Города
Присоединив к империи обширный новый край, русские начали его освоение с обустройства расположений своих войск и администрации. Глинобитные среднеазиатские города, мало чем отличные от сельских поселений (больше мечетей, зданий коранических школ и базаров), не были пригодны для этой цели. Приходилось строить свои новые города, чаще всего расположенные рядом с существовавшими азиатскими городами. «Столицей» генерал-губернаторства был определен Ташкент, бывший в то время самым большим городом Средней Азии (около 80 тысяч жителей). Для нужд своего строительства – казарм, казенных и общественных помещений – русские власти вырыли территории ханской цитадели (по праву завоевания), пустыри, холмы и выкупленные у владельцев сады. По приказу К.П. Кауфмана был разработан план строительства европейского города с прямыми широкими улицами, общественными зданиями, садами и парками. Строительство началось незамедлительно и двигалось с впечатляющей скоростью.
В 1873 г. в Ташкенте побывал американский дипломат Юджин Скайлер, очень внимательный наблюдатель: «Это было в день моего приезда. Ярко светила полная луна. Я вышел на веранду. и с трудом поверил, что нахожусь в сердце Азии. Казалось, что я попал в один из таких маленьких городков штата Нью-Йорк. Те же широкие пыльные улицы, обсаженные по обочинам рядами деревьев; журчание воды в кюветах; белые домики, стоящие несколько поодаль от дороги, деревья и палисадники перед ними; большая площадь – вся в цветах, а в центре ее маленькая церковь. Все вместе показалось мне таким знакомым»[363].
При дневном свете Ташкент американскому путешественнику представился также американским городком, но уже не с Востока страны, а с Запада, подобием Денвера, но тоже очень приятным. Быть может, если бы суровый «прокурор русской действительности» добрался до Ташкента в то же время, он был бы снисходительнее к городу и его обитателям?
Так что не знал или не хотел знать о Ташкенте и о его господах ташкентцах писатель Н. Щедрин?
По переписи 1871 г., на территории русской части города проживало 2073 человека (солдаты не учитывались). Половину горожан составляли офицеры и классные чиновники – 1011 человек, врачей и акушерок было 16, домашними делами (это были жены офицеров и чиновников) занимались 567 человек, 80 горожан были заняты торговлей. Город был обеспечен рабочими-специалистами 25 специальностей, среди них было 9 наборщиков и 8 печатников, так как существовала типолитография[364].
Строился Ташкент быстро, и уже в 1868 г. в нем насчитывалось 270 домов. Сначала одноэтажные домики сооружались из кирпича-сырца, но вскоре заработал кирпичный завод, и на стройки стал поступать обожженный кирпич. В 1867 г. компания из пяти человек поставила первую водяную мельницу европейского типа, вторая и третья мельницы появились на следующий год. В 1868 г. известный предприниматель Хлудов построил на реке Салар первый кожевенный завод европейского типа, а другой предприниматель, Первушин, возвел шелкомотальную фабрику. В 1872 г. общая годовая стоимость продукции семи ташкентских предприятий составила 738 612 рублей. В 1873 г. были открыты сразу две ткацкие фабрики[365]. Промышленное развитие в первые годы не было бурным, но устойчиво поступательным.
Щедрин писал: «Если. училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет. – вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента». Так вот: первая русская школа в Ташкенте открылась в 1866 г., в ней обучалось 15 девочек и 18 мальчиков. Учителями были профессиональная учительница Жуйкова и войсковой священник Ширяев. В 1871 г. школа была преобразована в трехклассное народно-ремесленное училище. В 1869 г. появился частный пансион для подготовки к четвертому классу гимназии. В 1876 г. открылись мужская и женская прогимназии, которые через четыре года стали полноценными гимназиями. Для прогимназий строились специальные двухэтажные здания. По распоряжению Кауфмана в 1873 г. была создана школа шелководства. В женской гимназии – ее директором был видный ученый Василий Федорович Ошанин – в 1877 г. обучалось 108 девочек, то есть это было крупное учебное заведение. 30 августа 1879 г. состоялось открытие Туркестанской учительской семинарии, которая должна была готовить учителей для русско-туземных училищ. В семинарии преподавали казахский, узбекский и персидский языки, скотоводство, огородничество, ремесла. Возглавлял семинарию на протяжении многих лет востоковед Н.П. Остроумов[366].
Училища, семинария и гимназии умели сами зарабатывать деньги. Училища и семинария брали заказы на производство столярных изделий, порой весьма сложных, а гимназисты и гимназистки давали платные спектакли. Заработанные таким образом деньги шли на содержание сирот и учеников, у которых родители не могли за них платить. Помощь оказывалась независимо от национальности и вероисповедания недостаточных учеников.
В 1868 г. в Ташкенте возникло общество любителей драматического искусства. На сцене военного собрания первым спектаклем была сыграна пьеса А.Н. Островского «Не в свои сани не садись». Художник и писатель Николай Николаевич Каразин играл роль Мити. Почти каждый год в 70-х гг. в Ташкенте гастролировали профессиональные коллективы, в том числе французская оперетта Лассаля. Очень популярны были лекции для народа, сопровождаемые настенными изображениями через «волшебный фонарь»[367].
Гордостью К.П. Кауфмана были две ташкентские газеты, библиотека и музей. В марте 1869 г. Н.А. Маев привез в Ташкент четырех наборщиков, а также несколько ящиков газетной бумаги и типографские шрифты; уже через год вышел первый номер «Туркестанских ведомостей». С 1871 г. газета выходила регулярно каждую неделю. Первые пять лет ее фактическим главным редактором был Константин Петрович. Кроме официальных материалов в газете публиковались научные и краеведческие статьи – в ней печатались Н.А. Северцов, А.Н. Федченко, Н.В. Мушкетов, Н.П. Остроумов, В.Ф. Ошанин.
Вскоре после своего назначения на должность туркестанского генерал-губернатора, еще будучи в Петербурге, Кауфман стал собирать ташкентскую библиотеку. Он обратился с просьбой о пожертвовании книг к знакомым, а также в Министерство народного просвещения, Публичную библиотеку, Академию наук и даже Главный штаб. Книг было пожертвовано очень много – вместе с другим багажом генерал-губернатора они отправились к месту его новой службы через степи и пустыни.
В 1870 г. библиотека располагала 2200 томами, пополнившись за счет личных собраний сочинений офицеров и чиновников, покидавших Туркестан навсегда. Передал свои книги в библиотеку, уезжая из края, и путешественник П.И. Пашино. К 1876 г. библиотечный фонд удвоился – пришлось менять помещение. В 1877–1883 гг. книгохранилище и читальный зал занимали девять комнат, за которые канцелярия генерал-губернатора ежегодно платила 900 рублей. Кстати, о «тратах на культуру»: ежегодно на 400 рублей выписывалось газет и журналов, на приобретение книг тратили 4 тысячи рублей, причем основным поставщиком литературы был Главный штаб, от которого в одном только 1877 г. было получено 3242 тома.
За время своей продолжительной службы Н.П. Остроумов исполнял многие обязанности, не имевшие прямого отношения к его основной работе. Он участвовал во многих комиссиях, которые создавались ради совершенствования управления краем, многократно был инспектором училищ, более 12 лет (по 3 года) исполнял обязанности почетного мирового судьи при Ташкентском окружном суде. При решении вопросов, связанных с мусульманским миром, его голос неизменно считался авторитетным.
Остроумов издал около 50 крупных печатных работ, в том числе: «Аравия и Коран», «Коран и прогресс», «Уложение Тимура», «Сарты – этнографические материалы», «Народные сказки сартов», «Пословицы и загадки сартов».
Жемчужиной ташкентской библиотеки был «Туркестанский сборник» – собрание журнальных и газетных статей, имевших касательство к Туркестану и Центральной Азии в целом. В течение 20 лет (1867–1887) эти статьи из русских и зарубежных изданий собирал и пересылал в Ташкент известный петербургский библиограф Межов. За 20 лет в Ташкентской библиотеке появилось 416 томов «Туркестанского сборника», обошедшихся казне в 23 169 рублей. Кауфман настолько дорожил этим существующим в одном экземпляре «издании», что строжайше запретил выдавать его том на дом. Берег, описывал и приумножал библиотечный фонд в 60—70-х гг. скромный чиновник Николай Васильевич Дмитровский. Кауфман еще в 1867 г. предложил ему дополнительную плату, но Дмитровский – человек весьма небогатый – отказался и, более того, первые три года пополнял фонд литературы за свой счет[368], то есть поступал так и в самом 1868 г., когда Щедрин печально и многотиражно пригвоздил ташкентцев: «.у всех имеется один соединительный крик: «Жрать». Слышал бы сатирик о Дмитровском, наверное, все-таки устыдился.
Таким образом, к 1872–1873 гг. Ташкент располагал необходимым набором признаков цивилизованности, который назвал его обличитель. Были училища, была библиотека, были благотворительное общество, возглавлявшееся супругой Константина Петровича Юлией Маврикиевной фон Кауфман[369], и приют для детей, оставшихся без родителей после холерной эпидемии 1872 г. Сверх необходимого комплекта Щедрина имелись газеты и музей, организованный А.П. Федченко, И.И. Краузе, Ю.Д. Южаковым, А.И. Вилькинсом и Н.А. Маевым. И это еще не все: с 1867 г., с появлением в городе нового начальника края, создается первая метеостанция, а к 1873 г. таких станций по Туркестану было уже девять. В 1873 г. в презираемом писателем Ташкенте была заложена обсерватория, построена телеграфная станция, в первый год существования которой было отправлено и получено более 7 тысяч телеграмм, что означало стабильную связь с Россией[370].
«Господа ташкентцы» вышли первым отдельным изданием в 1873 г. К тому времени эти самые ташкентцы жили вполне полноценной жизнью: посылали детей в школы и училища; читали библиотечные книги, ходили на концерты и спектакли, при необходимости лечились (имелся госпиталь на 415 коек и аптека), ели и пили в кафе, ресторанах, трактирах, винных погребках и кабаках, шили одежду у местных портных (три портняжных мастерских и одна золотошвейная); чинили часы и ювелирные изделия (два часовщика и один ювелир); покупали предметы мужского и дамского туалета в модных магазинах; в любой момент могли взять извозчика; могли сфотографироваться у профессиональных фотографов и послать отлично выполненные фотографии родным и знакомым в далекие родные палестины.
Ташкент – удаленный от Петербурга и Москвы русский город – уже через пять – восемь лет со дня своего основания парадоксальным образом стал куда более близким к столицам по уровню цивилизованности и интенсивности сношений с центром, нежели совсем географически близкие, древние исконно русские города.
Среди ташкентцев, сделавших состояния в Средней Азии, известно несколько крупных дельцов. Ветеран туркестанских походов, отставной унтер-офицер А.Е. Громов занимался снабжением войск мясом и вьючными животными; сам много ездил по стойбищам кочевников в поисках хороших лошадей и верблюдов. Другой участник кауфманских походов, войсковой священник А.Е. Малов, занимался виноделием, содержал бани и кирпичный завод. Хорошо известны были в Ташкенте московские купцы Иван Андреевич Первушин и его сын Иван Иванович.
Последний представлял в Туркестане фирму отца. Первушины были прежде всего поставщиками армии; их фирма начала действовать в Ташкенте сразу же после его занятия в 1865 г. отрядом М.Г. Черняева. Это были предприниматели широкого профиля: они владели несколькими магазинами, винокуренным и табачным заводами, шелкомотальной фабрикой, плантациями хлопчатника и виноградниками, как подрядчики строили частные дома, церковь, госпиталь, гостиницы, казармы; вели разведку на уголь, нефть, золото и серебро; разрабатывали золотые, серебряные и свинцовые месторождения. Первушины занимались также перевозками грузов на верблюдах из России и в Россию. Из российских пределов они доставляли в разобранном виде станки, различные механизмы и инструменты, а из Ташкента везли хлопок, каракуль, шелка. Фирма была настолько надежной, что частные лица ей доверяли свои денежные вклады и переводы. В самом начале своей ташкентской карьеры, в 1866 г., Первушины ввезли из России товаров на 545 тысяч рублей и столько же в тот год вложили в строительство фабрик и горноразработки. После смерти в 1871 г. Ивана Ивановича Первушина дела фирмы пошли на спад[371].
Эти Первушины, Громов, Малов, как, впрочем, и Северцов, Мушкетов и Ошанин, были настоящими «господами ташкентцами», то есть поселенцами-пионерами и даже старожилами жарких мест.
С годами русский Ташкент быстро рос: в 1877 г. населенная часть русского города занимала 1 квадратную версту и русских жителей начитывалось менее 4 тысяч человек, в 1911 г. ее площадь – 30 квадратных верст, а число жителей увеличилось в 10 раз. Общая площадь Ташкента к началу Первой мировой войны составила около 60 квадратных верст, то есть была равна территории тогдашней Москвы. Застройка города была чрезвычайно разбросанной – существовало немало пустырей, садов и огородов, так что вся городская территория, подчиненная городскому управлению, составляла 176 квадратных верст, то есть больше территории Москвы и Петербурга, вместе взятых. Протяженность всех улиц к этому времени была 220 верст.
Все полвека жизни города после взятия его российскими войсками самой острой и труднорешаемой была проблема благоустройства и санитарии. Во-первых, Ташкент стоит на легких лёссовых почвах, а это значит, что немощеные улицы быстро разрушаются, в результате летом – густая пыль, зимой – вязкая грязь. Огромные колеса азиатских телег-арб разрушали дорожное покрытие, приносили грязь из пригородов. Во-вторых, русский город возник рядом с так называемым туземным (так выражались в XIX в.) городом, который был практически средневековым поселением, очень грязным, без канализации, без освещения. Забой скота и птицы производился во дворах, требуху, как и нечистоты, местные жители выбрасывали на дорогу, а то и в арыки, из которых брали воду для питья и приготовления пищи, в которых же и мылись. Те же арыки проходили и через новую (русскую) часть.
Пользоваться арычной водой жителям русской части было смертельно опасно, а потому проблемой водоснабжения новые власти озаботились сразу же после взятия города. Стали рыть колодцы (к 1910 г. было 472 колодца) уже в 1868 г., решили строить закрытый водопровод, что оказалось делом чрезвычайно дорогостоящим. На строительство водопровода были затрачены огромные средства, и закончили его только в 1908 г. А до того пользовались водой из колодцев, привозной из-за города ключевой водой и арычной для полива садов и огородов.
Без арыков среднеазиатский город жить не может, но они требуют постоянного внимания, так как их края разрушаются и их необходимо восстанавливать и укреплять. В конце 1860-х гг. ответственным за ирригацию был назначен инженер, поручик Н.Ф. Ушаков. Он начал с того, что восстановил все арыки, разрушенные М.Г. Черняевым перед штурмом Ташкента в 1865 г., а затем стал планомерно укреплять их края, на что ушли годы. Надо сказать также, что Ушаков в течение нескольких лет безвозмездно исполнял обязанности городского архитектора[372].
Очень много для города сделал сначала городской голова, а затем начальник города генерал-майор Степан Романович Путинцев (1884–1892). До 1884 г. улицы русской части, за исключением двух-трех, в осенние и зимние месяцы были непроходимы, а на улицах старого города тонули в грязи и лужах люди и животные. Свою неутомимую деятельность Путинцев начал с мощения дорог. К 1910 г. и в новом и в старом городе было замощено по 25 верст дорожной сети. Одновременно начальник города занялся освещением: были поставлены сотни фонарей (тогда керосиновые); впервые за сотни лет существования Ташкента улицы древнего города получили освещение. К 1911 г. в старой части Ташкента насчитывалось 732 фонаря[373]. В 1886 г. Путинцев занялся базаром в старой части города, который был в отвратительном состоянии: грязь, вонь, тучи мух и грызунов. Недоброжелатели распустили слух, будто на месте базара русские построят казармы. Базар, естественно, возмутился и забурлил, тем более что некоторые лавки стояли на святой (вакуфной) земле, что гарантировало их неприкосновенность. Начальник города собрал самых уважаемых и влиятельных священнослужителей и долго им объяснял свои намерения. Его поняли, и казии дали ему свидетельство, что переустройство базара не противоречит шариату. Вооружившись этой охранной грамотой, Путинцев приступил к перестройке и переоборудованию самого главного места азиатского города. В течение двух лет базар чистили, расширяли проходы, выпрямляли ряды[374].
Большого труда и нервной энергии стоило С.Р. Путинцеву вывести за городскую черту кожевенные, мыловаренные, свечные, клееваренные, красильные и другие подобные производства, буквально отравлявшие городскую атмосферу. На это ушло три года (1885–1888). Удалось ему также убрать из города некоторые кладбища, находившиеся между домами[375].
В 1901 г. в Ташкенте появилась так называемая конка, то есть трамвай на конной тяге, а с постройкой в 1911 г. электростанции по уже проложенным рельсам пошел современный трамвай.
Телефонизация города началась в 1892 г., и уже к 1910 г. платных абонентов было 540, бесплатных – 90. К этому времени телефоны стояли во всех лечебных заведениях, в домах всех врачей, на всех полицейских постах, в домах высших чинов полиции и, естественно, во всех учреждениях краевой администрации. На телефонной станции работало 20 телефонисток.
Учитывая жаркий климат, городские власти с 1860-х гг. большое внимание уделяли озеленению улиц и устройству садов и парков. К 1910 г. расходы на сады и скверы составили 6642 рубля в год. Самыми большими парками города были Константиновский с памятником К.П. фон Кауфману в центре (деньги на памятник собирали по подписке) и Пушкинский с бюстом А.С. Пушкина. Еще в конце XIX в. в садах и парках появились летние театры, а потом и кинотеатры.
Первая русско-туземная школа в старом городе появилась в 1884 г., а ее первым преподавателем был большой знаток местных языков и обычаев Владимир Петрович Наливкин[376]. Постепенно русско-туземные школы, в которых поначалу обучались в основном дети русскоязычных родителей, стали приобретать популярность у коренного населения. Год за годом в Ташкенте открывались все новые и новые учебные заведения, в том числе так называемые народно-ремесленные трехлетние школы – городу необходимы были квалифицированные рабочие. К 1911 г. в городе функционировало 54 низших учебных заведения, в них обучалось 4322 ученика. В конце XIX в. были основаны реальное училище (350 учеников), кадетский корпус (300 кадетов), восьмиклассное коммерческое училище, в котором обучалось около двух десятков представителей местных этносов. В кадетском корпусе с 1906 г. преподавал выдающийся ученый, зоолог Николай Алексеевич Зарудный, автор 150 научных работ, 120 имели касательство к фауне Средней Азии. Наиболее крупные работы Зарудного: Oiseaux de la contre trans-caspienne (1885); «Орнитологическая фауна Закаспийского края»; «Экскурсия по Северо-Восточной Персии и птицы этой страны» (1900); «Экскурсия по Восточной Персии» (1903); «Птицы Псковской губернии» (1910). В начале XX в. в обе гимназии уже были слишком тесными для потенциальных учеников – требовалось строить новые здания. В мужской гимназии обучалось свыше 500 учеников, гимназическая библиотека насчитывала около 10 тысяч единиц хранения, в женской гимназии училось еще больше учениц – более 700, а книг в библиотеке было тоже около 10 тысяч.
К концу 1914 г. возросло число низших и средних коранических школ, в том числе и тех, что строились за счет российской казны. Мужских мактабов было 1437, в них обучалось около 5 тысяч мальчиков, женских – 86, в которых было 1300 учениц. В 22 медресе (среднеобразовательные заведения) обучалось 1139 учащихся. В русской части города функционировало на постоянной основе 16 мечетей[377].
С 1876 г. Наливкин служил в системе гражданского (военно-народного) управления, исполнял должность помощника (заместителя) начальника Наманганского уезда Ферганской области, а в 1878 г. вообще вышел в отставку. К этому моменту он пришел к выводу, что для «введения основ русской гражданственности» в среде местного населения русским людям надо прежде всего познакомиться с этим населением, его языком, бытом и нуждами.
Ради этой идеи В.П. Наливкин и его молодая жена, выпускница женского института Мария Владимировна (в девичестве Сарторий) приняли абсолютно неожиданное для их русского окружения решение. Супруги Наливкины поселились в кишлаке Нагнай, где имели возможность круглосуточно познавать язык, быт, верования и обычаи коренного оседлого и кочевого населения, как бы теперь сказали «в полевых условиях».
Шесть лет жизни в очень трудных для европейца условиях дали выдающиеся результаты. Приобретенные обширные знания языков, быта и нравов ферганских узбеков, киргизов и таджиков позволили Наливкину составить и издать пособия, словари и хрестоматии, способные облегчить изучение тюркских языков в России. Им была написана первая в русской и европейской науке, до сих пор сохраняющая научную ценность «Краткая история Кокандского ханства» (Казань, 1886). Тогда же и там же вышло, пожалуй, наиболее выдающееся совместное научное произведение супругов Наливкиных – книга «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы». Мария Владимировна Наливкина стала первой европейской женщиной-исследовательницей, попавшей на недоступную для посторонних мужчин женскую половину жилища коренных обитателей Средней Азии, где смогла собрать, а затем совместно с мужем осмыслить уникальный этнографический материал. Содержание совместного труда супругов, по сути, гораздо шире формального названия: Наливкины создали фундаментальное исследование, описывающее и анализирующее различные стороны жизни коренного (женского и мужского) населения Туркестана. Эта работа Наливкиных была удостоена, пожалуй, самой почетной награды того времени – Большой золотой медали Русского географического общества.
В 1884 г. Владимир Петрович вернулся на государственную службу. Вплоть до 1890 г. он преподавал «туземные» языки в Туркестанской учительской семинарии и русско-туземной школе в Ташкенте, затем на протяжении 10 лет состоял в должности инспектора мусульманских школ Сырдарьинской, Ферганской и Самаркандской областей. Подъем антироссийского (исламистского) движения, особенно после Андижанского мятежа 1898 г., привел власти Русского Туркестана к пониманию необходимости лучше узнать настроения и помыслы местного населения, в чем неоценимую помощь мог оказать Владимир Петрович Наливкин. Через несколько лет он создаст свою знаменитую служебную записку «Туземцы раньше и теперь».
В 1899–1901 гг. Наливкин состоял старшим чиновником для особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе, выполнял служебные задания, некоторое время ведал делами «по дипломатической части» при начальнике края; в 1901–1904 гг. занимал должность помощника военного губернатора Ферганской области, неоднократно замещал его. В 1906 г. Владимир Петрович «по собственному прошению» вышел в отставку с чином действительного статского советника (по Табели о рангах соответствовал воинскому званию генерал-майора)[378].
В начале 1907 г. он был избран депутатом 2-й Государственной думы от «нетуземной части населения» Ташкента. В Думе Наливкин примкнул к фракции социал-демократов и в своих выступлениях резко критиковал правительство империи. После роспуска 2-й Думы он был лишен пенсии. Вернувшись в Ташкент, Наливкин печатал статьи в газетах, чем и существовал.
После Февральской революции 1917 г. Владимир Петрович занимал руководящие должности в новых органах управления краем, в июле – сентябре 1917 г. являлся председателем Туркестанского комитета Временного правительства, но еще до установления в крае власти большевиков отошел от дел. 20 января 1918 г. Владимир Петрович Наливкин совершил самоубийство на русском кладбище в Ташкенте недалеко от могилы скончавшейся ранее жены.
(О В.П. Наливкине см.: Лунин Б.В. Владимир Петрович Наливкин – Историография общественных наук в Узбекистане: Биобиблиографические очерки. Ташкент, 1974; Якубовский Ю.О. (сост.). Владимир Петрович Наливкин, член Государственной думы и его туркестанское прошлое: Краткий биографический очерк. Ташкент, 1907.)
Солидными учреждениями в начале XX в. стали библиотека и музеи краеведческий и горный. Библиотека пережила черняевский погром и возродилась – на рубеже веков ее посещало до 80 читателей. Библиотека получала не только петербургские и московские газеты, но и практически все самые серьезные и популярные журналы: «Вестник Европы», «Исторический вестник», «Вестник иностранной литературы», «Русское богатство», «Русская мысль», «Русская старина», «Современный мир», «Образование», «Театр и искусство», «Нива», «Вокруг света», «Юная Россия» и некоторые другие[379]. Оборот трех книжных магазинов в новом городе составлял 110 тысяч рублей в год, в старой части религиозной литературой торговали более 30 лавок[380].
Созданные К.П. Кауфманом газеты «Туркестанские ведомости» и «Туземная газета» продолжали выходить вплоть до 1917 г., и тираж их неуклонно рос. Кроме того, с конца XIX в. в Ташкенте выходили газеты: «Окраина», «Русский Туркестан», «Среднеазиатская жизнь», «Ташкентский курьер», «Новый путь», «Туркестанская военная газета», еще шесть-семь газет, а также литературно-исторический журнал «Средняя Азия». С 1906 г. стали издаваться газеты на местных языках: «Тарракы» («Прогресс»), «Хуршид» («Солнце»), «Шухрат» («Слово»), «Асия» («Азия»), «Туджар» («Купец»).
Учрежденное в 1885 г. Туркестанское общество сельского хозяйства с 1906 г. начало издавать «толстый» журнал «Туркестанское сельское хозяйство», а возникший в 1897 г. Отдел Императорского русского географического общества предпринял печатание своего ежегодника «Изучение края». У того и другого научного издания недостатка в авторах не наблюдалось.
В течение полувека здравоохранение и санитария совершили впечатляющий прогресс. Несколько лет после взятия Ташкента русскими войсками в городе существовал только армейский лазарет, который, кстати, принимал на лечение и гражданских лиц, в том числе и местных жителей. Учитывая специализацию военных врачей – полевую хирургию, надо полагать, в лазарет брали только профильных больных.
Городская медицина начала развиваться еще при К.П. Кауфмане с середины 70-х гг. Построив свой город рядом со старым Ташкентом, русские были вынуждены (хотя бы по соображениям самосохранения) заняться проблемами здравоохранения местного населения. Как уже говорилось, санитарное состояние старого города не выдерживало никакой критики, в результате эпидемия одной страшной болезни сменялась другой. Местные лекари (табибы) никакими врачами, конечно, не были: в своей «медицинской» практике они исходили из того, что человек заболевает оттого, что в него вселяется злой дух. Поэтому лечебными средствами считались заговоры, заклинания и различные телодвижения, имевшие целью испугать и изгнать злого духа. Исключение составляли костоправы, хоть сколько-нибудь похожие на хирургов. Профилактическими средствами признавались амулеты, которые следовало носить на себе.
Русские врачи начали с прививки оспы. Долгие годы этим важным делом занимался врач из Уфы Мухаммед-Ханфия Алюкович Батыршин. В 1875 г. оспу привили более чем тысяче детей, в 1877 г. – 1467 детям, русских среди них было 76. За городом была построена лечебница для прокаженных, которую содержал город. Появившаяся в начале 70-х гг. аптека в год продавала лекарств на 5 тысяч рублей и на 2,5 тысячи рублей выдавала бесплатно тем, кто платить был не в состоянии[381]. В 1882 г. открылась амбулатория специально для местных женщин. В ней работали три женщины-врача: Н.Н. Гундиус, А.В. Пославская, Е.Н. Мандельштам. Эти три женщины не только принимали больных, которые приходили к ним на прием, но и сами посещали страждущих на дому. По лестнице они забирались в двухколесную арбу и тряслись в ней, проезжая через арыки, по ухабистым улицам старого города. За 10 лет женскую амбулаторию посетило около 50 тысяч пациенток[382].
В середине 80-х гг. возникла амбулатория для местных мужчин; инициаторами ее создания были врачи: К.Л. Бентковский, Г.В. Рождественский, З.К. Юрасов, Д.С. Палиенко, С.Ф. Рышковский, В.В. Покровский, К.А. Дысской. В течение 10 лет работали без вознаграждения, принимая в год по 10–13 тысяч больных[383]. В 1898 г. в городе открылась полноценная, с несколькими отделениями городская больница, которая фактически обслуживала весь Туркестан: число стационарных больных к 1910 г. достигало 2200 человек в год. Лечение в стационаре стоило 50 копеек в сутки.
В конце XIX в. в Ташкенте появились специализированные клиники, в том числе родильный дом и глазная лечебница. Самой лучшей – хорошо оборудованной, идеально чистой – была небольшая больница (10 коек) Общины сестер милосердия Красного Креста имени Великой княжны Анастасии Николаевны (дочь Николая II). В этой больнице бедных пациентов врачи консультировали бесплатно. Перед Первой мировой войной в городе практиковали 75 дипломированных врачей, в том числе пять женщин. Функционировала и ветеринарная лечебница, в которой работали 15 специалистов.
С годами в Ташкенте появились современные промышленные предприятия, на которых наравне с русскими рабочими трудились коренные жители, которые не только осваивали новые для Средней Азии профессии, но и овладевали русским языком, что открывало для них дополнительные возможности.
Туркестанские власти и городская дума стремились превратить Ташкент в центр международной торговли стран Среднего Востока с Россией. Цель была амбициозной, но достижимой, особенно после постройки двух железных дорог. О возникшей в новых обстоятельствах притягательности Среднеазиатского региона в свойственной ему грубой манере писал Ленин: «Капиталисты всей Европы протянули лапы к населенной сотнями миллионов части света, к Азии, в которой до сих пор только Индия да небольшая часть окраины была тесно связана со всемирным рынком. Закаспийская дорога стала «открывать» для капитала Среднюю Азию»[384]. Пущенная в эксплуатацию в 1906 г. дорога Оренбург – Ташкент добавила Туркестану «открытости».
В городе строились новые цивилизованные рынки, магазины, гостиницы; Ташкент притягивал пришлое население – в 1910 г. в нем проживало более 200 тысяч жителей[385], однако такой бурный рост имел и негативные последствия. «По окраинам города (русской части. – Е. Г.), – отмечал высокопоставленный ревизор в 1910 г. граф К.К. Пален, – возникла сеть узких кривых переулков, что крайне нежелательно в санитарном и пожарном отношениях. Значительная часть переулков заканчивается тупиками[386]. Новоприбывшие часто занимались самостроем, то есть без разрешения сооружали лачуги, либо покупали такие же лачуги у жителей старого города, из-за чего возникали конфликты с властью. Тот же Пален писал в отчете: «Земельные отношения отличаются запутанностью. У многих владельцев нет законных документов (купчих крепостей). В особенности много таких имуществ в туземной части города, где переход их от одного владельца к другому удостоверяется документом (васика), совершенным народным судьей (казием)»[387].
Если в 1865–1867 гг. Ташкент был опорным пунктом (центральной базой) российской армии, которая проводила боевые операции на Туркестанском театре военных действий, то в начале XX в. город превратился в административный торговый, промышленный, научный и культурный центр обширного края. Перемены затронули не только маленький русский Ташкент, недавно бывший военным лагерем, но и чрезвычайно упорный в своем консерватизме «туземный» город. Над глухими дувалами поднялись вторые этажи глинобитных домов (балаханы) – жилые помещения с «русскими» окнами, выходящими на улицу, – которые использовались в качестве парадной гостиной (мехманхане) или сдавались в наем постояльцам. Иногда около окон сооружался балкон вдоль всего фасада; балконы, как правило, нависали над улицей. Владельцы домовладений начали сооружать на своей территории небольшие флигеля для сдачи в аренду. Обычно это был небольшой домик в стороне от дома хозяина, возле флигеля росли один-два дерева для тени да виноградный куст, засаживалась цветочная клумба, журчал маленький арык. Такие флигели охотно снимали небогатые русские, которым не по карману было арендовать квартиры в новом городе. В то же время богатые сарты переселялись в новый город, где строили роскошные особняки по европейским проектам.
С годами менялись образ и качество жизни русских и нерусских ташкентцев. В иностранной (главным образом английской) исторической литературе о Средней Азии и о присутствии в регионе России сложился штамп, который, будто бы дав клятву, воспроизводят на своих страницах почти все авторы: русские военные и гражданские администраторы, взявшие на себя обязанность управлять завоеванной территорией, были по своим нравственным качествам худшими представителями рода человеческого. Эта порочная традиция возникла по инициативе британского истеблишмента еще в 30-х гг. XIX в., не может иссякнуть по сей день. Несколько примеров последнего времени, взятые наугад: «Местные русские, зачастую скрывшиеся в Туркестане, чтобы избежать неприятностей дома, т. е. в собственно в России, отличаются дурным поведением и коррумпированностью» – из книги американского автора «Современные узбеки», изданной в 1990 г.[388] Или столь же голословное заявление француженки Д'Анкосс, появившееся в 2007 г.: «Русские администраторы-военные, сами имевшие низкий уровень образования, прославились коррупцией и некомпетентностью»[389]. Еще зарубежные исследователи любили писать о повальном пьянстве, которому предавались русские военные и чиновники вдали от дома[390] (как будто тем же не занимались в своих колониях англичане и французы).
Действительно, были некомпетентность, злоупотребления властью, коррумпированность, особенно в начальный период после присоединения края к России, но был и огромный труд ради изучения нового региона империи и осмысления характера и особенностей его населения. Достаточно вспомнить двухлетнюю работу Степной комиссии, члены которой объезжали и обследовали огромную территорию, днями не слезая со своих коней.
В течение 20 лет (1865–1885) продолжался «героический период», то есть время завоевания и «первоначального освоения» обширного края. Это было время военных походов и мирного «устроения», все вперемежку: сегодня генерал Головачев – начальник боевой колонны, а завтра военный губернатор Сырдарьинской области, и наоборот. В то время русские офицеры жили от одного похода до другого, жизнь каждого висела на волоске, и они гуляли и пили, тем более что их жены были (или не были) вдалеке. Мужчины жили без женщин, а значит, без дома. В первые годы русского присутствия в Туркестане жизнь русских (будь то военные или гражданские лица) походила на бивуак, то есть полевой временный стан, который завтра снимут и перенесут за много верст.
Но походы заканчивались, край был замирен, и походный дух иссяк. Теперь ташкентцы стали жить как все обыватели империи. Дома стали семейными гнездами, в них стали рождаться коренные ташкентцы, которые получали возможность учиться в ташкентских училищах и гимназиях, брать и читать книги в обычных для всей России библиотеках, ходить в театры и концерты. Ташкент перестал выглядеть временным солдатским стойбищем. Таким его увидел в 1914 г. британский ученый, славист Стивен Грэхэм:
«Очень заметно, что военные составляют основу ташкентского общества, а потому все лучшие магазины ориентируются на них и их жен… Военные задают тон во всем, что создает общую обстановку порядка и подтянутости. Это заметно в том, как элегантно и со вкусом одеты женщины в театрах и парках, а сопровождающие их мужчины почти все имеют при себе шашки и сабли. В этих местах редко увидишь людей, стоящих на более низкой ступени социальной лестницы. По аллеям парков, однако, прогуливаются молодые щеголи, как правило армяне-приказчики, парикмахеры, клерки, в дешевых костюмах, но обязательно белых воротничках, тщательно и модно причесанные, с тросточками в руках.
Ныне в Ташкенте открыто много учебных заведений, начиная с кадетского корпуса, в котором обучаются сыновья офицеров, и кончая небольшими русско-туземными школами, где русские учителя пытаются научить сартов говорить и писать по-русски..
В Ташкенте сегодня действуют шесть кинотеатров, два театра и одна концертная площадка в саду, кроме того, существует много других развлечений. Местные жители полюбили кино, и обычно в очередях перед кассами кинотеатров можно видеть немало людей в чалмах и халатах. В театрах их практически не видно – там надо понимать русскую речь. На театральной сцене дают пьесы Шекспира и современных драматургов. В городе выходит несколько газет. В день своего приезда я просчитал на первой полосе «Ташкентского курьера» статью под заголовком: «Положение в Ольстере». Похоже, вся Европа следит за тем, что происходит на наших островах, а сама Европа простирается вплоть до Ташкента, который, хотя и расположенный в Средней Азии, тем не менее, вправе претендовать на звание столичного города»[391].
После всего сказанного и процитированного стоит обратиться к учебнику «История Узбекистана», по которому сегодня обучают молодое поколение в школах Республики Узбекистан: «Жителям старой части города (Ташкента. – Е. Г.), то есть узбекам, категорически запрещалось переходить черту части города, заселенную русскими. Нарушителей наказывали»[392]. Если бы «нарушителей наказывали», они, наверное, не стояли в очереди за билетами в кинотеатры, расположенные только в «русском городе»?
«Нарушители» не только преспокойно смотрели кино, но и строили дома в «русской части», причем совершенно самовольно: «Недавно, года два тому назад, – пишет Ю.Д. Южаков, не один десяток лет проработавший в Туркестане, – полиция хотела согнать сарта с участка земли в русской части города, находящегося между домами русских жителей, который самовольно захватил, благодаря нашей халатности, и обрабатывал под дыни и арбузы. Сарт лег на землю перед полицейскими чиновниками и решительно объявил, что не уйдет с этой земли. Полиция несколько раз приставала к нему с угрозами – ничто не помогло. У полиции не хватило ни энергии, ни сознания власти выдворить его силой, и она оставила его в покое. Теперь он огородил это место, построил грошовую саклю, посадил несколько деревьев и ищет уже покупателей по три рубля за сажень – значит, за пять»[393]. Тот же Южаков приводит еще более убедительные примеры решимости сартов вторгнуться на территорию «русского города» и захватить дорогую землю, чтобы иметь возможность торговать ею. А русская полиция не решалась. «Нарушителей наказывали»?!
* * *Другие города края развивались точно так же, как и Ташкент: сначала военный лагерь – затем небольшой русский городок, построенный по плану. Такие города возникли рядом с древними среднеазиатскими городами, такими как Туркестан, Чимкент, Аулие-Ата и др. Все они выглядели примерно одинаково. В этом отношении особенно интересно восприятие такого нового европейского города в сердце Азии глазами художника: «Русский Самарканд выстроился совершенно отдельно от города мусульманского и отделяется от него аллеей, тянущейся до Регистана – это сосредоточие чудных построек, облицованных невыразимой красоты изразцами. По всем улицам русского города посажены прекрасные деревья в два ряда у домов; у каждого ряда небольшой арык (оросительная канавка) для питания деревьев. Есть несколько прекрасных тенистых бульваров, как, например, Абрамовский (назван в честь генерала А.К. Абрамова. – Е. Г.) и два очень хороших городских сада. В особенности один из них прекрасен. Сады раскинуты по покатой плоскости, с большой мраморной лестницей, спускающейся к пруду, украшенному мраморными вазами. Прекрасные дорожки содержатся с поразительной чистотой и опрятностью… Весь город имеет вид большой благоустроенности с прекрасными извозчьими колясками»[394]. Самарканд был вторым после Ташкента городом по величине русского населения: в 1908 г. в нем проживало 11 654 русских при общем населении 80 706 человек. Более 7 тысяч русских проживало в 1911 г. в Новом Маргилане (Скобелеве) – городе, основанном специально для русских, построенном на большом удалении – 12 верст – от азиатского Маргилана. Однако и там очень скоро появилось несколько тысяч новых жителей из числа коренного населения. Практически русским был главный город Семиреченской области Верный (Алма-Ата) – в нем при общем населении 35 тысяч человек в 1911 г. русских жителей насчитывалось 26 тысяч. В других среднеазиатских городах русских поселенцев было немного. Заметный приток русских в традиционные города Туркестана наблюдается после окончания строительства первой Закаспийской и второй железной дороги[395]. И опять приходится опровергать «Историю Узбекистана», где утверждается, что «сотни местного населения были насильно переселены в другие места»[396]. Делалось это якобы для того, чтобы освободить территории для русской застройки. Однако там, где было возможно, новые города возводили на пустых площадях, но не всегда это удавалось. К.К. Пален в своем отчете пишет (у русских ревизоров не было обычая лгать): «Особенно замечается недостаток свободных земель в городах Ферганской области, где для образования русской части приходилось покупать земли у туземного населения»[397]. А «туземное население» знало толк в торговых делах. Без преувеличения можно сказать, что в течение полувека облик традиционных среднеазиатских городов резко изменился, особенно с наступлением нового, XX в.: в домах и на улицах зажглись электрические огни, зазвенел электрический трамвай, люди стали общаться голосом, разделенные расстоянием, но объединенные телефоном, и вообще расстояния сократились с появлением железных дорог и поездов. |
загрузка...