатам с невероятными усилиями удавалось поставить кибитки и добыть огонь, в кибитке хана сейчас же устраивались излюбленные им ученые дискуссии».

Это был период экспансии казахов. Особенно могущественным слыл хан Касым (ум. в 1518 г.). Во время похода в Дешт-и-Кыпчак армии Шейбани пришлось очень туго, как было сказано ранее, к тому же она только успевала отражать нападения казахов, которые разгромили даже войска сына Шейбани-хана, Махмуд-Тимура. Итоги «священной войны» были таковы: этим походом как бы навсегда определились взаимоотношения кочевой степи, где остались не пошедшие за Шейбани племена узбеков-казахов, и оседлых оазисов Мавераннахра, завоеванных Шейбани-ханом. После всех этих перипетий, связанных со «священной войной», Шейбани-хан стал ревностным государем – защитником своего нового государства от кочевых соплеменников и принимал все меры, чтобы не допустить казахов, даже с мирными намерениями, в свои владения. Он отдал приказ о конфискации имущества и товаров казахских купцов в районах Туркестана и в городах Хорезма, затем последовало распоряжение, чтобы население Туркестана не производило торговых сделок с казахскими торговцами и чтобы между ними и жителями этих районов не было никакого сообщения. Но, очевидно, подоплекой этих ограничений было еще и нежелание Шейбани-хана, чтобы казахи воочию убедились, каким благодатным краем владеют ныне узбеки и что порождает причины их миродержавия и прогресса.

В истоках конфликта между кочевником-скотоводом и оседлым земледельцем лежит жизненная философия, настолько глубоко связанная с наследием и традицией, что она кажется незыблемой. Ведь казахи полагали, что узбеки пребывали в крайней естественности обитания и рассматривали их как пленников своих домов, к которым нет, по понятиям степняков, никакого уважения. Поэтому если бы они увидели, какими благами пользовались узбеки, то непременно вступили бы с ними в войну за покорение этих областей. И, зная воинственный дух казахов, остановить их нашествие было бы делом очень трудным.

Оседлый узбек стал в отношении узбека-кочевника отщепенцем, к которому тот относится свысока, с пренебрежением, превосходством, выражавшемся и в большей свободе действий, и в большей воинственности, поддерживавшейся особенностями образа жизни, и, наконец, в вытекавшем отсюда несравненно большем политическом значении. Эта быстро установившаяся, сначала бытовая, а затем и нравственная, рознь была настолько велика, что всем бывшим кочевникам, а ныне оседлым, невзирая на то, из какого рода они происходят, было дано общее нарицательное имя «сарты».

Во всяком случае, теперь между Шейбани-ханом с его племенами и оставшимися на необъятных просторах Дешт-и-Кыпчака его соплеменниками образовалась пропасть, которую уже ничто не могло изменить – ни время, ни политические события. И ханы казахов-узбеков отныне стали для государства Шейбани-хана и его преемников такою же угрозою и таким же бичом, каким были незадолго до этого ханы узбеков для владений темуридов.