Глава 6. Год жизни

Сутки у турок делились на два двенадцатичасовых периода и начинались с захода солнца. Следовательно, через час после заката начинался часовой отсчет ночного времени, а через 12 часов заканчивалась ночь. Затем начинался отсчет дневных часов, включая двенадцатый час заката. Год включал 354 дня, состоял из 6 лунных месяцев по 30 дней и 6 месяцев по 29 дней. Это означало, что лунный год был на 11 дней короче солнечного и в каждом сезоне были события, повторявшиеся каждый год на 11 дней раньше. Первым годом по мусульманскому календарю считается 622 год после Рождества Христова, год хиджры пророка, его бегства из Мекки в Медину. Ежегодно издавались календари для всеобщего употребления: длинные, узкие свитки вощеной бумаги, поделенные на колонки с обозначениями часов молитв, солнечных, лунных месяцев и дней, фаз луны, времени восхода и захода солнца, а также содержащие такую специфическую информацию, как даты греческих праздников. Кроме того, в календарях содержался перечень удачных и неудачных дней для занятий каким-либо делом. Например, в 1593 году 9 сафара – второго месяца лунного календаря – было благоприятным для приглашения людей на обед, 12-е число того же месяца не сулило удачи в подаче прошения султану, 16-е – считалось неблагоприятным для путешествия, а 18-е – для покупки лошадей. Однако стиль и ритм жизни турок регулировались главным образом чередой религиозных и светских праздников, а также временами года, диктовавшими определенные задачи и сулившими определенные блага. Даже рабочий день делился часами молитв, которые служили для большинства людей ориентирами во времени. Трудовой год в жизни человека мог быть прерван семимесячной отлучкой на паломничество. Могла вернуться из похода армия для помощи в уборке урожая. Эти события давали ободряющее ощущение незыблемости жизненных устоев.

Год начинался с месяца мухаррам, и без особых торжеств. Люди одного возраста обменивались приветствиями, молодые целовали руки старшим, которые одаривали первых монетами на счастье. Однако на первые 10 дней мухаррама выпадали также священные дни, а десятый день был особенным – тогда оплакивали смерть мученика Хусейна и ели специальное блюдо под названием ашура. Для приверженцев суннитской ветви ислама это блюдо готовилось из 7 составных частей, а для шиитов – из 12. Но в любом случае оно включало орехи, изюм, сухофрукты, варившиеся вместе с крупой. Количество ингредиентов имело мистический смысл, это было связано также с теми скудными запасами, которые обнаружил Ной после благополучной высадки под радугой и которые смешал для праздничной трапезы. В течение этих 10 дней слепые нищие, бродившие по улицам, получали особенно щедрую милостыню.

Следующим большим событием, которого всегда ждали, было возвращение в начале первого рабби – третьего месяца лунного календаря – паломников из Мекки. Хотя бывало, что они возвращались и раньше положенного срока, а иногда позже, все же из соображений безопасности паломники обычно старались держаться вместе и вернуться в одно время. Обычно их встречали друзья и родственники, целовали им руки и сопровождали домой. Все стремились получить у паломника благословение и заступничество, а прохожий на улицах просил хаджи прикоснуться к нему и сказать: «Да простит Аллах». Дома украшали, дверь паломника красили в зеленый цвет, а на пороге дома читались молитвы благодарения в благочестивой надежде на то, что и другие смогут совершить благословенное путешествие. На другой день после возвращения святая вода из колодца Земзем, которую паломник принес с собой, выставлялась в самом прекрасном сосуде, имевшемся в доме. Когда приходили гости поприветствовать паломника, им предлагали небольшие порции еды, в частности маленькие квадратные кусочки теста, погруженные в густой сироп, поэтому обычно одна из женщин не отходила от печки. Празднество продолжалось три дня, в течение которых женщинам и друзьям паломника раздавали скромные подарки, привезенные из святых мест: краску для век в маленьких пакетиках из красной коры алоэ, кольца и брелоки, крохотные брикеты чудодейственной земли Мекки. Гости приходили также справиться о паломниках из своих семей, которые еще не вернулись, – ведь немало людей погибало в пути. Группа паломников, возвращавшаяся в Стамбул, привозила с собой письмо с приветствием султану от смотрителя Мекки, который являлся верховным представителем семьи пророка. Письмо вручалось великому визирю в обстановке особой торжественности, с тем чтобы он зачитал его в мечети в присутствии султана во время празднования дня рождения пророка.

Вскоре, на 12-й день первого рабби, отмечали религиозный праздник.

В течение года, помимо нескольких священных дней, которые праздновали с большим воодушевлением и размахом, отмечались 7 священных ночей, требовавших искренних молитв и глубокого религиозного чувства, а напоминал о них лишь свет внутри мечетей и галерей минаретов. Первая из этих ночей была накануне дня рождения пророка; следующая – на первый четверг реджеба, седьмого месяца по лунному календарю, когда у него зародился замысел мусульманского учения; далее, на 27-ю ночь месяца, годовщину чудотворного вознесения пророка на небеса и возвращения на землю. Затем следовала 15-я ночь шабана – восьмого месяца по лунному календарю. Это была Ночь прощения, когда ангелы, ведущие учет, подсчитывали всех живых людей, а ангел смерти начинал новый список, куда заносились имена тех, кому было суждено уйти из жизни в течение года. Наиболее страшной и таинственной считалась Ночь власти, 27-я ночь девятого месяца по лунному календарю, Рамадана, когда отмечалось открытие Аллахом Корана Мухаммеду и когда вся природа, одушевленная и неодушевленная, славила Аллаха. Лишь немногие верующие не принимали участия в ночных молитвах. По всей стране в больших соборных мечетях Стамбула и в самой захудалой деревеньке тысячи мусульман раскачивались, становились на колени и произносили молитву в едином порыве. Существовало поверье, что в эту ночь происходило предначертание судеб истинно верующих на следующий год. Последняя ночь Рамадана накануне Курбан-Байрама, который выпадал на 10-й день Зуль-Хиджжа – двенадцатого месяца лунного года, – также проводили с большим религиозным рвением. В эти семь ночей мужчинам запрещалось посещать гарем, лишь в Ночь власти султан навещал избранную наложницу, и, если в результате происходило зачатие ребенка, это считалось символом славы и процветания дома Османов.

В течение 7-го месяца все, кто намеревались принять участие в паломничестве, собирались в пунктах отправления. Самая большая в Турции партия паломников покидала Стамбул 12 реджеба и перед отбытием совершала церемониальный обход вокруг города. Султан был представлен в сообществе паломников доверенными лицами. Он посылал с ними ценные дары, частью в качестве пожертвования священным городам на обеспечение бедных, частью чтобы откупиться от свирепых бедуинских племен, встречавшихся на пути паломников. На передней луке седла своего коня посланец султана вез зеленый сундук с золотой инкрустацией, в котором хранился шелковый мешочек с посланием, содержавшим поздравления и приветствия смотрителю Мекки. В составе каравана двигались два священных верблюда древнего происхождения, которых не использовали для работ в течение оставшегося времени года. Первого верблюда покрывали роскошной попоной, на спине он нес высокий паланкин, махмул, который направляли в Мекку как символ политической власти султана. Животное драпировали богатыми тканями, почти полностью его скрывавшими. Второй верблюд нес только седло, обтянутое зеленым бархатом с вышивкой серебром. Оно напоминало форму седла самого пророка. В толпе, наблюдавшей процессию, царило большое оживление: мужчины повторяли: «Аллах, Аллах», люди попроще низко кланялись, когда караван проходил мимо. За верблюдами следовала группа пастухов и помощников, а также сотни вьючных животных, груженных ценностями и припасами, тентами и шестами для палаток, в которых укрывали по ночам махмул и послание султана. Паломников сопровождал большой оберегавший их военный эскорт, из состава которого ежегодно пополнялись гарнизоны крепостей, встречавшиеся на пути. Когда караван завершал обход, все отставшие из тех, кто обеспечивал свои семьи всем необходимым и заранее подготовился к паломничеству, прощались со своими близкими, друзьями и присоединялись к процессии, которая петляла по городу до Сиркеджи, перебиралась на азиатский берег в Ускюдар и начинала долгий путь в Мекку.

Хотя Ночь власти превосходила по святости многие другие события, празднование Рамадана шло в течение целого лунного месяца Рамадана и считалось наиболее серьезным испытанием для верующих. В нем сочетались торжественность соблюдения религиозного обряда, суровая самодисциплина и переживание необычных ощущений в часы расслабления. Кроме поста и молитв, занимавших целые дни, в Рамадан соблюдался ряд других религиозных обрядов. Например, на 15-й день султан и высшие государственные сановники отдавали почести реликвиям пророка – его боевому штандарту, мантии, клоку волос из бороды, следу ноги, отпечатавшемуся на скале, и двум зубам. Церемония выноса и демонстрации этих реликвий, их прославление совершались после полуденной молитвы. Она считалась важным событием для верующих, хотя и происходила в благочестивой приватной обстановке. Во вторую половину празднования Рамадана другие реликвии, хранившиеся под присмотром смотрителей, выставляли на обозрение людей, а часть денежных подношений верующих использовали на содержание гробниц святых. В этом месяце отмечалось также несколько светских событий: на другой день после Ночи власти в Стамбуле открывали склады, где хранились ткани, и приходили командиры 162 рот янычар вместе со своими солдатами. Там под наблюдением командующего корпусом янычар, нескольких ага и интендантов янычары проходили маршем с таким расчетом, что каждая рота получала в свое время определенное количество муслина для тюрбанов и батиста на рубашки, а также отрезы голубой ткани из Салоник, которые шли позднее на пошив военной формы у портных двух государственных мастерских.

Священному месяцу предшествовали приготовления, которые держали всю семью в большом напряжении. Кладовки домов наполняли продовольствием, его заготавливали даже самые бедные люди, а в богатые дома нанимали дополнительную прислугу. Днем пост обычно прерывался приемами разнообразной пищи. Порой это была горсть изюма, порой – глоток абрикосового концентрата, разбавленного водой. Но первый ужин после поста представлял собой настоящий праздник чревоугодия, а объявление на закате посредством барабанной дроби, пушечного выстрела или возгласа муэдзина вечерней молитвы и окончания дневного воздержания от пищи являлось также сигналом для начала домашних или общественных вечерних пиршеств, какие не совершались ни в одно время года.

Рамадан был исключением также в смысле ночного пребывания дома. Каждую ночь месяца минареты и улицы освещались огнями ламп, открывались кофейни, и, поев, люди гуляли по улицам, наслаждаясь всеми удовольствиями, которые могла предоставить ночная жизнь в это время года. Некоторые развлечения носили религиозный характер, наиболее популярны были цитирования на память Корана знаменитыми хафизами (ораторами, знающими Коран наизусть), которые занимались этим по очереди всю ночь. Богатые семьи нанимали их по случаю Рамадана, и хафизы демонстрировали свое искусство обычно во двориках дворцов и особняков. Двери повсюду держались открытыми, и любой прохожий мог присоединиться к слушателям хафиза по своему желанию, присев на корточки на полу или на одну из низких скамей, поставленных вдоль стен. Там при неровном свете факелов, поглощенные торжественностью стихов Корана, сидели бок о бок солдаты, носильщики, нищие, паши, беи и представители высшего духовенства, равные в своей причастности к великой Книге.

Из числа развлечений, вызывавших гораздо меньшую экзальтацию, не было, вероятно, зрелища более популярного, чем ночные увеселения Рамадана в виде представлений театра теней – Карагез, – которые происходили как в кофейнях, так и в домах богачей. Своего Карагеза имел каждый квартал, а создание марионеток и манипулирование ими требовали большого искусства. Мастера в этом деле узнавали по количеству кисточек, свешивавшихся посредине его ширмы, а главу цеха артистов театра марионеток выбирали среди тех, кто располагал правом вывешивать семь кисточек. Из них же выбирали тех скоморохов, которые давали представления перед султаном. Ведь Карагез был популярен не только в кофейнях, но и во дворцах.

Карагез представлял собой раскрашенные фигурки высотой 15 дюймов и промасленные, чтобы просвечивали. Лучшие изготавливали из шкуры верблюда, которая меньше деформировалась, но использовали также лошадиные и телячьи шкуры, хотя они были менее проницаемы и менее удобны. Главными героями представлений были Карагез и Хадживат, образы простого, но плутоватого человека с улицы и его образованного, важничающего собеседника. Но встречалось и много других персонажей, изображавших в карикатурном виде представителей разных народностей, профессий и религий. Фигурки были сборными, голова, шея, руки, талия и ноги держались на вощеной нити, ими манипулировали, стоя позади, при помощи прутьев, которые держали между пальцами. Полные наборы всех фигурок, требовавшихся для представления, выставлялись на продажу в лавках ремесленников, их изготовлявших. Фигурки подвешивали на нити, продетой сквозь глаза. Задники и декорации, иногда представлявшие собой чрезвычайно сложные объекты, такие, как двигающиеся корабли, раскачивающиеся пальмы, изгибающиеся драконы, изготавливали сборными и с большим искусством. Театр Карагез состоял из трехстороннего балагана, закрытого занавесом с изображениями веток и роз. Далее его составной частью была ширма из белоснежной хлопчатобумажной ткани размером примерно три на четыре фута, выставленная перед занавесом. Позади ширмы на деревянной полке стоял большой железный или медный тазик с толстым фитилем из ваты. Внутри тазик был окольцован тяжелой цепью для поглощения жара. Представлению предшествовала музыкальная интермедия, которую исполнял оркестр из двух-трех человек, сидевших у подножия несколько приподнятой сцены и игравших, пока приходили и рассаживались зрители. Каждую марионетку и тему пьесы сопровождали соответствующие мелодии, повторявшиеся музыкантами оркестра. Когда артист-манипулятор считал, что наступило подходящее время, он зажигал масляную лампу, что служило сигналом для привлечения внимания аудитории. Когда же появлялась цветная тень дрожащего фруктового дерева, ведьмы, богатыря, сцепившегося в схватке с чудовищем с семью головами, корабля с полным парусным вооружением или всадника, скачущего через сцену, все замолкали. В дополнение к манипулированию фигурками артист озвучивал их роли разными голосами, пел песни, производил разные шумовые эффекты. В старые, знакомые, всеми любимые сюжеты он вносил новые комические реплики иногда актуального, иногда местного характера, включал множество непристойностей и грубых шуток. Для женщин и детей давали представления более спокойного характера, а в других случаях они наблюдали за представлением из-за занавесок или ширм, если помещение позволяло это.

Существовал также обыкновенный театр, который выступал под открытым небом. Расчищали площадку 25 на 30 ярдов и посередине устанавливали небольшую сцену. Вокруг располагались зрители, на корточках или стоя. Недалеко от входа занимал место небольшой оркестр, под музыку которого танцевали вокруг сцены второстепенные персонажи спектакля для развлечения ожидавших представления зрителей. Появление каждого персонажа на сцене оркестр сопровождал характерной мелодией. Музыканты играли и в перерывах между отдельными актами пьесы, хотя в действительности перерывов не было, актеры оставались на сцене, притопывая ногами в такт музыке. Сцена всегда состояла из низкой ширмы, перед которой ставилось кресло, если изображалось торговое помещение, и более высокой двустворчатой ширмы, использовавшейся для других сцен. Разумеется, не было исполнителей-женщин, все женские роли, как правило менее важные, исполняли мужчины. Тематику пьес все хорошо знали, так же как и двух главных героев, Пишекара – умудренного опытом человека, обычно также искушенного в проделывании фокусов, и Кавуклу – комика, пересказывавшего разные истории или сны. Эти персонажи затем начинали представление, постоянно сопровождавшееся комическими танцами, ужимками, намеками на текущие события, грубыми шутками. Всегда изображались в карикатурном виде тучные фигуры, деревенщина, хитрые евреи или армяне, простодушные иностранцы, а также чрезмерная рафинированность высшего сословия османского общества. Понятно, что эти театры имели огромное число почитателей, хотя они не вызывали такого всеобщего одинакового интереса сословий, как Карагез. У греков и армян был свой репертуарный театр, и, поскольку у них не было запрета на исполнителей-женщин, которые пели и танцевали на сцене без чадры, их постановки тайком посещали турки, их поражали обнаженные лица женщин.

Во время Рамадана показывали представления не только Карагез и репертуарный театр – мимы и профессиональные сказители были распространены еще больше, но они тоже работали по ночам. Менее популярные странствующие сказители ходили по деревням или давали представления на общественных площадях. Обычно они сидели на табуретке, укрытой подушками, которая стояла на невысоком подиуме в какой-нибудь кофейне или в помещениях, где посетителям подавали бузу, а в теплую погоду усаживались просто у стен домов. Владельцы кофеен платили им небольшую сумму денег за привлечение клиентов. Помимо тех, кто жертвовали деньги сказителю в ходе его продолжительного пересказа разных историй, на представление допускались и люди, не имеющие денег на покупку кофе или другого напитка. Они садились в уголке кофейни и слушали. Перед сказителем на небольшом столике лежали шарф или палочка, считавшиеся символами его профессии. Иногда сказитель сидел в обществе музыкантов, которые сопровождали чтение его стихов музыкой, играли прелюдии к его рассказам или заполняли паузы. Порой сказитель сам сопровождал музыкой на однострунном инструменте свой рассказ. Одни сказители громко читали текст из книг о легендарных мусульманских героях, другие цитировали истории из этих книг наизусть, третьи, особенно сказители из Эрзерума, рассказывали истории из героического эпоса, услышанные от своих предшественников, аккомпанируя себе на музыкальных инструментах. Четвертая группа сказителей, из Стамбула, исполняла фольклорные произведения или традиционные предания, причем на разные голоса, имитируя и женские. Иногда они делали перерыв, заполнявшийся музыкой. Отдохнув и приготовившись продолжать рассказ, они откладывали в сторону музыкальные инструменты и били по столу своей палочкой, требуя от аудитории внимания.

Наиболее популярным героем народных сказаний был Ходжа Насреддин, имам XIII века, учитель и доморощенный философ, которому приписывают авторство многих турецких шуток. Вот типичная история, которую обычно рассказывали на голоса, с соответствующими восклицаниями и стонами. Однажды ночью Ходжу Насреддина разбудили выкрики двух мужчин, спорящих перед его домом. Ходжа накрылся одеялом и выбежал наружу разнять спорщиков, начавших уже угощать друг друга тумаками. Однако те, разозлившись на вмешательство постороннего, нещадно избили Ходжу Насреддина и удалились в конце концов с его одеялом. Охая и стеная, Ходжа Насреддин вернулся с несчастным видом в свою комнату, а его жена спросонья поинтересовалась, о чем был спор. «Очевидно, о моем одеяле, – ответил Ходжа Насреддин, – потому что они забрали одеяло и прекратили спорить». Или другая история: Ходжу Насреддина пригласили на семейное торжество, но, когда он пришел в простой одежде, другие гости стали насмехаться над ним, а слуги обращались весьма непочтительно. Ходжа Насреддин быстро вернулся домой и затем снова появился в гостях в роскошном халате. Тогда его встретили с большой предупредительностью и усадили на почетное место. После этого Ходжа Насреддин зачерпнул ложку супа и стал медленно выливать ее содержимое на свой халат, приговаривая: «Ешь, мой халат, ешь! Тебя, а не меня пригласили сюда». О Ходже Насреддине рассказывали тысячи историй, но даже самые старые из них выглядели свежими благодаря способностям и талантам рассказчиков.

Некоторым из выдающихся скоморохов, имевшим высокие заработки, одинаково удавались и манипулирование в Карагезе, и имитации, и декламации, и практически все виды сценического искусства.

Весьма популярны были танцоры, мальчики и девочки, которые принадлежали к конкурирующим труппам и нанимались развлекать публику в общественных кофейнях или частных домах. Танцоров обоего пола называли одинаково – ченги, но мальчики пользовались большим спросом. Они носили длинные локоны, одевались как девочки и допускали во время танца непристойные движения. Ритм отбивали щелканьем пальцев или ударами друг о друга небольших подсобных инструментов, таких, как пара деревянных ложек или палочек. Восхищенные зрители плевали на монеты и приклеивали их к лицам, особенно лбам танцоров, кружившимся около них. Некоторые из этих мальчиков становились чрезвычайно знаменитыми и были объектами завистливого соперничества в тавернах со стороны янычар. Когда мальчишки взрослели и на их подбородках начинала пробиваться бородка, они бросали танцы и становились барабанщиками или обучали новых танцоров, что было для последних серьезным испытанием. Некоторых учили точным движениям головы, рук и ног, подвешивая к потолку в корзинах, которые быстро вращали, чтобы адаптировать танцоров к вращательным движениям. Других учили пантомиме, искусству выражать в танцах таких персонажей, как сборщики налогов и уличные торговцы. Более квалифицированные труппы усиленно натаскивали для выступлений перед избранной аудиторией, группа мальчиков из их числа выступала в серале. Девочки тоже исполняли возбуждающие танцы: они становились на колени, выгибались, не прекращая ритмических движений, до тех пор пока их головы не касались пола. Восторженные зрители приклеивали и к их лбам монеты. Однако эти представления, как правило, предпочитали зрители с невзыскательным вкусом. Среди танцоров имелось немало греческих, армянских, еврейских и цыганских трупп. Они так соперничали друг с другом, что возникали уличные скандалы, порой производившие безобразное впечатление, порой забавлявшие любителей вульгарных зрелищ.

Весьма популярными были трехчасовые представления, которые давали не в самых крупных городах. Они представляли собой просто игру на музыкальных инструментах и пение, а порой танцы мальчиков и девочек, включая исполнителей в масках и раскрашенных колпаках. Еще одна разновидность представлений строилась на декламации стихов, шуточных номерах и пародировании. Чаще всего в представлениях сочетались музыка, танцы и театральная драма, во всех случаях они сопровождались благодарственными молитвами.

На улицах появлялось множество балаганов, предлагающих массу удовольствий. Заклинатели змей, большинство из которых были дервишами, не только ели скорпионов и змей, но также демонстрировали, как они носят этих тварей на своих головных уборах, надетых на обритые головы. Особой популярностью пользовались предсказатели судьбы. Представители низших сословий предпочитали метод с использованием провидцем эскиза какого-нибудь легендарного героя или мифологического персонажа. В ответ на вопрос клиента провидец углублялся в изучение эскиза. Когда к нему приходило откровение, он излагал его посредством забавных куплетов. Использовался и другой широко распространенный метод, принятый больше в восточных провинциях. Левую ладонь мальчика-подростка, сложенную чашей, наполняли чернилами, в которые провидец смотрел, не отрывая взгляда, до тех пор пока под воздействием, вероятно, самовнушения он не начинал говорить каким-то чужим голосом, предсказывая клиенту судьбу или рассказывая о событиях, происходящих в данный момент далеко отсюда. Некоторые прорицатели имели в своей сумке из оленьей шкуры простые предметы: несколько раковин, осколки цветного стекла, мелкие монеты или бобы. Они вытряхивали содержимое сумки на землю и читали будущее, исходя из упавших в произвольном порядке предметов: форм или их расстояния друг от друга. «Прорицатели» прибегали также к отбиванию ритма пальцами или ногой. Кроме того, имелось немало шпагоглотателей, поглотителей огня, магов, фокусников и акробатов, которые появлялись близ мест летних пикников, карабкаясь вверх по шесту, смазанному маслом, или перебираясь по туго натянутому канату через реку. Они могли развлекать публику и во время какого-нибудь другого празднества, например в связи с обрезанием, но и во время Рамадана.

Однако после ночных развлечений, равно как и перед утренней молитвой, дробь барабанов напоминала верующим о наступлении времени, когда следовало принять пищу в последний раз. Обычно это было блюдо из риса, называемое плов, который долго переваривался и поддерживал силы людей на время дневного голодания.

С молитвой на заре начинался следующий день воздержания и торжественного соблюдения поста. Часто к концу месяца психика людей не выдерживала тягостного самоконтроля и недостаточного сна. Друзья ссорились между собой, чаще возникали уличные потасовки, а окончание Рамадана, узнаваемое по новолунию, вызывало всеобщее облегчение. В ночь новолуния снова мечети заполнялись верующими, совершающими благодарственные молитвы. Следующий день праздновался с особым энтузиазмом, состоятельные люди становились щедрыми на милостыню. Мусульмане надевали и носили с гордым видом новые одежды, припасенные еще в начале Рамадана, и обменивались визитами. Делались подарки в виде лакомств, которые заворачивали в платки с блестками, и не случайно этот день назывался «сахарным праздником» и считался самым радостным в году. По всей империи на площадях и в парках, на воде и на суше происходили празднества и развлекательные мероприятия. Самым распространенным из них было метание дротиков, лишенных острия, которое осуществлялось командами всадников. Цель состязания состояла в метании пик десяти футов длиной, так чтобы попасть в голову или спину представителей соперничающей команды и выбить их из седла. Такое состязание пользовалось большой популярностью в провинции, где яростно соревновались посланцы деревень и племен на виду у зрителей, следивших за состязанием сквозь клубы пыли и бурно выражавших свой восторг.

Стрельба из лука считалась национальным видом спорта, победители становились народными героями. Демонстрация мастерства стрельбы из лука привлекала зрителей из самых отдаленных мест. Состязание заключалось в стрельбе на дальность полета стрелы, рекорды увековечивались памятными стелами. Также имела место стрельба по таким мишеням, как бутылки, поставленные на определенном расстоянии, зеркала, фонари или золоченое яблоко, помещенное на высокой мачте. Другой зрелищный вид состязания состоял в выпуске стрелы из лука и подхватывании ее рукой после падения на землю или в скорострельности. Поскольку турецкие лучники, в отличие от пеших лучников пехоты западных стран, стреляли сидя верхом на лошади, они пользовались короткими луками из Центральной Азии. Эти виды состязаний, наряду с такими, как борьба соперников, натиравших свои тела маслом, размахивание булавами, поло, фактически были способами военной подготовки. Они способствовали проявлению боевых качеств людей на полях сражений. До начала XVI века турки скакали на выносливых татарских лошадях, однако вскоре стали появляться и быстрые арабские скакуны. За этими лошадьми ценной породы следили конюхи из числа арабов или берберов, а торговля лошадьми почти целиком находилась в руках цыган, которые представляли собой один из богатейших слоев населения в империи.

Охотничьи состязания были крайне популярны, хотя добывание дичи продолжалось практически весь год, как для заготовки продовольствия, так и ради спортивных достижений. Крупных зверей ловили капканами и отсылали в города откармливать на мясо, за птицами охотились главным образом ради их перьев: журавлиные использовались для украшения головных уборов парадного мундира янычар, перья цапли – для султанских плюмажей, гусиные и голубиные перья – для оперения стрел. Соловьев и прочих певчих птиц ловили для того, чтобы подвешивать в клетках в гостиных, хотя считалось благочестивым поступком купить в месяц Рамадан птицу в клетке и выпустить ее на волю. Охота на диких зверей велась верхом на лошади или пешком с собаками, охотничьими леопардами и соколами. Султанские егеря входили также в состав вооруженных сил: известны армейские подразделения под названием «мастиффы», «сокольничие», «журавлиные» и другими подобными прозвищами. Сам султан обычно отмечал несколько видов спорта, он участвовал в состязаниях на знаменитом полигоне для лучников в Окмейдане, между тем дворцовых пажей также тренировали для участия в состязаниях.

Последним священным днем года был День жертвы 10-го числа месяца Зуль-Хиджжа, 12-го месяца лунного года, и обходился без веселья. Этот день выражал солидарность тех, кто остался на родине, с паломниками в Мекке, которые подошли к этапу своего путешествия, требовавшего жертвоприношения на горе Арафат. Их соотечественники в Турции демонстрировали свою солидарность, совершая дома аналогичный ритуал. Отары овец и коз сгонялись с пастбищ Румелии и Анатолии на окраины городов. Тысячи голов этих животных скапливались на холмах вокруг Стамбула, а некоторые даже бродили по улицам и площадям города. Их рога подкрашивали золотистой краской, шерсть промывали, причесывали, подкрашивали хной. Животных украшали лентами, амулетами и бумажными флажками. Все семьи, которые в состоянии были это сделать, покупали одно из таких животных для принесения в жертву. Животному, обращенному головой к Мекке, перерезали горло и в знак милосердия мясо отдавали бедным. Менее состоятельные люди ели мясо жертвенного животного сами.

Определенные мероприятия – не все из них праздничные – по повелению султана проводились повсюду. Процессии, проходившие перед отбытием армии в поход, представляли впечатляющее зрелище. Они сопровождались артиллерийской стрельбой, барабанной дробью, игрой военных оркестров. За всем наблюдали большие толпы народа. Султан, который обладал исключительным правом совершать этот обряд, выносил штандарт пророка, хранившийся вместе с другими священными реликвиями, завернутыми в сорок шелковых покрывал, в михрабе зала близ тронной комнаты. Штандарт следовал вместе с султаном или великим визирем на поле сражения, и по мере того, как его провозили по улицам по случаю отбытия в поход армии или ее возвращения, люди кланялись и трогали землю перед ним, шепча в благоговении: «Аллах, Аллах». В случае благополучного возвращения армии ей посвящались молитвы, курили фимиам алоэ и серой амбры. Разумеется, возвращение победоносной армии вызывало всеобщий восторг.

Опоясывание султана, официальное признание его вступления на трон отмечалось как государственный праздник. Так же отмечались знаменательные события в султанской семье, памятные исторические даты и даты патриотических подвигов, такие, как рождение или обрезание детей султана, свадьба членов монаршей семьи, триумф выдающегося военачальника, прибытие иностранного посла или важного лица, уважение которому хотел бы подчеркнуть двор. Обычно сам султан заботился о проведении увеселительных мероприятий, сопровождавшихся пышными процессиями, имитациями сражений между мусульманами и христианами, праздниками на воде, иллюминацией и фейерверками.

Гильдии ремесленников часто устраивали дополнительные развлекательные мероприятия в форме красочных процессий, демонстрировавших их профессиональное мастерство. Самые массовые из этих процессий включали глав военных, морских и гражданских служб и подразделения войск, высокопоставленных представителей духовенства, представителей множества гильдий и мануфактур, так же как учащихся медресе и школ, которые шествовали мимо султана, сидевшего в монаршем павильоне на крепостном валу сераля, обращенном на улицу, и наблюдавшего парад. Такой парад мог длиться три дня и дольше, в это время работа замирала. Церемониймейстеры в блестящем облачении с лентами через плечо, семью церемониальными перьями в головных уборах подавали команды, регулировавшие движение разных колонн, в то время как распорядители, султанские пажи верхом на подвижных и маневренных арабских лошадях, разъезжали среди толп народа. Гильдии, участвовавшие в процессии, – в одном случае их число достигало 735 – выставляли на обозрение свои изделия, иногда их помещали на телеги, и каждая группа ремесленников, проходившая перед султаном, старалась привлечь внимание монарха. Моряки имитировали морское сражение, порой бой между султанским флотом и казачьими челнами. Содержатели психбольниц вели толпу пациентов численностью 200–300 человек, увешанных золотыми и серебряными цепями, и поочередно пичкали их лекарствами или били. Духовное лицо, проезжая верхом на верблюде, читало Коран, лежавший перед ним на подушечке, его окружали мальчики в белоснежном облачении, декламировавшие стихи. Гильдия палачей тащила повозку с экспозицией – 77 орудий пыток. Сторожа дули в свои свистки и делали вид, что ловят в толпе вора, производя большую сутолоку. Быки тащили повозку с ветряной мельницей и мальчишками, которые мелют зерно, на другой повозке с печью мальчуганы замешивали тесто для хлеба и пекли небольшие лаваши. За ними следовала повозка с кондитерами, оттуда в толпу бросали свежевыпеченные кулинарные изделия. Повозка скорняков везла набитые соломой чучела разных животных, повозка земледельцев, украшенная ветками с зелеными листьями, везла жнеца с косой и венком из пшеничных колосьев. Укротители львов шествовали, ведя на декоративных поводках своих зверей. Они старались держать их в повиновении, тыча под нос зверю куски оленьего мяса, сдобренного опиумом, если те проявляли признаки нежелательной активности. На повозке рыбаков были выставлены не только гарпуны, сети и корзины, но также подвешенные на шнуре дельфины, морские львы и другие крупные обитатели моря, которых выловили перед началом процессии. Плавно шли верблюды с немыслимыми ношами, резчики бумаги, часто дервиши, вырезали из нее фантастические орнаменты, в толпе распространялись записные книжки и прочие сувениры. Армейские банщики выставляли на обозрение фетровые банные кабины, обогреваемые переносными печками, которые работали на угле. Такие же кабины они ставили вечером по окончании демонстрации. Несколько тысяч попрошаек, слепых, хромых, паралитиков, эпилептиков, безруких, одноногих, голых или босых ковыляли вместе с шейхом гильдии посередине, сидевшим на осле. Еще больше было школьников в бумажных шапочках, игравших на тамбурах и мелькающих то тут, то там среди толпы. Рекрутам-янычарам поручалась чистка улиц при помощи совков и метел. Уборщики собирали мусор и отвозили его корзинами в контейнеры для мусора на морском побережье. За право рассортировать этот мусор они ежегодно платили начальнику стражи 1000 золотых монет.

Помимо праздников начала сева или сбора урожая проводились другие светские мероприятия праздничного характера. В апреле все праздновали День весны на День святого Георгия. Это был греческий праздник, но одновременно и турецкий, на том основании, что в этот день чтили память Хизра, святого заступника турок. Считали, что в это время распускались цветы и прилетали соловьи, по всей стране появлялись ярмарки с присущими им развлечениями. На первых пикниках сезона ели такую пищу, как кислое молоко, долма, халва и сыр с круглыми плоскими караваями желтого ячменного хлеба. В этот день разбрызгивали также воду из святого колодца в Балыклы у стамбульских ворот Силиври. Ее доставляли ко двору, ее пил каждый больной, способный ходить. Тяжелобольных укладывали рядом на одеяла, расстеленные на полу, и бросали им монеты. В колодезной воде плавали рыбки с темной спинкой, потомки тех рыбок, которые, жарясь на сковороде, выпрыгивали из нее, оставаясь живыми и не теряя способности плавать. Когда замечали одну из этих знаменитых рыбок, те, кто стояли поближе к колодцу, издавали радостные возгласы, а в толпе, расположенной поодаль, нарастал гул голосов, выражавших хвалу и благодарность. Между тем смотрители колодца ходили среди людей, собирая деньги. Фактически конкретные места имели для совершения обрядов столь же большое значение, сколь и для празднования памятных дат, а поскольку турки отличались особой склонностью к деталям и конкретности, то определенные уголки большого или малого города ассоциировались с празднованием определенных дней или развлечениями. В Стамбуле, например, существовало поверье, что самые прекрасные образцы салата произрастали во время весеннего празднования у Йеди-Куле, Семи башен, в то время как лучшие петушиные бои происходили в дворике мечети Фатих.

Ко дню христианского праздника 9 марта, с какой бы датой в мусульманском календаре он ни совпадал, астрологи определяли час и минуту перехода солнца в другое зодиакальное созвездие. Это отмечалось в календаре. В самый момент перехода начинали есть пасту из особых специй, которая, как полагали, обеспечивала на год невосприимчивость к укусам змей и скорпионов.

Однако всеобщее празднование религиозных и светских памятных дат и событий лишь подчеркивало в некоторой степени индивидуалистический характер жизни турок в течение года, когда единственными развлечениями становились визиты в гости и семейные торжества. Условия для достойного проведения досуга в обществе почти отсутствовали. Мужчины могли просиживать в чайных за игрой в шахматы, шашки или триктрак либо сходить в баню. В уличных харчевнях поворачивались шампуры и кипели котлы с варевом, прохожие ловили аппетитные запахи, зовущие зайти, но потребление пищи быстро заканчивалось и пообщаться здесь не было времени. Имелось несколько респектабельных кофеен, где практиковались декламация стихов, состязания поэтов, танцы. С посетителей брали по полдрахмы для оплаты исполнителей.

Кофе появился в Турции в 1543 году. Вскоре он приобрел такую популярность, что его употребление стало порицаться. Затем кофе был запрещен. Снова его разрешили употреблять в 1591 году, а запретили вновь в 1633 году (хотя запрет было трудно претворить в жизнь, и он постепенно утратил силу), и не столько из-за того, что власти сочли порочным сам напиток, сколько из-за того, что кофейни стали притонами для сомнительных развлечений и порока. Опиум, его настойка и тому подобные наркотики, хотя и осуждались как крайне вредные, тем не менее не запрещались. Табак, появившийся в 1601 году, стал еще одним чрезвычайно популярным источником удовольствия. Его тоже сначала запретили, но курение продолжалось негласно и в конце концов распространилось настолько, что к концу своего правления султан Мурад IV (1623–1640) распорядился закрыть кофейни, где этот порок процветал, и ужесточил контроль за соблюдением запрета. Тем не менее, курение распространялось неослабевающими темпами, солдаты прятали свои курительные трубки в рукавах и поясах, а когда их заставали на месте преступления, то жестоко наказывали. Наконец примерно в 1650 году запрет отменили, и люди стали открыто предаваться удовольствию, покуривая в компании в кофейне. Кальяны, предоставлявшиеся там клиентам, состояли из стеклянного сосуда, иногда украшенного великолепным орнаментом, и изящного, тоже с красивым орнаментом держателя у горлышка для чубука, который представлял собой чашку из красной глины, наполненную табаком, и длинную эластичную трубку. На эту трубку курильщики насаживали свои мундштуки, некоторые отличались необыкновенной красотой и изготовлялись из амбры, усеянной драгоценными камнями, золотом и глазурью. У многих курильщиков имелись большие коллекции прекрасных и ценных мундштуков. Табак использовали персидский. Для курения небольшое количество этого табака заворачивали в лоскуток ткани или тонкой кожи и погружали в воду, затем вынимали, прессовали и растирали. Чашечка – люля – заполнялась этим табаком, на него помещали кусочек тлеющего уголька, а кальян – хрустальный сосуд, заполненный наполовину холодной водой, иногда с добавлением ароматических веществ, – ставили на пол. Курильщик садился, скрестив ноги или облокотившись, и по мере того, как он втягивал воздух через свой мундштук, вода в кальяне бурлила и производила шипящие звуки. У некоторых кальянов было несколько трубок, поэтому курить могли сразу несколько человек.

Большое распространение получили также бесчисленные кофейни и харчевни дурной репутации. Употребление вина запрещалось исламом, хотя в действительности существовал правительственный инспектор вина, контора его располагалась у Железных ворот в Галате, а харчевни активно посещались турками. Обычно их содержали немусульмане, находились они вне мусульманских кварталов города и в любом случае никогда рядом с мечетями. Большинство из харчевен содержали греки, армяне и евреи, располагались эти заведения в христианских и еврейских кварталах. Много харчевен теснились у портов, их постоянно навещали матросы и янычары, они считались прибежищем дебоширов. Городские проститутки являлись обычно представительницами религиозных меньшинств, они держались кофеен с сомнительной репутацией, а также предпочитали молочные харчевни и прачечные.