|
Главным городом считался Стамбул. Когда зимой 1457/58 года султан переместил правительство из Эдирне в новую столицу, Стамбул стал политическим и культурным центром империи, экспансия которой служила росту престижа и расцвету города. Стамбул был средоточием красоты, роскоши и многообразия. Любое назначение в другой город, даже губернатором провинции, воспринималось как нечто вроде ссылки. Высокопоставленные чиновники провинций в государственной или правовой сферах получали профессиональную подготовку в одних и тех же высших административных или религиозных учреждениях Стамбула. Вот почему их образ жизни становился эталоном для всей знати империи. Ему подражали даже представители низших сословий, насколько это позволяли их возможности. Государственные чиновники разного ранга, получившие традиционную подготовку, были пропитаны духом столичной жизни и при новом назначении приносили эти ценности в свою частную и общественную жизнь. Кроме того, центрами власти, богатства и культуры оставались прежние столицы – Бурса и Эдирне. Наиболее знаменитым из 260 портов Османской империи и крупнейшим коммерческим центром Малой Азии был Измир; между тем большие города Анатолии, куда направлялись для обучения государственному управлению сыновья султана, приобретали, как следствие, больший блеск. Стало быть, все города, как бы они ни отличались от Стамбула по величине, богатству и разнообразию, некоторыми особенностями своей жизни напоминали столицу. Города или кварталы с населением, преимущественно христианским, оставались в прежнем состоянии, однако приспосабливались, насколько возможно, к турецкому стилю жизни, предусматривавшему строительство крепостных стен, опоясывающих город, колодцев и каналов, разбивку огородов для выращивания овощей, идущих на продажу, цветников и виноградников.
Стамбул занимал исключительно выгодное стратегическое положение: контролировал проход между Черным и Эгейским морями. Он служил мостом между Европой и Азией. В Черное море впадали воды Дуная, Днестра, Буга, Днепра и Дона, открывая доступ на Балканы и в Восточную Европу, равно как и в Южную Россию. Господство на южном побережье было ключом к контролю над Тигром и Евфратом, а с выходом к Каспийскому морю открывались пути к верховьям Волги, к Амударье и далее в Индию. Эгейское море и за ним Средиземноморье вели в Грецию, Европу и Африку. В городе сходились торговые пути с Востока и Запада: из Брюсселя, Занзибара, Киева, Самарканда – любой населенный пункт, способный чем-то торговать, находился на пути в Стамбул. Возможно, космополитизм и был главной отличительной чертой города, помимо его политического и административного значения как центра власти по отношению к другим городам империи. Кроме иноземных торговцев, ремесленников и путешественников, которых влекли в город его богатство, слава и возможности, там проживали христиане и евреи, оставшиеся со времен существования Византии либо переселившиеся туда во время миграций. Вдобавок здесь проживали зарубежные послы со своим дипломатическим корпусом. Пригород Галата, располагавшийся на восточном берегу бухты Золотой Рог, был населен главным образом европейцами; большинство жителей этого пригорода, а также и Пера, составляли венецианцы, французы, англичане и генуэзцы, которые селились там как купцы или как представители других профессий, особенно ценились хирурги из Франции. В 1477 году, почти через четверть века после падения Византии, население Стамбула исчислялось 60–70 тысячами человек, три пятых которого составляли турки.
В нижеследующем списке того времени приведено число семей разных национальностей, из расчета, что каждая из них состоит из 4–5 человек: турецких – 9753, греческих – 3743, еврейских – 1647, армянских – 818, крымских христиан – 267, цыган-мусульман – 31.
Кроме того, имелось 3667 торговых лавок, в них, согласно обычаям того времени, никто не проживал постоянно. Через сто лет общее население города выросло до 500 тысяч, 58 процентов которого составляли мусульмане и 42 процента – неверные, то есть христиане и евреи.
Средоточием жизни Стамбула являлся дворец султана – сераль, – хотя он и располагался поодаль от города. За его стенами были правительственные учреждения, суд и апартаменты семьи султана. Внутреннее пространство дворцового комплекса делилось на несколько отдельных секций с воротами и стражей при каждой. В секции помещалось несколько павильонов и одно-двухэтажных зданий с двориками и садами. Весь дворцовый комплекс занимал огромное пространство и был огорожен высокой стеной.
У входа во дворец располагался двор янычар, через который проходили тысячи людей разного звания на заседания дивана или для встречи с султаном. Там проходили также вереницы верблюдов с грузами оружия и продовольствия для дворцовых нужд, а также с ценностями – налогами, собранными чиновниками для султанской сокровищницы. Во дворе росло громадное дерево, под кроной которого стояли два небольших столба, предназначенные для казни приговоренных к смерти через отсечение головы. Как устрашающее напоминание о судьбе всех врагов султана их трупы выставляли на обозрение, иногда в знак особых провинностей голова жертвы помещалась между ее ног.
Двор вел в огороженное место, где помещались официальные учреждения и кабинеты. Там заседали государственные советники, султанский диван, который собирался еженедельно с субботы до вторника. Когда султан направлялся на заседание дивана, по обе стороны на протяжении его пути стояли люди, громко окликая монарха и потрясая над головой своими прошениями. Время от времени султан останавливался и давал знак сопровождавшему его дворецкому, который принимал аккуратно сложенный лист бумаги у счастливца и опускал его в свою шелковую сумку. Позднее прошение рассматривали и по нему выносили решение. В этом месте помещалась также Площадь собраний, где под широким навесом галереи стоял трон для государственных церемоний, таких, как восшествие на престол, официальное приветствие по случаю религиозного праздника, или происходила подача прошений и жалоб. Галерея подчеркивала роль городских собраний на площади, перед шатром султана, во время войны и давала возможность увидеть монаршую особу, хотя позднее подданные редко видели султана, исключая дни, когда проводились большие общегосударственные мероприятия.
Между внешним и внутренним дворами помещались двойные средние ворота, в небольшом пространстве между которыми совершались казни тех, кого приговаривали к смерти путем удушения или удара кинжала. Тайный ход вел от этого места в помещение дивана, так что повеления о казни могли доставляться очень быстро, и четверо безгласных палачей стояли в проемах ворот, чтобы привести в исполнение приговор суда.
В дворцовом комплексе располагались мечети и школы, больницы, библиотеки, казармы, бани и фонтаны, охотничьи вольеры и спортивные площадки, кухни, сады. Все это было необходимо для поддержания соответствующего уровня жизни монарха, называемого «Властителем века». Общественные и частные здания в соответствии с традициями османской архитектуры снаружи выглядели простыми и строгими, богатство декора приберегалось для внутренней отделки помещений. Легкие просторные летние павильоны, куда перемещался двор в жаркую погоду, были приподняты над землей и доступны для освежающего ветра с моря, оттуда открывались великолепные виды на море и побережье Босфора. Интерьеры султанских комнат представляли собой шедевры декоративного искусства, но рядом с этой красотой и роскошью помещались ремесленные мастерские и конюшни, кухня, угольный склад и арсенал. Фактически в серале осуществлялись бесчисленные виды работ, что делало его городом в городе. Неудивительно, что в дворцовой кухне трудилась тысяча поваров и помощников, которые готовили пищу 5–10 тысячам человек ежедневно. Они потребляли в год 30 тысяч кур, 22 500 овец и баранов, рассолы, сладости и шербеты потреблялись в количествах, которые казались современникам непомерными.
Наиболее интимным помещением дворца, наглухо отгороженным от других, был гарем, в котором жили в уединении наложницы султана. Единственный вход в гарем был через две двери, железную и медную. Каждый вечер главный евнух получал ключи от стражников, которым возвращал их, когда те заступали на вахту утром. Помимо султана и евнухов, позволялось изредка посещать гарем «самым ближайшим» родственникам наложниц, таким, как отец или брат, и то под строгим наблюдением. Это был довольно замкнутый мир, тщательно охраняемый отрядом балтаджи – алебардщиков, функции которого выходили далеко за пределы официальных обязанностей. Одним из подразделений командовал главный евнух, другое – возглавляемое командиром – славилось своим усердием и отличалось своеобразными головными уборами с длинными кисточками, служившими шорами. Казармы отряда, существовавшие по принципу самообеспечения – со спальнями, общими комнатами, арсеналом, камерой хранения личных вещей, мечетью и баней, – располагались недалеко от стен гарема. За пределами этих помещений, куда входили через Врата счастья, никто не мог без соизволения султана, считавшегося почти божеством, вымолвить слово или посмотреть на него. Наиболее влиятельными женщинами в гареме были мать султана и четыре главные наложницы, поскольку немногие султаны официально регистрировали брак. Все они располагали отдельными апартаментами, своими слугами и редко виделись друг с другом. В гареме обитали четыре категории рабов: те, кто обслуживали самого султана, те, кто обслуживали женщин гарема, те, кто недавно поступили на службу и готовились подняться после обучения до двух вышеупомянутых категорий, и, наконец, те, кто выполняли самую черную работу. Кроме того, в гареме служили смотрительницы, ответственные за дисциплину и финансы, а также охранники-евнухи, через которых женщины поддерживали связь с внешним миром. Большинство наложниц являлись иноземными рабынями, которых купили в возрасте 10–11 лет для службы во дворце, или же они прибыли туда вполне обученными в качестве дара от богатых чиновников или губернаторов. Многие из них постепенно получали свободу и затем готовились выйти замуж и в самом деле считались желанными невестами, поскольку, помимо своей изысканности, шарма и красоты, за которую их и выбрали для дворцовой службы, они обладали связями с двором и благодаря этому возможностями влияния.
Рабов-евнухов либо покупали, либо доставляли в качестве дара султану от губернаторов Египта и других провинций. Рабов кастрировали в Судане египетские христиане во время ежегодных переходов караванов из Дарфура в Сеннар, поскольку закон запрещал мусульманам заниматься этим. Их обучали и воспитывали так же, как и дворцовых пажей, и до поступления на службу они жили вне гарема. На службе рабы-евнухи могли делать карьеру, проходя четыре ступени. Самые высокопоставленные из евнухов приобретали большую власть и престиж, главный евнух постепенно становился одним из основных должностных лиц империи. В апартаментах основной секции дворца служили также немало евнухов, которые вместе с пажами, готовившимися к государственной службе, подносили кофе, раскуривали трубки, хранили тюрбаны, выполняли функции парикмахеров и музыкантов. Это были представители внутренней службы дворца, которая включала весь обслуживающий персонал султанских покоев и всех жилых зданий.
Внешняя служба дворца не занималась исключительно дворцовыми делами, поскольку состояла из чиновников, напрямую связанных с армией и государственными службами. Именно благодаря этой службе рабы приобретали высокий статус. Такие традиционные титулы, как главный носитель штандарта, главный смотритель конюшен, главный сокольничий и начальник службы водоснабжения, носили люди, занимавшие весьма почетные посты. Например, главный садовник был в некотором отношении наиболее влиятельным должностным лицом во дворце, поскольку под его началом было 2000 человек, из которых садоводством занимались немногие. В его распоряжении были сторожа, стража у ворот и на различных площадках, его люди патрулировали небольшие порты вокруг залива Золотой Рог и на Босфоре, он командовал почетным караулом султана, повелевал официантами, конюхами и барочниками. Он отвечал за доставку и приготовление к султанскому столу мяса животных и птиц, уборку мусора и отходов из дворцового комплекса, за дисциплинированность сказителей, акробатов и прочих людей, развлекавших обитателей дворца. Именно под его руководством проводились допросы и казни провинившихся придворных.
Помимо алебардщиков гарема за безопасность дворца отвечали четыре отряда лучников, набиравшихся из янычар, блестящая личная гвардия султана, воины, служившие посыльными, охранниками и солдатами эскорта, а также гвардия знати.
Город за пределами дворца состоял из определенного числа кварталов – махалля, обычно окружавших мечеть, а также церковь или синагогу, – если эти кварталы были заселены преимущественно немусульманскими жителями. В каждом квартале имелись торговые лавки, баня и открытый рынок. Названия некоторых махалля отражали главную достопримечательность квартала. Так, название Кагитхане происходило от бумажной фабрики, бравшей из источника воду, которая прославилась способностью отмывать вещи без применения мыла. Купцы, привозившие по пыльным дорогам тюки дорогих шалей из Индии, погружали их в источник. Вода не только отлично очищала их от пыли, но и восстанавливала цвет. Название Тупхане происходило от мастерской по литью пушек. Одна из них выстрелом ежедневно оповещала о восходе и заходе солнца, о рождении ребенка у султана или о смерти казненного – важного государственного преступника, об отъезде султана из города или его возвращении, о начале и окончании Рамадана и других священных дней, о военных победах или прибытии в период войны ужасных грузов – отрезанных ушей и носов, которые складывали у ворот сераля. Другие кварталы носили названия, взятые от дня работы рынка на главной улице, например, Салипазари – рынок во вторник, или же от наименования анатолийских и балканских населенных пунктов, откуда родом были жители квартала, например, Йенимахалля, обитатели которого происходили из Йенишехира. Большинство махалля отличались вполне определенной репутацией. Например, грозные дубильщики Стамбула, которые принадлежали к одному из старейших и влиятельных цехов, поселились после завоевания Византии в Йеди-Кале, Семи башнях, и захватили там карантинный лагерь. Там путников, проходивших через районы эпидемий, изолировали на семь дней, прежде чем им разрешалось войти в Стамбул. Дубильщики превратили лагерь в ряды лавок, своих и мясников, – коллективное предприятие. Вскоре это место стало густонаселенным, неряшливым и шумным пригородом холостяков, потому что в нем из-за неприятного запаха не смели показываться сколько-нибудь респектабельные женщины. Стражники редко искали в этом квартале воров и убийц, скрывавшихся от закона, – сами дубильщики ловили преступников и заставляли их собирать собачьи экскременты – необходимый компонент технологии дубления. Поскольку всем дубильщикам в период обучения ремеслу приходилось этим заниматься, их затея, хотя и непривлекательная, не была лишена смысла: в ряде случаев преступники совершенствовались в ремесле и становились в этом жестоком, неуправляемом сообществе подлинными мастерами дубления. Во время войны дубильщики были обязаны поставлять 5 тысяч стойких воинов, а в мирное время сумели заслужить репутацию самых преданных султану людей, с которыми побаивались встречаться в бою даже янычары.
С другой стороны, богатый квартал Эюб, у вершины бухты Золотой Рог, славился своей красотой и спокойствием. Там находилась самая важная святыня мусульман в Европе – захоронение одного из сподвижников пророка Мухаммеда, Эюб аль-Ансари, павшего там в битве с неверными. Вокруг его гробницы с прекрасным куполом, объекта паломничества, вырос комплекс мечетей и медресе, бань и богаделен, караван-сараев и базаров. Все постройки выполнены в благородном и привлекательном стиле традиционной оттоманской архитектуры. Вокруг гнездились на куполах и свободно расхаживали аисты, а у подножия холмов, среди кипарисов, были гробницы тех, кто с приходом последнего часа выбрал место захоронения рядом с гробницей святого воина. В квартале Терсане (судоверфь) содержались султанские барки и их экипажи, а вокруг них располагалась стража: в Касимпаша размещались арсенал и тюрьмы – мрачное соседство для жителей района. В цыганском квартале Балатмахалля проживали потомки цыган, переселившихся из Балата, они по традиции занимались изготовлением плетеных корзин, предсказаниями судьбы и коневодством. В Кагитхане на лугах с сочной травой пасли султанских коней, а возле находившейся здесь знаменитой протоки жители города любили устраивать пикники. На азиатском берегу Босфора располагался Ускюдар, через который проходили все путники из Анатолии, Аравии, Персии и Индии, перед тем как перебраться на другой берег в центр города. Этот район славился одиннадцатью своими гостиницами. В одной из них, построенной Михримах, дочерью Сулеймана Великолепного, путник мог отдохнуть и обдумать свои дела. Во время трехдневного пребывания он получал свободные апартаменты, двухразовое питание, свечу на ночь, фураж для своей лошади или мула. В Ускюдаре же от других путников отделяли прокаженных и помещали в общий номер гостиницы за городом.
Узкие, немощеные переулки, взбегавшие вверх и сходившие вниз по склонам холмов, на которых стоял город, превращавшиеся в грязное месиво зимой и пыльные летом, с кучами мусора и лужами помоев, тянулись к основным мощеным улицам, содержавшимся городской службой в чистоте. Вдоль них располагались здания важных учреждений. Некоторые улицы не имели названий, но распознавались по каким-нибудь значительным объектам поблизости или по знаменательным событиям прошлого, хорошо известным всем, живущим в этом городе, а пришлому приходилось искать улицу, расспрашивая о ней местных жителей.
Наиболее заметной в каждом районе была мечеть с комплексом зданий, обычно выраставших вокруг нее. Их обеспечение, строительство и содержание финансировалось типично мусульманским способом, принятым во всем исламском мире. Поскольку пожертвование – одна из важнейших добродетелей мусульманина, все строительство, можно сказать, осуществлялось за счет доходов частных благотворительных фондов, называемых вакфами. Эти фонды пополнялись посредством прямого дарения людьми либо при жизни, либо после их смерти по завещанию земли, торговых заведений или другой недвижимости, приносившей постоянный доход. Деньги и драгоценности не принимались, поскольку считались несовместимыми с характерной особенностью вакфа как фонда наследования. Состоявшийся акт дарения считался окончательным, дальнейшая смена владельцев собственности не допускалась, хотя бывали случаи отступления от этого принципа, когда ремонт или реконструкция дарованного здания требовала больших средств. Тогда с разрешения кадия сдавались в постоянный наем вакуфные земли в обмен на обязательство арендатора платить авансом ренту. Если арендатор умирал, то при отсутствии наследников его имущество поступало в распоряжение вакфа.
Доходы фонда тратились на конкретные цели в соответствии с пожеланиями спонсоров. Купец, например, захотел построить в своем квартале фонтан с питьевой водой – тогда он завещал вакфу плодоносный виноградник, и с доходов от него строили фонтан, мраморную облицовку которого чистили, видимо, раз в год, а сам фонтан по необходимости ремонтировали. Спонсор имел право назначить опекуна – члена своей семьи или кого-либо еще, чтобы быть уверенным в использовании его дара согласно оговоренным условиям. Он мог поручить фонду назначить для этого своего администратора. Легко представить себе, что дар султана на строительство и содержание соборных мечетей требовал огромных средств фонда. Хуррам Султан – супруга Сулеймана Великолепного – выделила на создание общественной кухни озеро и все земли вокруг города Тиберия, включая заводи для рыбы и минеральные источники с целебными свойствами.
Денежными доходами вакфов заведовало специальное ведомство, независимое от султанского казначейства и возглавлявшееся главным евнухом. Ведомство назначало своего уполномоченного в каждый вакф – по желанию спонсора, члена его семьи, который нес ответственность за сбор доходов, а также смотрителя, обычно государственного чиновника или религиозного авторитетного человека, который следил за тем, чтобы соблюдались условия функционирования фонда. Например, в вакуфной больнице возникала необходимость в кадрах соответствующей квалификации – и ведомство назначало их в нужном количестве, от главного врача до уборщиков, последним приходилось не только убирать помещения, но и смывать со стен больницы озорные надписи. Ведомство устанавливало размер жалованья каждому сотруднику, вплоть до служащего, следившего за освещением, и уборщика туалетов. Порой, однако, назначение было просто синекурой, и, если пожертвование было щедрым, сами уполномоченные чрезвычайно обогащались.
Цели, на которые шли деньги вакфов, можно перечислять бесконечно. Ведь они требовались не только для содержания мечетей и медресе, библиотек и школ, бань и больниц, гостиниц, общественных столовых и прачечных, мостов и фонтанов. Кроме того, требовались средства на приданое для девушек-сирот, оплату долгов заключенных, захоронение покойников из бедных семей, приобретение одежды для стариков, риса для птиц, на весенний отдых детей, помощь солдатам и их семьям, сооружение и содержание крепостей и кораблей, защищавших владения ислама. Если объект, ради которого был образован вакф, прекращал свое существование из-за пожара, землетрясения, необходимости перестройки квартала или по любой другой обоснованной причине, ведомство использовало доходы упомянутого вакфа на другие благотворительные цели. Неверным также разрешалось основывать вакфы, если их деятельность не противоречила принципам ислама. Так, они имели право опекать сиротские учреждения, но не церкви. Хотя вакф должен был иметь объект благотворительности, его функции могли быть распространены на формирование семейного фонда, в котором оставались средства после всех трат на объект благотворительности, для нужд потомков спонсора. Фактически это служило средством уклонения от налогов как компенсация за пожертвование в интересах общества.
Естественно, размеры мечетей, строившихся в городах в большом количестве, зависели от средств фондов, которые их курировали. Небольшая мечеть квартала обычно была устроена просто: тростниковые циновки на полу, скромные украшения, имам, выполняющий одновременно функции муэдзина. Между тем тринадцать больших соборных мечетей были архитектурными шедеврами империи, и особенно лучшая в Стамбуле мечеть, построенная по повелению Сулеймана Великолепного великим архитектором Синаном. Поблизости от таких монументальных сооружений из камня были расположены государственные учреждения и невысокие постройки, над которыми возвышалась величественная соборная мечеть. Достаточно было взглянуть на купола, увенчанные золотой символикой, и парящие в небе минареты, чтобы составить представление об искусности мастеров, о сложности такого сооружения. Оказавшись во внутреннем дворике мечети, проникаешься спокойствием и величием обстановки, хотя очень часто там толпилась масса людей, а порой даже раскидывали лагерь солдаты. Там находились небольшие палатки, где продавали четки и другие предметы религиозного культа, а также киоски с товарами мелких торговцев. В уголке на низкую скамейку садился уличный писарь с чернильницей из ярко начищенной меди и ручкой. Он умел не только грамотно написать письмо, но и составлять контракты и прошения; он в первую очередь и считался составителем прошений.
У стены стоял нищий, предлагая купить у него какой-нибудь пустяк: лимон, свечу или несколько гвоздей, что, как правило, не вызывало интереса у раздающих милостыню. Отчаянно нуждающихся было немного – ведь существовало множество благотворительных организаций, опекающих бедняков. Да и турецкие традиции гостеприимства, равно как и общественные кухни, исключали наличие голодающих. Кроме того, всегда можно было найти какую-нибудь работу, а общество не могло не обеспечить даже прирожденного попрошайку.
Перед молитвой происходило степенное движение вокруг большого камня или фонтана из мрамора, под широкой крышей, с карнизом и железной решеткой с орнаментом.
Вдоль фасада мечети тянулась длинная, уходящая вглубь галерея из колонн и арок, а иногда огороженная каменными плитами светлого и темного тонов или из цветного мрамора, искусно уложенными вперемежку. Внутри галереи люди встречались друг с другом, разговаривали и отдыхали в тени. Дверь мечети имела монументальный вид, она была облицована панелями с искусно вырезанным геометрическим орнаментом, а иногда с инкрустацией перламутром. Дверь всегда была закрыта. В одной из панелей вырезали вход более скромного размера, который часто перекрывали занавесом из кожи, свешивавшимся с перемычки. С одной стороны от дверного прохода или непосредственно внутри мечети стояла каменная колонна высотой 6–8 футов, которая свободно проворачивалась в специальном углублении. Иногда какое-нибудь слабое землетрясение могло сместить колонну с оси, в этом случае все сооружение внимательно осматривали с целью обнаружения трещин или выхода из строя крепежного устройства.
Интерьер мечети, как, впрочем, и всех построек Османской эпохи, выглядел гораздо красивее, чем внешний вид здания. Огромное впечатление производили простор и царящее в ней спокойствие, большие купола мечети как бы парили вверху. Небольшие купола по боковым сторонам помещения покоились на каменных опорах. От созерцания удивительного сочетания колонн и столбиков, полукуполов, арок и ниш мы переключаемся на детали. Стены украшали кафельными плитками, переливающимися разными оттенками голубого и зеленого цветов, резко контрастировал с ними темно-красный цвет необыкновенной глубины. Иногда плитки укладывали рядом, чтобы воспроизвести на стене каллиграфическую надпись, сделать орнамент из тюльпанов, гвоздик или цветущих ветвей фруктовых деревьев. Наверху на стенах находились лепные гипсовые стрельчатые окна, украшенные типично турецким орнаментом. Крохотные кусочки цветного стекла глубоко погружали в лепные узоры под такими углами, что цвета можно было различить, лишь заняв определенную позицию у окна. С очень близкого расстояния или слишком далекого это выглядело как каменная панель с причудливым узором. Нижний ряд больших светлых окон с резными деревянными ставнями располагался почти на уровне пола. В их глубоких нишах, скрестив ноги, сидели перед своими подставками для Корана студенты-богословы, произнося нараспев слова, которые выучили наизусть.
Высоко под куполом, в центре, висела длинная цепь, к которой крепился огромный железный обруч, почти равный окружности купола. На обруч подвешивались масляные лампы, освещавшие мечеть по ночам, а иногда и страусовые яйца, принесенные паломниками, или небольшие связки сухих стеблей – первый или последний пучок жатвы. Лампы висели на высоте приблизительно 8 футов от земли и создавали полное впечатление потолка, поскольку ничто не проникало в великолепные полые своды, разве только случайно залетал голубь. Пол мечети укрывался ковриками и коврами, подаренными состоятельными верующими или группами лиц, объединившихся, чтобы сделать подарок мечети в святой день или по случаю памятной даты. В мечети не было никакой мебели, чтобы помещение казалось просторнее. Рядом с михрабом, указывавшим направление Мекки, располагался минбар, узкая лестница которого вела к небольшой кафедре под крышей конической формы, богато декорированная изразцами или инкрустацией. С кафедры произносилась проповедь. Стенки, скрывавшие лестницу, были либо деревянными с резными узорами, либо мраморными. Ниша и минбар были действительно выдающимися произведениями декоративного искусства, что определялось их ролью в богослужении. В самых больших мечетях имелась также платформа на столбиках, где сидели муэдзины, руководившие певческими хорами в святые дни. В задней части главного помещения или сбоку ставилась плетеная деревянная решетка, которая полностью скрывала молящихся женщин, на верхней же галерее помещалась богато украшенная султанская ложа, тоже отчасти закрытая. В ней находился монарх со свитой во время участия в пятничной молитве. Служители каждой мечети назначались и оплачивались уполномоченными вакфов, финансирующих мечети, это не относилось к проповедникам соборных мечетей, которые назначались шейх-уль-исламом.
Немусульманам не разрешалось посещение мечетей, за исключением тех случаев, когда они были переодеты мусульманами и находились на богослужении с молчаливого согласия мусульманских семей. Такая ситуация возникала, когда, например, дипломат желал ознакомиться с интерьером мечети и заслуживал доверие своим знанием мусульманских обычаев. Но присутствовать на молитве не разрешали до тех пор, пока человек не продемонстрировал умение совершать все ракяты – положения тела при молитве.
Вокруг огороженной территории мечети располагался ряд учреждений, иногда в строгом геометрическом порядке, предусмотренном планом городского архитектора, но часто и без всякого порядка. В основном это были медресе, центры религиозного образования. В архитектурном плане они представляли собой ряды купольных зданий. Они декорировались цветными кафельными плитками, глазурованными кирпичами, мрамором, украшались колоннадами, стрельчатыми входными арками, что придавало им изящный и достойный вид. Когда вокруг мечети выстраивали несколько таких медресе, они напоминали небольшой университетский городок. Студентам предоставляли бесплатный пансион и ежемесячную стипендию, в их кельях были стенные шкафы и печки – все это вместе с комнатами для занятий, учительской, часовней, библиотекой и санузлами размещалось в одно– или двухэтажном строении. В кухне нужды не было, поскольку учителя и студенты питались в пристройке к мечети – общественной кухне. Сюда ежедневно приходили бедняки квартала, чтобы наполнить едой свои кастрюли и унести пищу домой, в свои семьи, ее хватало на обед, оставалось и на ужин. Медресе, где изучали курс медицины, соседствовали с больницами и часто с психбольницами. Высшее медицинское училище, основанное султаном Баязетом II (1481–1512) во второй столице Эдирне, включало психбольницу с отдельными комнатами для каждого пациента и просторный шестиугольный общий зал с прекрасной акустикой, посреди которого располагался фонтан под открытым куполом, – звук льющейся воды оказывал на больных психотерапевтический эффект. В конце зала была сооружена платформа, где сидели и играли музыканты, чтобы оказать благоприятное психологическое воздействие на меланхоличных пациентов. Для неверных в большинстве городов существовали отдельные больницы, укомплектованные искусными, хорошо обученными врачами. Как правило, больничное меню отличалось разнообразием. Если больничная столовая готовила еды недостаточно, то ее доставляли из общественных кухонь.
Вблизи мечетей находились также библиотеки, на полках которых хранились лежащие плашмя книги в переплетах, а в сундуках – связки не сшитых листов рукописей. Названия книг надписывались на обложке, но не на корешках переплета, текст писали тростниковым пером на глянцевой бумаге, а не на пергаменте. Иногда книгу «одевали» в суперобложку, иногда вся книга помещалась в защитную обертку. Пол библиотеки был покрыт циновками, на которых, скрестив ноги, сидели посетители, погруженные в чтение, и только в дневное время, поскольку во избежание пожара запрещалось зажигать свечи и курить.
Одним из излюбленных времяпрепровождений считались общественные бани, которые по своему устройству напоминали простейшую мечеть. Над ней возвышался центральный большой купол в окружении нескольких малых. Некоторые из крупных бань, особенно те из них, которые строились на целебных источниках, имели женские и мужские отделения. Правда, женщины допускались лишь в определенные дни недели. Тогда на двери вывешивалось полотно, предупреждавшее мужчин о необходимости держаться подальше. Другие бани строились исключительно для людей одного пола. В бане имелась раздевалка, большие и богатые бани предусматривали также отдельные комнаты, а порой мраморный пол и декоративный фонтан. Всегда присутствовал служащий, занимавшийся приготовлением кофе. Он следил за жаровней, ощетинившейся рукоятками медных кофейников. Далее, в больших банях имелись теплые помещения со скамейками для отдыха и массажа, но всегда была предусмотрена парилка, зал под центральным куполом с нишами в стенах и небольшими мраморными бассейнами, наполнявшимися горячей и холодной водой, которую черпали из бассейна небольшой медной чашей и плескали на купающегося. Угловые ниши частично завешивали кожаными занавесками с целью уединения. В куполах наверху проделывали отверстия размером с блюдце для выхода пара. Если, как в Бурсе, бани не снабжались водой из естественных теплых источников, то вода поступала из подземной цистерны посредством водозаборного колеса, вращавшегося быками, и подогревалась способом, известным еще византийцам, – печами под баками с водой или жаровыми трубами, скрытыми под кафельными плитками стен. Когда раз в месяц 20 дворцовых пажей и 10 помощников брили в большой бане, построенной Селимом II (1566–1574), всех ага – глав дворцовых служб, – огонь в печах поддерживали гребцы галер, отряженные по этому случаю флотским начальством. Некоторые из этих больших бань имели великолепный вид; при них были конюшни, продовольственные лавки и кофейни, палатки, торговавшие прохладительными напитками, шлепанцами и полотенцами. Все бани, содержавшиеся за счет вакфов, были бесплатными, и, хотя обычно служащим давали чаевые, это было необязательно. Поскольку бани считались важными центрами общения, регулярно посещавшимися жителями квартала, посетители всегда старались оставить мелочь ради поддержания добрых отношений с обслуживающим персоналом.
Определенные махалля представляли собой главным образом деловые кварталы, в них преобладали крытые рынки, центры торговли и коммерции и ханы – постоялые дворы, которые использовались в нескольких целях: они служили гостиницами, центрами оптовых сделок и складами. Ночлег странствующим купцам они предоставляли либо в общих залах, либо в отдельных номерах. Самые крупные из них, обычно двух-трехэтажные здания из кирпича или камня со скошенными оцинкованными крышами, обычно образовывали узкие переулки по обеим сторонам главной улицы, превращая ее в основной центр сделок. За каждым массивным парадным входом помещались комнаты для привратника и хозяина гостиницы; вокруг дворика, куда войти можно было тоже из парадного, располагались сводчатые камеры хранения для багажа посетителей и фуража для животных, конюшни и кузни, кофейная лавка. На верхних этажах обычно были размещены спальни, умывальни и туалеты. В некоторых ханах хранилища купеческих товаров использовались как магазины, в других – комнаты служили чем-то вроде фабрик, в которых доводились до товарного вида полуфабрикаты, особенно там, где надежность здания позволяла хранить по ночам такие ценные товары, как серебро и меха. Многие постоялые дворы строились для того, чтобы поддерживать своими доходами мечети, поскольку в дополнение к плате за пансион купцы оплачивали любую другую услугу, а также платили небольшой налог за прием и отпуск своих товаров.
Рынки делились на три вида: бедестан, чарши и базар. Бедестан и чарши представляли собой крытые одноэтажные постройки с потолками в форме небольших куполов, опирающихся на столбы. Они всегда строились рядом с мечетью и, подобно ханам, предназначались для пополнения доходов вакфа, который финансировали. Бедестаны первоначально служили для хранения и продажи шелков, а также других ценных тканей, затем в них стали скапливаться ювелирные изделия, золото, драгоценные камни. Поскольку банков не существовало, многие богатые люди хранили свои сокровища в кованых сундуках и оставляли их на хранение под присмотром служащих или стражников бедестанов. За это они платили некоторую сумму вакфу. Вокруг бедестанов располагались чарши, крытые ряды лавок и палаток, в которых предлагался на продажу широкий и разнообразный набор мануфактурных товаров. Постройки были простыми и прочными, обычно из камня и кирпича, с небольшими окнами в крыше или стенах, через которые проникал свет. Пользование открытым огнем запрещалось. На рынках было прохладно летом и тепло зимой. Каждый торговый ряд предназначался для продажи какого-нибудь конкретного вида товаров. Например, в платочном ряду предлагались на продажу все виды изделий с вышивкой: кисеты для табака, пояса, кафтаны, покрывала для стеганых одеял и обогревания ног, наволочки и полотенца с искусным орнаментом. Там продавались также домотканые изделия из Дамаска, Алеппо и Бурсы, в которые заворачивались купальщики в банях или которые использовали на фартуки бакалейщики, парикмахеры и содержатели кофейни. Были и ряды ковровщиков, медников, ювелиров, расплющивавших металлические бруски в пластины, которые становились не толще бумаги для переплета книг, а также ряды волочильщиков проволоки, изготовлявших отделочный материал из чистого золота и серебра для ножен, седел, праздничной одежды, сидя на земле и наматывая тончайшую нить из этих металлов на большой палец ноги. Встречались ряды седельщиков, аптекарей, сапожников – перечень можно продолжать бесконечно. Торговые лавки занимали мало места, некоторые из них были не более 3–4 футов в ширину и высоту. Хозяева не обозначали на них своего имени, не украшали их, не рекламировали качество своего товара, не зазывали покупателя – ведь люди приходили на чарши за конкретными товарами. Поэтому и сделки здесь заключали с меньшим стремлением поторговаться, чем на открытых уличных рынках. Владелец лавки сидел на деревянной или каменной скамье перед торговым рядом, а покупатель подходил к нему и начинал неспешный разговор о товарах, которые намерен купить.
Работать начинали очень рано, вскоре после ранней молитвы, а примерно в 11 часов утра торговцы легко завтракали либо едой, принесенной из дома, либо посылая за ней в соседнюю лавку. Все бедестаны и некоторые чарши закрывались в полдень, некоторые оставались открытыми до послеполуденной молитвы. Сигнал к закрытию всегда подавал смотритель у ворот, ударяя ключами по железным воротам, напоминая верующим о молитве и предупреждая купцов, покупателей и праздных посетителей, толкавшихся в торговых рядах, о необходимости удалиться. Затем хозяева лавок опускали двери, которые крепились на петлях сверху, и закрывали свои торговые палатки; на товары, остававшиеся перед дверью, они набрасывали какую-нибудь дерюгу или старый ковер и уходили, поскольку на ночлег здесь ни один торговец не оставался. Затем ворота рынка надежно запирались, а примыкавшие к нему улицы и переулки всю ночь патрулировались рыночными стражниками.
На торговых улицах, крупных рынках находились фонтаны, баки с водой и насосы на случай возникновения пожара. Большой рынок Чарши Мыср, первоначально построенный из дерева, пережил несколько пожаров, пока не сгорел полностью в 1609 году. Затем его вновь отстроили уже из камня в виде красивого комплекса зданий под просторными сводами. После этого на рынок вернулись торговцы мастикой и сурьмой, кореньями, семенами, краской, хной, сандаловым деревом и камедью. В помещениях за воротами заседал коммерческий суд. Группа судей, помимо выполнения других функций, следила за тем, чтобы никто не пытался монополизировать торговлю каким-нибудь товаром. Они же устанавливали верхнюю границу цен. Бююк Чарши, Большой рынок Стамбула, занимал огромную площадь и был окружен стеной с 18 воротами. В нем помещалось 67 крупных торговых рядов, каждый из которых носил название соответствующего ремесленного цеха. Там имелись десятки малых боковых торговых рядов, 3–4 тысячи лавок, мечети, склады, мастерские, торговые школы и различные вспомогательные службы. В двух его бедестанах сосредоточивались огромные богатства, их охраняла собственная стража и обслуживали специальные бригады курьеров и носильщиков. К Бююк Чарши примыкали книжный, блошиный и открытый продовольственный рынок. В целом это было невиданное в мире скопление различных товаров.
Базары, или открытые уличные рынки, были главным образом продовольственными. Под навесами, тянувшимися вдоль улиц, ежедневно происходили шумные столпотворения. Обычно они продолжались с восхода до заката, хотя некоторые палатки закрывались к послеполуденной молитве и в полдень по пятницам. Некоторые рынки выделялись разнообразием, качеством и ассортиментом товаров в какой-то определенный день недели, и именно эти рынки давали название тому району города, где они располагались.
Рынок рабов Стамбула близ Обгоревшей колонны находился под пристальным наблюдением. Рабы-мужчины содержались в чистоте, и обращались с ними гуманно. Из женщин только темнокожие рабыни продавались для черных работ, особенно бдительно охранялись привлекательные белые рабыни. Многие из них были черкешенками и грузинками, доставляли женщин и из Южной России, где тяжелые условия крестьянской жизни позволяли надеяться на более сносное существование в гареме богатого семейства. Белых рабынь привозили в хорошем физическом состоянии на чистых лодках, размещали на постоялых дворах в столице, где они, получая хороший уход, готовились к новой жизни. Самые красивые рабыни отбирались главой черных евнухов для сераля, остальные же шли на продажу.
Закон, регулировавший рабство, предусматривал пять категорий рабов. В первую входили пожизненные рабы – мужчины и женщины. Вторую категорию составляли рабы, чье освобождение от неволи зависело от обстоятельств. Если возможность освобождения зависела от каких-либо событий в жизни хозяев, например вступления в брак его дочери, благополучного возвращения из паломничества, смерти хозяина, тогда это условие заверялось кадием и не могло быть отменено, когда раба продавали, нанимали или отдавали в залог; правда, цена становилась ниже. Рабам третьей категории разрешалось заниматься бизнесом на основе самообеспечения. Им позволялось покупать, продавать и приобретать имущество. Они несли ответственность за свои сделки и долги, но, если умирали бездетными или не оставив завещания, их имущество наследовали хозяева. Если же у таких рабов оставались дети, наследовавшие имущество родителей, то они все равно оставались собственностью хозяев. К четвертой категории относились рабы по контракту; их освобождали за определенную сумму денег или после выполнения определенной задачи. В пятую категорию попадали те семьи, чьи дети были признаны или приняты их владельцами. Хозяин мог убить раба, но даже в худшем случае отделывался минимальным наказанием. Он мог подарить, продать или заставить раба вступить в брак по собственному усмотрению, хотя брачную пару разлучать запрещалось. Менее ценный раб порой представлял меньшее бремя: любые штрафы и компенсации за раба оплачивались хозяином исходя из стоимости этого живого товара или в возмещение отдавали самого раба. Поскольку раб был собственностью, кража раба-ребенка считалась преступлением, в то время как кража ребенка из свободной семьи таковым не считалась.
Все рынки, крытые и открытые, регулярно посещали инспекторы по весам и мерам. Главным инспектором Стамбула был сам великий визирь, который обходил рынки каждую среду в сопровождении главного кадия и аги янычар или самостоятельно в другие два дня, чтобы убедиться в соблюдении правил торговли и покарать за их нарушение. Инспекторы обладали правом назначать строгое наказание всем торговцам, которые, например, использовали фальшивые гири. Два помощника инспектора укладывали провинившегося спиной на землю, в то время как два других поднимали жердями его ноги вверх, подставляя ступни ударам деревянных прутьев толщиной в палец. После такой жестокой порки ноги распухали, несколько дней человек передвигался с трудом, и все узнавали о его проступке.
Дома обитателей города выглядели неодинаково. У великого визиря и других сановников дворцы стояли либо среди садов, либо на берегах Босфора. Подобно сералю, дворцы и дворики с павильонами огораживали высокими стенами, довольно мрачными, лишенными украшений. Массивные ворота охранялись стражниками, которые дремали на каменных скамьях. Глядя на эти ничем не примечательные стены, невозможно было сделать заключение о богатстве или статусе владельца дворца; за стенами же протекала жизнь представителей высшего класса Османской Турции со всей ее роскошью и утонченностью. Большие конаки – городские особняки богатых семей – иногда располагались в садах, а порой выходили окнами на улицу. Самые ранние из них представляли собой легкие строения из дерева и сухой кирпичной кладки. Немногие просуществовали больше века и, после того как рушились, заменялись более основательными зданиями в два-три этажа с фундаментами, а порой и цокольными этажами из камня. Верхние этажи строились выступами над нижними как для того, чтобы увеличить полезную площадь верхнего этажа, так и для того, чтобы защитить нижний от солнечных лучей и дождя. По той же причине карнизы чуть наклонной крыши, покрытой оцинкованными листами или черепицей, выступали над стеной верхнего этажа на 5–6 футов. На фасадах преобладали вытянутые проемы окон, как правило прямоугольных и украшенных каменными арками. Особенность турецкой архитектуры состояла в двойном ряде окон на одном этаже. Окна нижних этажей скрывали интерьер от любопытных взглядов бронзовыми или железными решетками. В окна верхних этажей вставляли витражи овальной или круглой форм. Окна верхних этажей, особенно там, где располагались апартаменты женщин, закрывались плетеными деревянными ставнями, занавески никогда не использовали. Некоторые из крупных конаков состояли из 30–40 комнат. В саду имелись бани и конюшни. Многие семьи в жаркие месяцы переезжали в ярко раскрашенные летние домики – ялы, – которые строились на берегах водоемов.
Ремесленники, лавочники, рабочие и мелкие служащие жили в небольших простых жилищах – эвах, – представлявших собой одноэтажную постройку, высота которой редко превышала 9 футов, обычно деревянную, с перекрытиями крыши, заполнявшимися землей. Из-за ужасных пожаров, опустошавших город, в 1626 году повелели строить дома с минимальным использованием дерева, но, поскольку оно оставалось самым дешевым, удобным в работе и доступным материалом, указание игнорировалось. Такие дома в беспорядке теснились на небольших боковых улицах города и были устроены очень просто; мусор и помои выбрасывали прямо на улицу. Чтобы содержать вход в дом в чистоте, владелец строил перед дверью несколько приподнятую платформу – своеобразный порог, – и на это жаловались слепые, передвигавшиеся ощупью вдоль стен. Такой порог становился также поводом для неприязненных отношений между соседями, поскольку один из них был выше другого.
Была, однако, особенность, общая для всех жилых помещений, от дворца до лачуги, и она заключалась в непременном отделении помещения для женщин от остального дома. В больших жилых комплексах женщины могли изолироваться в предназначенных для них зданиях, в небольших хижинах перегородкой могла служить занавесь из грубого полотна, подвешенная поперек комнаты. Обычай мусульманской семейной жизни требовал изоляции женщин, и не находилось ни одного дома, как бы он ни был мал, ни одной семьи, сколь бы она ни была снисходительной к отступлениям от религиозных предписаний, которая нарушила бы эту традицию.
Большое значение придавалось обеспечению и распределению воды, – во-первых, потому, что ритуальные омовения составляли неотъемлемую часть религиозных ритуалов ислама, но также из-за роли воды в производственной деятельности и архитектуре. Вода всегда считалась бесценным даром Аллаха, ее собирали и запасали. В могильных плитах делали выемки для сбора дождевой влаги для птиц, даже бродячим собакам выставляли на улицу плошки с водой, и повсюду, где били ключи или протекал ручей, турки устраивали фонтаны, перед которыми обычно ставили мраморные плиты с нанесенными на них стихами из Корана. После взятия Константинополя турки сделали новую систему водоснабжения на базе той, что осталась от Византии, но значительно расширенную. Воду из Белградского загородного леса накапливали, сооружая дамбы, хранили в резервуарах и подавали по трубопроводам, покрытым кафельными плитками, посредством акведуков через ущелья и долины, через подземные каменные туннели с арками к воротам города, Эгри Капы. Отсюда вода через фильтры проходила в водонапорные башни с целью распределения по городу. Основная доля воды, предназначенная для снабжения Стамбула, хранилась в подземных цистернах. Бинбирдирек – цистерна 1001 колонны – занимала площадь 20 тысяч квадратных футов и могла вмещать почти миллион с четвертью кубических футов воды, достаточных для снабжения города в течение 15 дней. Из нее вода поступала в фонтаны мечетей, фонтаны для питья, в бани, системы полива оранжерей и садов, а также, разумеется, в дома, магазины и предприятия города. Богатые дома и главные учреждения были подключены к системе водоснабжения трубопроводами, в бедных домах или труднодоступных зданиях устанавливали емкости – иногда резервуары из камня, иногда баки, чуть превосходящие по объему большие глиняные кувшины. Их закапывали в прихожей. Ежедневно водовозы доставляли на ослах полные меха воды из ближайшего водохранилища. Существовали общедоступные крупные водоемы квадратной формы, с большими навесами, мраморными стенками, декоративной оградой с соответствующими надписями. Порой их закрывала обычная стена с рядом кранов. Вода была доступна любому, за небольшую плату ее мог принести сака – водонос. Сака, носившим воду в толстокожих мехах на спинах и доставлявшим ее в дома бедняков, у которых для хранения воды имелись лишь глиняные кувшины, выделяли определенные фонтаны, в отличие от водовозов, ездивших на ослах и мулах. Из-за этого часто возникали конфликты. В 1574 году водовозы направили официальную жалобу султану, в которой утверждали, что они «…служили городу с самого его завоевания и потеряли много лошадей и ослов…». После этого монарх направил кадию Стамбула фирман, предписывающий позаботиться о том, чтобы водоносы не посягали на права водовозов, хотя последние не претендовали на какие-либо новые фонтаны. Естественно, многие из бедняков стали сами носить домой воду в собственных емкостях.
Ведомство по снабжению города водой располагало штатом специалистов. Они наблюдали за состоянием дамб и резервуаров, занимались их профилактикой и ремонтом, а также следили за тем, чтобы никто незаконно не отводил воду из общественных трубопроводов или не злоупотреблял системой водоснабжения города, например путем полива оранжерей и садов в неурочные часы – в период максимального расхода воды. И предметом их особенной гордости было то, что вода не просто использовалась на практические нужды, но свободно текла. Идеальное проведение досуга для турок – отдых рядом с проточной водой или водопадом.
Большие государственные здания мало различались в архитектурном отношении, а скорее размерами, материалом, из которого были построены, и декоративной отделкой. Таким образом, здания даже самого утилитарного назначения выглядели оригинальными, гармоничными и привлекательными на вид. Были государственные предприятия, которые работали в основном на армию и флот. Кроме арсеналов, крупнейшими из которых считались Касимпаша и Топхане, имелись оружейные и пороховые заводы. Были предприятия, изготавливавшие военную форму, хлеб, бисквиты, свечи, обувь и другие изделия, пользовавшиеся спросом у военных. Приготовлялась также буза – напиток, напоминающий пиво. Его варили из ячменя и проса, и армия потребляла его в огромных количествах. Имелись также предприятия, производившие товары для сераля и государственных учреждений. Для содержания и ремонта этих великолепных зданий использовались дерево, свинец, бронза, керамика. Другие предприятия шили одежду для обитателей султанского дворца – от формы для самых простых слуг до богатых кафтанов, отороченных мехом на шелку, которые султан преподносил в качестве своих самых лучших даров. Руководители всех этих предприятий были государственными служащими. Среди ремесленников было много немусульман. Например, для работы на государственном Монетном дворе часто нанимали евреев.
В разных районах города были мавзолеи, в которых помещались гробницы великих людей. Строились эти сооружения из простого камня, что придавало им торжественный вид, окна защищались решетками. Внутри мавзолея находился простой деревянный катафалк с крышкой домиком, затянутой шалями, а порой и кусками ткани с Каабы или гробницы пророка в Медине. В головах помещалась чалма усопшего или чадра, если в гробнице покоилась женщина. Внутренние стены мавзолея покрывали кафельной плиткой либо вязью религиозных стихов, в помещении иногда предусматривалось место для молитвы. Каждое утро хранители перечитывали весь текст Корана и молились за упокой души праведника, отошедшего в иной мир. Верующие часто посещали мавзолеи. У мечетей или в уединенных местах города строились небольшие частные мавзолеи, в которых покоились мужчины, или женщины, или целые семьи. На отдельных огороженных участках в городе помещались склепы с одной-двумя могилами, где, возможно, покоились святые. Там горели свечи, зажженные их почитателями.
Город постоянно менялся, рушились старые постройки, появлялись новые. «Пока султан строит, он не умирает», – говорили люди. Строительство было характерной особенностью городской жизни, оно велось то в одном, то в другом месте, поскольку богачи, следуя примеру султана и из благочестия или демонстрации богатства, оставляли о себе память в виде полезных и прекрасных зданий, в зависимости от своего достатка. С другой стороны, страшные пожары, бушевавшие в городе, не щадили старые строения. По обеим сторонам бухты находились высокие башни с наблюдателями, которые при появлении первого дымка в Стамбуле били в огромный барабан, закрепленный над ними сверху. Грохот барабана слышали во всем городе, и особенно по ночам, в тишине. Сторож на башне поднимал тревогу и указывал посыльным направление к месту, где бушевал огонь. На ликвидацию пожара направлялись янычары. Домовладельцам вменялось в обязанность иметь в своих домах лестницы и баки с водой. Их предупреждали о том, что не следует паниковать и убегать с места пожара, оставляя весь квартал на милость огня.
Ответственность за поддержание порядка в городе делили между собой несколько властных учреждений. Ага янычар являлся не только армейским военачальником, но также отвечал за безопасность и сохранность собственности во всем Стамбуле, кроме султанского дворца и примыкающего к нему квартала. Поскольку полицейская служба, как таковая, отсутствовала, ее функции выполняли янычары и войска гарнизона. Когда же эти войска участвовали в военном походе, их место занимали новобранцы, проходящие военную подготовку. Зона ответственности делилась на несколько районов, за каждым из которых закреплялись на определенный сезон роты янычар. Из их казарм посылали постоянно сменяемые патрули для дежурства на рынках, улицах и в переулках. Рота янычар выделяла две команды детективов для борьбы с уголовными преступлениями, для поддержания порядка и нравственности. Особенно успешно в раскрытии краж работали детективы-женщины, возможно, потому, что располагали агентурой в воровских кругах. Янычары выделяли также группы секретных агентов, которые бродили по городским улицам и обращали основное внимание на борьбу с азартными играми, нарушениями религиозного долга, особенно со стороны ремесленников, которых избивали и тащили в мечети, если уличали в игнорировании призыва к молитве. Агенты следили и за тем, чтобы дети не шумели возле мечетей в период Рамадана. Солдаты городской охраны – бостанджи – занимались поддержанием порядка на побережье Босфора, Мраморного моря и залива Золотой Рог. Их командир располагал списком всех домов, магазинов и кофеен в этой зоне, за которыми тщательно наблюдали. Капутан-паша, командующий флотом, который имел в морском министерстве свой диван, подобно губернатору провинции, отвечал за районы Галата и Касим-паша, а также за тюрьмы, в которых содержались гребцы галер во время нахождения на берегу.
Житель Стамбула наблюдал множество разнообразных кораблей, ибо морской транспорт служил главным средством передвижения как людей, так и товаров. Став на якорь в широкой бухте Золотой Рог, сияя безупречной белизной парусов и ярко начищенной медью, свежевыкрашенные и опутанные канатами военные корабли величаво покачивались на воде с оснасткой, возвышавшейся над головами львов, украшавших их форштевни. Рядом проходили пиратские галеры из Северной Африки, поменьше размером, потемнее и порасторопнее. Далее в той же бухте двигался громоздкий и неуклюжий «купец» из Черного моря, с единственной мачтой и основным парусом, напоминавший по конструкции корабль аргонавтов. Корабли бороздили моря и когда были застигнуты в конце года сильным северо-восточным ветром, то нередко их выбрасывало на песчаные берега или они разбивались вдребезги о скалы, прежде чем могли укрыться в безопасной бухте Стамбула. Чтобы уберечься от влияния дурного глаза, они помещали на бушприте связку голубых бус, принимали и другие меры предосторожности. На волнах пританцовывали быстрые легкие каики. Их отличали длина, хрупкость и изящество. Корпуса этих суденышек создавали из тонких, гибких, отполированных планок бука, а в движение они приводились рядами длинных весел, крепившихся кожаными ремнями к штырям на бортах лодки. Каики перевозили по расписанию пассажиров с одного берега на другой. Лодки сновали весь день взад и вперед. Им разрешалось отчаливать от деревянных пристаней вдоль побережья. За каждой из пристаней надзирал хаджи – турок в зеленой чалме, свидетельствовавшей о совершении паломничества в Мекку, серебристый жезл и особый значок ходжи считались символами власти на конкретном пролете лестницы, ведущей к пристани. В часы пик на пристани возникала суматоха, с берега громко выкрикивали команды, регулировавшие посадку на каики, – они легко могли опрокинуться, и требовались известная ловкость и большая осторожность, чтобы причалить кормой и посадить пассажиров. В неурочное время владельцы каиков поджидали клиентов, сидя в кофейнях близ лестницы. В больших каиках, служивших водными «автобусами», где имелись отделения для мужчин и женщин, пассажиры располагались на коврах и подушечках на палубе, а гребцы сидели по бортам на овечьих шкурах. Плата за проезд устанавливалась по числу весел. Например, переезд в одном направлении через бухту Золотой Рог в шестивесельной лодке стоил 5 акче, в четырехвесельной – 4, в двухвесельной – 3 акче. Если несколько пассажиров, едущие в одном направлении, решили воспользоваться одной лодкой, то каждый платил по пол-акче, даже если выходил на промежуточной остановке. Лодочников, игнорировавших эти правила, лишали права заниматься извозом, хотя во время волнения на море на некоторые рейсы позволялось увеличивать цену наполовину. Плата за продолжительные поездки вокруг побережья или вверх по рекам устанавливалась лодочниками в соответствии с местными тарифами. Не допускались перегрузка, а также перевозка в малых лодках мужчин и женщин, если они не принадлежали к одной семье.
В бухте можно было видеть и бороздящие ее поверхность большие частные каики, принадлежавшие султану или сановникам. Они отличались большим загнутым вверх носом, богато украшенным скульптурами и раскрашенным. Пассажир сидел на корме под шелковым балдахином. Число весел указывало на степень знатности владельца каика. Это соответствовало строгим предписаниям, так что стража на контрольных постах могла распознать, какая из приближавшихся лодок заслуживает особой чести и должна приветствоваться салютом. Длина султанского каика составляла 78 футов, он был выкрашен белой краской, украшен позолоченными обводами и резьбой. По всей его длине был нанесен зеленый обвод. Сорок гребцов султанского каика были одеты в бело-голубую форму, на головах шапки с красными кисточками. Султан передвигался к мечети по воде на шести каиках, а султанский хранитель чалмы находился в лодке, следовавшей за монаршей, и держал в руках один из трех султанских головных уборов этого рода, украшенный перьями цапли и плюмажем, унизанным драгоценными камнями. Хранитель чалмы наклонял плюмаж влево и вправо, как бы отвечая от имени повелителя на поклоны и приветствия толпы. Капутан-паше предназначался тендер с 18 веслами и особо вышколенными гребцами под командой офицера. Командующий флотом сидел под парусиновым тентом, растянутым от носа до кормы и закрепленным на длинных столбиках. Сверху над тентом вывешивались малиновые стяги с раздвоенным краем. Обмен салютами с тендером регламентировался строгими правилами.
Большие, глубокие, неповоротливые баржи, груженные товарами или бедным людом, едущим из своих деревень на побережье Босфора в город на работу или возвращавшимся с нее, тащились по морю, волновавшемуся под продолжительными порывами ветра. Плыли огромные плоты из бревен, вырубленных в Южной России и сплавляемых по воде командами опытных лодочников по Черному морю в Стамбул на кораблестроительные верфи или для отопления города.
Город просыпался рано. После молитвы на заре люди готовились заняться делами. Их одежда и головные уборы представляли собой невероятное разнообразие. Вскоре после захвата Константинополя султан Мехмет Завоеватель установил правила, согласно которым высокопоставленные представители гражданской и военной службы должны были выделяться своей одеждой. Форма и цвет облачений регламентировались и сохранялись с небольшими изменениями до 1826 года. Так, высокопоставленные сановники носили чалмы разного цвета, обернутые вокруг фетровых шапок с высокой тульей, богословы обертывали расшитую золотом тюбетейку длинным полотном сияющего белизной муслина – получался более плоский тюрбан. Колорит городской жизни создавали, в частности, и яркие, пестрые наряды, белоснежные тюрбаны, мрачные черные платья представителей духовенства и студентов медресе. Выделялись богато расшитые кафтаны и головные уборы разных ага, морских офицеров, стражников арсенала с кинжалами за поясами, дервиши в одежде из грубой ткани, мусорщики в комбинезонах из красной кожи, с метлами и деревянными совками, цыгане с танцующими медведями. В богатых кварталах важные персоны направлялись в свои учреждения, нередко в сопровождении своих помощников; боковыми переулками пробирались к месту работы ремесленники, рабочие, мелкие служащие, переступая через кучи мусора. Ставни лавок и магазинов открывались, напоказ выставлялись разноцветные товары: мотки ярких шелков, сушившихся в проходах к красильням, ряды медных сковородок, связки разнообразных башмаков.
Над улицей носились выкрики торговцев, разносчиков овощей и фруктов, медников и водоносов. Первыми нарушали тишину по утрам и последними смолкали по вечерам продавцы молока и йогуртов. Под возгласы «Игде!» разносили по городу в заплечных бидонах сладкий сироп, особенно нравившийся женщинам, а крепкие анатолийцы, которые привозили его из провинции, пользовались репутацией остряков и соблазнителей. Продавцы шербета и фруктовых напитков не напрягали голос, но их стаканы или металлические кружки мелодично позвякивали в лотках у пояса. Они носили шербет на спине, в бидонах с длинными тонкими трубками, спускавшимися из-за спины через плечо, и слегка наклонялись вперед, чтобы жидкость точно попадала в стаканы. «Покупайте яблоки! Первый сорт!» – кричал торговец фруктами, называя первый попавшийся фрукт, а затем показывал лучший из них, демонстрируя, что весь его товар отличного качества. «Дестур» – «Осторожно», – предупреждали о своем приближении носильщики, согнувшиеся под багажом такой тяжести, что не могли поднять головы. А в Рамадан и Курбан-Байрам или при необходимости сообщить какую-либо информацию городские глашатаи ходили по разным кварталам, останавливаясь то здесь, то там, чтобы собрать людей и оповестить их о важных новостях. В кузнях из-под молотов брызгали искры, под ударами кирок разлетался камень.
Но при этом беспричинной суеты и спешки не наблюдалось, за исключением случаев, когда бузили пьяные янычары, на улицах редко возникали драки и громкие ссоры. Люди ходили неторопливо и размеренно, избегая лишнего шума и суматохи. А уличные возгласы при всей своей бесцеремонности и даже назойливости составляли неотъемлемую часть жизни города. Однако терпимость турок, наряду с врожденной любовью к природе и восприимчивостью к красоте, порождала очаровательные сценки. Иногда, скажем, продавец кофе останавливался у поразившего его воображение цветущего дерева или, например, в связи с озадачившим его мелким уличным инцидентом. Он останавливался поработать здесь полдня или подольше, а вокруг него собирались другие бродячие торговцы: продавец шербета, разносчик бурлящих кальянов, мальчики со сладостями на подносах, артист с обезьянкой. И вот уже возник некий островок развлечений, привлекающий все больше и больше прохожих, которые рассаживались на складных стульях продавца кофе и затем шли дальше. К вечеру, когда он уходил, расходились и другие, а с наступлением ночи все выглядело так, будто импровизированной кофейни здесь вовсе и не было, возможно, в этом месте ее больше никогда и не будет.
Активная жизнь города определялась продолжительностью светлого времени суток: к послеполуденной молитве все главные рынки и учреждения закрывались, а ночью на улицах не было ни души. Бдительная стража отбивала охоту выходить на улицу, а те, кто находились вне дома, должны были обозначать свое присутствие при помощи горящей свечи или факела. Лишь слепые освобождались от этого, поскольку невольно могли учинить пожар. Кроме палача, чей выход из дворца и появление на улице после наступления темноты означали его готовность приступить к выполнению своих ужасных обязанностей, большинство людей чувствовали себя безопасней за закрытыми дверями своих домов. Только хриплые возгласы ночного сторожа, совершающего обход, и глухие стуки его шеста с железным наконечником по булыжной мостовой нарушали тишину ночи.
|
