Капитализм и кальвинизм

   Была ли связь между развитием бизнеса и религиозным рвением? Стремились ли воинствующие протестанты к капиталистической экспансии, пока реформа католицизма не воспрепятствовала им? Было ли неким совпадением то, что наиболее предприимчивые дельцы вышли как раз из протестантской Голландии и наиболее высокий индустриальный рост пришелся на протестантскую Англию? Обе страны были ярко кальвинистскими. Почему гугеноты добились таких успехов среди делового сообщества католической Франции? И почему протестантская Бранденбург-Пруссия под властью кальвинистского Великого курфюрста, единственная из княжеств Германии в XVII в., смогла добиться благосостояния? И почему католические Италия, Португалия, Фландрия, выдающиеся деловые центры до 1559 г., пришли в такой упадок к 1689 г., а Испания, самая агрессивная католическая страна того времени, переживала экономический коллапс?

   Ученые спорят на эту тему в течение последних 60 лет, и безрезультатно. Немецкий социолог Макс Вебер начал эту дискуссию в 1904 г., когда вышла его книга «Протестантская этика и дух капитализма», в которой он доказывал, что различные ветви протестантизма – особенно Кальвин и его сподвижники – повлияли на рождение капитализма на протяжении XVI и XVII вв. Вебер заметил, что на протяжении Средних веков и Ренессанса было много мелких индивидуальных капиталистов, но он соглашался и с тем, что эти дельцы не были включены в общеевропейское экономическое сообщество. Он описывает дух капитализма как рационально просчитанное и высокосистематизированное стремление к доходу, в отличие от иррационального стремления к власти или величию. Вебер не находит черт этого рационального капитализма в дореформационных купцах-банкирах, таких как Медичи во Флоренции или Фуггеры в Аугсбурге. Он утверждал, что Медичи и Фуггеры были ужасно скупы в своих финансовых операциях. Они рисковали ради своего статуса, давали сомнительные займы королям и духовенству, тратили прибыли на проекты, меценатство или вкладывали их в имущество и жилье. Вебер связывает зарождение духа капитализма с мелким и средним купечеством XVI—XVII вв. в Англии и Нидерландах. Эти дельцы, считает он, практиковали сдержанное, приносящее выгоды производство и просчитывали всю необходимую экономию для того, чтобы получать нормальный доход. В своей деловой практике они применяли этическое учение Кальвина. Вебер придавал большое значение кальвинистской идее о том, что любая профессия или занятость человека – это «зов» Бога. Если человек слышит этот призыв, то этот знак Бога приведет его к спасению. По мнению Вебера, кальвинистская доктрина предопределения воспитала в ее адептах внутреннее одиночество и внешнюю дисциплину, аскетизм и любовь к действиям. Энергия купцов-кальвинистов поднимала их над социальным классом. Они гордились своим презрением к роскоши и праздности аристократов и банковских принцев. Поддерживая Вебера, Р.Х. Тауней писал, что «Кальвин сделал для буржуа в XVI в. то, что Маркс сделал для пролетариата в XIX».

   Идеи Вебера критиковались с разных сторон. Некоторые отвергали его предпосылку о том, что есть значимая культурная связь между религией и экономикой. Другие не видели смысла в изучении феномена «дух капитализма». Марксисты и прочие экономисты в целом отклоняли версию Вебера о том, что экономические идеи и поведение людей вызывают изменения в практической сфере. Они утверждали, что, наоборот, практика влияет на изменения в экономическом поведении. Поэтому основной точкой исследования должна быть экономика сама по себе, а не некий ее «дух». Другие критики упирали на веберовский дореформационный капитализм. Они указывали, что Флоренция и Венеция периода Возрождения использовали все бизнес-технологии Амстердама и Лондона XVII в. Многие члены католической буржуазии практиковали самодисциплину и воздержанность задолго до того, как Кальвин обозначил эти черты. Другим направлением критики стало то, что Вебер разрушил этическое учение Кальвина. Он обвинялся в искажении понимания «предопределения» и игнорировании репрессивной атмосферы кальвинистской Женевы, которая скорее тормозила, чем стимулировала развитие бизнеса. Более того, было утверждено, что наиболее преданные Кальвину регионы Европы в XVI—XVII вв. – Шотландия и Нидерланды – оставались экономически неразвитыми. В сравнении с аграрной Фрисландией Амстердам вряд ли можно было назвать кальвинистским: он одинаково нейтрально относился и к католикам, и к евреям и его священники не придерживались доктрины о предопределении. Наиболее ярые критики Вебера вообще утверждали, что кальвинисты были противниками капитализма.

   Этот спор угас за несколько лет. Сегодня многие специалисты в истории этого периода считают тезисы Вебера чрезмерно упрощенными. Хотя, как бы слабо ни обозначил Вебер свою позицию, несомненно, было бы наивно сомневаться в его выводе, что динамичная экономика и религиозные движения XVI и XVII вв. имели сильную связь.

   Влияние протестантской и католической реформации на экономический климат в Европе трудно оценить, но вывод Вебера о том, что протестантская этика индивидуализма изменила систему ценностей коммерческого общества, не лишен смысла.

   Чтобы убедиться в этом, вспомним, что святой Игнатий Лойола уделял эмоциональной и интеллектуальной дисциплине столько же внимания, сколько и Кальвин, однако дисциплинированные кальвинисты практиковали скромность и старались не привлекать к себе внимания, тогда как убежденный иезуит вкладывал свои ресурсы в роскошное барокко, стремясь показать величие Бога. Барочный Рим, измененный построенными папством церквями, широкими улицами, площадями, лестницами, статуями, фонтанами и дворцами, был живым примером того, что Вебер называл капиталистическим иррациональным. Амстердам XVII в. при всем своем достатке был довольно скромным городом с небольшим количеством богатых домов. С каждого канала открывался одинаковый вид: двойные ряды высоких, расположенных вплотную друг к другу домов, выглядящих довольно однообразно и невыразительно. Голландский купец обычно размещал свою лавку на первом этаже, жил в средних этажах и держал склад под крышей.

   Влияние кальвинизма на капитализм может быть измерено только интуитивно; влияние капитализма на кальвинизм доказать несколько проще, рассматривая определенные отрезки времени. Первые кальвинисты проявляли глубокое недоверие по отношению к деньгам.

   Святые середины XVI в. в Женеве, занимая небольшой оазис в пустыне грехов, делали все, чтобы контролировать алчность монополистов. Но к концу XVII в., когда ученики Кальвина попали во все экономические центры Европы, они не могли долго оставаться в стороне от занятий своих соседей. Только в таких отдаленных регионах, как Шотландия, Новая Англия и Нидерланды, было возможно сохранять и поддерживать прежние традиции сообщества. Протестантским активистам приходилось полагаться на самодисциплину.

   Но успех в деле, данный Богом, призывал протестанта ценить в себе мирского труженика. Получение дохода считалось теперь обязанностью. К концу XVII в. те английские и амстердамские капиталисты, которые практиковали кальвинизм, продолжали настраивать себя на тяжелую работу и истинное значение «предназначения» видоизменялось. Святые 1559 г. стали держателями имущества в 1689 г.

   Протестантская этика пошатнулась, но не исчезла. Удачливые протестантские дельцы чувствовали меру уважения в обществе как управляющие богатствами Господа, и их стремление помочь бедным и обездоленным было очень значимо в то время, когда правительство могло обеспечить лишь минимальные социальные службы. Голландские дома призрения и больницы для нищих, поддерживаемые частными вложениями, заслужили хорошую славу и благодарность всех их пациентов. Что касается английского учения о филантропии, то преуспевающие классы давали на благотворительность в восемь раз больше денег в 1649 г., чем в 1480-м. Купцы давали денег больше, чем кто-либо другой, особенно в начале XVI—XVII в., когда многие примкнули к пуританскому движению. Поскольку мы упоминали об увеличении цен на 350 процентов и о росте торговли в Англии на протяжении этого периода, то можем задаться вопросом: были ли в XVII в. протестанты более щедрыми, чем их католические предшественники в XV в.? Без сомнения, их средства шли на различные благотворительные цели. Филантропы до Реформации отдавали 53 процента дохода церкви (часть – чтобы достойно похоронить священников) и только 15 процентов на нужды бедных, больницы и т. п. А филантропы начала XVII в. давали 12 процентов церкви и 55 оставляли бедным. Статистики любят эти показатели, иллюстрирующие связь между предприимчивостью в торговле и религиозным рвением в XVII в.