|
У Рихарда Вагнера есть рассказ-воспоминание «Паломничество к Бетховену». И действительно, для некоторых людей приобщение к музыке, а потому и к личности Бетховена сродни священнодействию. Он относится к числу тех гениев, сила и глубина творчества которого открываются не каждому.
Людвиг ван Бетховен происходил из семьи профессиональных музыкантов, выходцев из Фландрии. Дед его был руководителем придворной капеллы в Бонне, а отец певчим в ней.
Людвиг рано научился играть на флейте, скрипке, клавесине, органе. Уже в 15 лет он стал помощником органиста капеллы и концертмейстером придворного театра. В 1787 году Бетховен посетил в Вене Моцарта, взял у него несколько уроков и удостоился похвалы маэстро за фортепианные импровизации. Через 5 лет Бетховен переехал в Вену, учился у великого Иосифа Гайдна и с большим успехом гастролировал в Праге, Берлине, Дрездене.
Усиливавшаяся глухота заставила его отказаться от концертной деятельности. А его завораживающие фортепианные сонаты — «Аппассионата», «Лунная» и другие — продолжали (и продолжают) звучать в исполнении музыкантов разных стран и народов.
Бетховенская опера «Фиделио», трудная и для вокалистов, и для восприятия неподготовленного слушателя, не имела большого успеха.
Подлинным титаном, борцом за духовное освобождение человека предстает Бетховен в своих симфониях. Его вдохновляли революционные выступления конца XVIII века. Третью (Героическую) симфонию он предполагал посвятить Наполеону, но когда тот стал императором, композитор отказался от этого посвящения. В 9-й симфонии звучит хор «К радости» на слова Шиллера, призывающий людей объединиться во имя свободы, братства.
Симфонии и увертюры («Эгмонт», «Леонора», «Кориолан») передают горести и радости людей, мучительные' переживания и сомнения, жестокие удары судьбы, страх смерти и героический энтузиазм человека, преодолевающего трудности и невзгоды, превозмогающего немощи плоти.
Бетховен подобен Баху простотой своей биографии и полнотой внутренней духовной жизни. Но жил он в другое время, в период «бури и натиска», и был захвачен мощными социальными движениями масс. Не случайно на начало XIX века приходится творчество целого ряда гениев в разных областях человеческой деятельности, у разных народов. Войны за освобождение от иноземной и местной тирании прокатились по Европе, словно завершающий аккорд эпохи Просвещения (в России они отозвались Отечественной войной 1812 года и восстанием декабристов).
Надвигавшуюся глухоту — страшную беду для музыканта! — необходимо было преодолевать творчеством. Перенося на нотные листы музыку, звучавшую в душе, превозмогая несчастье, он совершал подвиг. Об этом, быть может, он и не помышлял, ибо такова природа гения — созидать вопреки всем преградам.
В упомянутом «Паломничестве» Вагнера — искреннем и ироничном — есть проникновенные строки: "Я родился в небольшом городке Средней Германии. Не могу точно сказать, к чему меня предназначали родители, помню только, что как-то вечером я впервые услышал одну из симфоний Бетховена, меня бросило в жар, я заболел горячкой, а выздоровев, стал музыкантом. Вероятно, этому случаю я обязан той особой любовью, тем почитанием и преклонением, с которыми относился к Бетховену, хотя потом познакомился также с произведениями других превосходных композиторов. Самой большой моей радостью было всецело погрузиться в глубину его гения, так что в конце концов я воображал себя его частицей и в качестве такой крошечной частицы почитал себя приобщившимся к возвышенным идеям и взглядам…
Так я жил в каморке под крышей, и вот в один прекрасный день меня осенило, что тот, перед чьими творениями я преклоняюсь, не умер. Я не понимал, как я не подумал об этом раньше.
Мне и в голову не приходило, что Бетховен может, как мы, грешные, есть хлеб, дышать воздухом — словом — существовать. А ведь Бетховен жил в Вене и тоже был бедным немецким музыкантом.
С той поры я не знал покоя! Все мои помыслы были направлены на одно: увидеть Бетховена! Ни один мусульманин не горел более пламенной верой, отправляясь в паломничество к гробу пророка, чем я, стремясь совершить паломничество к скромному обиталищу Бетховена".
Он отправился пешком, отчасти из принципа — чтобы внутренне подготовиться к встрече с глубоко почитаемым человеком, а отчасти по бедности не воспользовался дилижансом. В Богемии он встретил бродячих музыкантов, у которых были ноты Седьмой симфонии Бетховена. Они ее играли только для себя, а не для публики. И вот у дороги, под открытым небом она зазвучала в исполнении этих сельских музыкантов (Вагнер взялся за скрипку). Этот эпизод совершенно замечательный. Развлекательная музыка — для господ (так ответили музыканты), бетховенская — для души, для себя!
Нелегко было Вагнеру попасть в Вене к Бетховену, которого, как выяснилось, осаждало немало иноземцев, особенно англичан. Когда он получил любезное приглашение маэстро, то испытал восторг: «Передо мной отверзлись небеса; я был наверху блаженства и молился на этого гения, который… вывел меня из мрака и оков к свету и свободе».
Встреча состоялась (Вагнер писал свои вопросы в специальной тетради). Прощаясь, Бетховен с горькой усмешкой заметил, что ему жилось бы значительно лучше, если бы он сочинял танцевальные пьесы, галопы. Но ведь тем и отличается гений от посредственности: не умеет он сочинять на потребу тем, кто больше заплатит!
…Не будем пересказывать содержание какого-либо произведения Людвига ван Бетховена. У каждого могут быть свои предпочтения. Могу лишь признаться, как был ошеломлен увертюрой «Эгмонт» (по радио) с выдержками из драмы Гёте в исполнении замечательного чтеца В.И. Качалова, народного артиста СССР, одного из корифеев МХАТа. Было это после Великой Отечественной войны, а потому героическая мощь финала потрясала. Человек идет на смерть без страха, ибо смертью своей побеждает врага, освобождает свой народ!
Позже, когда мне удалось достать и прочесть одноименную пьесу великого Гёте, она меня разочаровала. Оказывается, в некоторых случаях музыка способна выразить то, чего нельзя передать словами. Вот и теперь придется завершить очерк. Пусть те, у кого лежит к этому душа, обратятся к Бетховену, вслушаются в его музыку… (Так и хочется добавить: если это не поздно.)
В начале XX века Н.А. Бердяев писал: «В духе музыки есть пророчество о грядущей воплощенной красоте. Бетховен был пророком. Но музыка наших дней перестала быть пророчеством, приспособилась к буржуазной жизни». В начале XXI века слова русского философа звучат актуальней, чем прежде. О чем же пророчествовал Бетховен? Или то, что он предрекал, свершилось? Или — еще впереди?..
|
