Эта книга находится в разделах

Список книг по данной тематике

Реклама

Е. А. Глущенко.   Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Преобразования в водо-и землепользовании

В первые годы после образования Туркестанского генерал-губернаторства российское правительство не вмешивалось в земельные отношения местного населения и сохраняло практически в неприкосновенности действовавшую при ханах систему налогов и землепользования и водопользования. Предстояло изучить особенности ведения сельского хозяйства, которое основывалось на искусственном орошении. Произвести же какую-либо коренную ломку этой своеобразной экономики и веками сложившихся на ее основе отношений, которые не были известны в Европейской России, представлялось делом весьма рискованным. К тому же вопросы землепользования не могли на том этапе иметь того значения, поскольку русский капитал и рыночные отношения еще не внедрились в экономическую жизнь Средней Азии. Хозяйство было еще натуральным, пути сообщения почти отсутствовали, внутренний рынок не был развит.
Были причины, связанные с международным положением России, с ее напряженными, почти враждебными отношениями с Англией, которая ревниво следила за продвижением России в сторону Индии. Учитывая эти обстоятельства, российское правительство сделало 11 июля 1867 г. официальное заявление о том, что оно воздерживается от вмешательства в вопросы внутренней жизни края, в том числе в дела хозяйственные, оставляя за собой лишь область государственного управления.
О том, как существовала основная масса местного населения, дехкане, до присоединения края к России можно судить на примере Хивинского и Бухарского ханств. Материалы архива куш-беги (первого министра) эмира Бухарского свидетельствуют о крайне тяжелом положении дехкан. С населения взимались свыше 50 различных налогов и сборов. На их уплату шло обычно до половины урожая. При этом сборщики налогов (амлякдары) произвольно увеличивали установленные размеры сборов, присваивая разницу себе. Также самовольно сборщики вводили новые налоги[459].
В Хивинском ханстве существовало до 25 видов налогов[460]. Они взимались с земли, воды и скота, за право ездить по дорогам и мостам, проживать в своем доме и т. п. Цифра 25 весьма приблизительна – точное число податей и сборов, как и в Бухаре, определено не было, чем повсеместно злоупотребляли ханские чиновники и местная администрация.
Д.Н. Логофет, член Русского географического общества, посетивший Среднюю Азию, подробно описывает, как ханские сборщики собирают налоги в Бухарском ханстве. В ханстве существовали основные подати: с земли — херадж, с торговли — закят, со скота — аминана,, таможенная пошлина — бажгир. По шариату херадж (земельная подать) равнялся 1/20 урожая с поливных земель. Бухарское правительство «изменило» этот закон, увеличив херадж вдвое[461]. Собранный урожай крестьяне складывали в кучи, которые опечатывались ханскими чиновниками. Затем приезжал амлякдар и на глаз определял количество зерна в кучах, «причем амлякдар всегда умышленно увеличивал количество», чтобы взять большой налог. Херадж платили в Бухаре деньгами.
По Корану закят не может взиматься с имущества, которое меньше года находилось у владельца. Но в Бухаре это крепко забыли и взимают при продаже, отмечал Логофет, одну овцу с сорока овец, с пяти верблюдов и один баран и т. д.[462] Закят тоже платили деньгами, причем стоимость барана устанавливал сборщик налогов.
Кроме вышеназванных главных налогов Логофет обнаружил ряд мелких:
«Ассия-пулы – сбор с мельниц и рисовых полей; танап-пулы – с фруктовых садов; закят-чекана – подать с лица, имеющего не менее 40 баранов; кош-пулы – первый весенний сбор с каждой пары рабочих волов; ярсара – второй осенний сбор с каждой пары волов; кафсан – сбор по пуду с каждого батмана (куча зерна в 8—16 пудов) в пользу амлякдара; мирабона – сбор в пользу заведующего ирригацией; кафсан-дорга – в пользу чиновника, отпечатывающего зерно; затем шли пошлины в пользу казия (судьи), в пользу раиса (духовное лицо) и т. д.
Если поблизости стояла русская воинская часть, то беки собирали дополнительные подати, ссылаясь на то, что им нужно содержать русских или что им это приказали русские. Даже проезд русского офицера, топографа и тот ложился на население, так как амлякдар сейчас же, пользуясь случаем, возьмет с населения якобы на пополнение произведенных расходов по приему русского»[463].
Свои наблюдения в области налоговой политики в Бухаре Логофет заканчивает мыслью, что «государственное хозяйство Бухары ведется хищнически и результаты его печальны. Бедного бухарца бухарское правительство высасывает со всех сторон, и если когда-нибудь Бухара будет присоединена к России, то мы получим буквально нищих»[464].
Так выглядела система налогообложения в Хивинском и Бухарском ханствах до и после прихода русских в Среднюю Азию, если вообще этот повсеместный произвол можно назвать системой.
Первая и начало второй половины XIX в. характерны для среднеазиатских ханств – Бухарского, Кокандского и Хивинского – крайней неустойчивостью их политического и экономического положения. Такое положение сложилось из-за произвола и беззакония во всех областях жизни этих государств, а также постоянных междоусобиц, как между группами местных феодалов, так и между соседними ханствами. Член-корреспондент Академии наук Узбекской ССР, профессор А.И. Ишанов, характеризуя органы государственной власти управления и судебной власти старой (до 1920 г.) Бухары, отмечал, что «органы государственного управления и судебной власти Бухарского ханства, не будучи сложными по своей структуре, отличались присущей деспотическому образу управления гнусностью и представляли собой аппарат палачей и погромщиков, грабителей и угнетателей»[465]. Оценка эмоциональная, но не слишком удаленная от реального положения дел и может быть применима к внутриполитической обстановке в Кокандском и Хивинском ханствах.
Так, кокандский хан Худояр в 1852 г. устроил массовое истребление кипчаков (потомки половцев южнорусских степей), потому что заподозрил их в стремлении захватить власть. Земли, ранее принадлежавшие кипчакам на правах собственности, были конфискованы ханом в свою пользу. Затем Худояр распорядился, чтобы эти земли были проданы за половинную цену от их фактической стоимости дехканам ханства. Но «осчастливленные» крестьяне отказались покупать эти земли, справедливо опасаясь мести со стороны прежних владельцев. Тогда Худояр приказал отказников бить палками до тех пор, пока они перестанут упорствовать и согласятся купить землю за полцены.
А потом случилось так: в 1858 г. брат Худояра Маллябек при поддержке уцелевших кипчаков выгнал брата за пределы ханства и приказал купившим кипчакские земли вернуть безвозмездно половину земель прежним владельцам, а другую половину продать тем же бывшим владельцам по ценам, по которым им продавал землю Худояр[466].
В результате кокандские ханы настолько запутали и без того далеко не определенные земельные отношения, что даже по истечении 20 лет после присоединения Кокандского ханства к Российской империи на имя русских властей продолжали поступать жалобы и иски, связанные с ханскими экспериментами в области землеустройства и землепользования 50-х гг. XIX в.[467]
Говоря об источниках земельного права, не следует забывать об их условном и формальном характере. Если претворение в жизнь отдельных норм, тех или иных положений традиционного права шло вразрез с интересами господствующего слоя в целом или его отдельных представителей, последние игнорировали эти нормы. Учитывая эту особенность, можно выделить следующие источники земельного права, действовавшие в тот период на территории среднеазиатских ханств: Коран – основная законодательная книга мусульман (хотя он содержит очень мало статей, призванных непосредственно регулировать гражданскую жизнь мусульман); хадисы (собрание устных преданий, изречений, приписываемых Мухаммеду); «Хидая» – комментарии мусульманского права; другие правовые трактаты, являвшиеся, по существу, дополнением к основным нормам шариата по земельным вопросам[468].
* * *
Одной из важнейших задач первого генерал-губернатора Туркестанского края было разобраться в земельных отношениях, сложившихся в регионе до прихода русских. Необходимо было выяснить, какими правами может пользоваться российское правительство, чтобы отчуждать земли для нужд казенного строительства и для переселенцев. Земельные приращения в Средней Азии производились, в конце концов, не только ради обеспечения потребностей русской промышленности и торговли, но и с целью уменьшить остроту земельного голода в собственно России.
В самом начале 1868 г. К.П. Кауфман создал комиссию (так называемая комиссия М.Н. Николаева), которой было поручено разобраться в традиционно сложившихся земельных отношениях. Комиссия установила, что в районах обитания кочевого населения пахотные земли считались общим достоянием того или иного рода, однако землевладельцы, имевшие свой рабочий скот и инвентарь, вели свои хозяйства самостоятельно, независимо друг от друга. Время от времени в пределах земельной собственности рода происходил передел полей. Продаже подлежали в самых редких случаях лишь застроенные и засаженные плодовыми деревьями участки, считавшиеся личным недвижимым имуществом.
Намного сложнее оказались отношения землевладения и землепользования в районах оседлого земледелия. Там удалось выявить три основных типа владения и пользования земельными участками. Прежде всего, земли мильк-хур, то есть обеленные, свободные от налога, принадлежавшие владельцу на правах полной собственности. Такие земли могли быть пожалованы ханом за верную службу, однако на определенный срок, продолжительность которого зависела от воли правителя ханства. Мильковое землевладение нельзя приравнивать к русскому вотчинному или даже поместному, имевшим наследственный характер.
Второй тип — вакуф, земли, завещанные с разрешения хана мильковладельцами религиозным организациям, чаще всего медресе. Очень часто имения типа мильк-хур переводились в разряд вакуфных с той целью, чтобы закрепить их во владении находящего потомства завещателя, обеспечить потомков вакуфным доходом и избежать как налогообложения, так и возможной конфискации со стороны ханской власти. Облагаемые минимальными налогами вакуфы были лазейкой для милькодержателей, опасавшихся немилости хана.
И наконец, последний тип — амляк, государственные земли, находившиеся в пользовании землевладельцев, плативших все установленные в том или ином ханстве подати.
Основываясь на материалах комиссии Николаева, русская колониальная администрация сделала вывод: «Все владельцы земельных имуществ, по силе такого общего начала, юридически всегда поставлены были в непосредственную зависимость по владению от власти государственной. Над всеми частными правами по владению землей, каково бы ни было их начало, т. е. происходят ли они из оживления и первого занятия почвы или из завладения территории путем покорения страны силою оружия и завоевания, возвышается верховная власть Государя, которому принадлежит исключительное право распоряжения всею земельной собственностью страны. Фактически право это осуществляется взиманием установленных налогов с земельных имуществ и в надзоре за непрерывной и продуктивной обработкой занятой почвы… Согласно с этими основными положениями мусульманской теории земельного права, все земли государственные»[469].
Это был вывод чрезвычайной важности, имевший далекоидущие последствия: он означал, что Российское государство на правах победителя становится правопреемником побежденных ханов Бухары, Хивы и Коканда, то есть верховным собственником завоеванных земель. Это означало, что окончательное право вершить дела по землеустройству принадлежит от имени российского Императора его представителю, генерал-губернатору Туркестана.
По мере обсуждения земельного вопроса в самом Туркестане, а также в ходе полемики с петербургскими ведомствами – Министерствами иностранных дел и финансов Кауфман внес уточнения в свою концепцию землевладения. В проекте Положения об управлении Туркестанским краем, подготовленном канцелярией генерал-губернатора в 1873 г., содержалось признание частной собственности на землю в следующих случаях: а) если земли приобретались по купчим крепостям и другим законным актам; б) если это были участки городской частновладельческой застройки; в) если мильковыми землями пользовались сами владельцы (милысдары) и если они – эти земли – не были заселены посторонними лицами и обществами; г) если вакуфными землями пользовались те самые учреждения и лица, которым были завещаны эти земли, и если они не были заселены посторонними лицами.
Константин Петрович служил делу, а не лицам, а потому, пострадав за свои убеждения и согласные с ними действия в бытность генерал-губернатором Северо-Западного края, он не отказался от них в Туркестане. Он был уверен, что российской власти надо искать свою опору в среде самого многочисленного слоя среднеазиатского населения – дехканства, то есть землепашцев. Поэтому, не успев еще толком вступить в новую должность, он уже в 1867 г. издает распоряжение, по которому за многочисленными пользователями мелких участков (милькдары сдавали в аренду свои мильковые земли небольшими долями) закрепляется право пожизненного, потомственного (наследуемого) владения обрабатываемой землей. Более того, арендаторы мильковых земель, равно как и пользователи земель, отнесенных к категории «амляк», обязаны были теперь вносить в казну генерал-губернаторства весьма умеренный налог херадж, который в ханское время составлял от 1/3 до 1/2 урожая. Кауфман сократил размер хераджа до 1/10 урожая, то есть действовал по рецепту А.С. Пушкина – Е. Онегина:

В своей глуши мудрец пустынный,
Ярём он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.

Ход был сильный и проверенный одновременно, так как с самого начала привлек на сторону генерал-губернатора народные сердца, хотя и озлобил крупных землевладельцев. Кауфман пошел еще дальше – он потребовал, чтобы милькдары и владельцы вакуфных земель представили русской администрации вполне достоверные документы на право владения своими льготными в смысле налогообложения землями. Поскольку экспертиза была весьма строгой, лишь немногим удалось подтвердить свои права на владение обеленных земель. Вот одна из причин, отчего бывали забракованы многие свидетельства о праве землевладения: «Масса ханских печатей прикладывалась просто без его ведома – у хана бывали целые связки печатей, которые хранились на руках у его приближенных и, конечно, без всяких предосторожностей: само прикладывание печати не сопровождалось никакими формальностями, нигде не записывалось, и, таким образом, злоупотребления печатью хана могут считаться более чем вероятными. Если к этому прибавить, что никакая туземная печать (в т. ч. и ханская) не дает возможности судить о времени ее приложения, так как вырезанная на ней дата означает только год, в который она вырезана, и тот факт, что сам процесс вырезания печати для хана не сопровождался никакими формальностями, можно без опасения ошибиться признать, что ханская печать на вакуфных документах никакого значения не имеет»[470].
Насколько строгим был подход к предъявляемым на экспертизу земельным актам, можно судить по результатам работы так называемой организационной комиссии, действовавшей в 1873–1874 гг. в созданном сразу же после Хивинского похода Аму-дарьинском отделе. Из 9203 десятин вакуфных и мильковых земель комиссия признала только 587 десятин вакуфных и 1210 десятин мильковых. И то эти 1210 десятин были пожалованы российским Императором некоему хивинцу Магниязу за услуги, оказанные русскому войску в 1873 г.[471]
Как и в 1865–1866 гг., Кауфман преследовал двуединую цель: не только привлечь на свою сторону трудовое население земледельческих районов, обеспечив их права на обрабатываемые участки, но и вывести этот слой из-под влияния враждебных русской администрации крупных землевладельцев и мусульманского духовенства и тем самым изолировать и ослабить этот «аристократический класс». Более того, земельная политика генерал-губернатора ставила привилегированные сословия в прямую зависимость от русской власти, от которой милькдары, улемы и муллы получали теперь документы на право владения землями, а также подтверждение их льготного налогообложения.
То, что сделала руководимая Кауфманом русская администрация, было не чем иным, как радикальной демократической земельной реформой, проводимой в интересах трудящегося люда. Поразительно, что это было признано в советское время и к тому же в журнале с недвусмысленным названием «Историк-марксист». Даже не открывая его, читатель мог представить, какими будут суждения и выводы всех его авторов: все, что делалось и не делалось царскими властями, бывало плохо для трудового народа. И тем не менее историк И. Ходоров в 1928 г. заявлял именно в этом идеологизированном журнале: «Земли аристократии стали, с одной стороны, облагаться налогами – податное обеление мильков, основанное на ханских пожалованиях, отменялось; с другой стороны, земли узбекских аристократов стали закрепляться в собственность сидевшим на них арендаторов. Здесь права на землю признавались за крестьянами, а обезземеливалась непокорная земельная аристократия»[472].
Позже, когда «социализм победил по всему фронту», когда советские научные кадры хлебнули лихолетья 40-х гг. XX в., они окончательно овладели марксистским методом. Даже в начале 80-х, в тихие застойные годы, когда никому, за исключением упорных диссидентов, тюрьма и лагерь не грозили, автор книги «Из истории Туркестанского края» З.Д. Кастельская трактовала события столетней давности, откровенно искажая факты: «Цель первоначального аграрного законодательства царизма сводилась не только к захвату земель, но и к тому, чтобы обеспечить себе политическую и социальную опору в лице местных господствующих классов»[473]. Уроки 30-х гг. были, видимо, усвоены накрепко.
Именно потому, что «первоначальное аграрное законодательство» генерал-губернатора подрывало позиции «местных господствующих классов», чиновный Петербург проявил беспокойство. Реакция центральных ведомств последовала быстро и была удивительно похожей на реакцию на мероприятия К.П. Кауфмана в аграрной сфере в Северо-Западном крае. Министерства иностранных дел и финансов воспротивились, и надолго завязалась многословная полемика между Петербургом и Ташкентом, продолжавшаяся практически до самой смерти генерал-губернатора. Кауфман подготовил три проекта Положения об управлении Туркестанским краем, но ни один не был утвержден в петербургских кабинетах. Константин Петрович не отменял своих распоряжений, действуя в рамках проекта 1873 г., хотя и не имел на то Высочайшего одобрения.
Каковы же были аргументы петербургских оппонентов? Первым откликнулось ведомство князя Горчакова, которое усмотрело в аграрных преобразованиях Кауфмана угрозу «пагубных общественных переворотов, последствия которых в политическом отношении крайне опасны»[474]. МИД оставался верен себе – там традиционно боялись, «как бы чего не вышло».
Возражения министра финансов были более конкретными. В Минфине придирались к формальностям. В частности, отмечалось, что в течение девяти лет русские власти покупали у местного населения земли для возведения казенных построек, что не соответствовало утверждению Кауфмана, будто государство, в том числе Российское, является верховным собственником земли. Министр финансов находил, что основные начала проекта положения о землеустройстве 1873 г. противоречат характеру поземельной реформы, проводимой в России. Главная цель этой реформы состояла якобы в том, чтобы сделать земледельческое население империи крестьянами-собственниками, а не пользователями земли. В то же время кауфманский проект не предусматривал развития частнособственнического землевладения.
Кауфман отвечал на эти замечания, и тогда из столицы курьер привозил другие, и он снова писал объяснение. «Понятие о праве полной собственности в том виде, как оно теперь существует в европейской науке, – объяснял Кауфман петербургским чиновникам, – есть понятие чисто местное европейское. Права государства на землю, обрабатываемую частными владельцами, могут быть сокращены до той степени, до которой они необходимы в чисто политических видах. Совершенно не то в странах, где писал законы Мухаммед и в Туркестанском крае. Климатические условия Туркестанского края таковы, что государству должны быть предоставлены гораздо большие права по отношению землевладения, чем то необходимо в Европе…»[475]
Кауфман убеждал своих оппонентов, что, несмотря на запутанность, непроясненность сложившихся веками аграрных отношений в Туркестане, Российское государство не имеет права занимать позицию невмешательства в эти отношения, дожидаясь, когда чиновники различных ведомств завершат свои ученые дискуссии и одарят туркестанских землевладельцев и землепользователей новым земельным законом. Такое невмешательство было бы пагубным по политическим мотивам. Массы городского и земледельческого населения находятся под влиянием мусульманского духовенства, враждебного русской власти. Уменьшить это влияние возможно, если подорвать благосостояние духовного сословия, которое обеспечивает во многих случаях необоснованно присвоенные вакуфные земли. Хотя он сидел за тысячи верст от столицы, смотрел он дальше тех, кто мнил себя мужами государственного кругозора.
Проект землеустройства К.П. Кауфмана 1873 г. был в конечном счете отвергнут российским правительством, хотя сам Кауфман действовал согласно его нормам. Правительство опасалось, что проведение его в жизнь вызовет недовольство местной феодальной власти и мусульманского духовенства.
И тем не менее, подчиняясь логике местной реальности, в 1886 г. с введением нового Положения об управлении Туркестанским краем были изданы Правила о введении поземельно-податного устройства в Туркестанском крае, которые уничтожали привилегированное положение крупных землевладельцев и мусульманских священнослужителей. Согласно Правилам мильковые владения приравнивались к прочим государственным землям и облагались налогом.
Правила подрывали мощь владельцев вакуфных имуществ, то есть духовных лиц. Если раньше вакуфные земли почти не контролировались российскими властями и все доходы с них поступали в пользу священнослужителей, то с 1886 г. населенные вакуфные земли передавались во владение сельских обществ и превращались в податные земли.
Владельцам вакуфных земель и имуществ было предложено до 1 июня 1887 г. предоставить в соответствующие областные управления документы, подтверждающие их права на владение вакуфной собственностью. Действительными считались только те документы, на которых стояла печать хана или эмира.
Мусульманское духовенство Туркестана оказалось перед угрозой потерять большую часть своих доходов, поскольку большинство документов вакуфных владений оказались недействительными. Так, согласно протоколам по вакуфным делам при туркестанском генерал-губернаторе из 7509 документов на право владение вакуфом, представленных к сроку, лишь 737 имели ханские печати. Из них специальная комиссия в 1904 г. исследовала всего 395 документов.
При этом она установила, что 285 владельцев этих документов имеют в собственности 13 023 десятины земли[476].
О величине доходов мусульманского духовенства Туркестана с вакуфных владений свидетельствуют такие факты: «.в Самаркандской области 65 медресе в 1895 г. получили доход в сумме 28 555 руб.»[477], «.в Ферганской области 124 медресе в 1891–1892 гг. получили 149 797 руб. годового дохода, а 32 медресе Сырдарьинской области имели годовой доход в 1890–1891 гг. 16 тыс. руб.»[478]
Кроме земельных участков медресе имели городские вакуфы: лавки, караван-сараи, мельницы, бани и т. п. По данным 1894 г., всем медресе Туркестана принадлежало 2208 лавок[479].
Советская исследовательница Л.А. Перепелицына даже в 1966 г. решилась сделать вывод: «Самым важным результатом земельных преобразований 1867 г. была ликвидация военно-феодального землевладения. Преобладающая часть конфискованных у местной феодальной аристократии земель перешла в наследственную собственность обрабатывавшего их населения. Земельной аристократии был нанесен непоправимый удар. Это мероприятие царского правительства в общем имело прогрессивное значение»[480].
загрузка...
Другие книги по данной тематике

Николай Николаев.
100 великих загадок истории Франции

Надежда Ионина, Михаил Кубеев.
100 великих катастроф

Николай Непомнящий.
100 великих загадок Индии

Евгений Кубякин, Олег Кубякин.
Демонтаж

Александр Кондратов.
Погибшие цивилизации
e-mail: historylib@yandex.ru