|
После точек зрения историка, психолога, товарища по оружию рассмотрим теперь жизнь Александра с позиций моралиста. Не следует удивляться тому, что при изменении освещения по жизни Александра станут пробегать тени; напротив, тогда-то и станет заметно, что с самого рождения и до смерти наш герой был соткан из контрастов. Греки, у которых не было нашего ощущения цвета и которые, подобно нашим фотографам, противопоставляли матовое глянцевому, имели зато более развитое ощущение рельефа и объема. Они точно были не прирожденными художниками, но прирожденными скульпторами. Прежде чем стать иконой, Александр был медалью, барельефом, статуей, резко выделяясь на светлом фоне серебра, мрамора или неба.
Мораль, которая придала его жизни подлинную глубину, образовала в ней третье измерение. Римляне, более интересовавшиеся правом и нравственностью, чем метафизикой, шли по следам киников, перипатетиков и стоиков, которые взвешивали благо и зло всякого предприятия и поступка. Все они подвергали нашего героя суду, между тем как ослепленные его славой историографы и обожатели отказывались это делать. Моралисты судили Александра по его поступкам и результатам его похода, и почти все они могли бы присоединиться к тому, что написал Ювенал о Ганнибале:
Взвесь Ганнибаловы кости — сколько окажется фунтов
В этом вожде величайшем?
(X, 147–148)
Мы не ставим своей задачей критиковать и упрекать героя, превратив его в пыль, а доблесть его сведя к нулю. Мы хотим сопоставить его нравы с нравами других людей, забыть в нем героя, полубога или отмеченное судьбой существо, отбросить всякое предвзятое о нем мнение. Ни вспыльчивость, ни страсть к приключениям, ни любовный жар, пьянство и безумие не говорят о такой его исключительности, которая из ряда вон выделяла его из числа современников. Скорее имеет смысл сравнить его, как это обычно и делали латинские авторы, с другими полководцами и другими подлинными учителями: Сократом, Филиппом Македонским, Аристотелем, Диогеном, Фабием Максимом, Помпеем, Германиком и даже Иисусом. Тогда Александр перестанет быть сверхчеловеком — и удостоверит наше человеческое состояние, которое, как всякому известно, являет собой лишь слабость или ничтожество. Пиндар, любимый поэт Александра, высказал это в своей прославленной оде: «Однодневка! Кто он? Кто не он? Человек — всего только тени сон» («Пифийские оды», VIII, 96–97).
|
